Через все времена

После страшного инцидента маленького Джури сразу переселили в отдельную комнату. Это была холодная конура в самом конце коридора, длинная, но при этом настолько узкая, что Джури, встав по центру, мог одновременно упереться левой рукой в одну стену, а правой – в другую. Он понимал, что суровые надсмотрщики за сиротами опасались за сохранность жизней остальных воспитанников после того, как Джури насмерть приложил о стену одного из них. Много позже Джури понял, что его самого не убили на месте лишь потому, что надеялись извлечь хоть какую-то выгоду из его никчемной жизни. Принципиально для Джури ничего не изменилось, теперь он просто жил отдельно, но точно так же каждый день ходил в общую столовую и на отработку вместе с другими детьми. За его спиной перешептывались, Джури кожей чувствовал испуганные и одновременно презрительные взгляды. Слухи разносились быстро, но, по крайней мере, никто не рисковал к нему приставать, и это уже было очень хорошо. Однако Джури не сомневался, что тучи сгущались над его головой, тянуться все это до бесконечности не могло. – Что ты еще умеешь? – спросил как-то раз один из надзирателей. – Умею? – не испытывать страха перед этими людьми у Джури не получалось, язык сразу прилипал к небу. – Я видел, как ты прикончил того малолетнего ублюдка. Что еще ты можешь? – Я… Я не знаю точно. Джури не соврал – он едва ли осознавал, что может, что умеет. Более того, он не мог объяснить, как ему удалось защитить себя в тот раз. Его сила будто вырвалась наружу и сделала все сама, не повинуясь воле Джури. Несмотря на свой юный возраст, Джури понимал, что не обязательно говорить об этом – пусть боятся, пусть думают, что он может постоять за себя. – Волшебников же учат, – несмело добавил он. – Наверное, и меня надо учить, чтобы я что-то умел. Надзиратель только усмехнулся: – Какой ты умный. Тогда ты, должно быть, слышал, сколько стоит обучение у мастера? Джури не слышал, но знал, что обучение магии стоит баснословных денег. Когда он только попал в приют, Джури сблизился с мальчиком по имени Мальво. Мальво был из какого-то знатного рода, потерявшего все свое состояние во время долгой войны. Потерявшего в том числе почти всех своих наследников. Но Мальво твердил о том, что у него есть брат-волшебник, и рассказывал, что тот учится у мастера. И что пока война не добралась до краев, где жила семья Мальво, они получали от брата письма. Тот рассказывал, как чудесно ему живется у учителя, что у того есть замок, едва ли не королевский дворец, с десятками учеников и огромной библиотекой. И что брат Мальво трудится, не покладая рук, постигая науку волшбы. – Брат придет и заберет меня отсюда, – Мальво упрямо выпячивал грудь, он не сомневался в собственной правоте. Через несколько недель Мальво заболел и начал кашлять кровью. Еще через пару дней его забрали, и Джури его больше не видел. Теперь он все чаще вспоминал о том, что Мальво – теперь уже наверняка покойный – рассказывал о своем брате. Он упоминал, как дорого стоит обучение у мага. Еще бы! Чтобы обеспечить ученику безбедное существование, даже скорее роскошное, средства должны быть немалые. Да Джури и раньше доводилось слышать, что мастера, обучающие волшебству, – самые богатые люди в стране, потому что их услуги стоят неимоверно дорого. Только в знатных семьях рождались волшебники, только истинно богатые люди могли позволить своим детям выучиться и получить печать. Джури полагал, что у его отца, в прошлом аристократа, были маги в роду, что редкий дар достался и ему, Джури. Вот только что делать с ним, Джури не знал. Он понимал, что никогда не найдет средств, чтобы поступить на обучение к настоящему мастеру. Сила, которую Джури чувствовал в себе, вернулась уже на следующий день после печальных событий, повлекших смерть задиравшегося к нему мальчишки. Джури снова ощущал, как она перекатывается под кожей, клокочет и просится наружу. Неоднократно, оставаясь наедине с самим собой, он вскидывал руки, пытаясь повторить то, что сделал тогда, в темном тупике, чтобы избавиться от части ее и почувствовать облегчение. Но ничего не получилось. В тот раз Джури двигали страх и отвращение, а одного лишь желания избавиться от зудящего, мешающего спать по ночам щекотливого ощущения, было мало. Уже став взрослым, вспоминая о событиях той давней зимы, Джури приходил к выводу, что выжил каким-то чудом. Все угрюмей на него смотрели надзиратели, все озлобленней становились усмешки других детей. Выделяться в толпе голодных полуголых подростков было плохой затеей, пускай Джури и не был виноват в сложившемся положении вещей. Возможно, появись мастер Эйман в их городе на несколько дней позже, он уже не застал бы Джури. Его или прикончили бы братья по несчастью, недовольные тем, что Джури получил особый статус и свою комнату, или порешили бы надзиратели, опасаясь, что в случае очередного магического всплеска неугодный мальчишка размозжит голову кому-то из них. Но мастер Эйман приехал весьма кстати. В окраинный городок его привели дела – он должен был забрать ученицу, маленькую девочку из благородной семьи, у которой только-только пробудился Дар. После войны дороги были неспокойны, путешествовать отваживались лишь самые смелые воины в составе больших караванов. Или могущественные волшебники, которые могли постоять за себя даже в одиночку против целой банды лесных разбойников или озлобленных голодранцев. Такие волшебники, как мастер Эйман, который любезно согласился сам приехать за своей будущей ученицей да попутно разобраться по дороге с какими-то своими делами. В придорожном трактире, куда волею случая мастер зашел пообедать, он услышал разговор двух надзирателей, обсуждавших судьбу мальчишки-сироты, у которого явно проявился Дар, но которого теперь откровенно некуда было девать. Об этом Джури узнал много позже от самого мастера Эймана. Старик не стал рассказывать ему, о чем именно говорили надзиратели, но Джури мог догадаться, что те не сулили ему ничего доброго. И мастер Эйман заступился за сироту, которого никогда даже не видел. – На выход, малой. За тобой пришли. Дверь распахнулась резко и ударила о стену, а Джури, сидевший на полу и подтянувший ноги к груди, чтобы хоть немного согреться, подскочил как ошпаренный. На пороге стоял один из надзирателей и мерил его хмурым взглядом. – Кто?.. – слабо пролепетал Джури. – На выход, я сказал! – рявкнул тот. Давать объяснения никто не собирался. В груди у Джури все оборвалось – он знал, что это значит. К нему никто не мог прийти, никто не мог ни с того ни с сего захотеть его видеть. Его просто заберут, отдадут куда-то, откуда не возвращаются, в лучшем случае просто прикончат, в худшем – надругаются и будут долго мучить, чтобы убить уже после. Когда на негнущихся ногах Джури вышел из комнаты и поплелся по сырому темному коридору за своим надсмотрщиком, мысли лихорадочно метались в его голове. Удастся ли ему еще раз проделать тот фокус, который он провернул в тупике у столовой, когда к нему полез взрослый мальчишка? Сможет ли он защитить себя снова? Джури беспомощно уставился на свои руки. Он не знал ответа. Сила бурлила в нем, ходила ходуном под кожей, но найдет ли она выход в этот раз, спасет ли его опять, Джури не ведал. Снаружи было светло и морозно. В этот день Джури вместе с десятком других детей отправили в прачечную, но в преддверии зимних праздников работы было не слишком много, и они вернулись к полудню. Джури не знал, как долго сидел в своей комнате, но солнце еще не успело сесть: оно золотило сугробы, рисовало на них причудливые тени от лысых ветвей деревьев и совсем не грело. Джури слышал, что мрачный особняк, больше похожий на небольшой замок, где располагался детский приют, раньше принадлежал знатной семье, не оставившей наследников. Особняк перешел в собственность правительства, стал казенным имуществом и потерял весь свой лоск. И лишь старый парк вокруг него напоминал о том, что когда-то об этом месте заботились, когда-то за ним ухаживали и любили – для кого-то оно было домом. Порой Джури думал о том, что если он доживет до весны, то увидит парк во всей красе цветения. Его ждали у входа – невысокий господин в дорогой красной мантии с белым мехом. Он был очень стар, Джури дал бы ему лет семьдесят или восемьдесят на вид. Блеклыми голубыми глазами старик глядел в такое же бледное зимнее небо и думал о чем-то своем. – Вот он, – прежде чем удалиться, буркнул надзиратель и толкнул Джури вперед, отчего тот едва не проехался носом по утоптанному снегу парковой дорожки. Старик посмотрел на него, и Джури поспешно опустил взгляд, но той секунды, что они смотрели друг на друга, ему хватило более чем. У старика были очень проницательные глаза без ресниц, они словно душу прожигали, и от этого становилось жутко. Он сам был невысок, не намного выше девятилетнего Джури, безбородый и лысоватый – эту лысину не скрывала даже маленькая красная шапочка в тон мантии. Казалось, будто седые кустистые брови оставались единственной растительностью на теле старика, и эти брови сурово хмурились, отчего сердце Джури провалилось в пятки. – Должно быть, ты и есть Джури, – скорее сказал, чем спросил старик. – Да, господин, – нашел в себе силы прошептать Джури. – Ты можешь звать меня мастер Эйман. Слышал когда-нибудь обо мне? Джури отрицательно мотнул головой. Потом он узнал, что к тому моменту о мастере Эймане, приравненному к самым великим героям войны, слышали все. Но Джури, занятому выживанием в детском приюте, было не до светских сплетен. – Что ж, это даже к лучшему, – ничуть не расстроился старик. – Давай прогуляемся по парку. Он первым неторопливо зашагал по дорожке, и Джури ничего не оставалось, как последовать за ним. "Что вам нужно от меня?" – больше всего хотел спросить он, но не решался даже вздохнуть лишний раз. – Расскажи мне о себе, Джури, – попросил мастер Эйман. – Кто ты? Откуда? Джури сглотнул и зажмурился, потом снова открыл глаза. Дорожка перед ним будто расплывалась. – Ну же, тебе не стоит меня бояться, – старик опустил руку на его плечо и тут же воскликнул: – Высшие Силы, да ты ведь замерз! Держи… Джури дрожал всем телом, и мастер Эйман почувствовал это, вот только причиной тому был не только и не столько холод, сколько страх. А в следующий миг, когда старик, одним движением сорвав со своих плеч роскошную меховую мантию, накрыл ею Джури, тот едва не рухнул на месте – от изумления и ужаса. Джури не понимал, что происходит, но почему-то отчетливо осознал: этот день он не переживет. – Я думаю, нам стоит продолжить разговор в экипаже, – покачал головой мастер Эйман. – Сегодня действительно очень холодно. "Вот оно, – понял Джури, чувствуя легкую тошноту. – В экипаже. Сейчас что-то будет…" Джури не сомневался: его, как неугодного воспитанника, продали этому богатому старику, как продавали других сирот. Сейчас тот посадит Джури в свой экипаж, увезет куда-то и что-то будет с ним делать. Неизвестно что, но ничего хорошего уж точно. Джури не доживет до весны, не увидит цветущий парк, не увидит больше этих холодных неприветливых стен, на время ставших ему домом. Это был конец. Надо было бороться, надо было предпринять последнюю попытку сбежать – пускай безрезультатную, но хоть какую-то, чтобы не погибать как ягненок на скотобойне. Но Джури вдруг почувствовал, как же бесконечно он устал. Силы разом покинули его, а веки жгло от непролившихся слез. "За что со мной так?" – спрашивал себя он, когда покорно плелся за стариком. Дорогая мантия, бывшая слишком длинной для него, волочилась по мерзлой земле и совсем не грела. Карета мастера Эймана выглядела роскошно. Уже много позже Джури понял, до чего сдержанным, почти аскетичным на фоне других аристократов был его учитель, но тогда экипаж ему показался едва ли не королевским. И это не вселило в Джури уверенности. Внутри было тепло и хорошо пахло, напротив друг друга располагались два сидения со спинками, застеленные меховыми шкурами – Джури сел на одно, интуитивно забившись в самый угол, а мастер Эйман расположился так, чтобы хорошо его видеть. Джури нечего было здесь делать. Он остро чувствовал, насколько неуместно его присутствие в таком месте, какой он грязный и как дурно пахнет. Он мог перепачкать здесь все своей старой, давно не стираной одеждой. Но мастер Эйман как будто не замечал этого, он смотрел на Джури с добротой в глазах, что последнего ничуть не успокаивало. – Я вижу, что ты боишься меня, но тебе не стоит этого делать. Я не причиню тебе вреда, – после недолгого молчания произнес он. – Так я и поверил, – процедил Джури быстрее, чем успел подумать. Злые слезы потекли по щекам, но он даже не стал их вытирать. Терять уже было нечего. Мастер Эйман вздохнул и покачал головой. – Когда-нибудь мир излечится, и эти отвратительные детские приюты сравняют с землей, а всех, кто уродует детей, вздернут наравне с политическими преступниками, – негромко произнес он. Джури не понял, о чем тот говорил, но встрепенулся, когда мастер обратился непосредственно к нему: – Я учитель, Джури. Я учу молодых волшебников пользоваться Даром, учу ворожить. Ты слышал о том, что есть такие учителя? От неожиданности Джури удивленно раскрыл рот и даже забыл кивнуть, соглашаясь, что о таком он и правда слышал. – Я ищу учеников, – продолжал мастер Эйман. – И будучи проездом в городе, узнал, что в местном приюте есть сирота, у которого проявился Дар. Твои воспитатели говорили о тебе, Джури. Они считают, что ты молодой волшебник. В эту минуту Джури забыл, что надо бояться, и даже немного выпрямился, во все глаза глядя на старика перед собой. В то, что мастер Эйман действительно учил юных волшебников, Джури почему-то поверил сразу, а вот что сказать самому, что надо спросить в первую очередь, не мог определиться. – Я не знаю… волшебник ли я, – наконец тихо произнес он. – Конечно, не знаешь, тебе ведь не с чем сравнивать, – улыбнулся ему мастер Эйман. – Но ты должен чувствовать магическую силу. Как будто внутри тебя переливается вода. Или перекатываются песчаные дюны. Тебе от этого должно быть приятно. Джури не знал, что такое "песчаные дюны", но сравнение с водой ему показалось уместным, и он кивнул. – Сначала было приятно, – все так же негромко сообщил он. – Но в последнее время не очень. Иногда даже больно. – Вот как, – кустистые брови мастера Эймана чуть дрогнули. – Это значит, что ты чувствуешь силу достаточно долго. Если ничего не предпринимать, в скором времени все пройдет. Дар перегорит, он больше не побеспокоит тебя, и ты станешь обыкновенным человеком. Но есть другой путь. Ты можешь начать учиться, Джури, начать осваивать науку магии, управления силой, чтобы стать волшебником. Джури с неверием смотрел на старика перед собой, который так невозмутимо рассуждал о магии и об учебе, как будто давал Джури задание выстирать стопку простыней в прачечной. Он словно не понимал, с кем говорил, не осознавал, что Джури был оборванцем и сиротой и что, даже если каким-то чудом у него действительно проявился Дар, лучшее, что он может сделать, это забыть о нем и перетерпеть, пока неприятные ощущения исчезнут, чтобы сновать стать простым человеком. – Зачем вы говорите мне все это? – голос Джури звучал сдавленно и хрипло. – Я хочу предложить тебе учиться у меня, – просто ответил мастер. – Ты хочешь стать моим учеником, Джури? – Вы же знаете, что я не могу… – Джури хотел выкрикнуть эти слова, но задохнулся на выдохе. – Почему? – недоумение мастера Эймана было искренне неподдельным. – У меня нет денег. – Причем здесь деньги? Джури опешил. Мастер Эйман выглядел тоже удивленным, и Джури запоздало подумал о том, что старик и так сразу понял, что оплатить обучение Джури нечем: жил бы он в приюте для сирот, будь у него богатые родственники. – Я предлагаю тебе учиться у меня бесплатно, – мягко пояснил мастер после недолгой паузы. – Так не бывает, – пробормотал Джури, интуитивным и привычным жестом притягивая к груди колени, не думая о том, что своими грязными ботинками пачкает блестящий серый мех покрывала. Старик только горько улыбнулся и опять сокрушенно покачал головой: – Ты вроде еще маленький, а уже совсем не веришь в сказки? – Я давно не маленький, – с вызовом ответил Джури. – Это-то и плохо, – снова непонятно ответил старик и, в очередной раз вздохнув, пояснил: – Недавно закончилась война, Джури, об этом ты не можешь не знать. Магическая война. Она забрала лучших из лучших. Нашему миру теперь катастрофически не хватает волшебников. Ученых, целителей, мудрых политиков… Я стар, Джури, я намного старше, чем может показаться, и за свою жизнь я заработал целое состояние, обучая молодых магов. Теперь я могу позволить себе учить бесплатно. Просто потому, что сейчас нельзя терять ни единого волшебника – нас и так осталось слишком мало. Джури медленно кивнул, показывая, что он слышит. Слова старика вроде как звучали убедительно, но Джури уже давно разучился верить взрослым. – Вопрос только в том, хочешь ли ты стать волшебником? – вопросительно посмотрел на него мастер Эйман. – Я хочу, – без колебаний ответил Джури. – Но… "Но я вас боюсь", – чуть было не закончил он. – Но ты мне пока не доверяешь, – понимающе кивнул мастер Эйман. – Ты можешь подумать, но только до завтра, потому что потом я уезжаю. К сожалению, я не могу дать тебе больше времени. Джури метнул быстрый взгляд за окно экипажа. Отсюда была видна только каменная ограда, за которой, как Джури знал, высились неприступные стены приюта – его тюрьмы и его дома. Джури вдруг понял, как сильно он не хочет туда возвращаться, в холодные ходы сырых коридоров, в пустую одинокую комнату, в замок, где за каждым углом подстерегает потенциальная опасность. Но оставаться со стариком, которого он видел впервые, тоже было рискованно. Что если тот врал? "Зачем ему? – Джури будто услышал свой внутренний голос. – Чтобы тебя увезти, твое согласие ему не нужно". – Не надо, – прошептал Джури и зажмурился от собственной смелости. – Не надо? – не понял мастер Эйман. – Не надо думать. Я согласен. Я хочу быть вашим учеником. На долгую минуту в экипаже повисла тишина, и Джури не смотрел на старика, упорно буравя глазами пол. – Что ж, это все упрощает, – наконец произнес мастер Эйман. – Тогда нам нужно лишь удостовериться, что ты действительно волшебник, и после этого ты станешь моим учеником. Джури поднял настороженный взгляд на старика, а тот будто невзначай взмахнул рукой, и на его пальцах появились сияющие золотые нити – Джури никогда не видел ничего подобного. Они искрились и переливались оттенками золотого – от бледно-лимонного до медово-коричневого. А потом с кончиков пальцев старика сорвалась одна нить, поднялась в воздух и закрутилась, преображаясь в мотылька. Крылья бабочки затрепетали, она закружила над Джури и вскоре растаяла в воздухе. Джури никогда не видел волшебства раньше и теперь понял, но не существует ничего более прекрасного. Он смотрел вверх, туда, где секундой назад был золотистый мотылек, и улыбался едва ли не впервые за последние полгода. – Бабочка… – шепотом произнес он, переведя восторженный взгляд на старика. – Это волшебство, да? – Да, Джури, это волшебство. – Очень красиво. – Я знаю. – А когда мы проверим? – Проверим что? – Волшебник я или нет, – Джури заерзал на месте, а в груди кольнуло от страха, что сейчас, быть может, выяснится, что никакой он вовсе не волшебник и все произошедшее ему приснилось. – Ты волшебник, Джури, – улыбнулся мастер Эйман. – Если бы ты не был волшебником, ты бы не увидел бабочку. ~ – С сегодняшнего дня ты обращаешься ко мне на "ты" и называешь по имени. – С чего это вдруг? – С того, что от твоего раболепного "мастер" у меня несварение. От неожиданности Джури чуть не хрюкнул в чашку, глоток из которой делал. К Сойку он обращался как угодно – возмущенно, зло, сердито, порой отчаянно, но уж точно не раболепно. Сойк это прекрасно понимал, но не съязвить не смог. Было раннее утро, за окном неуверенно рассеивалась ночная темень, и эти слова Сойка были первым, что он произнес, – завтрак, как обычно, проходил в гробовом молчании. По большому счету Джури было плевать, как обращаться к Сойку. Хоть "мастер", хоть "эй ты" – мысленно Джури его величал вовсе непотребными словами. В иной ситуации Джури пожал бы плечами и согласился, но что могло быть приятнее нервотрепки, устроенной Сойку с утра пораньше? – Так не годится, – на секунду он плотно сжал губы и нахмурился, изо всех сил стараясь не засмеяться. – Где это видано, называть учителя по имени да еще обращаться неуважительно? – Мальчик, не зли меня, – Сойк моментально раскусил его, хотя Джури отчаянно изображал серьезность, и суровые нотки в его голосе не сулили ничего хорошего. – Ты будешь называть меня так, как я сказал. – Ладно, – решил не спорить Джури. – Но тогда и ты будешь называть меня по имени. – С чего это вдруг, мальчик? – Джури. Меня зовут Джури. Или это так сложно запомнить, мастер? Джури показалось, что в повисшей тишине он отчетливо слышит, как скрепят от негодования зубы Сойка. – Так и быть, мальчик Джури, – наконец ядовито процедил он и добавил: – Я смотрю, ты осмелел в последнее время. – Я тебя и раньше не боялся, – ответил Джури и при этом почти не соврал. Как ни странно, отвечать на это Сойк ничего не стал, он уставился в свою тарелку и повозил в ней ложкой, а Джури, напротив, перевел взгляд за окно. Небо стремительно светлело, день обещал быть погожим. – Зачем становиться учителем, если так тошнит от простого обращения "мастер"? – как будто и не обращаясь к Сойку, но все же вслух произнес Джури. – Или тебя коробит, только когда я так говорю? Он ожидал очередной грубости в ответ или того, что Сойк просто отмолчится, но тот удивил его. – В свое время я действительно думал, что хочу учить. Получил разрешение давать печать, хотел заниматься с детьми… Но потом ситуация изменилась. Сойк не говорил, он будто ронял каждое слово – Джури отчетливо понимал, что беседовать об этом Сойк не хочет. И вообще непонятно, почему по доброй традиции не посоветует безмозглому тупице провалиться к демонам. Поерзав на стуле и не дождавшись продолжения, Джури логично рассудил, что следующий приступ разговорчивости у его учителя может случиться очень нескоро, а значит, надо пользоваться случаем. Тем более что было действительно любопытно. – А что произошло? – осторожно спросил Джури. – Произошла война, мальчик. Джури. – Война давно закончилась, – пожал плечами тот. – Для тебя да, ты в этой войне не участвовал. – Для тебя она тоже закончилась, – упрямо вздернул подбородок Джури. – Она закончилась для всех, и… – …И теперь надо учиться жить дальше, – язвительно подхватил Сойк. – Это не Леда тебя науськал так со мной разговаривать? – Н-нет… Не науськивал он меня, – растерялся Джури, но тут же тряхнул головой, гоня неуместные сейчас мысли: – На самом деле, я хоть и родился позже, и пускай война закончилась, когда я еще был совсем маленьким, меня все это тоже коснулось. – "Все это", как ты говоришь, коснулось абсолютно всех и каждого, – поморщился Сойк. – Мы все проиграли в этой войне. Джури на секунду замер, потом сделал еще один глоток из кружки – последний, допивая остатки травяного чая, и вздохнул. Ему казалось, что он понимает, о чем сейчас говорит Сойк. – Да, наверное, – наконец кивнул он. – Собирайся, – Сойк нетерпеливо махнул рукой, показывая, что разговор окончен. – Сегодня пойдешь со мной. – Куда это? – тут же встрепенулся Джури. Прежде Сойк никогда не звал его с собой, куда бы он там ни ходил, и ничего не предвещало, что сегодняшний день станет исключением. Джури думал, что проведет его как обычно – в учебе. В последнее время дела Джури пошли на лад, через неделю после начала занятий ему удалось воссоздать формулу Дневного Света, как у Сойка, еще через несколько дней он научился прикасаться к Дару правильно, чтобы работали заговоры. – Очень плохо, – сообщил ему Сойк что в первом, что во втором случае. – Ты должен был освоить это за полчаса, а ковырялся полмесяца. Но Джури не расстроился – он и так не ждал похвалы. Учиться ему нравилось. Сойк давал действительно очень сложные задания, Джури корпел над ними часами, с него сходили ведра пота, и порой хотелось зарыдать от бессилия. Но эйфория, когда задание наконец удавалось выполнить, была достойной наградой, сполна оплачивавшей все его страдания. Ради таких моментов Джури хотелось жить. – Паршиво. Никуда не годится. Хуже некуда. Безмозглый тупица, ну как можно быть таким медленным?! Сойка злило абсолютно все – то, что Джури долго, как ему казалось, усваивал новое, что у него не все получалось с первой попытки, что у Джури не было каких-то особенных талантов. Но Джури не расстраивался из-за обидных замечаний – вскоре он понял, что Сойк сам по себе такой сварливый, и даже если бы Джури вдруг научился летать или управлять ураганами, тот все равно остался бы недоволен. Да, Джури действительно начала нравиться его новая жизнь, пускай уставал он как тягловый конь на пашне, не высыпался и часто просто забывал поесть. Но когда Сойк вдруг сказал, что возьмет его с собой, против воли на лице Джури расцвела счастливая улыбка. Уже началось лето, он больше месяца провел на побережье в Волчьей Норе и действительно был не прочь развеяться – хотя бы на день сменить обстановку. – Крылатые демоны преисподние! Ну какого ты сияешь, словно медный таз? – Сойк разве что руки к потолку не возвел. – Мы идем в город на рынок купить ингредиенты. Много ингредиентов! И тебя я беру с собой, просто чтобы ты помог их дотащить сюда! – О, как здорово! – перспективы Джури не показались унылыми, каковыми их считал Сойк – он воодушевился еще сильнее, а на лице его учителя отразилось уже неподдельно страдальческое выражение. – А что за ингредиенты? Мы будем готовить что-то масштабное? – Масштабное – именно то слово, – вздохнул Сойк. – В соседней деревне эпидемия чесучей язвы. Уже больше пятидесяти зараженных. Надо приготовить лекарство. – Ничего себе! – присвистнул Джури. Чесучая язва сама по себе не являлась смертельной болезнью, но распространялась быстро и нередко от нее гибли люди. Основным и единственным симптомом язвы был страшный зуд. Кожа покрывалась мелкими красными прыщиками, а уже через полчаса человек не мог остановиться, расчесывая самого себя до кровавых ран. От этого зуда больные, не получив вовремя помощи, едва ли не разрывали сами себя на куски, а порой даже сходили с ума. – Вот именно, – веско ответил Сойк. – До вечера надо все сделать, поэтому не копайся. Через пять минут выходим. – А что, в той деревне нет своего целителя? – Джури стремительно поднялся, отодвигая свой табурет. – Вчера еще был, сегодня – уже не уверен. Он отодрал себе половину лица. – Вот это да… – зачаровано протянул Джури, пытаясь вообразить себе эту картину. Сойк только процедил сквозь зубы что-то о Высших Силах. ~ Лето на юге обещало быть жарким – Джури понял это еще весной, когда к обеду начинало ощутимо припекать. В целом Джури это даже радовало, он не скучал по суровому климату севера и наслаждался морем и солнцем, при всяком удобном случае стягивая с себя рубашку и с удовольствием загорая. Вот и сейчас, шагая по дороге над обрывом вслед за Сойком, Джури разделся, а после, подумав, повязал собственную рубашку на голову, чтобы не перегреться, и вовсю наслаждался прогулкой. На небе не было ни единого облачка, далеко внизу медленно несло свои воды спокойное в этот день Коралловое море, а горы вокруг, своими острыми верхушками упиравшиеся в самое небо, в такой чудесный день не казались ни величественными, ни мрачными – просто красивыми. Потрясающе красивыми. Джури дышал полной грудью, жмурился от удовольствия и украдкой поглядывал на Сойка, который шел впереди. В этом чудесном краю тот смотрелся крайне негармонично, как уродство, изъян на идеальном теле какой-нибудь светской красавицы. Сравнение, неожиданно пришедшее в голову, самому Джури показалось странным, а следом – удивительно уместным. Сойк шел прямо, у него была идеально ровная спина, и Джури впервые за все время подумал о том, что Сойк был из аристократического рода. В принципе, как и все волшебники. Многие зажиточные семьи растеряли свое богатство во время войны – видимо, Сойк и его род были в их числе. Теперь только лишь осанка выдавала его происхождение да, быть может, манера держать столовые приборы, будто он не в лачуге на утесе ужинает, а на приеме у правителя. В остальном в Сойке не было ничего примечательного или привлекательного. Сперва Джури думал, что его новый учитель недалек от старости, что ему давно перевалило за пятьдесят – юному Джури казалось, что это и правда уже закат. Позже, присмотревшись, он понял, что прогадал: Сойк был куда моложе. Моложе лет на десять, как минимум, а то и больше. С толку сбивали его волосы, спутанные и отросшие. Они сильно выгорели на солнце, теперь уже невозможно было определить, какого они изначально были цвета, особенно светлые пряди Джури сперва принял за седину. Уродливый шрам тоже не красил его нового учителя – Джури никак не мог взять в толк, почему тот от него не избавится, ведь такому могущественному колдуну явно были по силам задачи и посложнее. На месте ожога кожа некрасиво зарубцевалась, обезобразив половину лица, шрам спускался ниже по шее – Джури видел бугристую, жутковатого вида кожу в разрезе ворота рубашки Сойка. Наверняка, грудь и живот тоже пострадали, но об этом Джури мог только догадываться – разоблачаться перед ним Сойк не спешил. В чем-то ему повезло, что огонь не коснулся рук, иначе колдовать Сойку уже, скорей всего, не пришлось бы. Ну и конечно самым унылым во внешности Сойка был его угрюмый взгляд, вечно опущенные уголки губ и постоянное недовольство, которое ощутимыми флюидами исходило от него. Джури добавил бы к списку недостатков скверный характер и язвительную речь, но это вроде как уже не имело отношения к внешности. Да, Сойк был чужеродным в цветущем Южном графстве, это бросалось в глаза. И Джури вдруг некстати подумал о том, что его юный приятель-аристократ Леда тоже выглядел как-то странно, инородно, будто не принадлежал этому месту. Наверное, это единственное, в чем Сойк и Леда были похожи. Маленькое поселение Гластор именовалось городом с большой натяжкой – вокруг него не было даже оборонных стен. В деревне Джури объяснили, что городом он стал после того, как численность населения перевалила за тысячу. Так много людей не могло жить в деревне, но вот защитные стены, по старой традиции полагающиеся всем городам, вокруг него до сих пор не воздвигли. Гластор раскинулся в цветущей низине, живописной и очень гармоничной. Джури еще не бывал здесь и с любопытством крутил головой. На горных склонах вокруг были разбиты богатые виноградники, чуть в стороне паслись стада овец: невероятно белоснежные на фоне сочной зелени, совершенно не похожие на грязно-серых баранов, что паслись на севере, они напоминали Джури круглые тугие снежки, в которые он играл с друзьями зимой в далеком детстве – до того, как умерли родители, и оно, то самое немыслимо короткое детство, еще не закончилось. Город в низине был словно игрушечный, и Джури так залюбовался на красные черепичные крыши, что лишь в последний момент опомнился и натянул рубашку – разгуливать полуголым по улицам было плохой идеей. Джури предполагал, что, когда они вошли в город, было уже около семи утра: солнце стояло высоко, а жизнь вокруг кипела. Люди спешили, едва ли не бежали, мимо проносились повозки, и какой-то мальчишка так торопился, что чуть не сбил Джури с ног. – Эй, поосторожней! – возмутился он в спину уже скрывшегося к толпе подростка и обернулся к Сойку. – Здесь что, всегда такой балаган? К его удивлению, Сойк не отмахнулся, а, напротив, нахмурился и закусил губу: – Нет, не всегда. Что-то происходит. Джури хмыкнул и огляделся. Ажиотаж вокруг и правда был каким-то нездоровым: прохожие выглядели перевозбужденными, в глазах горожан Джури явственно мерещился какой-то нездоровый блеск. – Ведьма, ведьма… – с запозданием Джури понял, что именно это слово его слух чаще всего улавливает в гомоне вокруг. – Пойдем-ка поглядим, – Сойк кивнул головой куда-то в одному ему известную сторону, и Джури поспешил следом, стараясь не отставать и не особо глядя по сторонам, полагаясь на Сойка. Гластор был невелик, и уже через несколько минут они вышли к центральной площади. Здесь движение было еще более быстрым, стража в мундирах расталкивала зазевавшихся горожан, и на глазах Джури схватили малолетнего карманника. – Пустите! Пустите, дяденька! – заверещал чумазый пацан и тут же получил затрещину, но что было дальше, Джури не стал смотреть. – Праздник, что ли, какой? – предположил он. – С утра пораньше? Не думаю. Сойк покачал головой и жестом приказал Джури следовать за ним. Они обошли площадь по периметру, периодически работая локтями, чтобы не быть затоптанными и затолканными, когда Джури вскинул голову и наконец увидел. – Мас… Сойк! Это… Это же!.. – Вижу, – холодно одернул его Сойк. Он замер как вкопанный, и Джури застыл рядом. С того места, где они оказались, открывался отличный вид на костер – точнее, огромное, но пока не подожженное кострище. Людей вокруг было не слишком много, в основном зеваки толпились перед костром как перед сценой, а Сойк с Джури, как и еще с десяток зрителей, остановились немного сбоку. Из центра кострища тянулся деревянный столб, к которому – как Джури понял с замиранием сердца – была привязана девушка. Он не заметил ее сразу, до того маленькой и худенькой та казалась. Не старше пятнадцати лет, в лохмотьях, бывших когда-то одеждой и едва прикрывавших ее наготу. Все тело было в страшных ссадинах и ранах, длинные, почти до пояса, черные волосы падали на лицо, скрывая его. Девушка была без сознания. Джури почувствовал подкатывающую тошноту, а заодно ощутил, как у него подкосились ноги. Он понял, что совершенно случайно они с Сойком попали на казнь, причем подоспели к самому началу. – Какого тролля… – пробормотал рядом Сойк, и Джури в его голосе послышались скорее злость и досада, чем недоумение. – Дык, ведьму палить будут, – тут же отозвался кто-то, и волшебники дружно повернули головы. Рядом с ними стоял здоровенный молодой детина с сальными волосами, недельной щетиной и туповатым выражением лица. Джури подумал, что такие чаще всего работают мясниками на скотобойне – внешность заговорившего с ними парня располагала к чему-то подобному, да и ручищи, каждая толщиной с дерево, только подтверждали эту догадку. – Ведьму? – тихо переспросил Джури – во рту почему-то пересохло. – Ее самую, колдунью темную, – ухмыльнулся парень, демонстрируя здоровую щербину между передними зубами. – А что сделала ведьма? – поинтересовался Сойк. – Ведьма ведьмой была, за то и жгут, – охотно пояснил их собеседник. Джури почувствовал поднимающийся в груди гнев и даже хотел было сказать какую-нибудь гадость о мысленных способностях верзилы, но его опередил Сойк: – Приворожила кого, зараза, да? – в тон мяснику спросил он и тоже усмехнулся, отчего Джури в изумлении раскрыл рот. Всегда озлобленный, огрызающийся Сойк, величающий его тупицей из-за всяких мелочей, сейчас как ни в чем не бывало завел разговор с каким-то недалеким мужланом, да еще и, похоже, для простоты общения решил опуститься до его уровня. – Да вродь нет, – передернул могучими плечами парень. – Мысли, сучка, читала. Кто что ни подумает, а она, бесова шлюха, уже знает. Вот и надоело это всем. Если бы воздухом можно было поперхнуться, Джури сейчас это и сделал бы. Подобной глупости он еще не слышал никогда. Умение читать мысли было редчайшим и очень ценным, оно не имело никакого отношения ни к волшебству, ни к колдовству, ни вообще к Дару. Его называли Особым Талантом, так же, как умение видеть будущее – или прошлое, или умение понимать язык животных. Один из кумиров Джури, тот самый Нерэль, погибший в последней битве Двадцатилетней войны, обладал как раз этим редким Талантом. Как правило, именно у волшебников обнаруживались Особые Таланты, но вовсе не обязательно – истории было известно немало случаев, когда ими обладали простые люди. Таланты встречались куда реже, чем Дар. – Чёй-то не видать отсюда ничо, – пожаловался детина. – Пойду позырю поближе, чё там. Интересно ж, как ведьма гореть будет. Парень двинулся в толпу, раздвигая зевак могучими руками, но Джури уже не смотрел в его сторону. – Внимание, почтенные жители Гластора и гости нашего славного края! – послышался зычный голос, и толпа сразу притихла. Джури завертел головой, пытаясь понять, кто говорит, и почти сразу понял, что не увидит этого человека. Тот стоял на возвышении перед костром, но из-за своего невысокого роста Джури не мог ничего разглядеть. Зато слышал отлично. – После справедливого суда на основании всех найденных доказательств именем правителя выносится приговор ведьме. За годы укрывательства среди порядочных людей, за сокрытие своей злобной сущности, за бесправное чтение чужих мыслей, за Темное колдовство, проклятое во веки веков, ведьма приговаривается к казни через сожжение. Приговор будет исполнен тотчас. Раздались одобрительные вопли, которые сразу подхватила основная масса собравшихся, и под веселое улюлюканье толпы к костру направился палач с длинным факелом в руке. Джури больше не мог смотреть на это – ему было физически плохо. Ноги сами понесли его вперед, и неизвестно, что было бы дальше, что он предпринял бы, если б неожиданно в его плечо не вцепилась рука. – Куда? Сойк никогда прежде не прикасался к нему. Если не считать случайного контакта, когда задеваешь друг друга локтями и тому подобное – никогда. Джури подумать не мог, до чего крепкая у того хватка, до чего сильные пальцы. Понимание этого даже на несколько секунд вытеснило из головы мысли о девушке на костре. Сойк держал его так, будто плечо Джури стискивала когтистой лапой огромная птица. – Так нельзя! Это надо остановить! – Джури почти кричал, но его вряд ли кто-то слышал – толпа заходилась в восторге перед предстоящим зрелищем. – И что ты сделаешь? – Сойк был чуть более бледен, чем обычно, и на Джури смотрел с неприкрытой злостью. – Надо… Надо это остановить! – снова выпалил Джури. Он не знал, как ему поступить. Можно было создать пару формул и освободить девушку, например. Потом можно было попробовать затушить огонь, пока костер не разгорелся. А после… – Хочешь полыхать факелом рядом с девчонкой? – процедил Сойк, перебивая нестройный поток его мыслей. – За пособничество колдунье и сопротивление наместникам правителя? – Да она, быть может, даже не волшебница! – взорвался Джури. – Особые Таланты бывают и у простых людей! – Это возможно. – Она младше меня! – Вероятно. – Какая из нее колдунья?! – Мальчик, ты сейчас мне будешь рассказывать о Талантах и о том, чем колдуны отличаются от остальных людей? – Сойк вдруг дернул Джури к себе и, все так же не выпуская, почти прошипел ему в лицо. – Всех колдунов, реально виноватых в чем-то колдунов, сожгли в первый год после войны. То, что происходит сейчас, это другое. Это политика, мальчик, и под ее колесами гибнут восторженные идиоты вроде тебя. Стой смирно и не рыпайся. В эту минуту Сойк выглядел пугающе, и Джури, быть может, впервые, стало действительно страшно с ним рядом, хотя он не мог понять, чем именно так разозлил своего учителя. Однако его слова подействовали: бежать и спасать Джури передумал, навалилось осознание того, что он действительно ничего не сможет сделать. – Я не знал, что так бывает, – задушено прошептал он. В глазах стояли слезы, и Джури очень надеялся, что они не прольются. – Так бывает постоянно и повсеместно. Ты слишком долго жил под крылышком мастера Эймана и все пропустил, мальчик Джури. Звук хлыста, рассекающего воздух, вернул его в реальность, и Джури резко обернулся, тут же почувствовав, что Сойк его отпустил. Удар пришел на полуобнаженную грудь девушки, та с мученическим стоном зашевелилась, и Джури понял, что для этого ее и били – приводили в чувство, чтобы повеселить толпу. Сгорающая заживо, верещащая и перепуганная жертва была куда занимательней безвольно повисшей марионетки. – Нет! Не-ет! Девушке понадобились секунды, чтобы осознать, что происходит. Огонь внизу уже разгорался, солома выгорела за мгновения, занимался хворост, и, как назло, ветер сносил дым в сторону – надежды на то, что жертва задохнется или потеряет сознание, почти не было. Девушка задергалась и заметалась, она была привязана не настолько крепко, чтобы не пошевелиться, но при этом достаточно хорошо, чтобы не вырваться. Наверно, до всего случившегося она была хороша собой – за кровавой коркой, грязью и слезами Джури мерещилось миловидное лицо и огромные, голубые как небо над головой глаза. Он почувствовал настойчивое желание вывернуть на мостовую съеденный завтрак и, наверное, так и сделал бы, но не мог отвести глаз от костра. – Не надо! Не на-адо! Не-ет! За что-о?!. Толпа вопила и смеялась, в адрес ведьмы неслись проклятия, но Джури почему-то не слышал ничего, кроме рыданий молодой девушки, почти девочки. В какой-то момент он понял, что стоит, зажав обеими руками рот, то ли сдерживая подступающую тошноту, то ли рвущийся крик. Огонь подбирался к ногам ведьмы, она уже должна была чувствовать его жар. Как долго ей еще предстояло мучиться? Девчонка кричала страшным голосом, но пока только от страха. Что же будет дальше, когда костер разгорится? А потом краем глаза Джури заметил, что Сойк впервые за последние несколько минут пошевелился. Удостоверившись, что Джури не наделает глупостей и выпустив его плечо, он стоял столбом, скрестив руки на груди, но вдруг выпрямился, сомкнул ладони и чуть заметно двинул пальцами. Некоторые формулы могли быть видимыми для других волшебников – такие, например, как та магическая бабочка, которую бесконечно давно, в прошлой жизни Джури показал мастер Эйман. Некоторые требовали специального Магического Зрения. Обычные же люди, люди без Дара, не способны были видеть формулы вообще. Потому никто, кроме Джури, не понял, что произошло. Девушка вдруг затихла, запрокинула лицо к небу и странно, отрешенно улыбнулась. Медленно ее глаза закрылись, голова безжизненно повисла, а тело обмякло. Это заняло не больше пары секунд, и толпа еще некоторое время заходилась в неистовстве, не понимая, что представление окончено. Потом все разом умолкли, а затем последовал недовольный рев. Джури смотрел на людей вокруг с отвращением и мстительным презрением. – От разрыва сердца сдохла! Колдовская шлюха! Трусливая ведьма! – слышалось роптание, злое, но уже ничуть не волнующее ту, о ком говорили люди. Сойк стоял рядом с Джури, невозмутимо скрестив руки на груди, как будто и не было ничего, и только челюсти сжимал так, что ходили желваки. Джури вдруг подумал, что никогда еще на его памяти милосердие не принимало такую извращенную форму. И никогда прежде он не был благодарен своему учителю так, как сейчас. – Пойдем отсюда, – бросил Сойк и, не дожидаясь ответа, пошел прочь. Джури и не требовалось, чтобы его просили дважды: с проклятой площади, где догорало тело покойной ведьмы, он припустил едва ли не бегом.