Мерзость

- Я так устал, - он вошёл в прихожую помятый и бледный. Снял туфли, прислонился к входной двери спиной, закрыл глаза, тяжело сглатывая. Эшли взволнованно посмотрела на мужа. - Расскажи мне. Шон прошёл на кухню, опустился на стул, внимательно наблюдая, как Эшли накрывает на стол. - Роль не даётся. Меня могут снять. Он сказал это глухо, без красок в голосе, как на похоронах. - Ты со всем справишься, - Эшли нежно чмокнула его в рябую щёку, ставя на стол солонку. – Тебе нужно отдохнуть и выспаться. - Нет, не выспаться. Просто я не могу, понимаешь? Я не могу чувствовать то, что чувствовал Генри. Эшли зачерпнула из кастрюли вкусную, наваристую похлёбку. Ей нравилось слушать о его работе, нравилось, как он переживает каждую роль и его ответственность, но иногда его трудолюбие сверх всякой меры её беспокоило: потухшие глаза, болезни на почве недосыпа и сорванных нервов, да, чёрт, даже в близости с женой ему иногда приходилось отказывать… Эшли всё понимала и действительно любила этого человека, который нашёл себя. - Режиссёр ругается, чёртов мудак. А мне действительно тяжело, то есть… я не знаю, как надо… он не учит, он орёт. И сегодня, когда у нас опять не вышло с этим шарфом, блин… он сказал, что снимет меня с роли, что найдёт другого актёра. - Он просто тебя пугает. Сколько вы с ним знакомы? - Много, - Шон не мог успокоить свои руки: вытирал рот, тёр шею, сцеплял пальцы и тут же их распускал. – Но это так всё тяжело, зайчонок. Я никогда его не видел настолько злым. Он прямо бесился. «Коллинз, грёбанный ты дцпшник, ты будешь играть или нет?!» - Прямо так и сказал? - Нет. Нет, то есть… да… почти. Я не знаю. Он молча доедал ужин, Эшли думала, как подбодрить, как успокоить. Это ведь настолько важно для Шона, он выкладывается всегда по полной. - Вкусно?.. – спросила. - Очень, - он слабо ей улыбнулся, и внутри у Эшли потеплело: оттаивает. – Просто мне так страшно, Эшли, что меня выгонят из театра. Выгонят нахрен – и некуда будет пойти. И я буду неудачником, я так этого боюсь... - Бедный ты мой, - она поднялась, забрала пустую тарелку со стола и сложила в раковину. Включила воду. – Всё будет хорошо. Сегодня ляжем пораньше, чтобы завтра бодрячком быть, угу? - Угу, - согласился он и встал из-за стола. Повернулся к Эшли, обнял её за талию, притянул к себе. - Эй, ты чего это? – с улыбкой спросила она и положила испачканную в пене руку на ладони мужа. Судорожно выдохнула, когда сухие губы коснулись оголённого плеча и медленно заскользили вверх по шее, к уху. – Я так по тебе соскучилась… Всё шло как надо. Как предначертано. Шон и не сомневался. - А я по тебе, - сказал он и нырнул рукой в карман. – У меня для тебя сюрприз, Кайли. Лицо Эшли нахмурилось: чего? Она резко раскрыла глаза, готовая зарядить Шону пощёчину безо всяких объяснений. Уж что-что, но от мамы (три неудачных брака, частая смена места жительства, одиночество в доме для престарелых) она переняла одну мудрость: если изменил (с какой-то Кайли!), собирай вещи, как бы сильно ни любила. Но развернуться она не успела – сиреневый шарф, намотанный с двух концов на побелевшие кулаки перевил горло. И тогда Эшли поняла, кто такая Кайли. - Режиссёр наконец-то будет доволен, милая! – победно улыбается Шон, ногой отодвигая нежную руку Эшли в сторону, чтобы не дай бог не наступить, и открывая тумбочку под раковиной в поисках пакетов для мусора: кажется, они были где-то тут... – Я понял, как надо это делать с шарфом! Йес! Фух… Как там дальше по сценарию?.. Ах да. Вспомнил. По сценарию Генри искал в доме лобзик.