Через все времена

В последние полгода обучения мастер Эйман начал допускать Джури к настоящей работе. Богачи и знать, как правило, обращались к знакомым целителям, семейным лекарям, занимавшимся целыми семьями на протяжении всей жизни. Беднякам приходилось довольствоваться помощью тех целителей, которые были готовы работать безвозмездно или за умеренную плату. Именно поэтому в Хателионе, как и в других государствах, вошло в правило, что захворавшие бедняки могут при желании прийти к ученику-волшебнику – совершенно бесплатно, но на свой страх и риск. Поначалу Джури очень волновался, когда ему приходилось накладывать исцеляющие чары на живых людей, которые в случае его оплошности могли серьезно пострадать. Позже он привык, да и мастер Эйман всегда следил за своим подопечным и направлял, если тот начинал путаться и ошибаться. Постепенно у Джури получалось все лучше, а вместе с успехом приходила и уверенность. Как-то раз в дом мастера Эймана постучалась дряхлая старуха – она пришла вместе со своей дочерью, чтобы получить помощь. Старуха мучилась подагрой, и мастер Эйман позвал Джури, чтобы тот облегчил муки пожилой женщины, а заодно назначил дальнейшее лечение. – Демоны, гады! Да будьте вы прокляты! – кричала старуха, выкручиваясь из рук своей дочери, которая пыталась ее удержать. – Сгорите все к бесам! Джури настороженно глядел на свою пациентку, опасаясь приблизиться. Сначала он решил, что та сумасшедшая, однако вопли старухи не были бессвязными, и уже через несколько минут Джури смекнул, что в нищенке кипела жгучая злоба. Богатый дом волшебника показался ей сказочно-роскошным, и, исходя ненавистью и завистью, она чихвостила почем зря тех, к кому пришла за помощью. Рассудив, что работать в таких условиях он все равно не сможет, Джури сомкнул пальцы и создал несложное плетение успокаивающих чар. Едва магическая паутинка коснулась старухи, та мгновенно затихла, однако на Джури и на застывшего в углу комнаты мастера Эймана поглядывала с отвращением. – Простите ее, – жалобно попросила дочь старухи. – Она прожила тяжелую жизнь. Она не виновата, что стала такой. Невольно Джури присмотрелся к ней – еще относительно молодой, но невзрачной женщине. На ее лице лежал отпечаток непосильного труда, усталости и горечи. Джури почему-то даже не усомнился, что у несчастной не было семьи, не было мужа и детей, что ей приходилось тяжко работать и что единственным близким человеком для нее осталась зловредная мать, своим поведением высасывавшая из нее все соки. Джури не мог утверждать, что все так и было – таланта провидца за ним никогда не наблюдалось, но все это он прочитал в печальных глазах своей собеседницы. – Вам придется прийти еще несколько раз, – сказал Джури, когда старуха была осмотрена, а необходимые формулы наложены. – И еще вам понадобится лечебный бальзам. – Боюсь, для этого у нас недостаточно средств, – покачала головой женщина. – Он не дорогой, – заметил Джури. – Все равно. Джури обернулся к мастеру Эйману, меряя его несчастным взглядом, – без бальзама лечение вряд ли могло стать эффективным, и он не знал, как поступить в этой ситуации. – Вы получите бальзам бесплатно, – улыбнувшись, его учитель сделал шаг вперед. – А еще я попрошу кухарку, чтобы она собрала вам корзину продуктов. На глаза молодой женщины навернулись слезы, и она тут же прижала край подола длинного простецкого платья к глазам. – Не зря ходят слухи о вашей доброте, мастер, – всхлипнула она. – И не в праве бедняки отказываться от такой щедрости. – Дрянь! Грязная потаскуха! – тут же взвилась старуха. – Не смей брать его подачки! С гадливым выражением лица Джури смотрел на старую нищенку и от души сочувствовал ее дочери, которая, залившись краской, умоляла учителя простить ее мать. Сердце озлобленной старухи щедрость мастера Эймана ничуть не смягчила. В следующий свой визит она снова, брызжа слюной, замахивалась на Джури клюкой, которую сжимала в скрюченных пальцах, и посылала проклятия на его голову и на головы всех, кто жил под этой крышей. "А ведь проблему можно решить так легко", – мысленно закипал Джури, создавая лечебное плетение. Одна небольшая врачебная ошибка – якобы ошибка, – и неверная формула избавит старуху от давно ненужной ей жизни, а ее дочь – от наказания в виде собственной матери. Разумеется, Джури никогда не пошел бы на подобное, но мысль настойчиво крутилась в голове, и, сплетая формулу, он два раза ошибся, прежде чем сделал все правильно. Джури было противно, хоть он и пытался скрыть это, а мастер Эйман зорко наблюдал за ним. Вечером того же дня учитель пригласил его прогуляться по парку. – Ты проучился под моим покровительством неполных восемь лет, мой мальчик, – начал он, меряя шагами аккуратную дорожку, а Джури шел рядом и внимательно слушал. – Но твой магический уровень выше, чем у иных волшебников после десяти лет обучения. – Спасибо, мастер, – Джури чуть заметно поклонился. Для него это не стало открытием, Джури не был слепым и видел, что во многом опережает своих ровесников, а порой и учеников постарше. Однако он не считал это серьезным поводом для гордости, понимая, что ему предстоит еще многому научиться. – Я мог бы дать тебе печать до того, как покину этот мир, – продолжил мастер Эйман. – И никто не укорил бы меня. Однако то, что ты стал зрелым волшебником, еще не означает, что ты стал зрелым целителем. Потому что целитель – это куда больше, чем знание формул и рецептов мазей. Джури непонимающе поглядел на мастера Эймана, и тот ответил ему строгим взглядом. – Я видел, как ты смотрел сегодня на свою пациентку, Джури, – произнес он. – И в твоих глазах было отвращение. Именно поэтому ты ошибался, когда создавал формулу. Ты мог причинить вред этой женщине, пускай в итоге все же справился. Но у тебя получилось не потому, что ты отмел свою неприязнь – у тебя получилось потому, что ты усердный. Ты заставил себя лечить ее разумом, но не сердцем. Глубоко вдохнув, Джури медленно выдохнул, пытаясь не обращать внимания на внезапную мелкую дрожь. Весь день он думал о том, какой мерзкой была старуха-нищенка, какая черная злоба переполняла ее, и не видел ничего нелогичного в своих нехороших мыслях. Однако когда об этом заговорил мастер Эйман, Джури сразу почувствовал себя виноватым. – Целитель должен помогать каждому, Джури, – тихо продолжил мастер Эйман. – Целитель – не судья, и не ему давать оценку людям. Единственная цель жизни целителя – это врачевание тела и души, кто бы ни попросил его о помощи. – Я понимаю, – несчастным голосом отозвался Джури, глядя себе под ноги. – Но вы же сами видели эту старуху! Она аж дышит ненавистью! И ее несчастная дочь… – Ее дочь мужественно несет свою ношу. В твоих силах облегчить ее, но ты должен помогать, а не вредить. Иногда у Джури закрадывались подозрения, что мастер Эйман умел читать мысли, потому даже не стал спорить и говорить, что не думал о том, как порадовала бы мир смерть такого отвратительного существа, в котором осталось столь мало человеческого. – Как заставить себя помогать даже в таких ситуациях? – спросил Джури мастера. – Как заставить себя на самом деле хотеть помочь? – Ты неправильно ставишь вопрос, мой мальчик. Целитель не должен себя заставлять, он должен просто знать, что поступает правильно, что бы ни случилось. – Но как же… – растерянно произнес Джури и замолчал, не представляя даже, какими словами объяснить свое смущение. Он действительно не понимал. – Ты знаешь, что по призванию я не целитель, Джури? – спросил его мастер Эйман. – Нет, я не знал, – мотнул головой тот. – Я вообще не знаю, какой у вас Дар. – У меня необычный Дар, – улыбнулся учитель. – Редкий. Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я узнал, что я стихийный маг. Маг стихии земли. – Да что вы? – Джури распахнул глаза от удивления. Стихийные маги рождались крайне редко, а стихии земли – особенно. Стихийные маги были одними из самых могущественных, часто они несли разрушение и смерть, однако если им удавалось достичь мудрости, то вклад их в историю человечества становился неоценимым. Маги земли могли вызывать землетрясения и горные лавины, могли за год вырастить вековой лес, могли менять русла рек и создавать оазисы в пустыне. – Да. Созидание и терпение – главные качества такого мага. И уже в юности я понял, что стану учителем. Логика мастера Эймана Джури была не совсем ясна – с таким Даром тот мог прославиться на весь мир, творя воистину великие дела. Однако поспорить с тем, что мастер в этой жизни был явно на своем месте, он тоже не мог. – Чтобы учить юных магов, я должен был сперва познать все сферы магии, осознать особенности каждого Дара, понять, что движет волшебниками – всеми волшебниками, от музы до боевого мага. Джури кивнул, показывая, что внимательно слушает, и мастер Эйман продолжил: – Для этого потребовалось много лет. Я долго странствовал, посещал библиотеки по всему миру и общался с магами, занимавшими поприща в разных державах. Так однажды я попал на Растонский полуостров, в джунглях которого жило дикое, по нашим меркам, племя. Дикари ходили без одежды и спали под открытым небом. Они занимались охотой и собирательством, потому что больше ничего не умели. Сперва я подумал, что ничему не смогу научиться у них, тем более я едва понимал их наречие. Но я ошибся, Джури, и очень скоро мне открылось многое. У них была своя особенная мудрость, а их целитель поделился со мной некоторыми своими секретами. – Какими же? – Джури затаил дыхание, полностью обращаясь в слух. – Сейчас это уже не столь важно, но я хочу рассказать тебе, во что верили эти дикари. Сумерки опускались на парк, и в особняке уже зажигали огни – теплый свет из окон приветливо манил, но Джури даже не смотрел в сторону дома, внимая своему учителю. – Растонский целитель сказал мне, что его народ верит: в каждом из нас на протяжении всей жизни дерутся два волка, черный и белый. Черный – это все худшее, что есть в нас: злость, ненависть, трусость, брезгливость. Белый же – воплощение наших лучших качеств. Любви, отваги, честности, порядочности…* Мастер умолк, продолжая идти прямо, но смотрел вперед рассеянно, погруженный в воспоминания. – И кто в итоге победит? – не выдержал Джури, возвращая учителя из мыслей в реальность. – Побеждает всегда тот, кого ты кормишь, Джури. Только мы решаем, какими мы станем. А еще ты всегда должен помнить, что в каждом встречном, даже самом отвратительном на первый взгляд человеке есть не только черное. Если по какой-то причине тьма в сердце этого человека задушила свет, не тебе судить его за это и не тебе наказывать. Ты ведь не знаешь, какие испытания послала ему судьба. Джури медленно кивнул и призадумался. Верование дикарей Растонского полуострова было красивым и мудрым, и Джури понимал, что еще неоднократно будет размышлять о том, что услышал в этот вечер. – Через несколько месяцев меня не станет, – произнес мастер Эйман по прошествии пары минут, пока Джури напряженно думал. – И я не успею дать тебе печать, потому что ты еще не готов. У тебя есть знания в голове, но пока нет мудрости в сердце. Это придет со временем, я уверен, но пока ты должен продолжить обучение. Джури покорно кивнул в ответ. Он ни на секунду не сомневался, что мастер был абсолютно прав. А еще надеялся, что не обманет его ожиданий и сможет стать действительно достойным целителем. ~ – Сойк, знаешь, о чем я думаю? – К счастью, нет. – Я думаю о том, что тебе надо отдохнуть. – Очень смешно. – Вовсе нет. За те девять месяцев, что я тут живу… – Восемь с половиной. – Что? – Восемь с половиной проклятых демонами месяцев, что ты отравляешь мое существование. Джури очень старался не улыбнуться, потом не сдержался и все же просиял, а Сойк смерил его сердитым взглядом. Ругался и ворчал его учитель постоянно, но Джури уже знал, что это нечто вроде рефлекса – на деле Сойк был далеко не таким непримиримым. – Это не важно. Так вот, за все время, что я тут, у тебя не было ни одного выходного! Так нельзя. – Тебя спросить забыли. – Даже рыбаки один день в неделю не выходят в море. Поэтому предлагаю и тебе устроить день отдыха, тем более, работы почти нет. Зима как раз перевалила через середину, побережье поливали затяжные дожди, по утрам деревню часто укутывали туманы. В это утро, мало отличавшееся от остальных, унылый серый дождь барабанил по крыше, шуршал в листве вечно зеленых деревьев. Джури примостился на подоконнике, подтянув к груди одно колено, а вторую ногу свесил наружу – навес крыши защищал его от дождя. Море вдали тонуло в серо-жемчужной дымке, линия горизонта – граница между водой и небом – стерлась. Работы действительно в этот день не было. Местные жители, будто сговорившись, ходили бодрые и здоровые, дороги же размыло, и гости издалека стали редкостью, если не считать одного зажиточного купца, который привез в Нору свою истеричную супругу. Однако этой пациенткой Джури занимался практически самостоятельно. Сперва купец присылал слуг и требовал, чтобы знаменитый целитель сам к нему пожаловал за сто миль в далекий городок, но Сойк пожал плечами и, демонстративно отвернувшись, захлопнул перед носом незваных гостей дверь. Тогда купец приехал сам. Он был заносчивым и наглым и требовал от Сойка чуда. Сойк, осмотрев жену купца, страдавшую меланхолией и истерией, посоветовал захворавшей не маяться дурью и поработать для разнообразия – глядишь, болезнь сама пройдет. Купец рассвирепел: он брызгал слюной и требовал лечения. – Будешь варить ей успокаивающую настойку и носить раз в день, – велел Сойк своему ученику и, как показалось Джури, выбросил из головы и надоедливого богача, и его чахлую супружницу с надуманной болезнью. В последнее время Сойк все чаще позволял Джури самостоятельно лечить тех или иных больных. Этот же случай был самым простым из всех: Джури готовил элементарный бальзам и исправно носил его женщине, лицом напоминавшей страдающую нутрию. – Мне всегда есть чем заняться, Джури, – вырвал его из размышлений голос Сойка. На разделочной доске острым ножом он мелко крошил засушенные одуванчики, попутно накладывая на них несложные формулы – Джури сразу узнал заготовку для бальзама от кашля. – Это понятно. Но ведь можно прогуляться, пройтись по берегу, подышать воздухом… – Работа позволяет мне не думать, – строго одернул его Сойк, а нож ударился о деревянную поверхность с глухим стуком. Джури прикусил язык. Порой Сойку удавалось пресечь поток его вопросов так, что тому моментально становилось стыдно, а желание открывать рот пропадало на несколько часов. Однако в этот раз Джури не сдержался. – А о чем ты не хочешь думать? О войне? – негромко спросил он. – Об этом ты не хочешь вспоминать? Он полагал, что вопрос его в очередной раз станет риторическим, что Сойк не ответит, но тот, чуть нахмурившись, кивнул: – И о ней тоже. Джури покачал ногой за окном и вздохнул. – А как это было? – вновь подал голос он. – В смысле, наверно, очень страшно? – Наверно, – эхом отозвался Сойк. – Наверно? – Я не помню, Джури, – ответил Сойк, быстро работая ножом – одуванчики под острым лезвием превращались практически в труху. – Видимо, это защитная реакция, чтобы не сойти с ума. Все забывается. Но я почти уверен, что страшно мне не было. Тирада вышла очень длинной как для Сойка, Джури от изумления даже рот приоткрыл, удивляясь такой разговорчивости. – Ты очень отважный человек, если не боялся, – тихо заметил он. – Я просто слишком сильно их ненавидел. Темных колдунов. Так ненавидел, что даже не боялся. Джури покачал головой, не зная, что на это ответить, а Сойк, чуть помолчав, пробормотал: – Кто не был на войне, тот слабо представляет, что она такое. И это не обязательно голый страх и только страх. – И что же это тогда, если не страх? – О-о… – Сойк протянул чуть насмешливо. – Можно рассуждать и объяснять до бесконечности. Война – это сначала надежда, что нам будет хорошо. Потом это ожидание, что им будет хуже. Через какое-то время все начинают чувствовать удовлетворение, что им не лучше, чем нам. А под конец делается неожиданное открытие, что плохо и нам, и им.** – Мы все проиграли в этой войне, – шепотом продолжил Джури и вдруг понял, что эти слова он когда-то услышал тоже от Сойка. – Совершенно верно, – кивнул тот. – Но для большинства, и для меня в том числе, самое худшее началось уже после ее окончания. – Почему же? – Потому что мы разучились жить мирно. На тот момент вся моя сознательная жизнь прошла под гнетом войны. Двадцать лет – это слишком долго. "А еще у тебя никого не осталось", – мысленно закончил за него Джури и подумал, что эта невысказанная часть является самой важной. Именно из-за этого после войны Сойку стало тяжелее, чем было до этого. Вслух, разумеется, говорить он такого не стал. – Да, справедливости вокруг мало, – отозвался Джури и передернул плечами. – Должно быть, иной раз горько видеть, за что погибали твои друзья и близкие. – Да, есть такое. Благополучия никто не видит по сей день. Нищета, голод, охота на ведьм… Здесь, на юге, еще неплохо – цветущий край, много желающих сюда перебраться. Ты сам видел: даже в самых маленьких деревеньках, как правило, есть целители. На севере все куда хуже. Целые селения вымирают из-за ерундовых хворей просто потому, что некому помочь. – С твоим чувством долга ты должен был остаться на севере, – слабо улыбнулся Джури. – Да, должен был. Но не смог. Там слишком многое напоминает обо всем, – Сойк неопределенно махнул свободной от ножа рукой. И хотя знакомого до оскомины раздражения в его голосе сейчас не было слышно, Джури понял, что развивать разговор в этом направлении не стоит. – А сколько тебе было лет, когда ты попал на войну? – чуть помолчав, снова спросил он. – Шестнадцать. – Ско-олько? – Ты слышал, – Сойк чуть поморщился. – Не переспрашивай, когда и так все понял. Это выглядит глупо. – Да я просто ушам своим не поверил, – Джури смотрел на Сойка во все глаза. – Шестнадцать? Ты был младше меня. – Выходит, что так. – Но как же учеба? – Мастер Эйман дал мне печать после семи лет обучения. Он сказал, что ему больше нечему меня учить. "Ничего себе!" – Джури хотелось присвистнуть, но он сдержался, потому что за этим однозначно последовал бы колкий комментарий Сойка о его прекрасных манерах. – Я слышал, что такое бывает, – протянул он. – Что печать дают раньше срока. Но это ведь большая редкость… – Редкость, но не такая, чтобы очень, – невозмутимо пожал плечами Сойк. – Каждый год обучения волшебника стоит баснословных денег. Как правило, учителя не заинтересованы отпускать ученика раньше времени. А мастер Эйман был не таким, его уже давно не интересовали деньги. Хотя он тоже не хотел отпускать учеников. Чтобы их не отправили на войну. – Но тебя, получается, все же отпустил, – недоуменно заметил Джури. – Я сам просился. Мне казалось очень важным бороться с врагом, – и, немного помолчав, Сойк невесело усмехнулся: – Дурак. Дождь усилился, превратившись в сплошную стену. Он прибивал к земле траву и цветы у дома, а дорожка, ведущая к деревне, превратилась в маленькое болото. Становилось холоднее, и Джури, поежившись, подтянул к себе вторую ногу, обнимая уже оба колена. "Если так пойдет дальше, со временем мы с Сойком научимся нормально разговаривать, – размышлял он, глядя за окно и отстраненно слушая, как по разделочной доске стучит нож. – Уже полчаса болтаем, а меня еще ни разу не назвали безмозглым тупицей…" Впрочем, в последнее время Джури грех было жаловаться – Сойк действительно стал к нему немного терпимей относиться, а иногда даже заговаривал первым. Как заговорил и теперь. – Мастер Эйман был великим человеком, – негромко произнес он, будто и не обращаясь к Джури. И тот понял, что всю эту затянувшуюся в разговоре паузу Сойк думал об их общем учителе. – Да. Его очень не хватает, – согласился Джури и принялся ковырять пальцем трещинку в подоконнике. – На его похоронах говорили такие пафосные речи, как будто умер сам правитель. Ты бы только слышал. – Ну еще бы, – усмехнулся Сойк. – Не каждый день нас покидает национальная гордость. – Он действительно был ею. Гордостью, – пробормотал Джури, пристраивая подбородок на свои колени. – Не каждому удается воспитать волшебников, которые заканчивают войну, длящуюся два десятка лет… Сойк презрительно фыркнул, и Джури осекся. Внутри него тут же всколыхнулось раздражение: Сойк часто нелестно отзывался о кумирах Джури, и тот не мог понять, чем это обусловлено. Словно те лично ему гадость сделали, родной дом подожгли или увели любимую женщину. – То, что правительству было нужно придумать для простолюдинов героев, здесь совершенно ни при чем. Дело в другом. – Вот как? – Джури очень старался, чтобы в его голосе не было слышно сарказма, но получалось плохо. – И в чем же тогда? – Мальчик… Джури. Не напрягай меня своей недалекостью. Заслуги учителя в том, что к нему попали ученики с большим магическим потенциалом, нет никакой. Когда учитель берет тебя в подмастерья, он не может определить, насколько ты силен – Дар раскрывается постепенно и намного позже. Мастеру Эйману просто повезло, что в свое время к нему привели талантливых детей. – Как все просто, однако, – хмыкнул Джури. – Вот только почему все другие думают иначе и превозносят мастера Эймана? – Его превозносят не за это, дубина, – вопреки резкому тону, Сойк говорил совершенно беззлобно. – Ты никогда не задумывался, сколько было перебежчиков за время этой бесконечной войны? Такого поворота разговора Джури не ожидал, потому открыл и закрыл рот, а после отрицательно мотнул головой. – Я слышал, что предатели были, – неуверенно добавил он. – Многих казнили после войны. – Предателей было очень много, Джури. Темные колдуны вели хитрую политику. Их методы были жестокими, но слова правильными. Они говори о господстве, о привилегированных правах для магов, о том, что люди нам неровня. Многие верили. Иначе почему, ты думаешь, такое мелкое государство, как Грасселайн, продержалось в войне двадцать лет и даже претендовало на победу? – Ну… Они вроде как придумали много новых формул и магических приемов… – неуверенно начал Джури, вспоминая, что читал об этом в книгах. – Бред, – презрительно фыркнул Сойк. – Нет, что-то там они действительно придумали, никто не спорит. Но так долго они продержались не поэтому. Просто очень и очень многие охотно переходили на их сторону. Теперь об этом не принято говорить: историю пишут победители, а победителю – нашему правительству – невыгодно рассказывать, как высшие чиновники и маги, приближенные к власти, предавали свой народ. Распотрошенные одуванчики отправились в пузатую стеклянную банку, и Сойк, взяв с полки флакон мятного эликсира, добавил туда же несколько капель, прежде чем запечатать ее вместе с содержимым. – А причем здесь мастер Эйман? – тихо спросил Джури, невольно следя за движениями своего учителя и переваривая информацию. Слышать об этой стороне войны было удивительно и неприятно. – А притом, что примерно к середине войны была замечена интересная тенденция, – ответил Сойк, не отвлекаясь от своего дела и накладывая на банку с ингредиентами формулы. – Почему-то волшебники, обучавшиеся у мастера Эймана, не переходили на сторону врага. – Н-никто? – чуть запнувшись, спросил Джури. – Считается, что никто, – пожал плечами Сойк. – Возможно, какая-то паршивая овца и затесалась, но фокус в том, что к тому моменту мастер Эйман уже был очень стар. Представляешь, сколько сотен волшебников были его учениками? – С трудом, – неуверенно улыбнулся Джури. – Вот и я с трудом, – согласился Сойк. – Но наше правительство в критических ситуациях умеет делать правильные подсчеты и правильные выводы. Ученики мастера Эймана действительно не предавали. А учителя, воспитавшего патриотов, приравняли к героям войны. – Мне казалось, что патриота нельзя воспитать специально… – Конечно нельзя. Но мастер Эйман… Он правда был великим учителем. Он умел объяснить, как правильно расставлять приоритеты в жизни. Умел вложить с юные головы понимание того, насколько страшно предательство. Страшно в первую очередь для того, кто предает. Голос Сойка вдруг стал отрешенным и мечтательным, и Джури отвернулся от окна, чтобы удивленно поглядеть на него. Опершись руками на стол, Сойк бездумно смотрел перед собой и едва заметно улыбался. Извечно неухоженные волосы падали на лицо, и одежда его как обычно была потрепанной и старой, но с этим выражением лица Сойк казался очень молодым, и Джури почему-то стало неловко, как-то не по себе, словно он подсмотрел за чем-то неприличным. Он торопливо опустил взгляд. – Иногда мне кажется, что ученики мастера Эймана не могли принять сторону Тьмы просто потому, что представляли, как расстроится их учитель, – немного хрипло продолжил он, а потом вдруг повернулся к Джури, и тот вскинулся, встречаясь глазами с Сойком и видя, что теперь тот уже улыбается неприкрыто. – А еще иногда мне кажется, что совесть разговаривает со мной его голосом. Джури моргнул, а после неуверенно улыбнулся в ответ. Но почему-то это тут же отрезвило Сойка: улыбка сползла с его лица, и одновременно разрушилась атмосфера разговора – Джури показалось, что он слышит, как с тихим звоном рассыпается то неясное, что зависло в воздухе, пока Сойк, улыбаясь так искренне, говорил о своем учителе. – У тебя сегодня пациентка, – сухо напомнил он, передергивая плечами и отправляя банку, над которой трудился все утро, на полку. – Я помню, – вяло отозвался Джури. – Но это ж вечером. – Еще ты практикуешь формулу Целительного Забвения. – И это помню… – Я ухожу, буду вечером. Как обычно, не отчитываясь, куда собрался, Сойк накинул на плечи длинный плащ неопределенного грязно-темного цвета, который неизменно таскал с тех пор, как похолодало. Глядя украдкой на своего учителя, Джури не сомневался, что сейчас тот отправится в горы за очередными травами или еще по каким-то надуманным делам. Отдыхать Сойк не умел. Когда дверь закрылась, и Сойк прошествовал по тропинке, игнорируя и дождь, и лужи под ногами, Джури нехотя сполз с подоконника и почесал затылок. Готовить простейшую настойку для малахольной жены купца было лень – Джури уже неделю возился с этим простым лекарством, и оно порядком успело ему надоесть. Размешивая составляющие, Джури думал о разговоре с Сойком, о войне и о мастере Эймане. А еще почему-то он думал о самом Сойке и уже не впервые ловил себя на мысли, что ему стал интересен его новый мастер и что Джури с большим удовольствием послушал бы его истории и узнал бы, каким был учитель до того, как его покалечила война. За этими мыслями Джури не заметил, что когда он вливал в котелок змеиный яд, из тонкого флакона сорвалось на одну каплю больше, чем требовалось по рецепту. ~ Джури снилось что-то очень приятное и теплое, но он не успел запомнить даже тени сновидения, потому что его грубо разбудили – отчаянный стук в дверь разорвал тишину ночи, и Джури буквально подскочил на постели. Понимание пришло с запозданием в секунды. Такое случалось не впервые: целителя срочно вызывали к умирающему больному. В отличие от Джури, Сойк всегда реагировал мгновенно, будто и не спал вовсе, и пока Джури тер глаза, тот уже стоял на пороге, негромко переговариваясь с кем-то. Джури не разобрал слов, но голос ночного визитера был взволнованным и говорил он очень торопливо. – Поднимайся, твоей пациентке плохо, – бросил Сойк, вернувшись в комнату, и Джури проснулся окончательно. – М-моей? Но… – Да-да, этой самой истеричной. – Но у нее же нет ничего опасного… – Разберемся. На сборы ушло несколько минут, и уже вскоре Джури спешил за Сойком, оскальзываясь на мокрой после дождя земле. Впереди маячила фигура с фонарем в руках – видимо, кого-то из слуг. Было сыро и промозгло, хотя уже не поливало. Небо казалось низким из-за затянувших его туч и густым, словно чернила. Джури шумно потянул носом холодный воздух и отметил про себя, что дело близится к утру – до рассвета оставалось не больше часа. "Что могло с ней случиться?.." – рассеянно думал Джури, торопливо шагая за Сойком и гоня прочь остатки сна. Леди Грита – как требовала называть себя жена купца, хотя в том, что она действительно была леди, Джури серьезно сомневался – страдала от несчастливой жизни, потому что все ее злило и все было не в радость. В кои-то веки неравнодушный к своим пациентам Сойк холодно заметил, что от жизни лекарства нет. И теперь Джури гадал, не попыталась ли леди Грита наложить на себя руки. Окраинный дом в Волчьей Норе, который на время снял купец, светился всеми окнами, и даже за толстыми шторами было видно, как мечутся из стороны в сторону слуги. Сойк ускорил шаг, и Джури пришлось почти бежать за ним. Со спины в темном плаще тот походил на огромную несуразную летучую мышь. – Скорее! Вы слышите меня?! Скорее! Супруг леди Гриты вцепился в руку Сойка и потащил его едва ли не силой на второй этаж – спесь и гонор слетели с него, будто и не было их. Джури несся следом, оставляя на блестящем полу мокрые следы грязной обуви. Леди Гриту рвало. Одна служака держала перед ней ведро, вторая удерживала длинные тусклые волосы, пока ее хозяйку выворачивало наизнанку. Первое, что бросилось в глаза Джури – леди Грита сплевывала желчь и кровь, а ее лицо было бледным и прозрачным, словно пергаментный лист. – Что она принимала? – быстро спросил Сойк, решительно приближаясь и отталкивая одну из служанок, чтобы взять лицо женщины в свои руки и внимательно всмотреться в ее глаза. – Ничего… – пролепетал ее муж. – Только ваше лекарство, – добавила служанка. – Она ела что-нибудь? – Сойк опустил больную на постель, и глаза женщины тут же закатились, пока целитель создавал поддерживающую формулу. – Ничего. Последний раз вчера утром. У нее же постоянно нет аппетита… Внезапно Джури осенило, и догадка была такой страшной, что у него подкосились ноги. Синюшная бледность, кровавая рвота и резкое падение температуры – все эти симптомы очень походили на передозировку яда октаровоской змеи, того самого, что входил в состав настойки, которую готовил он, Джури. Джури метнул взгляд на Сойка, и именно в этот момент тот тоже поднял глаза. Даже слов не понадобилось, чтобы понять: Сойк знал. В его взгляде не было ни упрека, ни злости, просто понимание, но почему-то от этого Джури стало так тошно, что мгновенно расхотелось жить. – Я… – беззвучно начал он, едва шевеля губами и чувствуя, что кровь отливает от лица. – Помоги мне, не стой столбом, – перебил его Сойк. – Быстро! Формула Универсального Противоядия. Вдвоем будет быстрее. – Противоядия? – взвизгнул купец. – Какого противоядия?! Гриту что, пытались отравить?! Но Джури уже не слышал его. "Все потом", – скомандовал он себе, делая шаг к Сойку и смыкая пальцы для сложного плетения. Потребовалось чуть больше часа, чтобы леди Гриту отпустили рвотные спазмы, и примерно столько же, чтобы Сойк наконец удовлетворился полученным результатом и вынес свой вердикт о том, что жизни женщины больше ничего не угрожает. Теперь она лежала, откинувшись на подушки и наблюдая за происходящим вокруг из-под полуопущенных ресниц, а ее супруг медленно и очень воинственно надвигался на Сойка, замершего посреди комнаты. – Это все ваша вина, – прорычал купец. – Это из-за вашего лекарства! Цвет его лица приблизился к свекольному, а челюсти он сжимал до желваков. Он был на голову выше Сойка и весил раза в три больше, но Сойк, скрестив руки на груди, наблюдал за ним спокойно, почти равнодушно. – Я напишу в правительство. Напишу жалобу. Я этого так не оставлю – ты будешь гореть на костре, колдун… Он не кричал, как бывало до этого, а говорил зло и вкрадчиво, и оттого сцена выглядела куда более зловещей, чем если бы купец закатил привычный скандал. Он не пугал, как вдруг понял Джури, он действительно собирался это сделать. От страха у Джури скрутило внутренности. Руки дрожали, как задрожал и голос, когда он, сделав решительный шаг вперед, произнес: – Послушайте, Сойк тут ни при чем, это только моя… – Скажите-ка, леди Грита, – решительно перебил его Сойк, и признание Джури потонуло в его громком голосе. – Почему вы не принимали лекарство так, как я вам велел? На разгневанном лице купца промелькнула тень озадаченности, и он метнул взгляд на супругу, которая едва разлепила веки. – Почему вы нарушили порядок приема лекарства? – почти угрожающе отчеканил Сойк. – Вы ведь не выпили все. "А ведь и правда, – подумал Джури. – Леди Грита явно не выпила и половины. Потому что если я ошибся даже на одну каплю, выпей она все, ее бы уже никто не спас…" – Дорогая, ты что, не выпила все лекарство? – растерянно спросил купец, но его жена лишь выдохнула и прикрыла глаза. Видимо, это означало покорное согласие. – Вот вам и ответ, – холодно бросил Сойк. – Это никакой не ответ! – взбеленился купец. – Если бы Грита выпила полную чашку яда, неизвестно что с ней сейчас было бы. Джури очень надеялся, что никто не заметил, как он вздрогнул, однако Сойк оставался невозмутимым и спокойным. – Не яда, а лечебного зелья, – медленно, немного лениво протянул он. – Мы здесь не в деревенских знахарок играем. Я – целитель, волшебник с печатью. В настойке вашей супруги магическая основа, и нарушение дозировки, как в большую, так и в меньшую сторону, чревато серьезными последствиями. Сойк врал как дышал, Джури понимал, что придумать большую глупость было просто невозможно. Но неграмотный купец, и близко не знакомый с основами магии и приготовления лечебных снадобий, заметно растерялся. Обескураженный, он будто стал ниже ростом, его плечи поникли, а Сойк сделал шаг к нему и процедил сквозь зубы: – Какие ко мне претензии, если ваша жена сама не хочет лечиться? Леди Грита мученически застонала в своей постели, но Джури понял, что это уже был показной стон, а вовсе не новый приступ. Ее муж затравлено смотрел то на нее, то на Сойка. А Сойк со скучающим выражением лица уставился за окно, где занимался серый рассвет. – Я жду извинений, если вы не поняли, – флегматично произнес он. Если бы Джури в этот момент не было так отвратительно на душе, он вряд ли смог бы сдержаться и не поаплодировать актерскому мастерству его учителя. ~ – Сойк, я… – Не здесь. Когда они вышли за двери, Джури увидел, что вся деревня утопает в белесом густом тумане. Сойк стремительно направился к утесу, чтобы вернуться в их общий дом, а Джури семенил следом, понимая, что его покидают последние силы. От пережитого ужаса ноги подгибались. Джури никогда еще не допускал врачебных ошибок, ему было дурно. Очень скверно. "Я не достоин, – единственная мысль плавала в пустой голове как в киселе. – Не достоин быть целителем". Внезапно для Джури все вдруг стало неважным. Он не сомневался, что Сойк прибьет его, накажет так, что мало не покажется. Но Джури было все равно – он уже знал, что сегодня его путь волшебника окончился. Он уйдет от Сойка, поселится в какой-нибудь деревне и попытается жить обычной жизнью, позабыв о своем Даре. Такому проступку не было прощения – из-за его халатности чуть не умер человек, отравившись одним из простейших снадобий. Самым отвратительным было то, что Джури никак не мог оправдать себя, списав ошибку на усталость или чрезмерную занятость. Джури просто сглупил, и это чуть было не стоило жизни. Он судорожно вздохнул и проглотил всхлип. Перед глазами все плыло, и дело было вовсе не в тумане. Деревня только начинала просыпаться, откуда-то доносились приглушенные голоса, в сараях блеяли овцы. Туман был настолько плотным, что на расстоянии десяти шагов уже ничего не было видно, и Джури старался не отставать от Сойка, который в своем темном плаще шел твердым шагом, невозмутимый и как всегда равнодушный. Когда дома остались за спиной и под ногами Джури почувствовал острые камни тропинки между скалами, он понял, что рискует не дойти и рухнуть где-то здесь. Глаза пекло так, будто под веки насыпали песка, а в горле стоял противный комок, который никак не получалось проглотить. Очередной жалкий всхлип Джури уже не сдержал, а Сойк, который не мог этого не услышать, остановился и обернулся. Джури замер перед ним на расстоянии вытянутой руки и усилием воли заставил себя смотреть ему в глаза. Сойк в ответ сдернул с головы капюшон, закрывавший пол-лица, и на миг Джури почудилось, что его брови чуть дрогнули, будто в изумлении. Видимо, Джури в этот момент выглядел весьма красноречиво. – Это все я, Сойк. Я виноват, – хрипло произнес он, хотя и понимал, что Сойк и так уже обо всем догадался. Быть может, он понял, что случилось с леди Гритой раньше самого Джури. – Я ошибся с зельем. – Знаю, – Сойк выглядел очень спокойным, и Джури настойчиво казалось, что это затишье перед бурей – вот-вот он разорется, выскажет Джури все, что думает о нем и о его способностях. – Я сегодня же уйду, – сдавленно закончил Джури. – Куда же, позволь поинтересоваться? – теперь брови Сойка взметнулись в искреннем удивлении. – Я недостоин быть целителем, я это прекрасно понимаю. Ты можешь орать и наказывать меня как хочешь – мне все равно. Я больше никогда не сделаю такой ошибки, потому что не буду лечить. – Ты больше никогда не сделаешь такой ошибки, потому что будешь внимательней. По крайней мере, я смею надеяться на это. – Нет, – Джури мотнул головой, устало закрывая глаза и отстраненно удивляясь, почему Сойк до сих пор не орет и не посылает его ко всем демонам сразу. – Я… – Мне плевать, Джури. Я тебя не отпускаю. В изумлении Джури распахнул глаза и уставился на Сойка. – Ты… Ты не можешь меня не отпустить, – прошептал он. – У тебя прав таких нет. – Проверим? – Джури померещилась насмешка в этой короткой реплике, и он вдруг понял, что это промозглое утро ему снится – Сойк не мог вести себя вот так после того, что Джури натворил. Туман был таким густым, что Джури едва мог различить отвесные скалы справа и слева, тем более он не видел моря вдали и деревню, оставшуюся за спиной. Только Сойка, с которым они словно остались одни одинешеньки в целом мире. – Послушай меня, мальчик Джури, и хорошо запомни все, что я скажу. Потому что повторять я не стану никогда, – Сойк вздохнул, опустил глаза, потирая лоб, будто с мыслями собирался, и снова взглянул на Джури. Тот сглотнул и вдруг подумал, что сейчас с воспаленными глазами на мокром месте, дрожащий и на подгибающихся ногах он выглядит на редкость жалко. – У тебя хороший потенциал, очень высокий. Ты отличный маг. Уже есть сейчас, а станешь еще лучше. Большая удача, что в свое время мастер Эйман нашел тебя – жаль было бы потерять такого волшебника. А что касается твоей ошибки, – Сойк снова вздохнул, взглянул куда-то в сторону и продолжил: – Ошибаются абсолютно все, на то мы и люди. Ошибаешься ты, ошибался мастер Эйман. Ошибаюсь я и даже больше тебе скажу – твой кумир Айрас, о котором ты невесть что вообразил, ошибался так, как мало кому удавалось. Ты знаешь, кто не ошибается никогда? – Кто? – шепотом спросил Джури, который к этому моменту окончательно утвердился в предположении, что все это ему грезится. – Тот, кто уже не дышит. А все остальные ошибались и будут ошибаться. Они помолчали. Джури переваривал услышанную информацию и отказывался верить в происходящее. Все время, пока он старался, из кожи вон лез и пытался угодить Сойку, тот ругал его почем зря. Но когда Джури действительно вляпался в неприятности, тот мало того, что защитил от разгневанных пациентов, он еще и… похвалил его? – Тебя нет смысла ругать, ты сам себя накажешь. Уже наказываешь, – невыразительно продолжил Сойк. – И из этой истории ты сделаешь выводы на всю жизнь. Предлагаю на этом закрыть тему. – Я мог подставить тебя. Ты доверял мне, а я все испортил. И если бы она умерла, проблемы были бы у тебя. Ведь учитель несет ответственность за действия ученика, пока тот не получил печать… – слова опережали мысли, и Джури только теперь начал понимать, какому риску подверг Сойка. "Ты будешь на костре гореть, колдун", – словно наяву он снова услышал голос разгневанного купца. По спине потянуло неприятным холодком. – Я, кажется, уже сказал, что тему мы закрыли, – немного раздраженно перебил его Сойк. – И, кстати, еще одно. Прежде чем признавать свою вину перед недостойными людьми, хорошо подумай. Даже если действительно был не прав. Возможно, они не стоят твоих откровений. – Хо… Хорошо, – Джури покорно кивнул. Он во все глаза смотрел на Сойка и чувствовал, как ледяная лапа, сжавшая сердце, медленно отпускает, а по телу горячей волной разливается облегчение. Глядя в этот момент в безучастное лицо Сойка, Джури понимал, что никому и никогда он не был благодарен так, как этому человеку. Мастеру, который беспощадно гонял его во время учебы, но протянул руку помощи, когда она действительно была нужна. Хотелось броситься ему на шею, обнять и разрыдаться. Видимо, Сойк догадался, какие мысли обуревают Джури, потому тут же нахмурился и строго сказал: – Ты все запомнил? – Да. – Повтори. Джури смутился. Слово в слово, что говорил Сойк, он не помнил, однако попытку предпринял: – У меня хороший потенциал, и… – Можно проще, – отмахнулся Сойк. – "Я повел себя как безмозглый тупица, хотя обычно я все же умнее. Я раскаиваюсь в своей ошибке и впредь буду внимательнее". Джури слабо улыбнулся и еле слышно повторил: – Я повел себя как безмозглый тупица, хотя на самом деле я очень даже ничего. Я искренне раскаиваюсь и впредь обещаю не подводить своего мастера. – Годится, – Сойк удовлетворенно кивнул, развернулся и пошел к дому, а Джури, чтобы не отстать и не потерять в тумане, нагнал его и зашагал рядом. На утесе было светлее, чем в деревне, туман здесь был не таким вязким и сплошным, и сквозь его пелену слабо светило утреннее солнце. Джури подумал о том, что когда туман окончательно рассеется, будет погожий светлый день. И хотя Джури все еще потряхивало из-за пережитого кошмара, он чувствовал себя куда лучше и даже вымученно улыбнулся, рассудив, что этот день будет не таким уж и плохим, несмотря на его прискорбное начало. – Стой на месте. Фраза, брошенная Сойком, была подобна удару хлыста – его учитель никогда не говорил вот так, жутким ледяным тоном, и Джури замер как вкопанный, даже не успев сообразить, что случилось. До дома оставалось всего несколько ярдов, Джури уже видел входную дверь, когда Сойк резко шагнул вперед, заслоняя его от кого-то. "Что происходит?" – метнулась в голове ничего не понимающего Джури мысль, но он не успел ее озвучить. – Я заметил тебя. Выходи, – не меняя интонаций, громко отчеканил Сойк и вскинул руки, будто собрался драться. Драться вовсе не кулаками: его пальцы сомкнулись, и золотистые искорки блеснули между ними. Кусты у входа в дом, на которые смотрел Сойк, выглядели как обычно, ни единый лист не шелохнулся, и Джури хотел спросить, не померещилось ли Сойку? Да и кто настолько страшный мог повстречаться здесь, на солнечном побережье Кораллового моря, чтобы ни с того ни с сего занимать боевую позицию? Неожиданно кусты зашуршали, ветки расступились, и показался человек. Точнее, Джури сперва решил, что это человек. Он выглядел достаточно заурядно: высокий, худой, со смуглой кожей. Одежда незнакомца была серой и непримечательной, а вот на голове наоборот творился живописный беспорядок – пряди торчали во все стороны, какие-то из них были длинными, какие-то короткими. Молодой парень – Джури сказал бы, что на вид тот был едва ли старше его самого – улыбался добродушно, почти тепло. Он не выглядел опасно, пока Джури не взглянул в его глаза. От неожиданности он отступил на шаг назад и тут же интуитивно вскинул руки, как до этого сделал Сойк. "Это невозможно! – кричал внутренний голос. – Этих тварей перебили еще до войны!.." Ладони моментально взмокли, как и спина. Такого суеверного ужаса Джури в жизни не испытывал, но не мог отвести взгляда от глаз незнакомца. От совершенно обыкновенных вроде бы карих глаз, если бы не продолговатые кошачьи зрачки. Джури моментально понял, кто стоял перед ними. У этого существа не было ничего общего с человеком. – Судя по тому, что я все еще жив, ты пришел не за мной, – Сойк заметно расслабился и опустил руки. Неродившаяся формула осыпалась золотыми искорками и растаяла в воздухе. Только внезапное спокойствие учителя не передалось Джури – от ужаса у него тряслись поджилки. – Твоя реакция по-прежнему прекрасна, – отвесил ему шутливый поклон незнакомец. У него был совершенно обыкновенный человеческий голос. – Рад встрече, Айрас. Сто лет не виделись. – Не могу ответить взаимностью, Агги, – едко усмехнулся Сойк. – С удовольствием не видел бы тебя еще столько же. Но конец реплики Джури уже не услышал. Он сделал полшага вперед и даже не заметил этого, жадно впившись глазами в профиль своего учителя. "Айрас. Ну конечно. Как можно было не догадаться? – на периферии мелькнула безучастная мысль, а следом пришло спасительное объяснение: – Этого не может быть, ты просто спишь. Это всего лишь сон". Джури рассеянно улыбнулся и почувствовал, как у него подгибаются ноги. ___________ * Здесь следует поставить значок (с), единственное что, я не помню, где и когда прочитала эту притчу. ** Буду надеяться, что австрийский писатель Карл Краус не оскорбится из-за того, что мой персонаж заговорил его словами, пусть и перефразированными.