Не было бы счастья

Брюки из тонкой эластичной ткани смотрелись уродливо. Проклятый пояс рельефно проступал, не скрывая от заинтересованных взглядов ничего. Свободная рубашка или удлиненная туника могли бы поправить положение, но таких вещей метаморфы в высшем обществе не носили: дурной тон. Промучившись полчаса, Аделлин сдался: — Где там это платье? Оно появилось внезапно, как по мановению волшебной палочки. Слуга, наверное, так и стоял под дверью, держа наготове. Жемчужно-серое, с пышной длинной юбкой и декольте, щедро украшенным кружевами, чтобы прикрыть несуществующую грудь. Хорошо хоть, что никто не додумался предложить специальные накладки, с них бы сталось. — Тебе идет, — без улыбки сказал Эммонд. — Да уж, — саркастически отозвался Аделлин. — Идем? — Минутку, — Аделлин резким движением оторвал полосу кружев. — Так лучше. Эммонд проследил глазами за полетом скомканного куска ткани, за тем, как кружево ручной работы неопрятным комом легло на ковер. Вздохнул. — Надень перчатки, — только и сказал он. Аделлин молча натянул тонкий шелк на пальцы, оглядел себя в зеркале и остался доволен: протест выражался достаточно ясно. Декольте теперь открывало более чем достаточно, однозначно показывая отсутствие груди. Неровная линия выреза с торчащими обрывками ниток была нынче его знаменем в молчаливой и тихой борьбе. Аделлин положил свою руку на услужливо подставленный локоть, ногой отпихнул шлейф туда, где ему и полагалась быть — назад, и гордо поднял голову. Эльфы не сдаются! До самого малого зала приемов его грела мысль о выражении лица слуги, нервно прижимающего к груди обрывки кружев.

***

Со временем он привык. Привык и к подчеркнуто женственным платьям, к охране, вечно сующей свой нос всюду, к Совету, мнение членов которого ставилось всегда во главу угла во всем, что касалось личной и общественной жизни их правителя. Даже нашел некое извращенное удовольствие, чтобы в рамках этикета и безупречной вежливости злить то одного, то другого советника. Изящные провокации, легкие уколы и тонкие шутки выводили их из себя, заставляя бессильно скрежетать зубами и отыгрываться мелко и недостойно. — Мне кажется, тебе стоит сказать, чтобы лиф платьев делали поскромней, — заметил Эммонд где-то через полгода конфронтации. — Или прикрой шалью плечи. Аделлин покачал головой и повел плечами — ткань натянулась на груди точно под сосками. Сверху вырез сужался, чуть ли не обхватывая удавкой шею. Эммонд налил себе вина и отвернулся к окну. — Как хочешь. Кстати, твой брат снова просил встречи с тобой. Хотя бы на видеоконференции. — Я не могу в таком виде. Пусть скажут, что все хорошо. — Совет ссылается на отсутствие дипломатических связей между нашими расами. — В кои-то веки я с ними согласен, — произнес Аделлин вслух и подумал: «Единственное, что я бы хотел узнать — нашли ли накопитель». Говорить такие вещи вслух было опасно. Круглосуточно бдящая охрана хоть и делала вид, что является мебелью, на самом деле докладывала Совету о каждом слове, чихе и вздохе. — Да, они хотят протянуть до развода. — Чтобы эльфийская делегация потом меня сразу и забрала? Выглядит логично. — Но твои соплеменники настойчивы, — Эммонд повернулся, скользнул взглядом по наряду Аделлина, задержавшись на секунду на вырезе. — У нас этого не отнять, — согласился тот, сделав вид, что не понял выражения лица мужа. Заняться в постели любовью было невозможно, в присутствии двух охранников желание пропадало напрочь. Даже в ванной комнате получалось уединиться не всегда — туда все время старались попасть слуги. Аделлин огорчался: один из самых приятных бонусов супружества оказывался недостижим. Эммонд был его первым любовником и безумно нравился — уж в этом Аделлин мог себе признаться честно. Нравился и тогда, когда выглядел как дроу, возбуждая страх, любопытство и желание, и нравился в своем первозданном виде, несмотря на непохожесть на эльфийскую расу и близость по внешнему виду скорее к людям с их округлыми маленькими ушками, выразительными глазами и рельефным телом. Он действительно был хорош. Во всех смыслах. Аделлин закусил губу. Неуместное в этой ситуации возбуждение вызвало боль — дракон сжимал зубы на ставшей очень чувствительной головке, намекая, что не время и не место сейчас для подобных игр. — Прошу прощения, мне надо уединиться, — Аделлин поспешно сбежал в ванную. Прислонился пылающим лбом к прохладной стене и судорожно выдохнул. — Делли? Аделлин мысленно застонал: за что?! — Делли, все в порядке? — Эммонд развернул его лицом к себе и с тревогой всматривался в лицо. — Да, — хрипло ответил тот и нервно облизал пересохшие губы. — Да? — выдохнул Эммонд и как во сне медленно и нерешительно приник губами к приоткрытому в ожидании рту. У Аделлина был небольшой опыт в поцелуях. Пара кузин в юности, да сам Эммонд — вот и вся практика. Брату короля не пристало искать развлечений во дворце. Во время учебы окружение тоже было… слишком уважительное, не говоря уже про экспедицию, в которой как назло собрались родственники, друзья и руководитель, который знал еще его отца. Шаг влево, шаг вправо… Единственный случай подвернулся уже перед возвращением, и так бездарно все закончилось. Вместо ностальгических и приятных воспоминаний — странный брак. Зубы дракона впивались в нежную плоть все сильнее. Эйфория от жадного поцелуя и боль в многострадальном органе создавали удивительный коктейль, выносящий остатки разума напрочь. Казалось бы — боль! Член должен опасть, но поцелуй туманил мозги и действовал не хуже анестезии, и Аделлин прижимался к мужу все сильнее. Дрожь его тела передавалась и Эммонду, руки, гулявшие сначала по плечам и спине, спустились вниз, обхватывая ягодицы… — Прости, — Эммонд с трудом отстранился. — Прости, — он нежно провел губами по верхней части уха. — Проклятый ключ! Аделлин мелко дрожал от возбуждения и разочарования. До ночи было далеко, и это было единственным, что огорчало. Сейчас не смущала даже охрана, пусть догадываются о чем угодно, пусть даже точно знают, чем занимаются в ванной супруги — плевать! Но новое распоряжение Совета позволяло снимать пояс только на ночь в присутствии супруга или для отправления естественных надобностей. Мелкая и недостойная месть. — Хочу тебя, — хрипло сказал Аделлин и вскинул на Эммонда лихорадочно блестящие глаза. — Я тоже. Они стояли, прислонившись один к стене, другой — к двери, подпирая ее спиной. — Я, — Аделлин замолчал, не зная как сформулировать свою мысль, — знаешь, если бы не обстоятельства, я бы не думал о разводе. — Я тоже, — Эммонд закрыл глаза. — А ты не можешь сам родить наследника? — Как?! — Ты же метаморф. Можешь перекинуться в женщину… — Я же не оборотень, чтобы перекидываться. А гормональный статус куда я дену? Это не считая того, что изменять внутренние органы чрезвычайно опасно. И даже запрещено на законодательном уровне — мало кто может в такой степени контролировать свое тело и настолько хорошо знает анатомию. Опять же, детское место из чего формировать? Законы сохранения никто не отменял. Да даже если теоретически это и было бы возможно, — Эммонд запнулся, собираясь с мыслями, — то я все равно только внешне был бы эльфийкой. Геном все равно остается родной. Детей бы не вышло все равно… Говорить банальное: «Жаль» — Аделлин не стал. Оно и в сотой доле не отражало того разочарования, которое внезапно навалилось свинцовой тяжестью. Он молча прижал щекой к плечу ладонь Эммонда, коснувшуюся его с ласковой нежностью. Разговор отвлек. Возбуждение утихло, но в паху все еще тянуло, вызывало дискомфорт. Он знал, что это пройдет довольно скоро, и был готов идти прямо сейчас в зал аудиенций, где ожидали приема несколько личностей, жаждущих верховной справедливости. Аделлин уже не удивлялся, как получается, что полностью бесправный относительно собственной судьбы Эммонд имеет власть над подданными. Просто принял как данность. Он уже собрался выходить из ванной комнаты — в дверь настойчиво стучали — как случайно увидел себя в зеркале и нервно засмеялся: не понять, чем они занимались, уединившись, было невозможно. Эммонд выглядел не лучше.