***
Расплывчатая картина перед глазами, и зеленоглазый шатен сидит на краю кофейного столика, изредка пропадая за мерцающими вспышками света, воспроизводящимися моим растоптанным подсознанием, осматривая мой отчего-то мерзко пульсирующий висок. Белобрысый виновато стоит в углу и смотрит на данное "произведение искусства" лишь со стороны. - Живой? Извини, я не врач и, если честно, понятия не имею, что делать, - его руки покрыты пурпурными пятнами, говоря о том, что с "непутевым" они уже поладили. Протянув мне влажное полотенце, он отодвинулся на противоположный край стола, закидывая ногу на ногу и отводя взгляд в сторону окна. - У меня с собой только моя камера, с которой вряд ли бы что произошло, даже если бы твой пёс разворотил мою сумку. Ему пришлось бы постараться, - лучистый ярко-жёлтый смех эхом разлился по белоснежной студии. Поднявшись на локтях, я потёр затылок, смешивая кислотно-оранжевый с нежно-фиалковым, на мольберте в виде моих волос. - Черт, - голос возвращается, как только я вспоминаю, что впереди предстоит съёмка. - Я думаю, мне нужно принять ванну, иначе меня примут за местного бездомного художника, работающего среди отбросов общества. Ты ведь не против? Он не смотрит на меня. Он обводит усталым взглядом разноцветные мазки на потолке и еле-заметно кивает, отчего чувство вины заставляет меня с молниеносной скоростью вырвать стопку вещей из шкафа и буквально влететь в душ.***
Он стоит у входной двери, и камера в его руках переливаемся оттенками закатов Сан-Франциско. Гармония его движений во время съёмки заставляет по-настоящему задуматься, кто из присутствующих здесь истинная модель. Аккуратно переступая меж паркетных досок, он напоминает мне забавного параноика, страшащегося древесных щелей в полу. Я инстинктивно чувствую на себе, как его спина вжимается в металлическую дверь, и по ней разливается приятный холодок. Он ищет пик ракурса, пока я стараюсь найти пик объективной четкости и поднести к губам прохладную ладонь в тот момент, когда характерный щелчок фокуса даст знать о расплывчатом заднем плане. Когда его взгляд отрывается от экрана, моя кровь резко смешивается с чем-то изумрудно-болотным, заставляя сделать шесть коротких шагов в его сторону и присесть на корточки, чтобы рассмотреть этот оттенок как можно ближе. Наверное, я похож на шизофреника. Его зрачки расширяются, и это не потому, что ему нравятся мои действия, - просто за окном темнеет. Протянув кончик пальца к его лицу, я окончательно застаю его врасплох, отчего он, очевидно, готов вызвать полицию. Его затылок плотно вжимается в серебряную поверхность блестящего металла входной двери, стараясь избежать соприкосновения с моей кожей. Замирая лишь на секунду, я сопоставляю помутневшее пятнышко на стене с его сочной палитрой, аккуратно очерченной по контуру зрачка. Она темнеет. Ему страшно. - Ты не мог бы встать к той стене? - мои пальцы указывают ему в сторону окна, и он явно понимает это неправильно, хватаясь за дверную ручку. - Коннор, - мои пальцы ловко обвивают его запястье, и я слышу стон за секунду до того, как он одергивает ладонь и прячет её за спину, - ,не просто очень нужно подобрать этот оттенок, я не хотел делать тебе больно, - отступив на два шага назад, я вновь ощутил подступающую боль у висков. "Не смей трогать меня!" - глаза Коннора вновь светлеют, а дыхание выравнивается. "Я уже говорил, за что я даю звезды! Я же ничего у тебя не отбирал!" - я чувствую, как моя спина вновь соприкасается с чем-то холодным, и на этот раз это стена. Глаза закрываются, и я слышу хлопок двери. Он ушёл?***
Холодное полотенце касается моего лба спустя целую вечность, по меркам моего подсознания, а чьи-то теплые руки впихивают в мою ладонь ледяной стакан. - Пей, - голос Коннора звенит в ушах, заставляя меня поочерёдно приоткрыть глаза, возвращаясь в реальность. - Я не псих, - через силу выдавливаю из себя и запиваю свои же слова большим глотком яблочного сока. - И у меня не было... - Я сходил в магазин, - он не дал мне договорить, перевернув полотенце кончиками пальцев. - Если честно, я подумывал уйти совсем, однако ты что-то там твердил про нужный тебе оттенок, и я так этого и не понял. А я, знаешь ли, личность любопытная, - улыбнувшись, он забрал у меня стакан и вышел в кухню, оставляя меня наедине с собственными мыслями. Мне показалось, или его губы пахли моим овсяным печеньем? Поднявшись по стене, цепляясь подушечками тонких пальцев за шершавую поверхность, я осмотрелся. Все по-прежнему, только одна новая деталь - камера Коннора на моей кровати. Его шаги на кухне, его одеколон, его изумрудное свечение. Все новое было связано с ним, даже работа. Словно на мой жизненный холст, пестрящий всеми оттенками голубого, пролили неизвестный мне доныне мерцающий оттенок ночного болота. Хруст паркетный досок сообщил о его возвращении. - Думаю, на сегодня хватит со снимками. У меня достаточно материала, который даже не нуждается в обработке, - уголки его губ по-детски поднялись, а горящие глаза подчеркивали проступившие от улыбки морщинки у основания светло-бежевых век. - Пожалуйста, встань к той стене, - сжимая двумя пальцами накрахмаленный воротник, я аккуратно провёл его к окну, поставив рядом с огромной коробкой. Он молчал. Смиренно наблюдал за моими движениями, пока я разводил краску на своём же сплетении вен у локтя. Стена за его спиной медленно переливалась желтым, затем салатовым, матовым зелёным, до тех пор, пока кисть не выпала из моих рук, а пятно не стало иссиня-черным с редкими проблесками зелени. - Не могу, - опустившись на колени прямо перед ним, я не испытывал абсолютно ничего, кроме опустошающего чувства никчёмности. - Я не могу! - мой голос срывался на крик, пока его тёплая грудь не коснулась моей. Кислотно-жёлтый сверкнул в голове медленно сменяясь нежно-персиковым. Эта краска пахла моим овсяным печеньем и маслом. Его руки крепко обвивали мою спину, создавая моральный и физический щит вокруг меня. Коснувшись носом, едва тёплого дрожащего солнечного сплетения, я вспомнил, как сильно он старался избежать раньше любых столкновений с кем-либо из людей. Он все ещё молчал. Опустив взгляд вниз, я увидел, как краска плавно перетекает с моей футболки на его рубашку, медленно превращая темно-синий в сочно-салатовый. Поджав губы, я вернул свой нос на прежнее место - в уютную впадинку меж острых ключиц - и гулко выдохнул. Его руки медленно исследовали мой позвоночник так, словно я был первым человеком в мире, к которому он прикоснулся. Перебираясь выше, я чувствовал, как краска с его ладней прохладной струйкой стекает мне за шиворот, заставляя поерзать и улыбнуться. Мне нравилось, мне было мало. Изумрудный разбавлял мою жизнь каждым вздохом над моим ухом, каждым прикосновением к моим волосам, каждым робким и мимолетным взглядом на мои дрожащие губы. Слова иссякли подобно погасшему вечернему свечению за окном, мысли испарились словно дым после пожара на болотных торфяниках. Но болота все ещё горели. Они сияли пурпурным пламенем по контуру моей воспалённой кожи, они обжигали мою спину и касались тёплыми коленями моих бёдер. - Все в порядке, - это не было вопросом, и это грело. Его губы были слишком близко к моему уху, отчего не расслышать слов было невозможно. Мои пальцы плавно смешивали краску на пересекающихся швах нашей одежды. Его темно-синей и моей, ранее белоснежной. - Мне нужно идти, - это не было вопросом, и это жгло. Слова подобно яду впитывались в мои кости, пока его ладони скатывались по моему позвоночнику в неизвестность. Мой нос потерял тёплое убежище, но тело по-прежнему сохраняло форму. Я сидел на коленях, чувствуя, как краска стекает по лицу на шею, и мне не нужно было смотреться в зеркало, чтобы понять, что она зелёная. Вместе с переливающимся оттенком по лицу невесомым шлейфом растворялся запах овсяного печенья с лёгким привкусом кофе. Ореховый? Да, ведь уже зима, и орехово-ирисный латте вновь стоял на прилавках. Холодные струйки скапливались на кончике носа, отправляя новые русла прямиком к иссохшим губам. Черные кроссовки все ещё неподвижно стояли перед глазами, словно время остановилось, решив истязать меня окончательно. По белой подошве расползались лучистые линии голубого. Вот это ирония. Мысли превращались в серо-бур-малиновую палитру, пока три острых ногтя не подняли мой подбородок и коротким движением не сцепили высохшее дерево с овсяным печеньем. Его губы были двухцветными: светло-кофейный оттенок верхней одаривал любовью, заботливо вбирая в себя часть струящейся краски, в то время как персиковая нижняя слегка сжимала мои древесные трещины контура. Кончик его носа едва касался моего, разбавляя наш бирюзовый романтикой дымчато-розового. Три секунды и хлопок входной двери. Молчание и тупой гул чьей-то сигнализации за окном. Звуки, запахи, эмоции - все смешивалось на палитре моего подсознания до тех пор, пока колени не затекли, а голова не начала кружиться. - Нао, - мой голос был не похож на себя, по большей части напоминая скрип двери, терзающий гласные. Два блестящих, словно игрушки на рождественской ёлке, глаза засияли под кроватью, а влажный нос упёрся в мою ногу. Ладони утопали в его слипшейся шерсти, а глаза сбивчиво метались по стенам в поисках реальности.