***
Со Стенли они не ладили. Кузен был заносчивый и самовлюбленный. Любил доказывать свое превосходство физической силой, не гнушался унижать и использовать других во благо себе. Но. У Ирвинга никак не выходит из головы тот жалобный голос на дне рождения Адель. Обреченно влюбленный. Да и вся атмосфера была пропитана обреченностью и безнадежностью. Весенние грозы продолжали терроризировать Бьёрк, не улучшая и без того далеко не радостное настроение. Ощущение тревоги свило гнездо в груди и с каждым днем все нарастало. Тишина обволакивала глаза и уши, забивалась в нос и придавливала к полу. Включенный телевизор или радио ситуацию не спасали, а наоборот, делали ее лишь хуже, превращая в какую-то совсем уже злую карикатуру на реальность. А все общение с остальными людьми очень быстро сводилось на нет, создавалось впечатление картонного, ненастоящего. Первая суббота апреля — спустя полторы недели после шокирующего заявления. Дом погружен в настороженную дрему. На кухне часы бойко отбивают секунды. — Через неделю уже закончат реконструкцию «Мьёльнира», — Брайан молодец, он хоть пытается справиться с ситуацией, а не просто тонет в ней, как Ирвинг. Хотя Фьюри это дается не так просто. Он почему-то чувствует себя частично виноватым. — Ага. — Там стена будет совершенно чистая. — И что? — Это такая возможность! Можно нарисовать по-настоящему стоящее граффити. И его увидит каждый житель Бьёрка. — Здорово. Брайан хмуро оглядывает сводного брата. Тот делает вид, что решает задачи по математике, хотя на самом деле он просто плавает где-то в своих мыслях, не выныривая, а что в тетрадь смотрит, так это просто прикрытие, ширма. — Слушай, — Брайан хлопает по столу. — Прекращай эту меланхолию! — Ты о чем? — Я, конечно, все понимаю. Смерть твоего близкого знакомого выбила тебя из колеи и все такое прочее. Но не стоит на этом зацикливаться. Нет ничего бесконечного. Бесконечной печали тем более. Ирвинг, кажется, в реальность возвращается. Не весь, а частично. Но возвращается. — Ты прав. Смерть… Убийство Стенли стало чем-то вроде грома среди ясного неба. Но меня больше беспокоит сам факт. Это уже второе убийство подростка в Бьёрке. А что если убийца где-то совсем рядом? Что если мы проходим по одной с ним улице каждый день и даже не догадываемся, кто он? Вдруг он совсем рядом? Вдруг… Вдруг я следующий? Это все так… Странно. Не могу принять, что существуют люди, отнимающие жизнь у других людей. Ирвинг вздыхает и опять возвращается к своей тетради. Брайн переваривает полученную информацию. Над этим он действительно даже не задумывался. Хмурится и вдруг понимает, что если позволить Ирвингу и дальше так барахтаться в себе, то тот просто потеряется. В голове мелькает идея, которую Брайан тут же относит в категорию «гениальные». — Ты сегодня занят? — спрашивает Брайан. В глазах у него пляшут чертенята, но Хайнд не замечает этого. — Да вроде нет. — Отлично! Тогда будь готов к пяти часам. — Что? Куда быть готовым? — Это секрет. — Но как же я тогда подготовлюсь? — Для начала вернись с небес на землю. Этого пока хватит. И Брайан уходит из кухни в гостиную, напевая какую-то мелодию. А вскоре там начинает работать телевизор. Судя по взрывам смеха, показывают какую-то комедию.***
Эрет признается: он совершенно не понимает подростков, несмотря на то, что ему самому только двадцать два и вроде он не так давно был одних из их дикого племени. А Герман для него — самая сложная загадка, с какой ему когда-либо приходилось сталкиваться. Даже ту странную девчонку, которая назвала его Мистер Глупо, можно было понять. А к замочной скважине Германа, казалось, подходящего ключа не существует в природе. Этот парень так хотел прославиться, стать в центре внимания, но пугался каждый раз, когда с ним кто-либо начинал разговор. А после той злополучной вечеринки он вообще в себе замкнулся. Никто понять ничего толком не успел, когда промелькнула молния, потому что все услышали только гром. А после сразу же налетела буря. Дело было за ужином. Все ждали мистера Робинсона, который припозднился на работе. По семейной традиции ужинали все месте, поэтому прием пищи задерживался. Миссис Робинсон переставляла предметы на столе, мистер Блэк смотрел выпуск вечерних новостей по телевизору, Эрет откровенно скучал, развалившись на стуле, запрокинув голову, он рассматривал потолок. Герман застыл изваянием на своем месте. Наконец, входная дверь хлопнула. — Джозеф, садись ужинать. Все ждут только тебя! — крикнула мать Германа. Непривычно серьезный мистер Робинсон появился на пороге кухни. Прием пищи проходил в напряженной атмосфере. Наконец, мистер Блэк не выдержал: — Джозеф, что-то случилось? Ты мрачнее тучи. — Случилось. — Это связано с твоей работой? — Нет. — Да что ты напускаешь туман? — вклинилась миссис Робинсон. — Скажи прямо. — Ладно. Все равно все об этом узнают завтра утром, а вы тогда сейчас. Ведь десяток часов — разница небольшая… — Джозеф! — Сегодня утром в парке нашли тело мальчика. Стенли Джонсона, — Герман резко поднял голову от своей тарелки. — Полиция ведет расследование. И судя по всему, это убийство. Я сегодня ездил в участок разбираться. У наших репортеров отобрали камеру со всеми снимками с места происшествия. Неприятно, конечно. Но зато умудрился взять интервью у шерифа. Поэтому и задержался, что доводил все до ума, чтобы в завтрашнюю утреннюю газету попало. — Ужас, — миссис Робинсон прижала ладонь к сердцу. — Бедные родители мальчика. — Да ничего они не бедные! — внезапно подал голос Герман. — Что ты такое говоришь? — в суеверном ужасе переспросила мать у сына. — Этот Стенли тем еще мудаком был. Он только и делал, что портил жизнь другим. Если это не шутка и он правда мертв, то этому миру повезло. — Герман! — в голосе женщины зазвенела паника. — Что «Герман»?! — Нельзя такое говорить про мертвых! — Да какая им-то разница, как про них говорят! И говорят ли вообще! Ты его совершенно не знала, но почему-то считаешь, что про него надо обязательно говорить хорошо! Да этот подонок не заслужил! — На лице у блондина стала расплываться пугающая улыбка. А потом он засмеялся. Миссис Робинсон беспомощно за озиралась по сторонам в поисках какой-либо поддержки. Джозеф уже привстал со своего места и хотел было привести сына в адекватное состояние пощечиной. Но тот замолчал сам. Герман просто внезапно остановился, словно напоролся на острое лезвие. Несколько секунд он совершенно не двигался, но потом отмер и что-то пробурчал, вылетая из-за стола. Эрет проводил его взглядом, в уме прибавляя еще пару баллов Герману по шкале странностей. В итоге получалось слишком много. Если так и дальше продолжится, то тут недалеко в очередном припадке на себя руки наложить. Блэк-младший нахмурился и тоже встал из-за стола. — Я поговорю с ним. Спасибо за ужин. Герман заперся в своей комнате. Очень наивно было с его стороны полагать, что дверной замок можно открыть только изнутри. Эрет легко открывает дверь и вошел внутрь. Свет в помещении не горит, на серых стенах расплываются неясные тени. Хозяин комнаты сидит на подоконнике открытого окна. — Стой! Не смей прыгать! Эрет цепляется за Германа и тащит вниз. Оба валятся на пол. — Ты дурак? Я и не собирался, — блондин завозился и поднялся с пола. — Что ты тут забыл? — Я хочу с тобой поговорить. — Насчет Стенли? Так знай, он был тем еще самовлюбленным мерзавцем. Поэтому извиняться за свои слова я не собираюсь. — Вообще-то я хотел спросить, что с тобой происходит. — А чего ты взял, что со мной что-то происходит? — Герман. Я старше тебя как минимум на пять лет. Ты может и вводишь в заблуждение своих сверстников, но взрослых тебе не провести. Мне со стороны прекрасно заметно, как с тобой что-то творится. И это, Хель тебя побери, мне очень не нравится. — Да какое тебе дело до меня?! Проваливай! Не нужны мне твои морали! Герман стал настойчиво выталкивать не прошенного гостя из своей комнаты. Эрет ловко извернулся и сел на кровать. — Я никуда не уйду, пока не услышу ответ на свой вопрос. Что. С тобой. Происходит? — Ничего. — Не ври. — Да ничего! — Не ври. Герман сверлили недовольным взглядом Блэка. И откровенничать он явно не настроен. Тогда Эрэт сменил тактику. — На той вечеринке, куда ты меня затащил… Её ведь тот Стенли организовывал? Герман кивнул. — После той вечеринки все и началось? Герман, чуть помедлив, кивнул. — Ты тогда в ванну упал… Или это тебя толкнули? — Меня чуть не утопили. Эрет присвистнул. — Ну нифига-ж! Как я понимаю, раз ты так сейчас про Стенли отзываешься, то вы разругались. Герман опять утвердительно качнул головой. И неожиданно для самого себя сказал: — Он назвал меня неудачником и сказал, что держал при себе как бесплатное развлечение. Клоуна. — А ты ему врезал? — Нет. — Эх, надо было врезать, — Эрет пару раз легко ударил кулаком по своей ладони. — Чтобы запомнил, что оскорблять людей — плохой тон. Робинсон усмехнулся. — Да до Стенли подобное никогда в жизни не дошло бы. — Значит, — чувствуя подвижки, подсказывал Эрэт. — Значит, вы поссорились. А что потом? — Потом? А потом я… — Герман осекся. В сумерках блеснули его глаза. Он поджал губы и закончил — А что было потом — уже другая история. И она тебя не касается. Спасибо за поддержку и все такое. А теперь уйди, пожалуйста. «Да кому я нужен?» — Ну уж нет. Я же сказал, что уйду только тогда, когда ты ответишь мне на мой вопрос. Что с тобой происходит? Что это был за смех? Герман не верил своим глазам. Своим ушам. Он сам себе не верил и сам в себя не верил. Как и в то, что кому-то могут быть интересны его проблемы. В глазах предательски защипало. — Герман? — голос Эрэта звучал встревоженно. Блэк встал с кровати и сделал шаг по направлению к хозяину комнаты. Герман отшатнулся и выставил перед собой руки. — Пожалуйста, не стоит делать это из жалости. — Да что ты такое городишь? — всякое терпение имеет свой конец, у Эрета он наступил сейчас. — Пожалуйста, уйди, — плаксиво. — Пожалуйста, не стоит так шутить. — Да ты что такое говоришь? Какая жалость? Какие шутки? Я с тобой серьезно разговариваю. Я не шучу, если ты боишься этого. — Я ничего не боюсь! Детское упрямство заставило улыбнуться. Герман и сам понял, насколько это звучало глупо, и зарделся. — Ничего со мной не происходит, — продолжало в нем говорить то самое детское упрямство. — Просто новость шокировала. Отсюда и смех. Да еще и экзамены скоро. Я волнуюсь. А тут еще и это. — Так это все от стресса? — Блэк облегченно выдохнул. — Если тебе что-то беспокоит, ты всегда можешь обратиться ко мне. Я, конечно, не психолог. Но может чем-нибудь смогу помочь. По крайней мере, нравоучения, в отличие от родителей, читать я не буду. — Обязательно, — солгал Герман. — Ты, главное, запомни — никогда не стоит спешить и сводить счеты с жизнью. Понял? — Понял, — опять соврал Герман. — Спасибо за разговор, — снова ложь. — Я обязательно обращусь к тебе, если что, — неправда. — Ну, давай это… держись. Эрет хлопает Германа по плечу и со спокойной душой возвращается к столу. Эрету двадцать два, и вроде он сам совсем недавно был из того дикого племени подростков. Он должен сам прекрасно помнить, что врать получается у них так же как дышать: на автопилоте, просто и совершенно не задумываясь. Но Эрет почему-то про это забывает и верит. Его ключ тоже не подходит к чужой скважине.***
В семь часов начинает темнеть. Адель возвращается с прогулки, Уголек — так она назвала найденного пса — пружинисто трусит рядом. Хоскинс поглубже натягивает капюшон куртки и ускоряет шаг, когда резкий порыв ветра срывает трепещущий лист со стены и впечатывает в ногу девушки. Адель подносит лист к глазам, читает, с явным трудом разбирая слова, а после от удивления останавливается на месте. Она переводит взгляд на пса и неуверенно зовет: — Беззубик? Собака дергает ушами и вопросительно смотрит на девушку. — Так тебя зовут Беззубик? Ну конечно! И как я не заметила, — Адель осторожно приоткрыла пасть Уголька- Беззубика и осмотрела отбитые передние клыки. — Я не знаю, кто твой хозяин, но имя он выбрал тебе милое. Пес тявкает и утыкается носом в объявление, которое Хоскинс держит в свободной руке. Адель еще раз осматривает бумажку. Сезон дождей, так неожиданно начавшийся в Бьёрке, пожалел этот листок — видимо, он висел под козырьком телефонного автомата, либо под навесом какого-то магазина. Буквы пусть и были размыты, но вполне складывались в читаемые слова. Но вот если описание потерявшегося пса можно было хоть как-то разобрать, последние три строчки с координатами хозяина животного слились в одно серое пятно с небольшими вкраплениями белой бумаги. — Прости, дружок, — Адель потрепала Беззубика по загривку. — Тебе придется подождать еще немного, пока я не пойму, что тут написано. Или много. Если это вообще возможно: расшифровать, что тут написано. Собака зевает, перебирает на месте лапами, крутится вокруг себя волчком и, наконец, снова трогается в путь. Они спокойно доходят до главной площади Бьёрка. Ожидая зеленый сигнал светофора, Адель стоит на перекрестке и рассматривает махину «Мьёльнира», окруженного строительными лесами, из-за которых выглядывают кусочки отреставрированного фасада. Хоскинс лениво думает, что скорее всего, работы в ближайшие дни закончат. А еще, что экзамены уже скоро. И у шарфа концы растрепались, надо бы убрать вылезшие нитки. Она старается не думать о том, что её недо-ухажер теперь лежит в земле рядом с подругой детства. Не думать получается не так уж и сложно — она просто перебивает мрачные мысли повседневной рутиной, от которой блевать хочется, но от которой не убежишь. Получается пока отлично. Но Адель не знает, насколько еще ее хватит. Потому что как бы ты ни гнал от себя дурные мысли, они все равно роятся у тебя в голове, словно пчелы в улье, досаждая головной болью, и гудят, гудят, гудят. Они никуда не исчезают, просто ждут своего часа, созревая, наливаясь горечью и сожалением. Считает ли Адель себя виноватой? Почему-то да. Считает. Она думает, что вся их компания в чем-то виновата. Светофор мигает красным и меняет цвет на зеленый. Они переходят дорогу и до дома остается около пяти минут ходьбы. Но Беззубик внезапно застывает, дергает носом, кружится на месте, а затем куда-то настороженно идет, совершенно не обращая внимания на дергающийся поводок. Адель думает, что вряд ли у собаки будет столько сил, чтобы тащить ее волоком за собой, поэтому она самоуверенно складывает руки на груди и почти встречается лицом с асфальтом, когда Беззубик вдруг дергается. И да, она ошиблась. Пес упрямо тянется вперед, в одному ему известном направлении. Адель сопротивляется, упираясь ногами в мокрый асфальт, но ее попытки не имеют результатов. В конце концов, Хоскинс раздражается и дергает за поводок что есть сил. Беззубик останавливается, оборачивается на нее, гавкает звонко пару раз. — Не знаю, куда ты меня тащишь, но я уже против. Мы идем домой. Беззубик предпринимает попытку продолжить свой маршрут, но Адель снова дергает за поводок и тянет в совершенно противоположную сторону. — Домой. Пойдем, Беззубик. Я устала и замерзла, — и сжалившись, добавляет. — Если хочешь, завтра сходим туда. Питомец понуро опускает уши и послушно возвращается назад. Они не так далеко ушли от центра города, углубились во дворы за «Мьёльниром», поэтому до дома добрались доже достаточно быстро.***
— Ты слышал? Брайан отрывается сосредоточенный взгляд от стены и хмурится. — Слышал что? — Мне показалось, что лаяла собака. — Я ничего не слышал, тебе показалось. — А вдруг это Беззубик? Брайан прикусил язык. Ему все еще было немного стыдно, что это именно он упустил Беззубика. Фьюри тосковал по смолянисто-черному псу, к которому привязался даже крепче, чем хотелось бы. Он тряхнул головой, прогоняя грустные мысли. Вместо «мне жаль» он шикает: — Не отвлекайся лучше. Смотри, вдруг кто идет. Ирвинг кивает и сосредоточенно вслушивается в тишину несколько секунд, немного расслабляется, не обнаружив ничего настораживающего. Он осматривает сводного брата, который заканчивает свое очередное граффити, и тяжело вздыхает. — Готово! Фьюри отходит назад, любуясь своим творением. Ирвинг встает рядом с ним. — Осталось только тэг поставить, — зачем-то поясняет райтер. Хайнд кивает, будто бы он совершенно не понимает, о чем идет речь. — Хочешь это сделать? — Я? А можно? — Конечно. Тебе нужно просто приложить трафарет и пройтись сверху краской из баллончика. Не хочешь? — Хочу. Только немного побаиваюсь. — А чего же бояться? Это же не ты стену расписал, а я. — Никогда бы не подумал, что буду ставить тэг Ночной Фурии, — пробормотал рыжий, принимая их рук Брайана баллончик с краской и трафарет. — Здесь? — спросил он, прикладывая картонку к стене. — Чуть ниже и правее. Ага, вот так. А теперь просто прижимаешь- — Да знаю я как это делается! Фьюри усмехнулся. Ирвинг ловко встряхнул баллончик и несильно нажал на насадку колпачка. Из сопла вырвалось несколько капелек краски. — Сильнее нажимай, — Брайан улыбнулся, подавляя желание посмеяться. Ирвинг нажал еще раз, и в этот раз получилась из сопла насадки вырвалась хорошая струя краски. Быстрыми движениями пройдясь по трафарету, Хайнд оставил на стене красиво переплетенные лиловые N и F и отошел посмотреть на свое творение с видом Микеланджело. В этот раз Брайан не смог удержаться от хихиканья. Отсмеявшись, он сказал: — Пойдем, о великий Пикассо! Ирвинг немного зарделся, но в ответ на шпильку только кивнул. Осторожно продвигаясь к «Мьёльниру», они быстро вышли на главную площадь города. Брайан указал на боковую стену самого высокого здания в Бьёрке и тихо признался: — Вот её я хочу расписать. Отличный холст на самом видном месте — представь, граффити на главной площади! Обо мне тогда все заговорят! — А разве тебе так хочется славы? — Славы, конечно, хочется, не отрицаю. Но кто сказал, что она является целью моих работ? Я рисую, потому что я люблю это. Но мне так же хочется признания моих талантов и известности, как и любому другому райтеру. Ведь если о тебе говорят — это значит, что тебя заметили. А в мире нет ничего лучше, чем быть услышанным. Мне нравится рисовать. А тебе? Тебе сегодня было весело? Не зря я тебя вытащил? — Было весело. И очень страшно. Серьезно, я каждую секунду думал, что вот-вот из-за угла появится мой отец, защелкнет на запястьях наручники и посадит в камеру! Без шуток! — В первый раз всегда так. — Спасибо тебе, — внезапно выдает Ирвинг. — Я никогда даже не мог себе представить, что увижу своими глазами, как знаменитая Ночная Фурия творит свой очередной шедевр. — Я никогда раньше такого не делал. Поэтому спа… — Брайан прочищает горло. — И тебе спасибо, за то что просто был рядом. А теперь давай закончим эту минуту трогательных признаний и начнем шевелить ногами активнее. Потому что у меня переутомление, возникшее на почве твоей нервозности. Я хочу домой и спать. Ирвинг в ответ только улыбается.***
Стэнфорд приезжает в дом Джонсонов скорее по привычке, нежели по необходимости. Это стало своеобразным ритуалом начала нового нового рабочего дня. Каждое утро шериф заезжает к мистеру Джонсону, чтобы проверить, не передумал ли мужчина, и готов ли он помочь в следствии, или же продолжает находится в состоянии апатии, которая, кажется, уже переросла во что-то более серьезное. Каждый раз дверь ему открывает та самая горничная, которая видела, как Стенли пришел домой в семь вечера. С каждым днем она кажется все бледнее и бледнее. И сегодня, спустя уже тринадцать дней после смерти мальчика, эта девушка кажется смертельно больной: белая кожа, темные синяки под глазами, осунувшееся лицо. Стэнфорд, заметив ее болезненный вид, озабоченно спросил: — Мисс, с вами все хорошо? Вы нездорово выглядите. — Да, сэр, со мной все в порядке. Прошу, мистер Джонсон, как обычно, в своей кабинете. Горничная провела посетителя к дверям, ведущим в обитель хозяина дома. Шериф поблагодарил девушку, постучал костяшками по дереву и, не дожидаясь ответа — потому что знал, что такого не последует — вошел внутрь. Мистер Джонсон сидел за столом и бездумно перебирал бумаги. — О, это вы, мистер Хайнд. Чем могу помочь? — Доброе утро, мистер Джонсон. Я по поводу расследования смерти вашего сына. — Не понимаю, о чем вы. — Сэр, дело касается убийства вашего сына, — немного растерянно повторил Стэнфорд. — Я пришел спросить, готовы ли вы сотрудничать со следствием. Я хотел бы задать вам пару вопросов, если можно. — Задавайте. Хотя я совершенно не понимаю, в чем дело. — Ваш сын вел себя как-нибудь странно накануне? — Стэнфорд приготовился выслушать ряд ответов, которые уже выучил наизусть, когда его ожидания не оправдываются: — Я его практически не вижу. Стенли больше времени проводит в компании соседских мальчишек и своей матери, нежели со мной. Дети так чудесно играют вместе, вы только посмотрите, они сейчас как раз играют в футбол. Мистер Джонсон указал рукой на окно, выходящее в сад. Там никого не было. Хозяин кабинета смотрел застывшим взглядом на пейзаж, а дрожащими руками скручивал из какого-то отчета трубочку. — А рядом с ними моя жена. Она просто чудо. — Вы правы, — соглашается Стэнфорд, внутренне содрогаясь. Похоже, что у мистер Джонсона и правда что-то переклинило в голове. — Следующий и последний вопрос: вы давно были у врача, мистер Джонсон? — У врача? Зачем? Я здоров. — Хорошо. Спасибо за сотрудничество, до свидания, мистер Джонсон. — Прощайте. Стэнфорд вышел из кабинета и отправился на поиски прислуги, работавшей здесь. У снования лестницы он нашел ту молодую горничную. Она нервно теребила свой передник, уставившись в пол. — Похоже, он не в себе. Вызовите «скорую», пусть его осмотрит врач, а еще желательно, чтобы с ним побеседовал психиатр. Всего доброго, мисс. — Подождите! — Раненной птицей взвился под потолок девичий крик. — Да? — Я должна вам кое-что сказать. — Это как-то связано с расследованием? — Стэнфорд нахмурил брови. — Да. Помните, я сказала, что молодой господин прибыл около семи часов вечера домой? — Да. — Еще вопрос. Наказание… За дачу ложных показаний серьезное? — Мисс, к чему вы клоните? — Я вам… соврала. Молодой господин не приходил домой. Вообще. — Но почему вы это сделали? Девушка внезапно всхлипнула и начала плакать. — Потому что… — сквозь рыдания различил шериф. — Потому что он сказал… что если… Если я проболтаюсь… То моя сестра станет след… Следующей… — Вам кто-то угрожал? — Да… — И кто же? Едва двигая губами, девушка произнесла: — Директор школы.