Красный оттенок Неба

Какая-то горничная застукала нас вместе, когда связь почти окончательно укрепилась, и мы думали, что следующая ночь станет последней. Честно говоря, то, во что мы с Ламбо вляпались, грозило нам обоим громадными неприятностями. И мне в первую очередь. Проблема была настолько серьезной, что papá вернули в Италию. Я смотрела на морщинки в уголках его глаз и опустившиеся края губ и не знала, что сказать. Конечно, теоретически Ламбо уже пятнадцать, и свои права на него как на хранителя грозы я заявила уже довольно давно, но фактически он заперт в теле пятилетнего ребенка (в чем я не переставала себя обвинять), и наши совместные ночи могли бы, наверное, нанести ему травму, если бы ему и правда было пять. Когда я очнулась, Занзас стоял над нами, и предрассветный багрянец за окном расчерчивал бликами его глаза. Он крепко сжимал губы и смотрел мне в лицо так, словно собирался сделать то, что не понравится никому из нас. Он стащил с кресла пеньюар и не сказав ни слова протянул мне, потом отвернулся и отошел, уступая мне право на возможное в такой ситуации стеснение. Вместе мы вышли в примыкающую к спальне гостиную. Судя по всему, Занзаса тоже только подняли с постели — вид был сонный, но вместе с тем строгий и практически идеальный. Он застыл в нескольких шагах от меня, и несколько секунд я всматривалась в его напряженную спину, отыскивая приговор в сведенных, как судорогой, лопатках. Синий кашемировый халат подчеркнул широкие плечи, бедра, вытянул фигуру, и я не знала, что скажу ему, когда он повернется. Он повернулся. Мы оба молчали.  — Это… — голос прозвучал сипло, и я прочистила горло, — это закрепление связи. Все добровольно. Мы не переходим границ. Он изучал меня своими глазами. Не так, будто видел впервые, не так, будто хотел меня или ему по крайней мере нравилось то, что он видел, но так, будто от каждого моего слова зависела чья-то жизнь. В сущности так и было.  — Как далеко вы зашли?  — Слияние почти завершено. Еще пару ночей и… и все. — Разговор нам обоим предстоял тяжелый, и мне было дурно.  — Я спрашивал не об этом! — Занзас, казалось, не спал и трех часов. Впрочем, синяки под глазами придавали ему шарм и некоторую трагичность. Я не задумывалась об этом раньше, но вообще-то он чертовски красив.  — Мы просто спим вместе. Я обнимаю его, он касается меня. Нам… — я попробовала подобрать слова, — сложно сделать это иным путем. Но нам обоим это нужно. Ты же знаешь, незакрепленная связь отражается на обоих представителях, но я хотя бы могу переключиться, а он сейчас… Короче говоря, у него есть только я. Ему запретили общаться со всеми, кто не в курсе произошедшего, чтобы не было утечки информации. Ему очень плохо. Я чувствую это.  — Ты будешь приглашать в свою постель всех хранителей? — сухо поинтересовался он.  — Если потребуется — всех. Как будто меня это радовало. Когда-то на месте Ламбо была я, но тогда мы нуждались в крайних мерах. Еще более крайних, чем сейчас. К счастью, Нана понимала, что происходит и не препятствовала, но сама я вспоминала об этом с ужасом. Вот уж что не хотела бы повторить больше никогда в жизни. Меня до сих пор трясло при мысли, что мы могли не успеть, и тогда вряд ли бы я все еще просыпалась по утрам. Традиционно для закрепления используются смерть, секс или ритуалы, как их обычно называют. Иногда ничего из этого не требуется, потому что со временем слияние происходит само, но это бывает редко, и даже такие связи стараются подтвердить, чтобы притянуть к себе покрепче. С моим первым хранителем мы использовали все три способа, но там и правда обстоятельства вынуждали. Занзас обреченно закрыл глаза. *** Когда Ламбо осматривали и опрашивали, нас обоих корежило, ему было стыдно, неловко, он чувствовал вину, унижение, и все это щедро переливалось через края, расплескивалось во мне, и papá с Каваллини, прилетевшим ради такого из Лондона, прижимали меня к кушетке, потому что я не могла перекрыть связь. Кажется, я обещала убить их всех, а особенно отца моей грозы, потому что, когда он ударил Ламбо, я захлебнулась в обиде и ненависти. Если бы нам дали еще хоть немного времени вместе, все было бы проще, легче, но сейчас как в испорченном телефоне мы передавали друг другу свою боль, и она наслаивалась в нас, обрастала оттенками, и когда я перестала его чувствовать, я… Я перестала существовать. У меня дважды останавливалось сердце. Рарá сказал, что это ненормально и что он впервые видит настолько чудовищную зависимость неба от хранителя. Сейчас связь наливалась силой, гудела, я могла почти видеть цепь между нами. Внутри меня все искрило. И хотя мы окончательно закрепились, Ламбо не отходил от меня ни на шаг, постоянно касался обнаженной кожи и перехватывал взгляд. Его вело, а я чувствовала себя пьяной. Мой первый хранитель транслировал тревогу за меня, я отправляла ему негу и довольство. Это его заинтересовало. Все что совершенно точно не было нормальным. Но это моя семья. *** В Варии меня признали персоной нон грата, и как следствие, общался со мной исключительно принц. Он отвозил нас в школу, забирал из нее, помогал с уроками и вообще активно выполнял роль нянечки. Забавно признавать это, учитывая, что я на год старше. Не знаю, как бы справлялась без него. Самое удивительное, что при всех своих недостатках, а именно кровожадности и порой мерзопакостном характере, его терпение, казалось, не имеет границ. Каждую тригонометрическую функцию он объяснял для меня столько раз, сколько требовалось, повторял со мной каждую тему, вычерчивал графики, подсказывал способы запомнить максимальный объем за минимальное время. В ответ я практиковала с ним языки, которые я знала лучше — сказывались многократные переезды по всему миру. Через некоторое время у нашей компании сложилось расписание: подъем школа, прогулка перед выполнением домашнего задания (дети делали его на продленке, пока ждали меня, а вот мне приходилось туго), прогон основных тем, свободное время. Его мы часто занимали чем-нибудь откровенно дурацким: играли в карты, читали вслух классику, а потом обсуждали ее или изображали в лицах, смотрели горячо любимое принцем аниме или даже просто молчали, сидя в одной комнате и занимаясь своими делами. С социализацией в школе у меня вышел полный провал. Коллектив был уже давно сформирован, и я в него попросту не вписалась, а природная интровертность отполировала окончательный разрыв. Да и разница в возрасте, пусть и пару лет, но все равно сказалась — меня не интересовало то же, что и моих одноклассников. У Базиля дела пошли гораздо лучше: мой обаятельный fratellino очаровал всех девчонок в школе, и это касалось даже моего класса, да-да. Иногда я была уверена, что здесь меня терпели исключительно из-за него, да и я менялась рядом с ним, это замечал каждый. А потом уверенность проходила. Ах мой маленький fratellino! Словно немножечко повзрослев за время, проведенное без меня, он наконец принял Эвридику под свое крылышко и снисходительно позволял Ламбо переводить часть моего внимания на себя. Забавно, что к Каваллини он не ревновал совсем, видимо, разделяя детей и взрослых, он не думал, что последние имеют на меня какое-то влияние. День проходил за днем, и в конце октября принц передал мне от Занзаса конверт с приглашением на двух персон. Я расстроилась — Занзас меня избегал. *** По мере приближения даты бала напряжение нарастало. Казалось, все вокруг думали только о том, что надеть, как попасть без приглашения, где найти кавалера. Вызванная papá модистка (?) обещала сделать мой первый выход в свет незабываемым и трещала обо всем на свете. Больше всего меня раздражало ее постоянное «Деточка, ты ела сегодня что-нибудь?» Да, у меня были определенные проблемы, и да, я о них прекрасно знала. (И нет я не ела). Принц не одобрял мои стремления к надуманному идеалу, но молчал, пока я не переходила границы. И я их пока не переходила, но, возможно, это было вопросом времени, хотя срывалась я не так уж и часто, а потому считала, что все нормально. Сеньора Долорес так не считала, и я пользовалась малейшей возможностью сбежать от нее как можно раньше, но она постоянно приезжала ко мне на примерку и возмущалась необходимостью ушивать платье, хотя мы обе знали, что мои параметры оставались практически неизменными. А потом за неделю до мероприятия Каваллини познакомил меня с Кэтрин, и о боже мой! он умеет смущаться! Я видела розовеющие скулы принца-предателя! Я видела все!!!