Книга тайн

1563 г. от заселения Мунгарда, Веломовия, Белоземье Герда, дочка лесника, восьми лет от роду, сидела по пороге маленькой хижины на отшибе. Ясным утром солнце ещё ласкало теплом, а не жарило огнём, делая тело тяжёлым и мокрым. Она разбирала на пряди густые длинные чуть не до колен волосы цвета льна и заплетала их в косы. Хотелось быть невесомой пушинкой и лететь вслед Западному ветру на край света. Герда закрывала глаза и представляла, что поёт для него чище соловьёв, звонче весенней капели. Так красиво, что захватывало дух. И ветер кружил её, влюблённый в эти песни. Треснул сук, пробудив от грёз, грудь сдавил сухой кашель. Герда подставила кулак ко рту, пытаясь сдержаться. Посеревшие доски старого, но ещё крепкого порога, скрипели от её мелкой дрожи. На узенькой тропке показалась статная темноволосая женщина. Тётка Милана Заградская, мамина сводная сестра. Герда её побаивалась, а уж её сыночка, задиристого Вальдемара, и вовсе терпеть не могла. Она юркнула под крыльцо, пока не заметили, и выглянула в щель между досками. Милана шла степенно. Синее платье стелилось по земле волнами и трепетало на ветру, чёрная коса за спиной была в руку толщиной. Первая красавица Белоземья, недаром сам губернатор Заградский её замуж позвал. Тётка взошла на порог и постучала в дверь. Послышались шаги. – Зачем пожаловала, сестрица? – строго спросила выглянувшая на улицу мама. Они не дружили: мама всегда переживала, когда тётка приходила. – У меня к твоему мужу дело. Срочное. Он ещё не ушёл? Люди шептались, что черноглазая Милана – ведьма. Мужа приворожила, со свету сживала всех, кто ей неугоден становился. – Какое у почтенной жены губернатора может быть дело к моему мужу-леснику? – упорствовала мама. Хотя она никогда не повышала голос и не выходила из себя, а соседи называли её самой кроткой женщиной во всём Мунгарде, ничего она не боялась, особенно когда речь шла о Герде или об отце. – Соболью шубку исправить хочу. Ну же, не заставляй меня ждать! – прикрикнула на неё Милана так, что содрогнулись даже стены из цельных брёвен. Снова скрипнула дверь, послышался басовитый отцовский голос: – Зофья, милая, ступай в дом, котелок на печи кипит. Отец чмокнул маму в висок. Когда дверь за ней затворилась, он спустился с порога и встал перед тёткой. – Чего тебе надо, свояченица? – А ты не знаешь? Что ты со мной сотворил, Гед-колдун, что я о своей сделке забыла? Предвестник уже здесь и требует платы. Но я одна расплачиваться не стану. Со мной на Тихий берег пойдёшь! Ты виноват, виноват не меньше, чем я! Из-за тебя они здесь рыщут! Отца тоже часто обзывали колдуном, а уж сколько раз его хватали Лучезарные по несправедливым наветам! Проверяли так, что домой он приходил бледный, как полотно, и долго не мог унять идущую из носа кровь. Но никакого колдовства в нём не находили. – Я с ними сделок не заключал и отвечать не обязан. В своих бедах виновата ты сама. Нечего было нечистым колдовством счастья добиваться. – Тогда я открою всем твою грязную тайну. Позови своих покровителей, пускай прогонят Мрак и спасут нас обоих. – Им это не под силу, – покачал головой отец. – Тогда отдай Предвестнику свою девку. Уж она-то удовлетворит его достаточно, чтобы он забыл о нас навсегда. – Бездонную прорву нельзя удовлетворить. Ступай прочь, Милка-ведьма, свои проблемы я решу сам. – Не хочешь девку отдавать, так найди кого-то другого. Я всё равно покажу Предвестнику твой дом. Не пойду одна на Тихий берег, не надейся! Отец сложил руки на груди и отвернулся, показывая, что разговор окончен. Милана развернулась так, что взметнулись юбки. На широкой улице её ждала запряжённая двумя рысаками коляска. Как только тётка скрылась из виду, отец заглянул под крыльцо. – А ну ка, вылезай! Сколько раз говорил, чтобы не подслушивала разговоры взрослых! Герда сжалась. Отец никогда её не бил, не ругал даже, но всё равно было очень страшно. Она мало что поняла, кроме угрозы в голосе тётки Миланы и смутной тревоги отца. Он, и вправду, колдун? Какие у него грязные тайны? – Вылезай и не плачь. Всё хорошо будет. Герда выбралась из-под крыльца и заглянула в его глубокие серые глаза, пытаясь разгадать. Отец подхватил её на руки и прижал к себе: – Не болтай о том, что здесь было. Не отдам тебя никому. Один раз твари уже отняли дорогого мне человека, но больше я им не позволю. – Гед! – на пороге показалась мама. – Что происходит? Отец поставил Герду на землю и ответил неестественно спокойно: – Одень её для леса, со мной пойдёт. Пособирает там черники на пироги, пока я порядок проверю. – А вдруг она заблудится, или нападёт кто? Я не переживу, если с моей кровиночкой что случится. Слышал, что бабка-повитуха сказала? Не будет у нас больше детей, только она одна. – В лесу она будет в большей безопасности, чем здесь, – отец говорил мягко, но по обыкновению оставался непреклонен. – Лихо давно в городе гнездо свило. А лес её защитит. – Лучше бы ты её в школу при храме отправил. Научилась бы правильным молитвам, тогда и лихо отвадила бы. – Глупости, – цыкнул отец. – Единый этот только данью облагать может да детей воровать, а против лиха лишь на себя надеяться нужно. Провожу Герду и позову подмогу. – Ты же сам как колдун говоришь! Мало того, что на тебя постоянно клевещут, так ещё и дочку ведьмой величать станут. Заберут её Голубые Капюшоны, как пить дать, заберут! – Поэтому она и отсидится в лесу, пока они не уйдут. – Отец зарычал и ударил кулаком по перилам: – Хватит разговоров! Живее собирайтесь, времени нет. Он никогда не пользовался властью главы семейства, но сейчас его тону и огню в глазах не мог противиться никто. Мать, бледная и охающая, увела Герду в дом, одела потеплее, вручила плетёное лукошко и завёрнутую в тряпицу лепёшку с маслом и луком. У мамы так тряслись руки, а в глазах стояли слёзы, что Герда не выдержала и обняла её за талию. – В лесу не страшно. Я черники целое лукошко наберу! Мы и пирогов напечём, и варенье сварим, и ещё на компот останется. – Конечно, милая, – мама прижала её к себе. – Конечно, – эхом повторил отец и потянул дочь за локоть. – Верьте мне, я всё решу. Во дворе уже ждал осёдланный конь. Взяв его за поводья, они вышли за околицу. Мимо прошествовала кавалькада Лучезарных, съехавших с широкого тракта, что огибал лес по опушке. Отец затолкал Герду себе за спину. Голубые Капюшоны пробежались по нему изучающими взглядами, но задерживаться не стали и поскакали в город. Отец облегчённо выдохнул и подтолкнул Герду к очерченной телегами колее, которая вела вглубь леса. – Помнишь, чему я тебя учил? Держись по солнцу и по тому, с какой стороны растёт мох на деревьях. Метки почаще оставляй. В трясину не лезь. За зверьём не гоняйся. И ни в коем случае не теряй тропинку из вида, – наставлял он, склонившись низко над дочкой. – Людям на глаза не показывайся, особенно чужим. Помнишь, что с Марыськой Красной Косынкой случилось? – Её проглотил варг, – сказки Герда никогда мимо ушей не пропускала. – А почему он это сделал? – Потому что она не послушала взрослых и заговорила с ним. – Правильно. А ты будь умнее. И ни с кем, слышишь, ни с кем не разговаривай. – Даже с Сумеречником, который разрубил варга пополам и спас Марыську? – Сумеречников не существует, – отец рявкнул так, что Герда вздрогнула. – Я заберу тебя, когда придёт время. Верь мне. – Да, отец, – она поцеловала его в щёку на прощание. Он вскочил на коня и помчался по главной дороге в чащу. Прочь с плеч, тревоги и печали! Герда вприпрыжку побежала по узкой лесной тропинке. Если отец сказал, что всё будет хорошо, значит, волноваться не о чем! Жаль, петь не получалось. *** Гед быстро домчался до знакомого с детства короля-дуба. Древнее ветвистое дерево с необъятным стволом. До войны в Дикой Пуще ещё попадались случайные соглядатаи, но сейчас неодарённые сюда не заглядывали. И хорошо. Не стоило им лезть в колдовские тайны, иначе было бы как с Милкой. Поэтому Гед и стал лесником: чтобы защищать людей от леса или лес от людей. Уже не важно. Он постучал в закрытое дупло размером с телегу, встал на колени и сложил ладони лодочкой, как учила мать. Та, чьё имя сейчас было под запретом. – О, всеблагая Ягиня, Хозяйка лесов, кормилица, молочная матушка, прошу тебя о помощи. Девять лет мы жили спокойно, но Мрак снова явился по наши души. Давай, как встарь, сразимся с ним плечом к плечу. – Слабею я, мой милый мальчик, – зашелестела листва. – Сколько ни пои меня жертвенной кровью, не вернётся сила. Нужна мне наследница, молодая и полная жизни. Уступи своё дитя, я передам ей свой дух, знания и могущество. Она станет мной, и вместе мы выстоим. – Нет. Что ты, что Мрак просите об одном, но я не подчинюсь. Когда Герда повзрослеет, то выберет сама. Мне нужна лишь защита на время. Защита, за которую я плачу уходом за твоими владениями. Из-за дуба показалась укутанная в зелёную листву фигура. Голову её венчали оленьи рога, волосы цвета чернозёма тянулись до самой травы и сплетались с ней. Сверкали хрустальные глаза-озёра, тонкие губы дрожали, но голос исходил не из них, а изнутри леса. – Я могла бы забрать к себе в Ирий всю твою семью. Вы бы жили в счастье и благоденствии. Тонкие ветви-руки обняли его и ласково погладили щёку. – Сколько? Год-два, пока единоверцы не вырубят тут всё под корень? Нет, если ты не хочешь, то я выйду на бой один, пускай даже это будет стоить мне души. Гед вырвался и зашагал прочь. Ягиня-кормилица выла волчьими голосами и истекала смолистыми слезами, но он не оборачивался. Он будет биться за всех, даже за неё своими слабыми силами. На опушке Гед ощутил: Мрак уже пировал в городе. С испуганным мяуканьем мчались прочь коты, ползли в лес ужи, скулили от ужаса собаки. Небо заволакивало свинцовыми тучами, и воздух полнился запахом тлена. Кто-то умрёт сегодня, а может, уже умер. Надо стереть со своей двери крест, что ведьма Милка нарисовала бычьей кровью. Ноги подкосились. Гед упал на колени, глядя в черноту бури. Ладонь нашла за пазухой серебряный медальон. Последний подарок любимой матери или ненавистного отца – это уже не важно. – О, брат мой, Ветер, – взмолился Гед тихо, чтобы никто не услышал его староверческих слов. – Заступник страждущих, не оставь нас в беде. Вечерний Всадник, молю, мы не продержимся до рассвета. Вспомни, чем нам пришлось пожертвовать ради твоего возрождения. Помоги же, заклинаю, мы так хотим жить! Но бессердечный ветер оставался нём, а город уже полнился переполохом и гамом. Да таким, что ясно было, дело вовсе не в проверке Лучезарных. Предвестника принесли на хвосте лицемерные твари в голубом. *** Солнце припекало по-летнему жарко. Отец и раньше частенько брал Герду в лес, обучал ходить по нему, рассказывал про растения и животных, что делать можно, а что нельзя. Так что чувствовала она себя уверенно. Лес её не обижал, наоборот, ласкал прикосновениями ветра, веселил птичьим пением, играл шорохами и скрипами. Остался позади Сокольничий тракт, по которому только и отваживались ходить селяне. Оленья тропа вела дальше, за бобровую плотину на узкой лесной речке Домне. Вскоре отыскалась большая поляна, покрытая сине-зелёным ковром черничника. Собирать пришлось долго, пока не затекла поясница и заслезились глаза. Герда присела на пенёк, поставила наполовину полную корзинку на землю и достала из-за пазухи книгу. Книги в Волынцах были редкостью. На рыночной площади ютилась захудалая книжная лавка. После Войны за веру туда свезли часть библиотеки из разрушенного замка колдунов. Ими торговал добродушный дядька Михась, хотя основной доход получал за составление прошений и грамот. Ещё несколько десятков книг хранилось в храме. По ним обучались дети со всей округи. Герда в школу не ходила, потому что отец не желал, чтобы «её голову забивали единоверческой дурью». Когда ей исполнилось четыре, отец принёс домой книгу со сказками и восковую дощечку с железным стилом. Он сам обучил дочку грамоте и счёту. Но Герда всё равно немного завидовала другим детям: в их распоряжении была вся храмовая библиотека. Хотя отец говорил, что в единоверческих книгах нет ничего интересного, Герду снедало любопытство. Она бегала послушать единоверческих учителей, благо с уроков они никого не прогоняли. Отец оказался прав: ничего занимательного там не рассказывали. Те же нудные речи о благочестии можно было услышать на еженедельных проповедях, ради которых даже ярмарочный шум приостанавливали на несколько часов. Герда переключила внимание на книжную лавку: бродила вокруг несколько дней, пока хозяин не пригласил войти и выбрать любую книгу в подарок. Дядька Михась давно хотел отплатить отцу Герды за то, что тот спас его от стаи голодных волков, и поэтому был рад услужить ей. Она не смогла выбрать одну из нескольких приглянувшихся книг, и тогда добросердечный книжник предложил обменять её на новую после того, как Герда её прочтёт. Так из простого лавочника он превратился в библиотекаря, ссужавшего свои книги читателю на время. Дядька Михась так увлёкся этой игрой, что каждый раз с радостью привечал Герду и даже иногда выписывал для неё новые книги из типографий, которые открывались во многих крупных городах Веломовии. Каждую новую книгу Герда брала в руки с восторгом первооткрывателя. Правда, именно эту ни отец, ни даже дядя Михась давать ей не хотели. Говорили, для взрослых она. Но Герда умыкнула её без спроса. Теперь подвернулся удобный случай почитать. Она пролистала несколько страниц и нашла место, на котором остановилась в прошлый раз: «Ужиный король – один из самых опасных обитателей заболоченных лесов Белоземья. Повелитель ползучих гадов живёт в палатах под землёй, доверху набитых золотом и самоцветами. Он хранитель кладов, ни один из которых не пойдёт людям в руки, пока не будет сделано подношение детям короля – ужалкам. В северных селениях о таинственном обитателе болот бытует множество легенд. Встреча с Ужиным королём редко приносит удачу. Красивых девушек, купающихся нагими в лесных водоёмах, он делает своими невестами и уносит под землю, где те чахнут без солнечного света. А если избранница Ужа воспылает ответным чувством, счастье не продлится долго. Следом придут её братья, изрубят похитителя на куски и выбросят в водоём, в котором безутешная вдова утопится от горя. Мужчинам встреча с Ужом счастья приносит больше, но нужно быть осторожным, чтобы оно не обернулось горем. Жители приграничья рассказывают про то зловещую историю: «Удачлив и ловок был охотник Сымон. Дичь сама бежала навстречу, а хищник всегда стороной обходил. Но была у Сымона тайна. Однажды в середине вересовика он пошёл на охоту. Звери и птицы, как назло, попрятались. Пригорюнился Сымон, сел на пенёк. Вдруг видит, старик, косматый и сгорбленный, выходит из чащи, узловатая палка в морщинистой руке. Говорит: «Знаю о твоём горе, Сымон-охотник. Ступай на Лысую гору. Змеи там кишмя кишеть будут, да ты не бойся. Пропустят они тебя на самую вершину. Как увидишь неподвижного ужа, поклонись ему в землю. Платок постели. На платок крынку с молоком поставь. Оживёт уж, напьётся молока и скинет свою корону. А ты не зевай. Как слезет уж с платка, корону в него заворачивай и за пазуху сунь. Спустишься с горы, и помощник к тебе явится. С ним дичь сама в руки пойдёт». Сымон сделал, как было велено. У подножья горы встретил его огромный чёрный пёс и следовал за Сымоном всюду, как только тот на охоту выходил. Дичь сама к нему из леса выбегала. Всё было хорошо, пока Сымон жениться не надумал. Пришёл невесту сватать, а тут откуда ни возьмись змея выползла. Да как зашипит на невесту. Девушка взмолилась: «Убей гадину, убей сейчас же!» Сымон ударил змею концом охотничьего лука, и та тут же издохла. Из леса донеслось глухое рычание. Послышался в нём возмущённый голос давешнего старика: «Зачем детёныша моего погубил?! Я же тебе столько помогал! Не прощу этого, не прощу!» Не по себе стало Сымону. Вернулся он домой, развернул платок – а там только два сухих осиновых листочка остались. Отправился Сымон на охоту, вышел на опушку. Глянул, бежит к нему верный чёрный пёс. Обрадовался Сымон, да не тут-то было. Зарычал на него пёс, словно не признал. Глаза красным колдовским пламенем полыхнули. Кинулся пёс на Сымона, когтями острыми да клыками длинными живот разодрал, потроха все выел, мёртвое тело на дороге кинул, а сам к хозяину своему – Ужиному королю – вернулся»». Герда передёрнула плечами. Жуткая история. Поэтому взрослые и не разрешали читать эту книгу. Боялись, что Герда ночью плохо спать будет. На самом деле плохо спали они, когда она эти сказки пересказывала. Тени от деревьев удлинялись. День шёл на убыль. Герда спрятала книгу, присела на корточки и потянулась к ягодам, как в глубине леса что-то ярко полыхнуло. Болотные огоньки так далеко от Ужиных топей? Вряд ли. Да и не зажигаются они днём. А вдруг пожар? Герда подхватила корзинку и побежала к огоньку. Посреди поляны в потоке лучей, пробивавшихся сквозь отверстие в густых кронах, сидел огненно-рыжий кот. Морда его была белой, словно на неё налепили маску, ярко-синие глаза внимательно следили за девочкой. Такой красивый, он завораживал. Нестерпимо хотелось погладить огненную шерсть. Герда подкралась к нему на цыпочках и протянула руку. Плут махнул хвостом и помчался прочь. Она бросилась вдогонку. Бежал кот очень быстро, но то и дело останавливался, словно проверяя, не отстала ли она. Гонка разжигала азарт. Герда ни за что не собиралась упускать плутишку. Неожиданно кот замер и повёл драным ухом. Она подкралась к нему вплотную и уже протянула ладонь, как кот снова понёсся в чащу. «Не уйдёшь!» Герда зацепилась ногой за торчавший из земли корень и упала, выронив корзинку. Черника высыпалась. Герда поднялась, потирая ушибленную ногу. – Ну вот, сбежал! Она посмотрела на корень, об который споткнулась. Рядом на земле неподвижно лежала змея с жёлтыми ушами. Ужик! Герда подобрала ветку и осторожно ткнула чешуйчатое тело. Змейка не двигалась. Герда прижала пальцы ко рту. Ужика растоптала! Детёныша Ужиного короля. Сейчас явится он сам и утащит её под землю. Хорошо хоть братьев у неё нет, и никто не станет рубить его на части. А что, если он пришлёт страшного пса?! Герда бросилась собирать чернику в корзинку, желая убраться от мёртвой змеи подальше. Послышалось раскатистое рычание. Сверкнули кроваво-красные глаза лохматого чёрного пса. Ростом он был едва ли ниже Герды. Пёс щерил наполненную острыми зубами пасть, с которой на землю капала слюна. Она сглотнула и попятилась. Пёс с громким лаем оттеснил Герду к поваленному бревну и затаился в кустах. Между мохнатых макушек сосен виднелся лишь крошечный лоскут неба. Герда всмотрелась в него и представила, как поёт, призывая на помощь хоть кого-нибудь, пускай даже слышит её только ветер. *** Лучезарные покинули Ужград на следующий день. Выждав ещё один и отблагодарив гостеприимного смотрителя голубиной станции, Николас с Эглаборгом перешли границу и направились в Дикую пущу. Раньше она была частью первобытного леса, покрывавшего большую часть северного Мунгарда. Но люди наступали, а лес погибал от пожаров и вырубки. Теперь от него остался лишь этот сосновый бор, который можно было пройти насквозь за день, если знать дорогу. Но приезжие, да и местные, побаивались той силы, что скрывалась в тенистых чащах. За это его и прозвали Дикой пущей. День шёл на убыль. В воздухе стоял терпкий запах лесных трав. Едва заметная тропа извивалась вдоль тёмных оврагов и уходящих ввысь вековых сосен. Из низин вытаскивал щупальца вечерний туман. – Вот бы, и вправду, отыскать наследника Белого Палача. Если кто и достоин, то только вы, – развлекал разговорами Эглаборг. – Обменяли бы его на помилование или спасли кого из наших. Да мало ли что ещё можно было бы выручить! – Если наследник лорда Веломри ещё жив, то вряд ли боги доверили бы его мне. Не думаю, что они настолько жестокосердны, – задумчиво изрёк Николас. – К вам или к нему? – подначил целитель, наблюдая, как ненасытный туман поглощает всё на своём пути. Николас не стал отвечать и натянул поводья. Странно петляла эта дорога. Чутьё подсказывало, что они двигались не в том направлении. Он вынул карту из-за пазухи и сверился с ней. До большой Оленьей тропы должно быть всего две мили, она проходит восточнее Ужиных топей и упирается в Сокольничий тракт. А этих мелких ответвлений тут нет. Ладно, надо забыть о карте и положиться на дар. Николас вскинул голову: целителя уже и след простыл. Вокруг был только мокрый, непроницаемо белый туман. – Эглаборг! Ответило лишь тихое эхо. Николас изо всех сил сосредотачивался на аурах, но без толку. Целитель как сквозь землю провалился. Туман стал настолько густым, что даже собственные руки различить не удавалось. Навалилась тишина: ни пения птиц, ни шорохов, будто всё завязло в липкой паутине. Чутьё вырисовывало перед глазами тени – огромные, клыкастые, когтистые и опасные. Словно демоны окружали, так много, что не вздохнуть. Повелевал ими чёрный спрут из детского кошмара, перебирал щупальцами, сверкал кровавыми глазами, желал добраться до сердца и вырвать из груди. Ладонь легла на эфес, напряглись мышцы на руке, ноги непроизвольно впились в конские бока. Сейчас будет битва, неистовая и беспощадная, та, о которой Николас мечтал так долго, и та, в которой ему не выстоять. Сила не на его стороне, а к хитростям у него склонности нет. Нужно возвратиться в безопасное родительское лоно, спрятать голову под подушку. Отец защитит, он сильный и вечный, а Николас… Тишину разрезал тонкий девичий голос: мягкий, мелодичный, завораживающий. Звоном колокольчиков лилась песня, слова на непонятном языке вкручивались в уши. Разобрать диковинное наречие не получалось, но ритм, сама музыка вызывала в голове образы, открывая смысл. Как будто он мог говорить на этом странном языке свистящего воздуха, весенней капели и птиц. – Брат мой, Ветер, помоги. Заклинаю, Всадник Зари, приди ко мне тёмной ночью. В пору самую страшную, когда рекою льётся кровь. Мы слабы и всеми позабыты, нам не выстоять одним. Приди, когда не светит солнце, приди, до первых петухов нам не дожить. Спаси и сохрани, ты сможешь, ты могуч и светел. Мы верим, ты единственный, чьё сердце слышит. Подними свой меч. Нарушь клятву, взамен ты получишь любовь, свободу и путь, что отвернёт твою судьбу от замкнутого круга. Новый путь наполнит высохшее русло, и возродится жизнь. Мы восславим имя твоё в веках, и ты не умрёшь никогда. Повсюду вспыхивали цветы: сиреневые и бирюзовые. Выстреливали в руки хищные лозы, тянули за запястья. В туманную гущу, в разорённую деревню, где по улицам метались хищные тени, где вскрикивали разом десятки голосов и затухали. Где чёрный спрут тянулся к поющей на последнем издыхании девочке. Вот-вот она погибнет, и наваждение прекратится. Нет, нельзя оставаться ребёнком, подставлять других и заставлять бороться там, где должен защищать он. Понукаемый пятками, конь помчался вперёд, перепрыгивая через поваленные брёвна и овраги. Прочь с нахоженных троп, по бездорожью, через колючий подлесок и бурелом. Уже близко ветхий домик на отшибе. Николас спешился и вбежал внутрь. Певунья единственная живая лежала в окружении разбросанных по полу мертвецов. От пережитого ужаса её волосы покрыла седина, последние звуки исторгал сорванный голос. Не зазвучит он вновь никогда, а если и вернётся, то петь уже не сможет. Серый жемчуг глаз сверкал отчаянно ярко, омытый горькими слезами. Бледные руки тянулись к Николасу. От них шли путы, вспыхивали дурманные цветы. Что это за колдовство? Демон или дух? Вилия в воздушных одеждах со стрекозьими крыльями и птичьими глазами. Она зачаровывала своим пением, сводила с ума. Николас приблизится – она раскроет пасть, полную ядовитых зубов, и вонзит их в его плоть. Но нет, её аура меркла, вилия умирала. Жаль, ведь она единственная знала его настоящее имя. А он так и не спас, увязнув в нерешительности. В висок кольнуло, вкус крови на губах отрезвил. Послышался сдавленный кашель. Вилия исчезла, мертвецы, домик, деревушка, даже демоны обратились в неясные очертания деревьев. Молочный океан медленно редел, показалась небольшая поляна. Вот же она – вилия. Живая, в светлом платьице, с толстыми льняными косами за спиной, на голове красная косынка, лукошко черники рядом. Сидит на поваленной сосне, худые плечи трясутся от всхлипов и сухого кашля. Конь испуганно всхрапнул над самым ухом. Вилия посмотрела воспалёнными, жемчужно-серыми глазами. Он потянул меч из ножен и наставил на неё, ожидая нападения. Колдовской морок уже не владел им, но грудь всё равно сдавливало от желания прижать её к себе и защитить. Пускай даже от себя самого. Убить, не спрашивая? Только вот аура-то у неё человеческая, прожилки блёкло-голубые. Дитя ветра, впрочем, у девочек дар раскрывается намного позже. Может, демон затаился неподалёку и путает его, чтобы он погубил ребёнка? – Это ты пела? – Пела? – она округлила и без того огромные глаза. – Нет, я не могу. И снова закашлялась. Уж не больна ли? Нет, похоже, просто от слёз подавилась. – Ты демон или человек? Чего рыдаешь, как баньши? – спросил Николас, пряча меч в ножны. Но настороженно оглядываться он не перестал. Опасность таилась за каждым кустом. – Заблудилась я! – икнула девочка. – Что такой маленький ребёнок делает в дремучем лесу один? – Я не маленькая! – она возмущённо сжала ладони в кулачки. – Я дочка лесника. Он меня сюда отправил. А что ты здесь делаешь? Люди сюда не ходят! – Я тоже заблудился, – Николас пожал плечами. – Ничего подозрительного не видела? Герда сглотнула и снова испуганно затряслась. – Я случайно раздавила ужика, и теперь его пёс хочет меня съесть. – Пёс ужика? – Николас вскинул брови. – Нет, пёс Ужиного короля. А ужик – его детёныш, – девочка указала на мёртвую змею рядом с собой. Николас подобрал с земли палку и потыкал её. – Ты его живым хоть видела? – Девочка покачала головой. – Может, он давно такой лежит. – Тогда почему тот страшный пёс не выпускает меня с поляны? – она кивнула на кусты и, поскуливая от страха, добавила: – Наверное, он хочет съесть мои потроха. Я в книжке прочитала. Трусиха, как Лизи. Что с неё взять? Николас направился к кустам. Там и правда притаилась собака. Увидела его и залаяла. Может, очередной морок? Жаль, что колдуна не видно. Придётся сегодня живодёром поработать. Николас снова вынул из ножен меч и направил на пса. Девчонка подскочила к Охотнику и схватила за локоть: – Стой! Даже если ты его убьёшь, а не он тебя, сюда явится Ужиный король и утащит нас к себе в палаты. Правда, он обычно красивых девушек похищает. Но мы с тобой не девушки, то есть не красивые. И уж точно не нагие. Ой, – сбивчиво тараторила она. – Я хочу сказать, что если у тебя нет братьев, которые смогут изрубить Ужиного короля на части, то мы зачахнем у него в подземелье без солнечного света. Смеяться тут или плакать? Лет, ей, поди уже восемь исполнилось. Самый возраст для посвящения. Правда, он не слышал, чтобы их устраивали для девочек. Но дар у неё все-таки есть. Да ещё этот пёс – скорее дух, как золотой олень. Нужно понять, как он хочет проверить девчонку. Если Николаса сюда приволокли, значит, он должен сыграть роль наставника. Но ведь он ни испытания не прошёл, ни мудрость не обрёл. Какой из него наставник? Пёс встал на задние лапы и клацнул зубами у лица девочки. Николас отпрянул вместе с ней. – Я его не трону, если ты сама с ним справишься. Есть идеи? – заговорил Охотник, когда они оба устроились на поваленном бревне. – Нет. Теперь мы либо умрём здесь от голода, либо пёс съест наши потроха, – девочка снова заплакала. – Да не реви ты. Терпеть не могу маленьких хныкалок, – не выдержал Николас. Она испуганно всхлипнула и вжала голову в плечи. А-а-а, девчонки! Как с ними общаться, чтобы они не плакали? Он достал из-за пазухи платок и принялся вытирать её лицо. Девочка прикусила губу и затихла. – Давай подумаем вместе, – приговаривал Николас назидательным тоном, вычищая её левую щёку от грязи. – Если этот пёс хотел нас убить, он давно это сделал бы. Значит, он просто не выпускает нас с поляны. Сомневаюсь, что он жаждет уморить нас голодом. Это долго. Да и ему самому нужно есть, а не сторожить нас денно и нощно. Правильно? Девочка кивнула. – Что ему может быть нужно? – Николас спрятал платок. – Подумай. Ты наверняка знаешь ответ. Она рассеяно обежала взглядом поляну. – Змея на Лысой горе тоже была неподвижной. А когда Сымон ей поклонился, постелил платок и угостил молоком, она ожила и подарила ему свою корону. Правда, это было в середине вересовика, а сейчас ещё жнивник не начался. – Молодец! Николас достал из своих вещей деревянную кружку и налил молока из большой фляги. Девочка сняла с головы косынку и расстелила её перед змеёй. Николас поставил туда кружку. Они отошли на шаг. Уж заполз на косынку и высунул раздвоенный язык. Удостоив их коротким взглядом, змея с царственным видом испила молока, а потом начала извиваться всем телом, стягивая с себя старую кожу. После долгих усилий уж освободился и скрылся в высокой траве. Николас подтолкнул оробевшую девочку к змеиной коже: – Она твоя. Забирай. – Зачем? – заупрямилась та. – Пса ею отвадишь. Держи, – Николас завернул кожу в косынку, всучил девочке и потянул к кустам. Пёс больше не рычал, а к чему-то принюхивался. Девочка дрожащей рукой протянула ему косынку. Пёс уткнулся в неё носом, чихнул и, поджав хвост, убежал в лесную чащу. Девочка облегчённо выдохнула и едва не упала, ослабнув от напряжения. Николас подхватил её и отнёс обратно к поваленному дереву. – Видишь, как всё просто вышло? – он потрепал её по голове. – Мне даже драться не пришлось. – Спа-спасибо, – с трудом выговорила она. – Не за что. Ты же сама всё сделала. Я совсем чуть-чуть помог. Девочка расцвела лучистой улыбкой. Красавица будет, когда вырастет. Вилия. Она вдруг поджала губы. – Отец не велел мне говорить с незнакомцами. – Тогда давай знакомиться. Я Мортимер Стигс с Авалора в Западном море, – Николас протянул ей ладонь. – А ты дочка лесника из?.. Она не смогла долго хмуриться и улыбнулась, хлопая серебристыми ресницами. – Герда… То есть Альгерда Мрия из Волынцов, – девочка густо зарделась и вложила свою маленькую ладошку в его, впервые показавшуюся огромной и грубой лапой. – И почему же отец тебя здесь оставил? – Он отъехал по делам, но сказал, что скоро вернётся. Ты ведь веришь? – Конечно! Он очень тобой дорожит, как все отцы дорожат своими детьми. По правде, вначале Николас решил, что девчонку отвели в лес, чтобы не смотреть, как она погибает от голода. Селяне так поступали порой из-за отчаянной нужды. Но Герда-то ни голодной, ни неухоженной не выглядела. Хоть и была одета небогато, но мелкими аккуратными чертами походила на старую Сумеречную знать. Такая утончённая изысканность, хрупкая до болезненности – аристократы очень её ценили и старались подчеркнуть на родовых портретах. – А братья-сёстры у тебя есть? Она отрицательно помотала головой. – Что ж, тогда давай поедем вместе. У меня быстрый конь, мигом нас до Волынцов домчит. Над лесом уже сгущались сизые сумерки. – Не успеет до темноты. Пешему отсюда часа полтора-два ходу по Оленьей тропе. Но там поперёк дороги лежит широченная сосна. С конём не пройдёшь. Надо двигаться в обход до Сокольничего тракта, а это ещё часа три вдоль Ужиных топей. В такой туман туда лучше не соваться. Можно в трясину угодить. – Что ж, тогда здесь заночуем. Ты ведь не боишься? – он изобразил жуткое лицо, растопырил пальцы и протянул к ней ладони. Герда заливисто рассмеялась. Уже лучше! – Подожди тут, пока я дров соберу. Заодно надо моего компаньона отыскать, а то он в трёх соснах плутает постоянно. – Отец отыщет. Он здесь каждую тропу знает, каждое дерево. Всех заблудившихся домой возвращает. Зверолорд что ли? Хотя девчонка из Детей ветра, так что вряд ли. Эглаборга Николас так и не нашёл, хотя прочесал всю округу, пока рубил дрова. Герда в это время собирала хворост и выкладывала кострище камнями. Набрав воды из ручья и приладив над пламенем котелок с походной кашей, Николас подкатил к костру бревно и пригласил Герду сесть поближе. Она протянула к огню закоченевшие руки. – А как ты в лесу оказался? Скажи правду! Я ведь сказала! Николас замялся: – На ярмарку еду. Купец я. – Врёшь, – она упрямо мотнула головой. – Это от нас в Подгайск на ярмарку ездят, а не наоборот. Я знаю, кто ты на самом деле. Николас напрягся. Она ведь мыслечтец. Отец явно её в лесу от Лучезарных прятал. Они всех детей-мыслечтецов в Священную Империю на обучение забирают, а после те сами не свои становятся. С совершенно пустыми лицами, не помнят ни родных, ни детства, только о службе Единому думают. Вот девчонка его и разгадала. Хотя как? Ведь ветроплав блокировал мыслечтение. – Ты охотник. А, нет, можно спать спокойно. – Как догадалась? – улыбнулся Николас. – Легко, – Герда указала на лежавший среди его вещей короткий охотничий лук. – И потом, так глубоко в Дикую Пущу никто, кроме самых отчаянных охотников не захаживает. Но ничего они здесь не находят, только блуждают зря. Так отец говорит. – И я заблудился. Бывает. Заскучав, он полез в мешок за альбомом. Проворная девчонка подскочила к нему и заглянула через плечо. – О! Это же из сказок, да? Обожаю сказки. Они тут совсем как живые! – восхищённо отозвалась она. Николас отыскал глазами её потёртую книжку «Сказания севера». В детстве у него была такая же, с жуткими историями, от которых Лизи приходила в ужас. – Ты на них охотишься, да? Ты же Сумеречник! Николас легонько щёлкнул её по лбу: – Сумеречников нет. Это просто картинки из сказок. – Ну да, – Герда сверкнула на него глазами с укоризной. Видно, не впервой приходилось это слышать. Он передал ей альбом, раз уж та тянула к нему руки. Чернилами и углём там изображались демоны с изогнутыми когтистыми лапами, чешуйчатыми хвостами, перепончатыми крыльями и косматыми клыкастыми мордами. – Так много! Я не узнаю почти никого! – И замечательно. Не хватало ещё, чтобы они на тебя напали. – А я бы хотела! Хотела увидеть чудо, поверить в сказку, в волшебство, как раньше. Почему Сумеречников больше нет? – Их время прошло. Да и что бы ты стала делать, встреться тебе демон из сказки? Знаешь, как они любят лакомиться болтливыми девчонками? Николас зарычал, притянул Герду к себе и принялся щекотать. Она громко смеялась и брыкалась, пока не соскользнула с бревна. Раскрасневшиеся, они растянулись на сырой от росы подушке мха. Николас настолько расслабился, что не заметил, как из его рубахи выпал амулет Кишно. Герда провела пальцем по рунам. – Кеназ – огонь, альгиз – защита, исаз – лёд, – проговаривала она их значения. – Отец научил. Он всё-всё знает. Даже письмо Сумеречников? Нужно обязательно перекинуться с этим лесником парой слов. – Никому не говори. Ни обо мне, ни об отце, – Охотник приложил палец к губам. Луна была уже высоко. Николас укрыл их одним одеялом, и вскоре они уснули.