В мире Митча Грасси.

То, что я постепенно осознаю, находясь в своей комнате, заворожено вслушиваясь в сладкое сопение за стеной, даже мой мозг готов принять. Ну, с первым мы все согласны — я идиот. С тем, что я влюбленный идиот, я бы поспорил. Глаза брюнета все так же перед моими, я переживаю тот момент на кухне каждую ночь. Также каждую ночь вместо прекрасных снов я переживаю день, прожитый в этот день. Да, Хоинг, может, ты и не хочешь спать, может, ты и не пьяный, но вот твой мозг думает как сонный алкоголик. Ладно, не важно. Находясь в своих мыслях каждую ночь, я мысленно привязываю свое тело к кровати, чтобы, упаси Господь, не вломиться в комнату к Митчу и не наговорить глупостей. Гром прерывает мои мысли, а следом за ним я слышу, как капли дождя покрывают жаркий Лос-Анджелес, и, поверьте, до моего слуха доносится, как шипит горячий асфальт в то время, как на него падают тяжелые капли. Также, мысленно поразившись своему … я не знаю, что это было, я слышу, как дверь в мою комнату приоткрывается. — Скотт? Мм, ты спишь? Ну, теперь уж точно нет. Митч стоит в дверном проеме, обрамленный светом одной из молний. Одет он так же, как и неделю назад в то роковое утро, вот только мою футболку заменяет другая моя футболка, которая, видимо, наемный киллер — она носит на себе треугольный вырез и не очень правильным образом открывает татуировку Грасси на его маленькой груди. Он стоит, неловко переминаясь с ноги на ногу, и, ну, я точно идиот, мне слышится, как он скулит, так мягко и тихо, что если бы не мое напряженное до лопнувших вен состояние, я бы ни в жизнь не услышал этого. Он всхлипывает, а по его щекам катятся слезы, которые, кажется, крупнее самого брюнета и при желании могут затопить комнату. В руках он держит своего мишку, который касается пола своей правой лапкой, а челка на лице обладателя мишки растрепалась и торчит в разные стороны. В общем, если бы в моих руках был измеритель очаровательности, он бы взорвался, разрушив полпланеты. Перед глазами все мутнеет, и я понимаю, что совсем скоро мы с Митчем затопим комнату к чертям вместе. Голос, не дрожи и, ради Бога, не сорвись… — Нет, я не сплю, а что? Звучит, конечно, глупо, но я рад, что не начал реветь. Митч всхлипывает, вытирает свободной рукой мокрую щеку и всхлипывает снова. — Я... Я… — Он начинает заикаться, слезы бегут в два раза быстрее, и, я клянусь, дождь начинает литься сильнее. Снова сверкает молния, а гром, похоже, шипперит нас не хуже меня и наших фанатов. Грасси вздрагивает, дрожит, но все же остаётся на своем месте. Я не могу, не могу оставить его там, хотя паника в моей голове уже кричит, чтобы я просто отвернулся и уснул, так как когда я сплю, как ей кажется, уровень тупизма в мире понижается на девяносто процентов. Руки не слушаются и дрожат, но я поднимаю их и говорю: «Иди ко мне, котенок». Котёнок?! Паника танцует на моих костях, а мозг скачет в закат на моем даре речи. Браво! Но брюнет, кажется, не обращает внимания на слова. Он роняет мишку из своей маленькой руки, медленно и испуганно подходит ко мне, затем, снова убийственно всхлипнув, он присаживается на уголок моей кровати, а я все еще гостеприимно держу руки на весу, как придурок. Он сидит, грустно смотря в окно, слезы скатываются по щекам, надеясь дойти до подбородка, но брюнет стирает их ладошками и смотрит на свои руки. Я не знаю, сколько мы просидели так, но он поворачивает свою голову ко мне и улыбается… Внутри меня что-то обрывается, разум затуманивается, и я закрываю глаза. Я чувствую все и в то же время ничего. Я чувствую счастье, чувствую, как расслабляется каждая частичка моего тела. Я чувствую так долго и так много, что не замечаю нового удара грома. Митч вздрагивает и кидается на меня. Мы оба падаем на спину, вот только он на кровать, а я… А я просто умираю. Нет, правда, внутри я покрываюсь мурашками, сердце перестаёт биться, я чувствую, как все мое тело наполняется чувством, которое может убить меня за пару секунд, я боюсь его, но оттолкнуть котенка, так боязливо проявляющего свои чувства, я не могу, не хочу, не стану. Он прижимается ко мне, сворачивается калачиком, как наш кот вчера ночью, пытаясь спрятаться от мира, зарыться в мои вены и завернуться в мою душу, как в плед. Правда, плед-то с дырками… Он плачет, прижавшись к моей груди, сильнее сжимает в своих кулачках мою футболку, сильнее дрожит и всхлипывает. А я что? Я просто лежу, умирая и впуская его в свое сердце, хотя он поселился в нем намного раньше, но сейчас он занимает там все место, вытеснив прочие проблемы… Я, конечно, понимаю, что мой мозг не может прямо сейчас гореть пламенем, как ведьминский костер на самом большом шабаше, но по ощущениям он давно превратился в кучу угольков. Скорее всего, он принял то, против чего был всю мою жизнь, может даже несколько моих жизней. Долго мой мозг противился, мучил меня головными болями и, как мне кажется, даже пытался самоубиться. Но сейчас, даже против его воли, я чувствую то, что давным-давно утвердило мое сердце в воображаемом кодексе чрезвычайных ситуаций. Я бесповоротно и окончательно влюбился в своего лучшего друга — Митча, мать его, Грасси.