Голос улицы

- Привет, меня зовут Герман Робинсон, и я стану великим журналистом! Так он говорит своему отражению в зеркале в ванной комнате. Каждое утро. Это уже превратилось в своего рода ритуал. Только фраза, заученная наизусть, въевшаяся в кору больших полушарий головного мозга – мантра уже не действует. И с каждым днем, с каждой новой статьей... Да что там, с каждым новым предложением он все больше колеблется: а по правильному ли пути я иду? И не пора ли сбросить этот груз со своей шеи и жить в свое удовольствие? И тут же сам себя одергивает: конечно же, не стоит. Он Герман Робинсон, сын Джозефа Робинсона, внук Николаса Робинсона, а значит, принципы у него в крови. Он весь состоит из них – 70% вода, 30% принципы. И места для сомнений нет! Тогда почему?.. Почему он позволяет себе сомневаться в правильности своих решений? Пусть даже на несколько миллисекунд? Это неправильно. Правильно хорошо учиться, правильно добиться своего в жизни, правильно следовать принципам, заветам своих предков, которые уж всяко будут помудрее тебя – желторотого юнца, у которого за душой ничего нет, кроме больших амбиций. Германа все устраивает. Только вот, его немного беспокоит, что в последнее время заветы родителей, заветы его рода, крепко-накрепко усвоенные еще в далеком детстве, не совпадаю с действительностью. Сильный защищает слабого. В Орин-хай это не так. Старший помогает младшему. В Орин-хай это не так. Люди говорят друг с другом вежливо. Нет дискриминации или унижений. Надо ли говорить что-то? Все и так ясно. Все эти заветы – сказка. ЛОЖЬ. Блажь. Герман недоумевает, почему эти выдумки дожили до сегодняшнего дня, но потом ему становиться просто неинтересно искать ответы. И просто-напросто нет желания копаться в своем грязном белье. Его предки – викинги, а уж эти ребята ничего хорошего для других не сделали, уж поверьте. Так зачем травить душу? Поэтому Робинсон продолжает вести себя так, как раньше. Но розовых очков давно уже нет. И пусть его поведение отдает театральностью и выглядит слегка неестественно. Главное сохранить внутренний мирок, островок спокойствия в этом непрекращающимся шторме. Было даже немного смешно наблюдать, как воспринимают спектакль остальные. О, он видел столько разных реакций! Столько разных масок! Столько ролей!.. Но только одна из них никак не может отпустить. Тот странный паренек, над которым издевается Стенли... Он словно все прекрасно понимает. И даже... Поддерживает? Не смешите! Что может жалкий клоп? Он? Меня? Германа Робинсона – будущего великого журналиста понимает? Ха! Ни капельки не смешно. Да вот только... Он сам настолько запутался, что не может сказать, где правда, а где ложь. Где он настоящий? А тот паренек? Он тоже... притворяется? Мысли скачут по бумаге, сумбурно, хаотично, неровным мощным потоком вырываются из души, ударяют по бумаге через грифель карандаша. Вынос мозга в прямом смысле. Мозга и души. Ничего страшного, просто очередная статья. Герман не любил процесс написания статьи. Слишком быстро. слишком истощает, слишком все... откровенно. А он по-другому не может. Душа на распашку, строчки–зеркала кривятся и пляшут на бумаге в диком танце. А потом комок бумаги летит в переполненное мусорное ведро. Душно. Через открытое окно доносятся сотни звуков. И чей-то тихий шёпот. Нет, зов. Это говорит улица. Она зовет, любезно приглашает в гости – не умоляет, не просит, не плачет. Но тянет как магнит! И разгоряченное воображение с радостью откликается на этот голос. Или это его очередные глюки? У Германа нет ни времени, ни желания сомневаться. Он просто надеется, что наркотики тут не причем. И выходит на улицу. Горячка немного проходит, холодный воздух пьянит. Он может вечность стоять так: подняв пустой взгляд в небо, собирая на светлых волосах коллекции снежинок, раскрашивая щеки и нос в красный, пытаясь проникнуть сквозь серые тучи прямо в космос. Робинсона отпускает нескоро. Только под утро. И первое, что он видит – тот самый взгляд. Тот самый паренек – жертва Стенли. Только... маска прилегает не так плотно, как в первый раз. И Герман с горечью напополам с триумфом понимает – тоже игра. - Уходи, замерзнешь, - хмыкает парень и встряхивает баллончик с краской в последний раз. Шипение, щелчок и визг молнии. Неизвестный знакомец уходит прочь. А Герман идет домой. У него теперь есть кое-что поинтереснее, чем репортаж о последнем баскетбольном матче школьной команды. Но только, тс-с! Это секрет. Герман улыбается и вприпрыжку спешит домой. В ближайший мусорный бак летит пакетик с высушенной травой и несколько белых таблеток. С сигаретами Робинсон не решается расстаться. Губы растягиваются в ухмылке. Пока что.