Эксперимент

      Рани мало того, что позволила себя уговорить сходить куда-нибудь вечером, она даже не стала спрашивать, куда. Поэтому сюрприз должен был получиться, но ни вывеска известного в городе стриптиз-клуба, ни само представление, похоже, не производили на нее впечатления. Приходилось развлекать ее разговором, на который, впрочем, он и надеялся уже давно, только никак не подворачивался подходящий момент. Они сели за столик в самом дальнем углу от сцены, но благодаря разумной планировке клуба все шоу было как на ладони.       – Говорят, что один из наших кораблей уже встречался с существами, которые намного более развиты, чем мы. Вы слышали? – Вейж почти кричал, чтобы перекрыть грохот электронной музыки.       – Нет, я не слежу за новостями, тем более за слухами в стиле "говорят", – отозвалась Рани, неторопливо потягивая разноцветный коктейль с непременным зонтиком. Коктейль был для нее заботливо выбран ее незаменимым и бесценным помощником, и это был один из самых коварных напитков в баре – очень крепкий, но из-за сладкого вкуса пившийся так же легко, как чай. Вейж на него надеялся и вначале, когда она только сделала первый глоток и ничего не заподозрила, думал, что надежды оправдаются, но коктейль убывал, а никаких признаков опьянения не появлялось.       Казалось, ее взгляд был прикован к сцене, где выступали стриптизеры, но в отличие от остальных женщин, в ее глазах было разве что ленивое любопытство, но никак не восхищение и, тем более, не возбуждение. Такая холодность давала гарантию, что разговору она уделит больше внимания, чем шоу, но демонстрировала, что по крайней мере одной слабости у нее нет. Собственно, он до сих пор не нашел у нее ни одной пресловутой слабости, кроме страсти к науке.       – Но как вы думаете, это вероятно? Что такие, как мы, существа из плоти и крови, можем когда-нибудь эволюционировать до чистой энергии? – Не то чтобы его сильно волновал этот вопрос, но в качестве подводки он не хуже любого другого.       – Эволюция – такая непредсказуемая вещь, никогда не знаешь, куда она повернет, если будет предоставлена сама себе, и будет ли это в итоге на пользу виду. Но человечество уже давно достигло такого уровня развития, когда хаотичная биологическая эволюция перестает иметь решающее значение, как это было раньше, и в дело вступает контролируемое продвижение туда, куда вам надо. Когда вам холодно, вы же не отращиваете шерсть, а одеваетесь в одежду, когда жарко – создаете себе комфортный микроклимат с помощью техники, научились использовать в пищу и выращивать такое разнообразие животных, растений и их синтетических аналогов, что невозможно представить, что кому-то будет грозить голод не по социально-экономическим причинам, а именно потому, что еды нет. Даже если случится глобальная катастрофа, есть много шансов, что большинство людей успеют эвакуироваться на околопланетные станции и ближайшие терраформированные планеты. По большому счету, человечеству уже незачем эволюционировать, оно может поменять окружающую среду под себя.       – Но человеческий организм еще несовершенен. У нас есть болезни, а некоторые считают, что даже наш мозг используется еще не на все сто процентов, – заметил Вейж.       – Вздор! Я надеялась, что уж хотя бы мой помощник не будет повторять эту сказку, которая должна тешить самолюбие тупого обывателя! – возмутилась Рани, гневно ткнув в бокал зонтиком. – Природа не терпит ничего, что бы не работало на все сто процентов, особенно такое энергозатратное, как мозг. И если бы вы его использовали не только на рассуждения об абстрактной эволюции, но и на дело, у вас давно бы уже не было и болезней, передающихся по наследству, это все легко решается на генном уровне.       – Эксперименты над человеческим геномом запрещены законом, – напомнил Вейж. – Евгенические войны...       – Да-да-да, я уже помню, – поморщилась Рани. – Как будто в этом были виноваты гены!       – А что же еще?       – У вас еще не решили вопрос, что первично – наследственность или воспитание? – насмешливо спросила Рани. – Ведь как раз опыты с генами могли бы дать ответ. Но вам остается только ожидать подходящих условий, совпадений, чтобы можно было хоть что-то выяснить: близнецов, разлученных в детстве; да еще и вмешательство в личную жизнь ради науки и знания может кому-то показаться "не-э-тич-ным", – она будто выплюнула это слово.       – Вы так произносите это "неэтично", как будто в принципе отрицаете это понятие.       – Когда дело касается науки, не может быть ничего неэтичного.       – Кстати об опытах с генами...       – Подождите, я хочу это посмотреть! – внезапно внимание Рани целиком переключилось на сцену, где молодых людей с однообразными номерами сменила девушка на шесте. – Она не использует антигравитацию?       Вейж тоже кинул взгляд, но не увидел ничего нового и интересного для себя.       – Нет, конечно. Это было бы слишком дорого.       – Вы все меряете в деньгах. Я не только вас имею в виду, а вообще человечество. Но так даже лучше. Какое мастерство, какое владение своим телом!       Вейж едва заметно дернул щекой.       – Ей повезло родиться здоровой.       – Вы завидуете?       Бесцеремонность Рани больше всего напоминала то, как в открытую рану лезут с холодным стальным скальпелем. Никаких лазеров, никакого современного оборудования – скальпель, или даже нож, и неизвестно, с какими целями – исцелить, удалив больное, или усугубить страдания.       – Если бы не запрет на генную инженерию, то наверняка мой недуг можно было бы ликвидировать еще в детстве и без каких-либо последствий как для меня, так и для общества, – в его голосе прорывалась злость. – Если за все прошедшее с евгенических войн время наши, человеческие, врачи или ученые не растеряли все знания!       – Вполне могли, триста лет в таком случае – очень долго, – легко согласилась Рани, вновь почти теряя интерес к происходящему на сцене. – Но можно было бы и законным, хирургическим путем что-то исправить. Кажется, уж это-то сейчас у вас умеют?       – Нет, моя хромота – это только один из начальных симптомов, – лаконично ответил Вейж. – Потом я смогу ходить только с костылями, потом окончательно откажут ноги, потом руки, остальные мышцы, возможно, вплоть до того, что я даже моргнуть не смогу. Но возможно, я раньше умру от удушья. И все это можно предотвратить небольшим вмешательством на генетическом уровне! Рани! – ему пришлось окликнуть женщину, которая сделала вид, что отвлеклась на выступление – наверняка для того, чтобы не слушать и не слышать его. Но с ним это не пройдет.       – Что?       – Вы же можете, – это было скорее утверждение, а не вопрос.       – Что?       – Не притворяйтесь. Вы же можете провести генетическую коррекцию!       – Вы сами сказали, что это надо было делать в детстве.       – Возможно, это было необходимо для человеческой медицины. А у вас другие возможности, я же вижу, как ваш помощник.       – Может быть. Но я не вижу никакого интереса для себя.       – Вы только недавно обвиняли человечество, что оно все меряет в деньгах.       – Я имела в виду не только отсутствие оплаты, но и отсутствие интересной научной задачи.       – Хорошо, а если так – у вас будет здоровый помощник, причем целиком и полностью благодарный и преданный вам? – он взял ее руку. Он уже замечал, что у нее очень холодные руки, такие же холодные, как ее темперамент, когда дело касается каких-либо отношений, кроме деловых.       Рани задумалась, не отнимая руки.       – Я вас не тороплю, – торопливо сказал он. – Вы можете подумать. А как надумаете, составите список необходимого, я все достану. Как обычно.       Рани, похоже, даже не услышала его фразы, так что, поколебавшись, он продолжил:       – Я смотрю на вас, и мне кажется, что у вас перед глазами сейчас разворачивается вся моя цепочка ДНК. И танцует прекрасный танец под вашим строгим присмотром.       Она вышла из задумчивости, рассмеялась – натянуто? Или смущенно? Но точно искренне:       – Это так поэтично, что просто чушь!       – Вся поэзия – чушь, как вы изволите выражаться, но не вся чушь – поэзия. По мне, пусть уж лучше будет чушь поэтическая, чем просто чушь, я бы даже за это выпил, если вы не против! – он поднял свой бокал.