Doll

— Я бы мог отказать тебе, чтобы неповадно было прогуливать следующий раз, да и экзамен не за горами. — Я понимаю, хен, просто… — Да знаю я, знаю. Нечего оправдываться, просто приходи уже. — Хен? — Я сегодня просто слишком добрый. Понял намек? — Спасибо, Намджун-хен, — Чонгук отключает звонок и начинает в спешке собираться. Если уж он хочет что-то сейчас изменить, то надо, хотя бы нормально закончить школу. «Это ведь будет правильно?» Чонгук чувствует себя лучше. Кажется, та самая «страшная» ответственность начинает придавать силы. *** Пусто. Юнги понимает, что именно не так через два-три дня. Нет мелкого. Он бы не заметил пропажи, но что-то определенно изменилось. Чонгук постоянно ломился в его дверь личного пространства, скребся и пытался разломать замок. От этого было страшно, плохо, неуютно. Хотелось чтобы он ушел и не возвращался никогда, чтобы не лез, чтобы вообще не был. Но сейчас Юнги чувствует сквозняк по ту сторону двери и по коже идут мурашки от холода, от страха. «Ушел?» «Может и не был никогда?» Он треплет светлые пряди и тихо смеётся. По холодной квартире с остановившемся временем и неестественной чистотой разносятся всхлипы. «Лучше бы не был» *** — Привет, я звонила, чтобы увидеть тебя, поговорить, может и забрать. Как тебе? Юнги смотрит на женщину перед собой и отмечает, что их улыбки одинаковые. «Только вот зачем она пришла сейчас?» — Устроим тебя куда-нибудь. Ты вырос очень красивый. Пойдем в какую-нибудь компанию, я уверена, тебя возьмут. «Зачем эта бессмыслица?» — Ну как тебе мое предложение? По глазам вижу, что нравится. Я только заберу тебя от это дуры. Не волнуйся. Мама поддержит. «Мама» Юнги стоит на берегу своих мыслей и заходит в них по пояс. При слове «мать» внутри что-то еще теплится, екает и трепещет. Разбитые мечты и осколки тянутся детскими ручками, пытаясь ухватиться за ускользающий рисунок-воспоминание. В детдоме было ужасно. Юнги вспоминает, как один единственный раз нарисовал семью. Такую как хотел. И не смог смотреть на это. Помнит, как комкал и рвал невиноватый лист бумаги с нарисованной мечтой. Он выбросил ошметки и долго сидел неподвижно, чувствуя, что вода из глаз никак не заканчивается. Больше мечты он не рисовал. — Нет, — Юн смотрит внимательно ей в глаза и понимает, что не винит ни в чем. — Нет? — она удивлена до глубины души. Разве он не ее сын, а она не его мать, чтобы согласиться с ее решением? Она ведь родила его, как он может не послушать? Ведь родителей всегда нужно слушать беспрекословно. Ведь она всегда слушала их беспрекословно. Ведь она так боялась, когда забеременела, что они её выгонят. Она ведь даже оставила… Юнги видит в глазах женщины непонимание, недоумение, а потом такую жуткую боль какого-то колющего прозрения, будто она, наконец, выходит из тумана. Она дергается и цепляется за подростка в отчаянии, обнимает. А шестнадцатилетнему Юнги кажется будто его душат, но не внутри и не в голове, только физически. Он не чувствует ничего и просто смотрит на чужие слезы. «Этой женщине и вправду надо было столько времени, чтобы понять очевидные вещи?»