Мерзость

«Надежда умирает последней» Драма в одном действии. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Уолтер, местный ублюдок, ротозей и краснобай. Фил, друг его и соратник. Безымянная официантка милого вида с небольшим шрамиком под глазом. Действие первое и последнее. Кафе. На заднем плане окно, в котором видна кипящая жизнь мегаполиса. За стеклом солнечно и радостно. Посредине сцены небольшой стол с безвкусной рыже-жёлтой скатертью. За кулисами гудит рой голосов, играет стройная мелодия джаза. За столом сидят Уолтер и Фил. Уолтер болтает, временами прихлёбывая чёрный кофе, Фил пытается быть внимательным, но выходит скверно. Уолтер. … и тут врывается её муж, пока эта сучка орёт так, что у меня потом полчаса ещё в ушах звенело. Ну разве не ми-ми-мило? А пока этот мудак орал и пытался попасть в меня вазой, его жена будто кокса нанюхалась и ничё не соображала. Только когда он ей ремнём по щеке хлестанул, тогда она очухалась. Фил. А ты хорош, раз она ничё не понимала. Уолтер. Да она чуть сознание не потеряла. Фил. И у тебя было время всё это разглядеть: и ремень, и вазу? Уолтер. Не веришь? Фил молчит, слабо ухмыляясь. Уолтер. Ублю-юдок. Я тебе тут душу изливаю, рассказываю одно из своих самых ярких приключений, а ты гундишь, засранец. Там счёт буквально на секунды шёл. Знаешь такой факт, что при страхе все чувства обостряются? Смотришь канал Би-Би-Си? Так вот: я разглядел всё. Схватил штаны и нырнул в окно, как грёбанный чемпион мира по прыжкам в воду. (вытягивая губами сигарету из пачки «Зелёный тролль») Вывихнул плечо из-за этой пробляди, которая не смогла точно всё перепроверить, и выверить, и узнать, где её рогоносец-муженёк шатается, - да! мне, между прочим, было больно. И я босиком нёсся домой, кое-как придерживая руку. Фил. Ясно, я понял, ты говоришь истину в последней инстанции, продолжай. Уолтер. Так-то лучше. К столику подходит миловидная официантка. Миловидная официантка. (примирительно улыбаясь) Простите, тут нельзя курить. Уолтер. О, ну, конечно, милая барышня, простите. Миловидная официантка уходит. Уолтер долго смотрит ей вслед. Фил. Выкладывай. Что ты думаешь? Уолтер. Думаю о том, как прекрасен женский пол. Особенно вот такие: тихонькие, вежливые, ухоженные. Мамины радости, если обобщать. Ждут свою любовь, верят в неё и ищут, несмотря ни на что. Вот сейчас она обслужит этот столик, запишет своей ручкой что-то в блокнот, посмотрит на нас, потому что своим особым чутьём почувствует, что на неё смотрят. И ей это и приятно, и странно одновременно. Она сомневается, мечется, «Он или не он?». Ага. Посмотрела. Да не вертись ты… Главное, не сводить глаз, и если она захихикает… может наметиться что-то такое… Всё, готово. Можно подходить, флиртовать с ней, или она может подойти, и ты возьмёшь её за руку… Фил. При чём тут я? Твоя тёлка, ты и действуй. Уолтер. А при том, что может выйти неплохая игра. Ну, к примеру, мы с тобой ухаживаем за ней одновременно, и ей от этого будет комфортно. Да – комфортно. Чем больше херов она подцепит, тем счастливее чувствовать себя будет, а ты как думал. Мы будем делать вид, что ничего не происходит, что «второго» никакого нет, а потом заявим ей, что мы всё знаем, и бросим её нахер. Потому что шлюх надо наказывать. Фил. Типа Робины Гуды в современной версии? Уолтер. Ага. Открываем глаза богачам и помогаем бедным жёнам обрести счастье. Ха. Или, нет-нет, лучше так: наказываем шлюх и помогаем… им же. Да не морщься ты, нежная фиалка. А вообще это очень любопытно. То, как она уже продумала, какие рюши у неё будут на свадебном платье и какого цвета обои будут в детской. Фил. Ну, ты тут загибаешь. Уолтер. Да нифига подобного. Просто ты плохо знаешь этот бабский народ. Я сам его не до конца изучил, но такие… Такие точно подумают о чём-то таком. Фил. Так, подожди, я что-то потерял нить: при чём тут платья? Уолтер. Не при чём. Я просто предлагаю тебе побыть безжалостным мудаком, который не щадит нежные чувства ранимых особ. Фил. Так. А с чего бы это? Уолтер. Да потому что это весело, чёрт тебя возьми! Фил. Нифига не весело. Уолтер. Ой, перестань: мы сможем от души наржаться над тем, как она будет реветь белугой на всю улицу и рвать на себе волосы. Готов поспорить: она между верёвкой с мылом и бритвой выберет бритву. Фил. Вау. Это так… низко. Уолтер. Низко. Шутить о росте – вот это низко. А я тебе предлагаю развлечение. Ну? Фил. (озираясь) Я, я не знаю… Мы же просто выведем на чистую воду? Уолтер. Ну конечно, глупый. Это весело. А если она прибежит с бритвой к тебе и там уже совершит свои грязные делишки… Да шучу я, шучу! Не бледней! О-оу-у… смотри-ка, амиго… она идёт… (нараспев) ну же, реша-айся… ту-ту-ту-у… За сценой слышен тонкий стук каблучков. Луч света падает на столик, окно гаснет. Гул разговоров, как и джаз, замолкает. Слышен лишь стук каблуков. К столику подходит официантка с пустым подносом. Миловидная официантка. Разрешите? Я заберу… Уолтер. Конечно-конечно, милая… Девушка, гремя, забирает всю посуду. Уолтер. А до скольки вы сегодня работаете, красавица? Миловидная официантка. До шести… Уолтер. Прекрасно, я буду вас ждать у дверей. Если вы, конечно, не против. Фил. (ненавязчиво касаясь руки девушки) А знаете, ваш шрамик под глазом… он так прекрасен… Прямо, как и вы… Занавес. Громогласное тиканье часов. После женского крика «Мерзавец!» гремит выстрел, ткань занавеса обливается чем-то тёмным. Секунд пятнадцать стоит мёртвая тишина. Голос Уолтера. Мда. А я надеялся на бритву.