Первое задание

- Транспортную бригаду в четвертый оперблок, – мужской голос звучит из динамика рации, искажаясь помехами. Паренек на посту приемного покоя потягивается и отключает обратную связь, не переставая жевать гамбургер. - Перерыв у меня, отстаньте. Сами отвезете, не переломитесь. - Транспортная бригада, нужно срочно отвезти пациента, – продолжает говорить рация. - Ага, бегу, – паренек забрасывает ноги на соседний стул. - Транспортная бригада, бегом в четверку, или я вас самих в реанимацию укатаю!!! – динамик рации снова оживает, на этот раз женским голосом, спорить с которым желания не возникает даже у меня. Паренек торопливо хватает черную коробочку и подносит к губам. - Да, доктор Ларсен! Летим! – он срывается с места и вприпрыжку бежит в сторону оперблока, бурча себе под нос: – Предупреждать, блин, надо, что она в четверке. Я стою у поста и, усмехаясь, смотрю ему в спину. Я не видел ее почти два мидгардских года. Не хотел напоминать себе об этой смертной. После того, что было, я заставил себя забыть о ее существовании. Когда ко мне вернулась сила, я не смог какое-то время ее контролировать, и Один отправил меня в Утгард, дабы я ничего не смог разрушить. Я ушел оттуда по темным тропам, идущим по междумирью, и блуждал там, убивая тварей настолько мерзких, что ни в одном человеческом языке нет слов, чтобы их описать. Я очистил свои мысли и сознание, растворившись в силе и ощущая себя освобожденным от скверны прошлого, родившимся заново. Теперь я понял смысл данного мне знака и мысленно возблагодарил Вишну. Бабочка была дана мне как символ перерождения, как его итог. Точно так же, как гусеница превращается в куколку, а из той появляется бабочка, я отпустил свою ненависть, обретя свою силу заново и поняв, что суть ее не в разрушении, а в созидании. Магия огня и холода, дарованная мне, может не только убивать и сметать все на своем пути, но и греть тех, кто в этом нуждается, создавать величественные ледяные узоры и здания, которые я видел, путешествуя по Ётунхейму. По возвращении в Асгард меня приняли с гораздо большим радушием, нежели прежде. На минуту мне показалось, что все стало так, как было до похода Тора в Ётунхейм, но... Нет. Изменился я. Я многое понял, через многое прошел и многое оставил. Я много раз порывался уйти в Мидгард, но каждый раз выбирал другую тропу, уходящую максимально далеко от этого мира. Я пытался преодолеть себя, отгораживая ту часть памяти, которую занимала она. Один раз она уже чуть не умерла. Я не хочу, чтобы ей угрожала опасность, неизбежная при моем присутствии. В один из теплых вечеров, когда заходящее солнце золотит крыши благословенного города, я сидел на балконе дворца и пытался читать. В Мидгарде сейчас начало мая... - Не помешаю? - Что тебе, Сиф? - Да так, увидела тебя здесь, решила поговорить. - О чем? - Когда мы вернулись... - Я не настроен говорить об этом. - Почему? - Тебя это не касается. - Локи, я тоже скучаю. Я молчу, не глядя на сидящую напротив воительницу. - Ладно. Вот. Я забрала его из комнаты Агаты, оставив ей такой же. Думаю, тебе это будет интересно, - она встает, кладёт на перила небольшой альбом в кожаной обложке, с тиснеными золотом рунами, и тихо уходит. Я смотрю на такой знакомый мне предмет. Подаренный альбом. Что мне может быть в нем интересно? Смахнуть его вниз! Я резко заношу руку… и бережно поднимаю его с перил. Внутри ее рукой выведены строчки. Дневник? Нет... ... Люблю тебя? - Люблю, наверное. Но если и скажу - не верь. Запомни глаз тепло неверное И улыбнись, захлопнув дверь... Ее стихи? Кому она их писала? Неужели?.. Рыжей охрой обсыпано зеркало Тротуара под тихим дождем. Неужели и впрямь исковеркала Безразличье в покое твоем?.. Неужели вдруг стала бессонницей Для твоей черно-белой судьбы?.. Перепало бездомной любовнице Жалких крох от чужой ворожбы. Показалось... Как утро туманное, Все рассеется. Буду, как встарь, Принимать, словно правду, обманное, Превращаясь в застывший янтарь. Будет снова стучать за окошками, По карнизам стихающий дождь. Рыжей охрой облитой дорожкою Ты когда-нибудь тоже уйдешь...* Интересно, Сиф это читала? Читала, раз сказала, что мне это будет интересно. Зачем она дала мне этот альбом? Эти стихи... Этот язык... Неужели это правда, и эти строчки написаны мне? Эти прекрасные стихи написаны смертной женщиной? У тебя бесстыжие глаза. Ну и пусть. Ведь я по ним скучаю. В них шальная светится гроза, Закрывая капельку печали. У тебя бесстыжие глаза... У тебя по-детски светлый смех И, как грипп, заразная улыбка. От тебя - похожая на всех. От тебя - грусть снова станет зыбкой. У тебя, как в детстве, светлый смех... У тебя бесстыжие глаза. Только почему-то грустный голос. Веришь мне? - рассыплется гроза, Будет время разноцветных пОлос. У тебя бесстыжие глаза...* Она говорила, что скучает... И говорила, что любви нет, это просто химия… Но – так писать и ничего не чувствовать она не могла. Даже боги этого не могут. Нужен был – заполнить пустоту, Скоротать замешкавшийся вечер, Высветлить немую темноту, Поддержать измученные плечи. Нужен был – вновь научить дышать, Собирать расколотые сутки, И глазам напомнить, как сиять, Сделать сердце, как и прежде, чутким. Нужен был осеннею листвой, Вдоль по волосам остывшим ветром, И ночной безлунной синевой, И свечи ванильной теплым светом. Нужен был, как воздух для огня, Как вода в безжизненной пустыне, Морякам - далекая земля, Королеве - грешная гордыня. Как теперь тебя благодарить За мое минувшее ненастье?.. Памятью я буду дорожить: Лишь тебе обязана за счастье.* Я встал, отбросив так и не начатую книгу, и вихрем вылетел с балкона, сжимая в руке кожаный томик. На креслах в коридоре приемного отделения сидят двое. Заплаканная пожилая женщина и мужчина, обнимающий ее. Кого-то ждут. Проходит еще около часа бездействия. Женщина порывается встать и пойти к белым стеклянным дверям, ведущим внутрь это храма медицины. Своеобразного, конечно, храма... Но сидящий рядом мужчина не дает ей уйти, плотнее прижимая к себе и уговаривая не плакать. Открываются и хлопают створками двери, и я вижу, как стройная молодая женщина летит по коридору, на ходу накидывая халат на зеленый медицинский костюм. Длинные черные волосы, еще более темные, чем тогда, затянуты в высокий хвост, отброшенный за спину. Выбившиеся пряди небрежно обрамляют бледное, уставшее лицо с большими карими глазами. Она стала еще тоньше. Еще легче. И сильнее. Эта сила чувствуется в каждом ее движении. Агата. Она подходит к ограждению поста, и раздается спокойный властный голос: - Родственники Джеймса Дилана здесь? Заплаканная женщина вскакивает и бежит к ней. Мужчина, из рук которого она вырвалась, еле поспевает за своей спутницей. Выйдя за ограждение, она кивает на ряд кресел рядом с постом, стоящих друг напротив друга. - Давайте присядем. Она садится и несколько секунд вглядывается в лица сидящих напротив людей. - Меня зовут доктор Агата Ларсен, я лечащий врач вашего сына. Где-то это я уже слышал. - Доктор, как он? Он… он жив? – женщина сжимает руку своего мужчины побелевшими от напряжения пальцами. Агата наклоняет голову и грустно улыбается уголками рта. - Да, операция прошла успешно. Нам осталось только ждать - он сейчас в реанимации. Как только проснется – мы вам позвоним. - То есть как, в реанимации? - Все пациенты после операции переводятся в отделение анестезиологии и реанимации, так нужно. - Я хочу его увидеть! - В данный момент это невозможно. - А когда? - Когда он проснется после наркоза. - А он проснется? - Миссис Дилан, я понимаю ваше состояние, но ваш сын получил серьезную травму. Я не буду лукавить, скорее всего, у него останутся последствия. Пока не могу сказать, какие. Мы сделали все, что смогли, и сохранили целостность костного мозга. Также была произведена операция на поясничном отделе, и установлена титановая конструкция, чтобы перелом сросся правильно. Прогноз у него позитивный. - Он будет ходить? Агата распрямляет плечи и улыбается шире: - Если не будет лениться и лежать на диване. Женщина вскакивает и кидается навстречу, хватая девушку за руки и прижимая их к своей груди: - Доктор, спасибо вам! Девочка моя милая, руки твои золотые, ты мне сына спасла, пусть тебя бог благословит! Счастья тебе, как благодарить тебя, не знаю!.. – по щекам женщины катятся лихорадочные слезы, губы прыгают, изгибаясь от волнения. Ее муж застыл столбом позади, то ли испугавшись эмоциональности жены, то ли переваривая сказанное Агатой. - Миссис Дилан, успокойтесь. Все уже кончилось. Там, – Агата указывает на боковой коридор, – можно выпить кофе. Если хотите, я дам вам успокоительное. Поезжайте домой. Сейчас вы ничего не сможете сделать, нам нужно просто подождать, пока Джеймс проснется. Идемте. Она высвобождает руки и жестом приглашает следовать за ней. Возвращается уже в одиночестве, задумчиво вертя в руках стаканчик с кофе и напевая что-то себе под нос. - Линда, я уеду через час. До послезавтра меня не искать. - Доктор Ларсен, а профессор в курсе? - Конечно, в курсе, куда он денется. Она подмигивает медсестре и дергает ее за прядь волос. - Приходи попозже в ординаторскую. Я вкусных печенек принесла. - Обязательно! Развернувшись и скользнув взглядом по пустому приемному покою, Агата двинулась обратно в сторону ординаторской. - Было б всегда так тихо, а! - Мы б со скуки засохли, Линда! – она машет медсестре рукой и скрывается за дверями. Я отхожу от поста и направляюсь к выходу. Для смертных так легко стать невидимым. Даже для нее. Я прождал на стоянке еще около двух часов. Она вышла, одетая в черный кожаный комбинезон со щитками защиты и ботинки с широкими тяжелыми каблуками. Подойдя к одиноко стоящему спортбайку, отстегнула шлем и оседлала мотоцикл. Повернув ключ в замке, она провела пальцами по баку. - Привет, Ворон. Я скучала. Оригинальное имя ты дала мотоциклу. Она завела байк, немного порычала двигателем и, выкрутив ручку газа, рванула с места, оторвав переднее колесо от земли. Ну, ничему жизнь не учит. Я усмехнулся про себя и выехал со стоянки вслед скрывшемуся за поворотом мотоциклу. *Стихи, отмеченные звездочкой, принадлежат моей подруге, Елене Недостоевой и используются с разрешения автора. ЗЫ: Ленка, талантище ты мое, я тебя обожаю.