Doll

— Чимин-а, перестань. Давай включу тебе фильм? Посмотришь и успокоишься? Ничего ведь плохого не случилось, понимаешь? Так бывает, прекращай киснуть. Намджун растерян и не знает, что делать. Малой погружается в свои мысли и тухнет на глазах. На такое потухающее солнце больно смотреть. Ничего, кроме как предложить кино, не приходит в голову. Ладно приходит, но Джун отметает странный порыв обнимашек. Он хочет погладить этого ребенка по голове и обнять. Но не станет ли Чимину некомфортно после этого? *** Чимин не помнит ни одного случая, когда бы он не бежал к хену в плохие для себя дни. Он знал, что перед старшим не надо строить из себя кого-то. Можно просто прийти и пошмыгать Намджуни-хену в плечо, свернуться под боком и греться. Это всегда было так здорово. Хен всегда понимал его. Даже лучше, чем мама. Это всегда было как что-то само собой разумеющееся. По другому и быть не могло. Но сейчас Чимина глушит пониманием, что как раз таки хен ничем ему не обязан. Ни помощью, ни теплом, ни вечной поддержкой. И это, такое больное понимание, колется совестью. Чимина душит комок слез, как ребенка, которому не дали то, что он хотел. «Я такой эгоист» Чимин шумно вздыхает и утыкается старшему, сидящему рядом на диване, в колени, и слезы, как по сигналу, лезут из глаз, вырывая всхлипы. Он слышит, как Намджун выключает фильм, и чувствует поглаживания на своей спине. *** Когда Чонгук открывает слипшиеся веки, Юнги всё еще лежит рядом. Впервые. Сердце подрагивает внутри осторожно, еле-еле толкаясь. Капля пота ползет по груди и прячется в складках кофты. В глаза колет солнце, и Чон, прячась от яркого света, отворачивает лицо и утыкается Юнги куда-то в шею. Он вдыхает запах светлой кожи и сознание, еще не прояснившееся после сна, размазывается окончательно. Чон закрывает не хотящие просыпаться глаза и обнимает Юнги за бедра, притягивая ближе. Размеренное дыхание старшего где-то сверху, Чонгуку в макушку, ускоряется, а руки, обнимающие его шею, сжимаются сильнее. Подросток ведет носом от плеча до уха и вдыхает как можно больше такого любимого запаха. Он открывает глаза и видит, как Мин сглатывает. Это приводит Чонгука в восторг. Он цепляет бледную кожу, немного покусывая, и облизывает кадык. Старший подрагивает, когда Чон слюнявит мочку уха и кусает за нижнюю челюсть. Всасывает кожу на шее под ушной раковиной и сжимает зубы. Целует и лижет получившееся красное пятно. Кажется, красное на белом — самое красивое сочетание цветов для Чонгука. Он бы искусал и вылизал хена всего, чувствуя кости и мышцы под тонкой, болезненной и бледной кожей. Прислушивался бы к тихому дыханию и смотрел, как расплываются на худом теле красные пятна. Но. Что-то останавливает и не дает продолжить. Пихает сердце и всё повторяет, всё шепчет: «Чувствуешь?» «Ты ведь чувствуешь?» Что он должен чувствовать сейчас, подросток не знает. Чувствует ли он то, что нужно? Чувствует ли он правильно? Правильно ли он понимает то, что сейчас происходит в его шатком и неустойчивом сердце? Оно впервые испытывает такие сильные чувства, которые не режут по гнойным ранам. И это так удивительно. Так необычно, что совсем непривыкший Чонгук не решается идти дальше и брать больше. Но внутри так хорошо, что он не ступит и шага назад.