Через все времена

Испокон веков передавались магические знания от одного поколения волшебников к другому. Одним из наиболее важных открытий чародеев далекого прошлого по праву считалось изобретение личных магических артефактов – так называемых оберегов. Оберегом волшебника могла стать абсолютно любая вещь – от серебряной ложки до мелкой разменной монетки. Главным был не сам предмет, а магические формулы, в него заложенные. Оберег, вопреки своему названию, выполнял не только защитную функцию, хотя и она была ему присуща. Носимый на теле, оберег усиливал и укреплял заклинания, творимые волшебником, поддерживал формулы, продлевая длительность их действия, а иногда мог предупредить мага о надвигающейся опасности. Столь ценные магические артефакты передавались от отца к сыну, от деда к внуку, каждый новый владелец, набираясь опыта и знаний, вкладывал в оберег что-то свое, что-то новое, и, глядя на оберег через призму Магического взора, можно было увидеть хитросплетение сотен сияющих нитей. Семейные артефакты были бесценны, волшебники никогда их не теряли и берегли едва ли не больше собственных рук. Со временем стало ясно, что для простоты использования лучше всего создавать обереги из украшений, заранее приспособленных к ношению на теле. Джури читал, что у Айраса, одного из погибших героев Хателиона и его кумира, был оберег в виде перстня с расправленными крыльями, сделанного из кости пегаса. В одном из фолиантов Джури даже нашел гравюру, изображавшую этот красивый, изящный артефакт, погибший в магическом пламени вместе со своим знаменитым владельцем. У Нерэля, второго героя и победителя в Двадцатилетней войне, был родовой оберег в виде часов на золотой цепочке, который тот носил на шее. Циферблат часов был сделан из цельного куска янтаря, цифры и стрелки часов были из золота. Писали, что оберегу Нерэля было больше тысячи лет, как и древнему роду, из которого происходил герой. Магический пламень выжег дотла квадратные мили на линии фронта, оставив только пепел от тысяч людей, от Нерэля и его артефакта. Еще одним не менее известным оберегом был серебряный гребень – артефакт, принадлежавший самой талантливой колдунье Грасселайна, леди Октавии. Если бы в Двадцатилетней войне победила сторона Тьмы, именно Октавию превозносили бы, как превозносили нынче Айраса и Нерэля. Джури читал, что леди Октавия была достаточно молода, но ее волосы до самых щиколоток были до последней пряди седыми. Их она и собирала на затылке магическим гребнем, с которым никогда не расставалась. Айрас и Нерэль в последней битве, прославившейся на все времена, устроили настоящий конец света в рамках одного поля боя, уничтожив всех главнокомандующих колдунов. Леди Октавия не стала исключением. Семьей Джури были его мать и отец, других родственников он не знал. Первая была вовсе бедной сиротой, а что касалось отца – Джури никогда не спрашивал его о знатных предках, тогда он был слишком мал и не интересовался этим. А потом отец умер, и задавать вопросы стало некому. Когда у Джури открылся Дар, он логично предположил, что в роду по линии отца уже были волшебники, пускай именно его родителя волшебство не коснулось. Наверняка существовали и семейные обереги, передававшиеся от старших волшебников к младшим – быть может, не такие великолепные, как у героев прошлого, но все равно сильные. Однако узнать об этом уже не представлялось невозможным. Волшебник мог создать оберег и самостоятельно из любых подручных средств. Разумеется, такой артефакт был бы в сотни раз слабее родового, но минимальные функции выполнял бы. Именно оберегом для себя Джури и занялся, едва получив для этого необходимые знания, а его учитель, мастер Эйман, помог ему в непростом деле. Оберегом Джури стал браслет – три деревянные шлифованные пластинки, зафиксированные на тонком черном шнурке. Со стороны оберег выглядел очень просто – как сомнительное украшение, однако на деле все было куда интереснее. Деревянные косточки были выточены из остатков ствола тысячелетнего дуба, произраставшего на поле последнего боя в Двадцатилетней войне, а в обыкновенный шелковый шнурок были вплетены несколько русалочьих волос. Дерево для изготовления браслета Джури дал, разумеется, мастер Эйман. Дуб был настолько могучим и толстым, что в магическом пламени среди выжженного поля остался небольшой обугленный пень. Когда один из выживших в бою учеников мастера Эймана попробовал отколоть почерневшую древесину, та осыпалась прахом, но осталась небольшая сердцевина, нетронутая огнем. Бывший ученик подарил бесценную находку своему мастеру, а тот, в свою очередь, не пожалел ее для Джури – юного волшебника, лишенного родового оберега. Дерево пережило самые сильные в истории волшебства магические сполохи, оно пережило даже людей, которые их вызвали. Теперь оно было пропитано силой, и когда Джури обращался к Дару, он чувствовал, как браслет почти неощутимо греет его запястье. А для пущего эффекта мастер Эйман нанес на косточки руны – охранную, усиливающую и исцеляющую – по одной на каждую. Что касалось русалочьих волос, которые тоже дал Джури мастер, все было проще. Для чародеев русалки не представляли интереса, в них не было ни капли магии, в отличие от большинства других существ, населявших мир, вроде тех же единорогов или драконов. Однако их волосы отличались невероятной прочностью, разорвать даже единственный волосок было по силам далеко не всем. В браслет Джури было вплетено пять таких волос – шнурок невозможно было не то что порвать, даже разрезать. Джури с уверенностью мог сказать, что потеряет свой оберег разве что вместе с рукой. После он сам под руководством мастера создал соответствующие формулы, вложил их в оберег, и уже в следующую свою попытку обратиться к Дару почувствовал незримую помощь артефакта. Конечно, до настоящего многовекового оберега, пропитанного силой множества волшебников, браслету Джури было далеко. Однако это все равно было лучше, чем совсем ничего, и намного больше, чем безродный сирота ожидал получить. Становясь старше, изучая формулы и открывая новые знания, Джури поддерживал свой браслет, вплетая него новые магические нити, и не без некоторого удовольствия думал о том, что если передаст оберег своим потомкам, артефактом вполне можно будет гордиться, пускай изначально тот не представлял особой ценности. ~ О Сойке Джури не беспокоился – нельзя беспокоиться о том, кто тебе не нравится. Джури не находил себе места от того, что злился. Он уже твердо вознамерился сегодня же утром уйти, а вместо этого мерил шагами комнату и ждал загулявшего где-то местного целителя, по злой иронии судьбы назначенного ему учителем. Солнце поднялось и начало припекать, день был погожим, как почти все в этом удивительном краю, и Джури с досадой думал о том, что идти в соседний город по солнцепеку будет малоприятно. Он уже почти решился уйти, не попрощавшись, лишив себя удовольствия высказать Сойку в лицо все, что он думает, когда неожиданно скрипнула входная дверь. Каким-то образом Сойк умудрялся перемещаться почти бесшумно, у него была удивительно легкая походка, и даже скрипучее крыльцо не предупредило о его появлении. Джури резко обернулся в его сторону, и Сойк тоже замер на долю секунды, окинув его равнодушным взглядом. Если он и удивился, почему Джури застыл словно изваяние посреди кухни, то ничем этого не выдал. Неспешно, будто ничего не случилось, он прошел к очагу, заглянув в котелок, одиноко висевший над остывшим очагом, и потянулся за миской. – Есть разговор, – хмуро сообщил Джури, наконец решившийся подать голос. Не отвлекаясь от перекладывания рыбного рагу в миску, Сойк через плечо бросил на него ничего не выражавший взгляд, а после отвернулся, закрыл котелок и уже вместе с миской направился к столу, небрежно поставил ее и сам опустился на табурет. – Я поговорить хотел! – Джури невольно повысил голос, потому что это молчание в ответ просто бесило, как и Сойк, флегматичный и отстраненный. – Говори. Тебе что, кто-то запрещает? "Один, два, три…" – мысленно начал считать Джури, пытаясь успокоиться и не выдать своего внутреннего состояния, не сжать кулаки, например, и не зажмуриться. – Мне все надоело, и я ухожу, – как на духу выпалил он. На изуродованном лице Сойка отразилось веселое недоумение – это была его первая эмоция за утро и от силы пятая или шестая за все время, что Джури провел в его доме. При этом Сойк не прекращал работать ложкой, поглядывая на Джури, и тот заметил, что выглядит целитель откровенно плохо. В принципе, Сойк никогда не казался благообразным, но сейчас Джури заметил серые тени под глазами и в целом осунувшееся лицо. Похоже, Сойк не спал всю ночь, и в душе Джури шевельнулось слабое любопытство: где его носило? Однако неуместные мысли он сразу погнал прочь. – Ну? – спросил Сойк после затянувшейся паузы. – Что ну? – Тебе надоело, и ты уходишь. Почему ты до сих пор здесь? Ярость, всколыхнувшаяся внутри Джури, была осязаемой, она подступила к горлу, лишая способности дышать. Все едкие слова, все язвительные фразы и упреки, старательно заготовленные накануне, разом вылетели из головы. – Да как ты… Вы… Как вообще можно таким быть?! – теряя контроль, выпалил Джури, неосознанно делая шаг вперед и стискивая кулаки. – Надо, наверное, спросить, каким это таким, но мне неинтересно, – произнес Сойк с набитым ртом, ни к кому не обращаясь. – Вы… Вы согласились меня учить, вы сказали, что исполните волю мастера Эймана, и разрешили мне остаться, а теперь… Теперь вы… – Теперь я? – Вы ничего не делаете, ничему меня не учите… Вообще со мной не общаетесь! – О чем мне с тобой общаться? – Сойк ответил только на последнюю претензию Джури, отодвинув от себя опустевшую тарелку, и, не вставая, чуть откинулся назад. Руки он сложил на столе, как будто приготовившись слушать, и Джури впервые заметил, насколько изящными те были, словно у аристократа. "В отличие от всего остального", – подсказал внутренний голос. С расческой Сойк не дружил, за одеждой, в целом чистой, но изрядно потрепанной, особо не следил, а из-за безобразного шрама выглядел и вовсе отталкивающим, как какой-то бродяга. Ухоженные кисти рук с чистыми аккуратно подстриженными ногтями словно принадлежали кому-то другому. – Если мастер берет ученика, он должен с ним заниматься, – ответа на вопрос Сойка у Джури не было, своими короткими обрывочными репликами он ставил Джури в тупик, и тот напрочь позабыл свою пламенную речь, казавшуюся такой убедительной, пока он репетировал ее сам с собой накануне. – Я ничего тебе не должен, мальчик, и я сразу предупредил, что заниматься с тобой буду, когда найдется время. – То есть никогда, – запальчиво предположил Джури. – Ну почему же никогда, – невозмутимо пожал плечами Сойк. – Я планировал отыскать для тебя пару минут, но ты сам видишь, что мне некогда – людям иногда становится плохо даже по ночам, и целитель обязан быть рядом. – Все это время вы меня игнорировали, а я не нанимался вам просто так полы мыть! – спокойная равнодушная речь Сойка выводила Джури из себя. – Я за тобой внимательно наблюдал, – ответил на это Сойк, и, немного подавшись вперед, он, понизив голос, заговорщицки спросил: – Как ты думаешь, что я увидел? Джури сглотнул, растерявшись от такого поворота, и Сойк продолжил: – Я увидел бездельника, который целыми днями гуляет и любуется цветами, ничего больше не делая. – Но вы же мне не дали никакого задания! – возмутился Джури. – А учиться сам для себя ты не пробовал? Тренироваться, например, практиковать формулы, чтобы плести их быстрее и качественнее? Джури не знал, что на это ответить. Упрек был справедливым, Джури стало досадно: ведь у мастера Эймана он проводил немало времени, упражняясь самостоятельно. Учитель был один, а учеников у него – не меньше двух десятков одновременно, и разумеется, значительную часть времени те были предоставлены себе. Но здесь, в этом месте Джури просто не чувствовал себя учеником, если это можно было так назвать, вот и расслабился, предаваясь грустным мыслям. "Вы сами виноваты! Вы выбили меня из колеи!" – вот что хотел выкрикнуть в лицо Сойку Джури, но сдержался, понимая, до чего абсурдно прозвучат такие обвинения. – Что еще я увидел? – вкрадчиво протянул Сойк. – Да, в общем-то, больше ничего. Я увидел неплохого старательного подметалу, а еще понял, что целителя из тебя никогда не выйдет. – Это еще почему? – взбеленился Джури. – Вы не проверяли мои знания, мои способности, не просили показать, что я могу! Я… – Ты облизываешь палец после того, как порежешься. Поступок, достойный крестьянского мальчишки. Но не целителя. Джури не сразу понял, о чем идет речь, и лишь спустя секунду до него дошло, что Сойк все же заметил, как он порезался, работая с корнем карантула. – Я не мог наложить заживляющие чары, – отчеканил Джури таким тоном, будто перед ним сидел умалишенный. – У меня был порезан палец, а для создания формул магу нужны обе руки. Если рука поранена, наложение формул опасно, потому что неизвестно, к каким последствия это приведет. Боги всемогущие, да это же элементарные знания, это первое, чему учат! Руки – главный инструмент волшебника! – Главный инструмент волшебника – мозги, – отрезал Сойк, и Джури осекся, глядя на него во все глаза. – Я не говорю, будто ты должен был наложить заживляющую формулу. Но разве нет других способов? Ты вообще слышал о заговорах, например? Физически почувствовав, как у него расширяются глаза, Джури мерил Сойка потерянным взглядом. Тот сидел в расслабленной позе и снисходительно ждал ответа, из-за чего Джури вдруг почувствовал себя полным дураком, хотя умом понимал, что идиотом из них двоих был именно Сойк. – Заговоры? – переспросил Джури. – Заговоры – это для деревенских костоломов. Настоящие целители… – Настоящие целители умеют все, – невозмутимо перебил его Сойк. – Скажи мне, мальчик, если в следующий раз, когда ты поцарапаешь пальчик, рядом будет умирать в муках роженица или истекать кровью раненный в бою воин, ты просто останешься стоять и смотреть, ничего не делая, оправдывая себя тем, что "наложение формул опасно"? Сойк не передразнивал, его голос наоборот звучал ровно и невозмутимо, пускай Джури и казалось, что в интонациях слышится сдерживаемое ехидство. Минутой назад он был уверен, что прав во всем, но обрисованная Сойком картина стала перед глазами как наяву, и Джури уставился на свои ноги, не зная, что возразить. – Мастер Эйман не учил нас заговорам, – тихо произнес он. Понимание того, что Сойк в чем-то прав, было отвратительным. – Разумеется. Он и нас не учил, – на слове "нас" Сойк сделал ударение. – Потому что мастер учит так, как ему велит группка идиотов, по недоразумению скучившаяся вокруг правителя. И мастер не имеет права давать ученикам больше, чем велено чиновниками. Но о том и речь: в твою пустую голову не приходила идея научиться чему-то самостоятельно? В памяти Джури тут же возникла некогда прочитанная книга о Темной магии, но он погнал эту мысль прочь. Рассказывать о подобном не стоило никому, а контуженному в бою с темной стороной ветерану и подавно. – И вот мы вернулись к тому, с чего начали, – деланно вздохнул Сойк, посчитав, что Джури ответить нечего. – Ты обыкновенный бездельник, получивший необходимый минимум знаний у мастера Эймана, который хорошо о тебе отзывался, видимо, лишь потому, что к старости стал плох умом. Возможно, у тебя есть склонность к целительству, раз мастер о ней пишет, но нет ни мозгов, ни желания учиться. Ты, кажется, собирался уходить? На этих словах Сойк поднялся из-за стола и сделал широкий жест рукой, указывая на дверь. Джури готов был поклясться, что сейчас в его глазах нет ни капли привычной злости, только триумф и плохо скрываемое веселье. Что было и неудивительно – он ведь сразу захотел, чтобы Джури убрался туда, откуда пришел. – Чего ты ждешь? – спросил Сойк через несколько секунд, пока Джури топтался перед ним в нерешительности. – Я не… – начал он, но не договорил, не придумав, что ответить. Сотни противоречивых эмоций переполняли его, мешая сосредоточиться. Джури твердо знал, что теперь ненавидит Сойка еще больше – за эту прямоту и язвительность, но развернуться и уйти, как собирался, мешали его слова, так точно попавшие в цель. Джури вдруг понял, что со стороны все это время тоже выглядел не лучшим образом, и, быть может, этот самый деревенский костолом все же мог чему-то его научить, тем более за неимением другого мастера. Но разве можно было остаться теперь, после того как он сам сказал, что ему все надоело? – Ты уходишь или нет?! – рявкнул Сойк, мгновенно переменившись в лице. – Нет, – жалобно выдохнул Джури, от испуга забыв подумать. – Так не дури мне голову, тупица безмозглый! Занимайся своими делами, а вечером проверим твои знания, раз ты думаешь, что тебе есть чем похвастать. Сойк решительно прошел мимо него в комнату и захлопнул за собой дверь, и лишь после этого Джури выдохнул, запоздало заметив, что забыл дышать. Голова шла кругом, Джури сам себе объяснить не мог, что сейчас произошло, что это была за странная сцена. Однако не без некоторого удивления поймал себя на понимании, что рад никуда не идти. Может, из-за того, что ему очень понравились эти места и покидать их так внезапно было бы жаль. А может потому, что он смутно и вопреки здравому смыслу понадеялся, что Сойк все же сможет его чему-то научить. Если захочет, конечно. ~ Когда верхний край солнечного диска скрылся в водах Кораллового моря, дверь дома на утесе распахнулась, выпуская наружу Джури и Сойка. Сумерки сгущались медленно, будто нехотя, и все еще было жарко, пускай временами лица Джури касалось приятное дуновение морского бриза. Природа вокруг затихла, птицы и прочая живность собирались ко сну, а ночные обитатели еще не проснулись. Вокруг было удивительно спокойно и мирно. – Куда мы идем? – осторожно спросил Джури, когда увидел, что Сойк ведет его к обрыву. "Не убить же он меня вздумал?" – уныло подумал Джури. От такого предположения хотелось невесело рассмеяться, но Джури сдержался, разумно полагая, что Сойк не оценит его веселья. За весь день после утреннего содержательного разговора тот не проронил ни слова, если не считать сухого "собирайся" десятью минутами ранее. Как именно ему собираться, Джури плохо представлял, потому просто покорно поплелся следом. – Мы идем к одному заброшенному дому, – Джури был уверен, что Сойк по традиции недовольно отмолчится, однако ошибся – тот ответил сразу, пускай и не удостоил Джури взглядом. – А… – начал было Джури, желая узнать, зачем тогда они направляются к пропасти, но тут увидел то, чего не замечал раньше. Чуть не дойдя до крохотной площадки у самого обрыва над морем, Сойк вдруг свернул влево, как сперва показалось Джури, к глухой скале. И тот только теперь заметил узкую щель между камнями и тропу, уходящую вдаль. – К деревне есть короткий путь! – осенило Джури. – Разумеется, – сухо отозвался Сойк. Это многое объясняло. Еще в первый день Джури поразился, как целитель может навещать занемогших жителей деревни, если даже для того, чтобы спуститься вниз, к дому, нужен час времени. За две недели, проведенные в Волчьей норе, Джури ни разу не удосужился посмотреть, куда именно уходит Сойк, как и не видел, откуда тот возвращается. Ну а девчонка, рассказавшая Джури о том, что целитель живет на утесе, показывать нормальную дорогу не посчитала нужным. Узкая тропинка уже через пять минут вывела их к деревне. Подъем был крутой, две отвесные скалы едва ли не смыкались друг с другом высоко над головой, но зато дорожка, защищенная природой от ветра и непогоды, должна была оставаться относительно сухой и легкопроходимой в любое время года. – Зачем нам заброшенный дом? – задал свой следующий вопрос Джури, когда понял, что Сойк не планирует делиться планами. – Крестьяне поговаривают, что слышали там шум, – медленно, будто нехотя заговорил Сойк. – Как ты считаешь, кто может шуметь в заброшенном доме? – Как долго дом пустует? – сразу уточнил Джури, догадавшись, что Сойк не ради праздного интереса спрашивает – это тоже может быть проверкой. От того, как долго дом оставался без присмотра, зависело, какая нечисть могла поселиться внутри. Если недолго, год или около того, в доме мог шуметь озлобленный одиночеством домовик. Позже дух покидал дом, и тогда тот становился открытым для тварей похуже. – Все время, пока я здесь. То есть больше десяти лет. – Хм… – Джури на минуту призадумался, быстро перебирая в памяти, что он знал о духах. – Скорее всего, это серван или йета. Серван кажется наиболее вероятным. Если, конечно, в дом просто не забрела косуля или бродячая собака, которую слышали местные. Сойк промолчал, и Джури догадался, что можно засчитать себе небольшую победу. Скорее всего, если бы он был неправ, Сойк грубо сообщил бы ему об этом. На самом деле, в заброшенном доме могло поселиться бессчетное множество самой разнообразной гадости, и духи – наименьшая из них. Но перечислять всех можно было до рассвета, потому Джури назвал наиболее вероятные варианты. Серваны были вредными, но безопасными духами, поселявшимися исключительно в покинутых домах. С йетами дело обстояло чуть хуже – эти духи могли нападать на случайных путников, да и вообще редко когда вели себя миролюбиво. – А если я добавлю, что в деревне пропало две девушки? – негромко произнес Сойк, и Джури уставился на него во все глаза. – Какие девушки? – медленно произнес он. – Весьма юные, – Сойк говорил таким голосом, будто рассуждал о погоде. – Одной было двенадцать лет, она пропала месяц назад. Это была местная попрошайка, сирота, до нее никому не было дела, посчитали, что она просто сбежала. А вот вчера пропала дочь старосты. Пятнадцатилетняя местная красавица. "Людям иногда становится плохо даже по ночам", – сказал Сойк сегодня утром, и Джури догадался, что сейчас получил ответ на вопрос, где тот пропадал всю ночь. Можно представить, какой в деревне творился переполох. Вероятно, кому-то из близких пропавшей девочки стало плохо. Быть может, матери, а может, и самому старосте. – Вы… Вы думаете, девушки как-то связаны с домом? – Не уверен. – Если вы думали, что пропавшая девушка может быть в покинутом доме, почему вы не подсказали селянам ее искать там?.. – поразился Джури. – Они и без меня догадались. Но ничего не нашли. Джури призадумался. В первый миг он хотел возмутиться, потребовать ответа. Сойк – волшебник, единственный волшебник в округе, если не считать Джури, который пока имеет право обращаться к Дару только под руководством учителя. Почему же он не отправился в подозрительное и опасное место сразу, когда было больше шансов найти девочку живой? Но прежде чем заговорить, Джури приказал себе подумать. Если все же предположить, что в исчезновении девушки виноват заброшенный дом, кто мог учинить такое? Джури перебирал в уме известных ему тварей. После нескольких минут раздумий, ему пришел в голову лишь фурид – опасная сущность, которая как раз могла вырасти из озлобленного духа, больше десяти лет безмолвно воющего от одиночества в заточении. Чаще всего фуридами становились домовики, которые в силу каких-то причин оказались привязанными к дому и не смогли покинуть его – например, если хозяин-волшебник в свое время приковал домовика магическими обетами к месту, а потом или забыл отпустить, или сам умер раньше. Со временем подпитываемый ненавистью дух обретал тщедушное тельце, становился похожим на состарившегося младенца – склизкий, грязно-розовый, с клочками торчащих волос. Для поддержания жизни существу нужна была человеческая кровь и плоть, благо длинные острые зубы помогали в охоте. Фуриды предпочитали молодых девушек и девочек, и если такого фурида не уничтожали сразу, через год-другой он мог вырасти в серьезного соперника. "Даже если бы Сойк побежал за девушкой через четверть часа после ее исчезновения, он бы уже не успел помочь, – подумал Джури. – Фуриды трусливы, они убивают сразу. И той же матери пропавшей его помощь была нужнее". Понимать, что Сойк был прав, когда не бросился сломя голову на поиски пропавшей девочки, было неприятно. – Это фурид. Может быть, фурид, если девушки действительно пропали в доме, – сообщил Джури. – Мне приходит на ум еще несколько тварей, которые могут обитать в заброшенном месте и воровать девушек, но это слишком серьезные существа. Они не берутся из ниоткуда, а я так понимаю, в последнее время здесь никто не проводил темных ритуалов или обрядов. Значит, это что-то мелкое. Фурид в худшем случае. – Вот и я так думаю, – к удивлению Джури голос Сойка звучал почти удовлетворенно. – Проверим, как ты умеешь справляться с нечистью. Джури пожал плечами. Такое испытание его не страшило: что серваны и йета, что фуриды изгонялись парой верно наложенных формул. Это Джури умел. От изгоняющего требовались бдительность и немного ловкости, на недостаток которых Джури тоже не жаловался. Было еще достаточно рано, и несколько раз по пути через деревню им повстречались местные. В глазах людей читалось беспокойство – наверняка, весь день, как и предшествовавшая ночь, был потрачен на поиски пропавшей девушки. Однако все они почтительно кланялись Сойку и, что особенно поражало Джури, тепло и искренне улыбались, а одна молодая женщина настойчиво зазывала "господина целителя и его прекрасного ученика" зайти на огонек. Предложение Сойк вежливо отклонил, всем остальным тоже кивал сдержанно и немного высокомерно, как казалось Джури, но это ничуть не умаляло какого-то детского восторга в глазах прохожих. "Похоже, он им действительно нравится", – не без изумления сделал вывод Джури. Целителей везде уважали и ценили, но жители Волчьей норы едва ли не восторгались Сойком – обожание отражалось на их открытых лицах. Джури решил, что глаза ему врут. Не мог этот хмурый, недовольный, да к тому же безобразный тип вызывать симпатию. Еще и у целой деревни. За полчаса они пересекли Волчью нору и вышли с обратной ее стороны. Море осталось далеко за спиной, сюда не доносились даже отголоски шума волн. Джури сразу увидел дом: большой, двухэтажный, с покатой крышей, он стоял чуть вдалеке от деревенской окраины и выглядел запущенным и каким-то чужеродным в этом уютном уголке. Некогда побеленные стены посерели и облупились, местами каменная кладка обвалилась. Окна слепыми глазами смотрели в сторону поля, по которому шли Сойк и Джури. – Изгонять духов лучше в светлое время суток, – заметил Джури. Он не мог сказать, что испытывал страх, однако быстро сгущающиеся сумерки вызывали тревогу. – Никто не должен знать, что мы здесь были, – равнодушно бросил Сойк. – Почему? – Потому что я целитель, а не мастер на все руки. Один раз прогонишь сервана – потом всю жизнь будешь бегать за каждым поганым маниту или дэвом. Хотят, чтобы изгнали духа, пусть вызывают из города заклинателя. Джури пожал плечами. Логика Сойка ему была ясна, вот только стало любопытно: если бы не надо было устроить испытание ученику, пошел бы Сойк проверить заброшенный дом, пока не пропала очередная девушка? Или равнодушно плюнул бы на потенциальную опасность, угрожавшую обожавшим его крестьянам? Вблизи дом выглядел еще более удручающе, чем снаружи: стены поросли мхом, на частично обвалившихся карнизах от ветра колыхались проросшие сорняки, вокруг была трава по пояс, однако Джури заметил, что недавно здесь кто-то ходил. Грубые стебли чертополоха и молочая у разбитого крыльца были сломаны и примяты – не иначе, это были следы селян, искавших здесь пропавшую девушку. Джури прислушался. Вокруг было удивительно тихо, казалось, что даже насекомые и мелкие грызуны не желали приближаться к полуразрушенным стенам. Из дома не доносилось ни звука, и даже хлипкая, такая же, как и все строение, обветшалая дверь, болтавшаяся на одной петле и покачивавшаяся от ветра, не издавала ни скрипа. Джури поежился. Никаких пугающих признаков присутствия потусторонних сил он пока не ощущал, но интуиция нашептывала ему, что от этого дома следовало держаться подальше. Небо стремительно чернело, последнее зарево заката таяло, поглощаемое темнотой. – Гнусное место, – заметил Джури, оглядываясь по сторонам. – Не мешало бы снести этот дом. – Расскажи об этом местным жителям, – усмехнулся Сойк и сразу спросил: – Готов? Джури кивнул и автоматическим движением поправил на руке браслет-оберег, пока Сойк решительно преодолел отделявшие его от зловещего дома ярды, толкнул дверь и шагнул в густую темень покинутого дома.