***
Конечно, Стайлс не перестал делать того, что он делал. Он все так же путался под ногами Томлинсона, старался привлечь его внимание, и, надо сказать, это у него выходило практически идеально. А «практически» потому, что Луи смотрел на него лишь тогда, когда он не старался показаться ему на глаза, когда уже выдыхался. И это было до смешного нелепо. По крайней мере, Найл смеялся, в то время как самому Гарри хотелось плакать.***
— Господи, — в который раз выдохнул Стайлс, вертя головой в поисках правильного поворота или хотя бы кого-нибудь знакомого. Здание университета напоминало ему Хогвартс. Извилистые коридоры, странные лестницы, которые были слишком крутыми даже для его длинных ног, никаких опознавательных знаков или еще чего-нибудь в этом роде. Но зато в Школе Чародейства и Волшебства можно было пользоваться магией. А здесь и этого нет. Если в течение десяти минут он не доберется до нужной аудитории, профессор Коулман если не убьет, то покалечит уж точно. И Гарри лишь надеялся, что только морально. Было достаточно глупо вновь подниматься на третий этаж, потому что он бы там буквально несколько минут назад и не обнаружил там ничего, что ему бы помогло, он хотя бы знал, где находится лестница. А это уже прогресс за эти два месяца, что он учился здесь. Проигнорировав лифт, Гарри направляется к лестницам, и он совершенно не готов увидеть Луи, прислонившегося к стене и заинтересованно глядящего в учебник. Черный джемпер сидел настолько идеально, что единственное, что Стайлс мог сделать, это закусить губу. И, естественно, как загипнотизированный направится прямо к нему. — Извини, — громко кашлянув, произнес он и, дождавшись того, как Луи поднял голову и уставился на него своими ледяными глазами, продолжил. — Не знаешь, где девяносто первая аудитория? — Ты не умеешь считать? — немного приподняв брови, спросил парень. — Умею, просто… — Третий этаж, вторая дверь от лифтов. Возле стенда с правилами пожарной безопасности. — Спасибо, — немного растерянно ответил Гарри. Луи потерял к нему всякий интерес и снова уткнулся в учебник, а Стайлс ненадолго задумался: а был ли какой-либо интерес вообще? Переминаясь с ноги на ногу пару секунд, Гарри пытался уцепиться хоть за что-нибудь, что могло бы привести их к нормальному разговору, но не видел ничего. В итоге Томлинсон не выдержал и снова поднял голову, и в этот раз взгляд был не безучастным. Раздражение скопилось, казалось, в самой радужке и обрамляло зрачок, словно иней. — Вау, — выдохнул Гарри, откровенно пялясь на него и его глаза, но потом опомнился и опустил взгляд, тут же натыкаясь на книгу. — О, живопись? Я думал, ты на юридическом факультете… — Именно так, — ровно ответил Луи, но Гарри понимал, что никакого безразличия он не испытывал. В течение последнего месяца он всем своим нутром желал получить в свой адрес хоть какие-то эмоции от этого, казалось бы, совершенно безразличного и безучастного человека. Возможно, именно сейчас это и произошло. Только вот злость — явно не то, что хотел получить Стайлс от парня, который ему нравился. — Эм… хорошо, — тихо кашлянул он. — Ну, я пойду? — Я тебя не держу, — с еле различимым раздражением ответил парень, перелистывая страницу. — Пока, — расстроенно прошептал Стайлс. Ничего не замечая перед собой, он подошел к подножью лестницы и рассеянно начал подниматься по ступенькам, немного заторможено переставляя ноги. И, наверное, ему не следовало так самоуверенно думать, что университетские лестницы он знает вдоль и поперек, потому что буквально на шестой ступени он оступился, запнулся и умудрился распластаться прямо на лестнице, при этом скатившись чуть вниз, уже соприкасаясь носками кроссовок с полом. — Вот же черт, — выдохнул Гарри, поднимаясь, что у него выходило не очень-то хорошо. С помощью стены он все-таки смог это сделать, осторожно выпрямляясь и руками проверяя, не повредил ли он чего-либо. Левый локоть и колени ныли, предплечье правой руки болело от слишком стремительного соприкосновения с краем одной из ступеней, но все было не так плохо, как он мог ожидать. Но потом он вспомнил кое-что, что превращало «не так плохо» в «Господи, убейте меня». Обернувшись, он увидел злорадную усмешку на губах Луи, и ему захотелось застонать от унижения. Ну вот кто просил его не смотреть себе под ноги?..***
За эти два месяца учебы в университете, наверное, каждый заметил то, насколько Гарри Стайлс неуклюж. Он мог упасть на совершенно ровном месте. Мог распластаться посреди коридора, возле самого здания университета, в столовой и даже в аудитории, при этом сидя до этого на своем месте. Как у него удавалось при этом оставаться милым парнем, которому невозможно было не улыбнуться, а не посмешищем и изгоем — неизвестно. Возможно, дело в кудрявых волосах, милых ямочках на щеках и зеленых глазах, которые никогда не потухали. Возможно, в неиссякаемом оптимизме и природном обаянии, из-за которых ни один человек просто не мог подумать про него что-нибудь плохое, пусть он и лежит в данный момент возле книжной полки в библиотеке, а сверху на него не перестают падать потревоженные слишком неумелыми руками книги. А может быть все дело в его готовности помочь любому человеку, независимо от его пола, расы, национальности, социального положения и внешности. Наверное, в каждом учебном заведении есть такой человек, и в этом им оказался Гарри Стайлс, большой ребенок с длинными руками и ногами, странными пристрастиями в еде и одержимостью книгами, пусть и «отношения» у них не слишком хорошие. Но проходящие мимо него студенты всегда улыбались и не представляли, во что превратится жизнь этого милого паренька через пару месяцев. Во что превратится он сам.***
Он видит перед собой Луи Томлинсона, который стоит рядом с какой-то девушкой. На нем светло-синяя рубашка с подогнутыми до локтей рукавами, волосы немного растрепаны, глаза все такие же ледяные, но они будто немного оттаяли, либо же заледенели еще сильнее, понять было трудно. А еще его тонкие губы растянуты в улыбке. И тут Гарри понимает, что что-то не так. Он видит перед собой того же человека, те же черты лица, уже столь знакомые ему, что ошибиться невозможно, ту же фигуру и ту же манеру неосознанно потирать друг о друга подушечки большого и указательного пальцев. Все то же самое, но одновременно не то. И он не может понять, в чем дело. Окончательно выбивает из колеи взгляд голубых глаз, который Гарри ловит на себе совершенно неожиданно. Ему хочется поперхнуться воздухом, закашляться или даже упасть на пол, пусть даже он стоит на месте. Ему ли не знать, что на это уже никто не обращает внимания. Но единственное, что он может — смотреть во все глаза на то, как предмет его воздыханий вновь поворачивается к девушке, судя по ее виду, первокурснице, снова улыбается, говорит ей что-то, а потом они расходятся. Девушка идет куда-то, Гарри не знает куда, да и не хочет знать. Гарри уже забыл о ее существовании. Он видит только приближающуюся к нему фигуру Луи, совершенно прекрасного Луи. И он идет прямо к нему. К Гарри Стайлсу. И ему действительно кажется, что он упадет замертво прямо сейчас. — Привет, — парень вновь улыбается, приподнимая один уголок губ. Гарри игнорирует чувство неправильности, игнорирует противный голосок внутри себя, нашептывающий ему что-то про то, что здесь что-то не так. Он сглатывает, вдруг ощущая, что язык практически намертво прилип к небу, и ему приходится сделать большое усилие, чтобы ответить: — Привет. — Извини?.. — он ожидающе посмотрел на него, и Стайлс с горечью понял, в чем дело. — Гарри, меня зовут Гарри. Он снова проигнорировал чувство, отдающее нечистотами и чем-то кислым. Было обидно, что когда он подошел к нему в первый раз и представился, парень даже не запомнил. Не покрывало это даже то, что сейчас Томлинсон подошел сам, что сам спросил его имя. — Луи, — улыбка, на мгновение пропавшая с его лица, снова появилась и стала только шире. — Я хотел бы попросить тебя кое о чем. Гарри едва слышно выдохнул, совершенно не готовый к такому. Если быть честным, он не был готов ни к чему, что случилось с ним за последние две минуты, и ему все еще хочется проснуться. Или не просыпаться никогда. И не смотря на все так же шепчущий что-то скользкий и противный голосок где-то внутри, он отвечает: — Конечно. В чем дело?***
— Ты не говорил, что он похож на цветок, — первое, что слышит Луи, когда его брат заходит на их общую кухню, пока он сам заваривает себе чай. — Цветок? — непонимающе переспрашивает он. — Ну, знаешь, милый и невинный. Как те розы из сада мамы, которые мы лет в семь обкромсали под корень. Классное все-таки было время, — протянул он мечтательно, усаживаясь за стол, а потом обращая внимание на брата. — Будь другом, налей мне тоже. Тот мрачно посмотрел на Уилла, но все-таки подошел к шкафу и достал его кружку, больше похожую на глубокую тарелку с ручкой. — Во-первых, это ты их испортил. Во-вторых, тебя рассекретили из-за того, что ты уколол пальчик шипом и завыл на весь город. — Не было такого, — привычно отмахнулся младший из близнецов. — И вообще, я о Стайлсе, а не о цветах. Покосившись на брата, Луи пробурчал: «сам же тему перевел», но тот его благополучно не услышал и продолжил: — Я сегодня многое о нем узнал. Например, то, что он гей… — Это я и без тебя знал. — …Он рассказал об этом своей маме только перед самим переездом… — И зачем мне это знать? — поджал Губы Луи, ставя кружку перед Уиллом. — …Учится на факультете английской литературы, и окончить этот университет именно на этом факультете — мечта всей его жизни. Выждав несколько секунд, Луи все же садится за стол и придвигает к себе свою кружку нормальных размеров, стараясь вести себя как ни в чем не бывало. Подув на чай и отпив немного, он повернулся в сторону своего брата и, успев увидеть в его глазах хитрый огонек, что ему совсем не понравился. — И чего ты от меня хочешь? — вздохнул он. — Ты знаешь, чего, — поджав губы, ответил Уилл. — В прошлый раз ты провернул это без меня. Что изменилось сейчас? — Ничего, — пожал плечами младший Томлинсон. — Просто с тобой веселее. Луи перевел взгляд на окно и вновь отпил из кружки. Он не понимал, чем вызвана такая увлеченность Уилла теми людьми, кто влюбляется в Луи. Так было уже три или четыре раза, и он уже научился не обращать на это внимания. Но надо сказать, что ни один из его «преследователей» не был таким надоедливым и не понимающим элементарного, как этот Стайлс. Стайлс, шея и запястья которого были настолько светлыми, что хотелось, чтобы на их поверхности красовались фиолетовые следы от его рук. Стайлс, ноги которого были настолько длинными, что хотелось, чтобы он стоял перед ним на коленях. Стайлс, глаза которого были настолько яркими и блестящими, что хотелось, чтобы они потухли. Стайлс, чья жизнь была такой, о какой Луи даже не смел мечтать. И единственное, что Томлинсон хотел с ним сделать — сломать. Растоптать. Слушать его стоны. Чувствовать, как с каждой секундой он ломается. Снова и снова. Снова и снова. — Надеюсь, я об этом не пожалею, — прошептал он, не обращая внимания на довольное лицо Уилла. — Не пожалеешь, — ответил тот, едва скрывая улыбку. — Это я тебе обещаю.