Через все времена

Еще совсем недавно, чуть более тридцати лет назад, не существовало ограничений на использование Темной магии и приоритетов для Светлой – и ту, и другую каждый юный волшебник изучал под покровительством своего учителя. Дар у всех магов был одинаков, и если с возрастом у волшебника проявлялись склонности к той или иной сфере деятельности, совершенно неважным было, к какой силе воззвать, к Свету или к Тьме. По сути, маг был всего лишь проводником – избранным, который умел собрать существующее в природе волшебство, а точнее – его крохотную часть, сконцентрировать и направить в нужное русло. Сильный волшебник отличался от слабого лишь тем, что у сильного творить подобное получалось быстрее и проще. Читая трактаты по истории магии, Джури узнал, что в старину особенно могущественные волшебники успешно пользовались и светлыми, и темными знаниями, обращаясь к тем, которые были более эффективны и полезны в той или иной ситуации. Но так было раньше, до того, как началась война. Восточный Грасселайн – небольшое государство, находившееся севернее Хателиона, никогда не было мирным, всю свою историю при любых правительственных режимах, часто сменявших друг друга, оно с кем-то воевало. Опасного соседа не любили и всегда от него ждали худшего, однако когда развязалась война, впоследствии получившая название Двадцатилетней, соседствующие государства были застигнуты врасплох. Много лет грасселайнцы копили магический потенциал – создавали новые формулы магии, обучали им воинов, разрабатывали методики воспитания непобедимых магов. Будучи не в силах расширить территории и завоевать соседей классическими способами, Грасселайн решил действовать с умом – начать первую магическую войну. И грассейлайнцы не прогадали. Почти. Объединившиеся в союз державы, которые не были повержены в первые же месяцы войны, выставили против грасселайнцев своих лучших боевых магов, тысячи людей с Даром или без оного, добровольно или принудительно, все они были брошены на линию фронта. Враг напирал, за сутки отвоевывая квадратные мили земель, сотнями и тысячами гибли люди, гибли воины и мирные жители. Внезапную и для многих неожиданную победу Хателиона позже окрестили чудом Светлой магии и описали во многих трудах и трактатах. О решающей битве Джури неоднократно читал в самых разных книгах, когда еще был мальчишкой. Читал как захватывающую сказку, безоговорочно веря в доблесть и мужество светлых магов. Когда Джури родился, война шла полным ходом, а вот к мастеру Эйману он попал в тяжелые послевоенные годы, уже после того как вышел правительственный декрет о запрете изучения Темной магии. Наказание за преподавание этого искусства, как и за его изучение, было слишком суровым, чтобы осмелиться нарушить запрет, – по решению суда виновного могли приговорить к смертной казни. По всей стране пылали костры, в которых сгорали древние бесценные фолианты, учебники и свитки, книги в твердых кожаных переплетах и тонкие, едва ли не рассыпающиеся от прикосновения папирусы с магическими формулами. Темная магия попала под строжайший запрет, и именно тогда появилось четкое разделение на колдунов и волшебников. Колдуны были объявлены вне закона – колдунами считались все люди, обладавшие магическим даром и обращавшиеся к темной стороне, неважно ради каких целей, пускай даже благих. Некромантия, магия крови, церемониальная и ритуальная магия, высший уровень темной магии – Черная магия, и прочие – все они в один момент были запрещены. Люди пытались забыть обо всех ужасах, которые принесла с собой война. Война, которую начали именно темные колдуны. Волшебники по сути своей являлись такими же людьми – людьми с Даром, однако предпочитавшие обращаться к магии стихий, бытовой и ментальной магии, так называемой Белой магии, магии образов, магии тела и прочей Светлой магии. С интересом и присущим ему любопытством Джури, изучая историю, приходил к выводу, что Темная магия пострадала – если так можно было выразиться – ни за что. Просто так вышло, что агрессорами, развязавшую Двадцатилетнюю войну, были маги – специалисты именно в Темном колдовстве. К нему они чаще всего прибегали, из-за него же погибли тысячи воинов и мирных людей. Выжившие возненавидели колдунов, а заодно и магию, с помощью которой те творили зло. И Грасселайн, земли которого были поделены победителями, а сама страна прекратила свое существование. Джури был еще совсем юн, но уже тогда понял некоторую безосновательность запрета Темной магии. Став старше, он понял, что не только его светлую голову посетили подобные мысли, а государственные мужи так и вовсе должны были понимать, какую делают глупость, выпуская декрет о запрете сложного и порой весьма полезного древнего искусства. – Это было сделано для народа, Джури, – объяснил ему мастер Эйман, когда Джури несмело поделился с учителем своими мыслями. – Люди, простые крестьяне и рабочие, города и села которых жгли колдуны, были озлоблены после войны. Они голодали и ненавидели, они были опасны, и правительство пожертвовало пешкой ради ферзя. – Темная магия – это пешка? – догадался Джури. Помимо наук, так или иначе затрагивающих волшебство, Джури учился у мастера Эймана и многому другому. Игре в шахматы – в частности. – А правитель и все его министры – ферзь, – кивнул мастер Эйман. – Большая часть населения Хателиона – необразованная и необузданная голь. Сам по себе деревенский мужик не опасен, но когда их много, когда их тысячи – это уже совсем другое дело. Никому не нужны восстания и бунты, в особенности когда страна и так ослаблена войной. Сейчас голодный, ободранный, умирающий от понесенных в войне травм простой народ не опасен. Потому что люди жгут в кострах темные книги и на этих же кострах жгут темных колдунов. Месть – очень сладкое, пускай и малоэффективное лекарство. – Но, мастер… – Джури сперва смутился рвущегося вопроса, однако все-таки решился его задать: – Вам не кажется, что темная наука слишком важна и полезна как для пешки, которой можно пожертвовать? – Ты задаешь слишком много вопросов, Джури, – лицо мастера посуровело. – Опасных вопросов. Лучше не думай об этом и, самое главное, никогда не говори вслух. На этом разговор был окончен. А потом Джури в огромной библиотеке мастера Эймана нашел ее – книгу. Как и ко всем учителям, к его мастеру в свое время пришли уполномоченные военные, огромный отряд, проредивший библиотеку и собственноручно сжегший сотни бесценных книг. Говаривали, что немало и вполне безобидных трудов, к Темной магии не имеющих отношения, попали в тот костер, пылавший до самого неба. Книге, которую нашел Джури, просто повезло, она завалилась между стеллажами, и Джури увидел ее совершенно случайно, когда уронил другой учебник и опустился на корточки, чтобы его поднять. Книга оказалась больше теоретической, чем практической, она раскрывала основы Темной магии, описывала сферы ее применения и потенциальные возможности, открывавшиеся перед темным магом. Джури читал ее запоем. Чувство недозволенности, страх быть пойманным и жестоко наказанным пьянили. Джури боялся, но не мог остановиться, пока не прочитал книгу целиком. Кое-что полезное из нее он определенно почерпнул. Колдовство не обязательно несло в себе зло, немало полезных и хороших вещей можно было добиться именно путем приобщения к древнему искусству Темной магии. Как будущему целителю Джури было важно узнать, что именно к Тьме обращались самые известные его предшественники, когда выторговывали у смерти очередную человеческую жизнь. Заклинания, теперь объявленные "темными" и незаконными, были наиболее эффективными в охранных амулетах для больных тяжелыми хворями вроде чумы или тифа, а еще Темная магия хорошо усиливала действие лечебных зелий и снадобий. Однако все эти выводы Джури приходилось держать при себе – озвучивать подобное вслух означало быть причисленным к колдунам с последующей расправой. Джури не был уверен, что смог бы доказать на суде исключительную теоретичность своих знаний. Перечитав книгу два раза, не без сожаления Джури сжег ее, украдкой пробравшись на кухню и подсунув в печь, которую растопили незадолго до обеда. Сохранить учебник означало навлечь беду на мастера Эймана, а этого Джури желал меньше всего. Прошли годы, но вспоминая о той истории, о книге, случайно попавшей в его руки, Джури ничуть не сожалел, что пускай и вскользь, но прикоснулся к запретному – узнал немного о колдовстве. Почему-то казалось, что умышленно забытые людьми знания однажды ему пригодятся. ~ Сойк – именно так звали ученика мастера Эймана, как знал Джури от учителя – не пожелал знакомиться и называть свое имя, как того требуют минимальные правила приличия. Едва Джури вошел в дом и замер в нерешительности, дверь захлопнулась за ним. Комната, в которой он оказался, была достаточно просторной, она совмещала в себе и прихожую, и кухню. Прямо напротив входной двери была еще одна, вероятно, ведущая в жилые помещения, справа – глухая стена, а слева очаг, стол, пара грубо сколоченных табуретов и окно без стекла с распахнутыми настежь ставнями. Из этого окна открывался чудесный вид на море внизу, как сразу заметил Джури, и на этот пейзаж уставился Сойк, скрестив руки на груди. Неловкое молчание затягивалось, Джури переминался с ноги на ногу и не знал, стоит ли подать голос или ждать, что скажет хозяин этого негостеприимного дома. – К концу жизни старик спятил окончательно, – сквозь зубы процедил Сойк – Джури не был уверен, что слова были адресованными ему, а не просто обращенными в пустоту. – Впрочем, у него всегда было странное чувство юмора. Джури понял, что речь идет о мастере Эймане, и почувствовал, как в душе поднимается волна обиды за учителя вместе с растущей неприязнью к человеку, посмевшему сказать недоброе слово в его адрес. – Мастер Эйман был в здравом уме до самых последних дней жизни, – чуть дрогнувшим голосом возразил Джури, на что Сойк медленно повернулся и окинул его таким взглядом, слово только сейчас заметил его присутствие. – Не был. Иначе не отправил бы тебя сюда. Смотреть в глаза Сойка было физически тяжело, взгляд словно придавливал к земле, и Джури не стал сопротивляться и покорно потупился, рассматривая доски под ногами и невольно отмечая, что пол был чисто выметен. – Как ты себе представляешь это обучение? – холодно спросил Сойк. – У меня нет ни особняка со слугами и всеми удобствами, чтобы обслуживать твое высочество, ни учебников, ни четкого понимания, как вообще тебя учить. – Мне не нужны удобства, – пробубнил Джури, не поднимая глаз. – Я привык. – Да ну? – усмехнулся Сойк. – Мастер Эйман на старости переехал в лачугу? – Нет. Но я вырос в простой семье, наш дом был меньше вашего. Джури украдкой взглянул исподлобья на Сойка и заметил, как того перекосило. "Наверное, от мысли, что его конуру придется с кем-то делить", – предположил Джури. – Стало быть, ты из бедной семьи и старый хрен проявил великодушие, начав учить тебя бесплатно, – сделал вывод Сойк. – Да, – сдавленно отозвался Джури, с усилием проглотив "старого хрена", чтобы не вступиться за своего мастера снова. – Теперь же он хочет, чтобы я тоже играл в благотворительность, – не без ехидства продолжил Сойк. – Вы не обязаны, – тут же вскинулся Джури, которому было неприятно и даже немного стыдно слышать завуалированные упреки в его бедности. – Мастер Эйман сказал, что деньги вас не интересуют. Но если он ошибся, я… – Он не ошибся, плевать я хотел на гонорар, – одернул его Сойк, продолжая буравить взглядом, – Джури уже казалось, что он вообще не моргает. – И я не могу отказать старому мастеру – каждый ученик в неоплатном долгу перед своим учителем. Его смерть мне этот долг не прощает. – Если вы не хотите… – начал было Джури, но Сойк снова перебил его. – Не хочу, – отрезал он. – Но буду. Посмотрим, на что ты способен. И имей в виду, если решишь свалить и поискать кого-то более подходящего, я буду безгранично счастлив. – Мне некуда идти, – честно признался Джури. – Всем есть куда идти. Тем более, я так понимаю, через время ты получишь наследство от мастера и сможешь выбрать учителя по собственному желанию. Джури было очень интересно, что еще мастер рассказал о нем в своем коротком письме и что уже знал Сойк, однако тот явно не собирался делиться этими сведениями. Что-то в выражении его глаз поменялось, теперь он рассматривал Джури оценивающе, с головы до ног, и Джури от этого поежился. – Вам… Вам не удивительно, что я из обычной семьи? Не аристократической? – неуверенно спросил он, потому как стоять рядом с этим немного пугающим человеком в полной тишине было откровенно не по себе. – Нет, – отрезал Сойк. – Ну, что я не знатный и не богатый, как остальные волшебники… – Какая часть в слове "нет" тебе непонятна? Выдохнув сквозь сжатые зубы, Джури поднял на Сойка несмелый взгляд. Он думал, что первое, о чем спросит его будущий учитель, это как вышло, что у волшебника нет ни гроша за душой. Джури даже заранее подготовил небольшой рассказ о себе, чтобы его новый учитель имел представление, с кем имеет дело. Но кто мог ожидать, что тот окажется таким неприятным и отталкивающим типом, который о Джури вряд ли вообще хотел слышать? – Мне все понятно, – как можно спокойнее произнес Джури. – Просто многих это удивляет, и я думал, что вы спросите. – Удивляет это лишь кретинов, которые свято верят, что настоящие волшебники рождаются только в знатных семьях, – отчеканил Сойк. – Но… От такого поворота Джури откровенно опешил и удивленно приоткрыл рот. В эту минуту в его голову закралось серьезное опасение, что Сойк был не в себе. Любой житель Хателиона – да и вообще какой угодно страны – знал, что Дар достается только благородным. Однако Сойк явно считал иначе, уверенно намекая на обратное. Могло ли быть такое, что во время войны ученик мастера Эймана серьезно повредился рассудком, а тот просто не знал об этом? Сейчас Джури охотно поверил бы в свое предположение, тем более поведение Сойка только убеждало в его неадекватности. – А теперь запоминай простые правила, мальчик, – продолжать разговор о происхождении Джури Сойк считал лишним. – Джури, – слабо подал голос тот. – Меня зовут Джури. – Я знаю, и мне плевать. Правило первое – никогда меня не перебивай. Реплику он отчеканил по словам, и Джури зябко передернул плечами под его злым взглядом. – Не буду, – покорно отозвался он. – Дальше. Вся домашняя работа на тебе – уборка и готовка. Убирать можешь как угодно часто, лишь бы в доме всегда было чисто. Готовить достаточно раз в день – я только ужинаю. Если ты ешь чаще, решай эту проблему сам. Все ясно? – Все ясно, – эхом повторил Джури. – Места у меня мало, но насчет второй кровати постараюсь что-нибудь придумать. Вопросы есть? Вопросов нет. Отлично. На этих словах Сойк уверенно направился мимо Джури к выходу, но тот, в глубине души возмущенный таким отношением, резко развернулся. – У меня есть вопрос! Сойк замер и смерил его долгим недружелюбным взглядом, что Джури расценил как ожидание. – Когда мы будем учиться? – смело спросил он. Он уже предвкушал очередную гневную отповедь, но никак не думал, что Сойк, ехидно усмехнувшись, равнодушно произнесет: – А учиться мы будем, когда я найду для тебя время. Он вышел за дверь на улицу – та хлопнула за его спиной, и Джури остался в одиночестве и в полном недоумении. ~ Что было действительно прекрасно и поражало Джури, это красота природы Южного графства. Никогда за всю свою жизнь на севере, даже в самые солнечные годы, он не видел такого буйства красок и свежести вокруг. Вдоль берега Кораллового моря тянулись невысокие горы, волны с грохотом разбивались о скалы и ласково омывали пляжи с почти белоснежным песком в маленьких бухтах. На склонах утесов росли густые вековые леса, а в долинах, где часто раскидывались небольшие уютные деревушки, зеленели виноградники и аккуратные сады. Джури восхищало вокруг абсолютно все – от великолепных закатов, когда оранжевое, как дорогой янтарный камень, солнце опускалось в воды Кораллового моря, до ярких алых и розовых цветов, усыпавших каждую лесную поляну. От трудолюбивых сильных рыбаков с загорелой обветренной кожей, казалось, такой же просоленной, как и воды моря, в котором они проводили все свои дни, до стройных изящных ланей, которые водились в горах и совсем не боялись подходить к случайным путникам. От звездного неба над головой, глубокого и бесконечного, до бескрайнего моря, причудливо менявшего цвет вод от почти черного до прозрачно-бирюзового в зависимости от погоды и времени суток. Южное графство действительно казалось раем на земле – теперь Джури понимал, что народная молва в кои-то веки не соврала. Великолепие природы было для Джури отдушиной и спасало от горьких мыслей, потому что больше ничего хорошего у берегов Кораллового моря он не нашел. – Подъем! С этого слова начинался каждый его день – начинался рано, в пятом часу, когда за окнами только начинал брезжить рассвет. И без того тесную комнату, единственную в лачуге по ошибке именовавшейся домом, разделили ширмой на две части. В глухом закутке, доставшемся Джури, умещалась лишь его кровать, больше ничего. Сойк тоже не смог бы похвастать избытком свободного места, но в его части комнаты, помимо кровати, были еще полки с немногочисленными книгами, к которым Джури было строжайше запрещено прикасаться, сундук, простой сколоченный шкаф и окно – тоже не застекленное и ничем не затянутое. На ночь Сойк закрывал ставни, в течение дня те были распахнуты настежь. Джури не знал, насколько суровой была в этих краях зима, но предполагал, что даже в самое холодное время года закрывать окно ничем не требовалось. Дни стали однообразными и рутинными. В утренних сумерках Джури тащился вниз в бухту, чтобы получить у рыбаков немного белой рыбы – такую Джури не пробовал раньше. Потом он возвращался, делал незамысловатую работу, порученную Сойком, и до конца дня оставался свободен. Чем себя занять, Джури плохо представлял – читать здесь было нечего, никаких заданий его новый, с позволения сказать, учитель не давал. Часами Джури бродил по окрестностям, любуясь и восторгаясь всем, что видел, иногда купался в море, пару раз посетил Волчью нору. – Ты теперь живешь у господина целителя? – весело спросила у него девчонка, которая в первый раз показала ему дорогу, – Джури случайно столкнулся с ней, когда шел по улице. – Вроде того. Я его ученик, – хмуро произнес Джури в ответ, почувствовав, что от этого слова, как и от слова "учитель", его коробит. Учителем был мастер Эйман, а этот… Джури даже не знал, как его величать, потому мысленно Сойка так и звал – "этот". – Так ты тоже волшебник? Вот здорово! – обрадовалась девушка. – Это хорошо. – Что хорошего-то? – недоверчиво спросил Джури. – Ну, ты же будешь помогать целителю? Он такой уставший всегда, с трудом все успевает. Как можно не успевать в деревне на двести душ крепких здоровых людей, Джури не понимал, однако после слов продавщицы цветов присмотрелся к Сойку внимательней. Каждый день тот тратил немало времени на изготовление каких-то мазей, притирок и настоек – все они носили явно лекарственный характер, несколько раз Джури даже замечал знакомые компоненты. Куда лекарства девались потом, Джури не знал, но оставшуюся часть дня Сойк отсутствовал, уходя куда-то и возвращаясь уже затемно, потом ужинал и отправлялся спать. Ни разу он не предлагал Джури разделить трапезу. Джури его невнимание было безразлично – думать о новом учителе хуже, чем он уже думал, было некуда. Так прошли первые две недели. Как-то раз утром, когда пришло время навести порядок в доме, Джури уныло рассматривал комнату, ставшую его временной тюрьмой, после чего сомкнул большой и средний пальцы правой руки, обращаясь к своему внутреннему Дару. Если бы не-волшебник попросил Джури объяснить, как он это делает, у Джури не получилось бы. Наверное, он сказал бы, что взывает к Дару мысленно, но это было не совсем так – скорее, Джури направлял всю свою волю в нужное русло, в ответ чувствуя отклик, разливающийся теплом в груди и отдающийся покалыванием в кончиках пальцев. Джури на секунду закрыл глаза, а когда открыл их снова, увидел, что по полу комнаты, по углам и полкам тянутся тонкие серебристые паутинки. Когда Джури убирал в доме в первый раз, он тоже прибегнул к Магическому взору – как называлась эта формула – и увидел, что Сойк сам уже потрудился здесь, создавая несложное, но достаточно кропотливое заклинание, опутывающее все вокруг и защищающее комнату от грязи и пыли. Это не освобождало от уборки совсем, но существенно сокращало ее масштабы. Единственным изъяном заклинания было его быстрое истончение, оно постоянно требовало магической подпитки. Сосредоточившись, Джури начал медленно двигать кончиками пальцев, создавая новую паутинку волшебства, когда за спиной раздался сердитый голос: – Ты закончил? От неожиданности Джури вздрогнул и выпустил тонкую нить, которая тут же растворилась в воздухе. – Я только начал, – отозвался Джури, обернувшись и пару раз моргнув. Магические сплетения исчезли из поля его зрения, едва он перестал поддерживать формулу Магического взора. – Потом закончишь, – отрезал Сойк, выглядевший особенно сердитым сегодня. – Иди за мной. Удивленный и растерянный, Джури последовал за ним и с недоумением уставился на стол, заваленный травками, корешками, орехами и другими ингредиентами будущих лекарств. Над очагом что-то тихо булькало в котелке – специальном, а не в том, в котором Джури готовил обеды. – Я не успеваю, а мне надо закончить до полудня. Нарежешь корень карантула. Знаешь, что это такое и как с ним обращаться? – Д-да, – с запинкой протянул все еще удивленный Джури. – Вслух. – Что вслух? – Вслух рассказываешь, что ты знаешь, – закатил глаза Сойк. – Корень карантула – один из самых распространенных компонентов, входящих в состав мазей для суставов. Используется только в проваренном виде – в зависимости от целей, варить от одного до полутора часов. Конфликтует с соком одуванчиков и соцветиями кнапуса. Нарезается пластинами толщиной ровно один миллиметр, – отчеканил Джури. У мастера Эймана ему, как будущему целителю, неоднократно приходилось готовить лекарственные смеси или их составляющие, и так как Джури был прилежным и старательным учеником, многое о целебных растениях он знал назубок и мог едва ли не дословно процитировать из учебника, что сейчас и сделал. – Толщиной один миллиметр и… – вопросительно поднял брови Сойк, ожидая продолжения. – И?.. – переспросил удивленный Джури, силясь вспомнить, что он еще не сказал о карантуле. – И никак иначе, пустоголовый тупица. Если испортишь ингредиенты, серьезно пожалеешь. Приступай. Сойк отвернулся к своему котлу и уже не заметил, как Джури, вспыхнув, одарил его возмущенным взглядом. Он сказал все правильно и такого обидного прозвища не заслужил, но поспешно одернул себя, напоминая, что пререкаться сейчас не время. Прежде ему сотни раз доводилось принимать участие в изготовлении лекарств, тем более неоднократно Джури работал с таким простым компонентом, как корень карантула. Беспокоиться было не о чем, и все же, вопреки всем доводам здравого смысла, Джури невыносимо нервничал, боясь неровно срезать и тем самым испортить хоть одну тонкую пластинку. От напряжения Джури нечаянно царапнул острым лезвием палец и тут же автоматически сунул его в рот, чувствуя привкус крови на языке. К его счастью, Сойк этого не заметил, а очередная пластинка все равно получилась такой, какой должна быть, – полупрозрачной и идеально ровной. – Готово, – сообщил Джури, когда с нарезкой было покончено. Сойк придирчиво оглядел полученный результат, хмыкнул, что одновременно могло означать и удовлетворение и недовольство, и бросил: – На этом все. Свободен. Джури положил нож на стол, но вместо того, чтобы сразу уйти, неуверенно переступил с ноги на ногу, после чего несмело предложил: – Я могу еще помочь. – Не можешь, – даже не оглянувшись, ответил Сойк. – Почему? Разве я плохо нарезал корень? – Нарезал удовлетворительно, но простой работы у меня больше нет. Проваливай и не мешай. От обиды, невольной и от того более мучительной, Джури не нашел, что ответить, и, развернувшись, быстро вышел на улицу. О том, что так сильно раздосадовало его, он не хотел думать, но против воли копался в себе, пока быстрым шагом спускался к морю. "Плевать на старого мудака", – мысленно приказывал себе он, но ничего не мог с собой поделать. Как невозможно постоянно не прикасаться языком к больному зубу, так у Джури не получилось не думать о своей обиде. Быть может, дело было в том, что впервые за долгое время Джури занялся чем-то серьезным и действительно любимым, пусть и не самим волшебством, но делом, имеющим к нему прямое отношение. А может, как бы Джури ни убеждал себя, что ему плевать на поведение нового учителя, проявление такого откровенного пренебрежения было слишком даже для него. "К демонам все", – зло подумал Джури, когда плюхнулся на песок у самой кромки воды. За своими размышлениями он даже не заметил, как спустился в бухту. Следом за горечью обиды пришла ярость, и Джури, порядком уставший и от долгого путешествия, и от двух недель одиночества и безделья, за ним последовавших, твердо решил, что не намерен больше терпеть. Какой смысл сидеть в хижине на утесе, мыть полы и жарить рыбу изо дня в день, если это его ни к чему не приведет и ничему не научит? Он пришел сюда, чтобы получать знания, добрался так далеко лишь потому, что мудрый мастер Эйман посоветовал именно этого учителя. Вот только мудрецы тоже ошибаются, и обещанный ему мастер оказался обыкновенным деревенским шарлатаном, грубым и неотесанным. "Тебе следует проявить терпимость и дать ему время. Я уверен, что ты будешь вознагражден", – сказал о Сойке мастер Эйман бесконечно давно, больше года назад, когда завел разговор о своей скорой кончине. Что ж, Джури посчитал, что две недели – это достаточное количество времени, чтобы понять, выйдет прок от его обучения или нет. И это испытание временем его новый учитель с треском провалил. Джури решил, что пришло время действовать. Сейчас Сойк, скорее всего, уже ушел, но Джури дождется его вечером и серьезно поговорит. Если тот не намерен начать его учить и привлекать к какой-либо работе помимо выметания паутины из углов, Джури с ним попрощается и уже завтра отправится в соседний город. Джури предполагал, что Сойк будет только рад с ним проститься, потому план следовало продумать до конца. Так как завещание мастера Эймана не вступит в силу еще долго, как минимум год Джури может провести здесь, в цветущем краю, занимаясь любой простой работой, а потом вернется на север, получит свое наследство и обратится к тому учителю, какого посчитает достойным. Впрочем, после Сойка достойными казались уже все. Удивительно простое и логичное решение проблемы порадовало Джури. И не без злорадства он думал о том, как выплюнет вечером Сойку в лицо все, что он о нем думает. В частности, что если он не хотел с ним заниматься изначально, так и надо было сказать, а не пудрить ему мозги полмесяца. И если Сойку не нравится самому вытирать пыль в доме, это не повод обманывать человека, который просто хотел стать его учеником. Упиваясь собственными острыми и дерзкими заявлениями, которые Джури прокручивал в голове, он поднялся наверх, на утес, но в доме, ожидаемо, уже никого не застал. До самого вечера Джури расхаживал взад-вперед по кухне мимо остывшего очага и мысленно проговаривал все, что выскажет Сойку, когда тот появится. За окном начало смеркаться, потом темнота сгустилась, но Сойк все не возвращался, и Джури испытывал досаду от того, что так хорошо подготовился к разговору, настроился на него, а говорить не с кем. Он чувствовал, что от усталости, в основном моральной, клонит в сон, но долго не сдавался, дожидаясь Сойка при зажженной свече. За открытым окном стрекотали цикады и слышались далекие удары волн о камни. Свежий ночной воздух, льющийся в комнату, пьянил. Джури сам не заметил, как опустил голову на скрещенные руки и задремал. Проснулся он по привычке рано, едва небо на горизонте окрасилось в серый. Джури дернулся, как от толчка – или как от громкого окрика "подъем", который слышал все последнее время, – чуть не упал с неудобного табурета и удивленно огляделся, лишь через секунду вспомнив, что произошло и почему он не в постели. Шея и ноги затекли, под кожей неприятно щипало, когда Джури поднялся и направился в комнату. Толкнув дверь, он замер на пороге. Постель Сойка была пуста. В эту ночь он так и не вернулся.