Doll

Наворачивая уже, наверное, тысячный раз по лестничной площадке, Чонгук пытается хоть немного собраться с мыслями. Он чувствует себя как в детстве, когда его отец еще не так пил и брал с собой на рыбалку. Помнит, что ему очень хотелось удочку, но ему всучили какой-то мелкий сачок и отправили подальше, чтобы не мешал. Мелкая рыбешка, юркая и быстрая, ускользала вместе с водой через слишком большие дырки в сетке этого издевательства с ручкой. Он тогда только камней нахватал и посеял этот сачок. Не специально, нет, но получил за это хорошую такую затрещину и больше на рыбалку его не брали. Сейчас было похожее чувство. Он хотел вспомнить что-то хорошее, но в голове попадались не милые рыбки, а тяжелые камни. Можно было плюнуть на это, но вернуть себе хоть какую-то уверенность было необходимо. Он боялся сделать что-то не так перед Юнги. Не то чтобы он вел себя с ним идеально раньше, но почему-то сейчас очень хотелось. Хотелось, чтобы Юнги увидел и оценил. Что именно увидел и что именно оценил, было не так важно. Чонгук путался уже немного в рассуждениях, голова сильно болела и, кажется, начали подрагивать ноги. Он решил, что хуже уже не будет точно и терять нечего, на негнущихся ногах подходя к двери. Не заперта, как обычно. И Чонгук чувствует, как замирает внутри, под костями, время. Он проходит немного вперед, и кровь резко стартует как по сигналу и бежит так быстро, как может. — Юнги? — голос тихий и хрипит, будто не свой. Никто не отвечает. Чон снимает обувь и бежит в зал. «Может что-то случилось?» *** Они выпили так много. Чимин точно столько еще не пил никогда. И все так безумно смешно и весело. Чим и не знал, что будет так. Не думал, что старшие, когда напьются веселятся покруче Тэхёна. С ними хорошо так. Мини расслабляется окончательно и пьет дальше. Сколько может. *** Все начинают потихоньку разъезжаться и расходиться. И тот, самый первый знакомый-красавчик, тоже толчется уже где-то в прихожей, пытаясь надеть ботинок. Алкоголь весь кончился, да и еды почти не осталось, и можно считать банкет оконченным, но Чимин не согласен. «Было так замечательно» и «какой к черту конец» — крутятся как карусель в рыжей голове. Впрочем, так это и озвучивается. С малого смеются и говорят, что вон как «разгулялся» и опять продолжают делать, что делали. Мин бегает надутой булочкой и протестует как только может. И кто-то из уходящих предлагает младшему поехать с собой в гости. Чиминов мозг выдает на выбор «радость» и «счастье», а еще «конечно, я поеду, хен». Веселье продолжается. *** Он заходит и замирает. Цепляется за дверной косяк и улыбается так, что болят щеки. Радость какая-то детская, глупая и необоснованная, поднимается изнутри и бегает по легким, щекочет сердце и оседает на гортани. Старший спит, свернувшись на диване, с приоткрытым ртом. Сопит медленно и громко. Спокойно. Чонгук подходит аккуратно, перекатывается с каждым шагом от пятки к носку. Он уверен, что так тише. И останавливается, не доходя где-то шаг. Смотрит, пытаясь громко не дышать. Любуется. Вслушивается. А внутри дрожат струны. Видимо, челка хена светлая, немного отросшая, чешет ему кончик носа, и он просыпается, громко чихнув. Чонгук испуганно дёргается. Юнги открывает глаза и жмурится, чмыхает носом еще раз и оглядывает младшего. Чон сразу же присаживается рядом и завет почти шепотом: — Юнги, я пришел, — и аккуратно, как только может, проводит ладонью по волосам, едва касаясь. Гладит будто маленького птенца, который еще без перьев, только с нежным пушком, и думает, что возможно его руки слишком. Слишком грубые, чтобы делать так. Эти мысли не дают покоя, и Гук перестает. Он просовывает руку Юнги под спину и обнимает. Старший еще совсем не проснулся, он хлопает глазами и опять проваливается в сон со вздохом. Чонгук залазит полностью на диван, жмется ближе и крепко обнимает. Он смотрит еще немного на подрагивающие веки, а потом целует каждое, затаив дыхание. Он будто только что коснулся губами крыльев бабочки и смотрит сейчас, проверяя не стерлась ли пыльца. Кажется он боится рядом с Юнги дышать. Чон пристраивает голову на вздымающуюся грудину старшего, и под сопение в макушку расслабляет мышцы. Он лежит так, пока глаза не начинают слипаться, и думает, что сейчас счастье окутывает его всего с головой и подтыкается под пятки. Так тепло и спокойно. Чонгук чувствует, как набирается сил, чтобы жить еще. Жить дальше. И улыбается, сжимая кольцо рук сильнее.