Versace Versus

POV Коннор Дом. Пустой холл, блестящие ключи на мраморной подложке и стопка газет у моих асимметрично забрызганных кроссовок. Никого. Три открытых окна в гостиной, высокий кустарник и прозрачные шторы, невесомо раскачивающиеся на ветру, обволакивая тонкой тканью близстоящую мебель. Мысли. Они просто в замешательстве. Оставляя блеклые следы болезненно отдающего в висках голубого, я погрузился на первое кресло, попавшееся на глаза, протягивая ноги к давно почерневшему от бездействия камина. И без того жарко. На улице, под холодными потоками зимнего ветра и под волной чужеродных запахов, меня спасало движение. Положив руку на бортик, я заметил, как ритмично дрожат кончики пальцев, отбивая в воздухе невесомые симфонии. Шершавый язык коснулся колена, а тяжёлая голова водрузилась на мои икры, издав короткий жалобный стон. Чёрная шерсть переливалась в кромешной темноте, сверкая чистотой и стерильностью, напоминая о моем сдержанном прошлом, которое внезапно оборвалось пару часов назад. Поставив точку на своей неприкосновенности, я слегка провёл ладонью, покрытой изумрудной палитрой, по хребту пса. Удивленная пара белых глаз. - Тише, - рисуя меж выступающих лопаток аккуратный кружок, я наклонился вплотную к его морде и коснулся его влажного носа своим. Запах масляной краски, и животное неестественно фыркает, отступая от меня на несколько шагов. Я лишь улыбаюсь. Стянув рубашку, мне не хочется её стирать, поэтому я вешаю её на спинку дивана, наблюдая за тем, как по всему дому распространяются цветные пятна, следуя по пятам за каждым моим движением. Сухо. Краска на губах образует трещинки, и мои холодные пальцы слегка касаются воспалённой кожи, обводя ногтями лучистые полосы. Душ. Он не помогает избавиться от шторма, усиливающегося где-то в недрах моей нервной системы. Остаются силы лишь смотреть как два цвета гипнотизирующе смешиваются в бирюзовую воронку на дне. Сон. Может это действительно то, что мне нужно? - это вопрос, и это неправильно. И я не понимаю, что именно неправильно в данной ситуации: то, что я сделал, или мой уход. Синеющие губы заставляют прикрыть лишь одно из трёх окон и пройти на кухню, заворачиваясь на ходу в махровое полотенце. Достав первую попавшуюся коробку с полки, я откусываю крошащийся ломтик и мгновенно выплёвываю содержимое. Ржаное. Мне нужно овсяное. Мне нужен овсяный. Я смотрю, как мой черный увалень путается в прозрачной шторе, перетаскивая на себя половину зацепившихся с подоконника подушек, и нахожу это чертовски милым. Достаю камеру, чтобы запечатлеть момент, и забываю про собаку. Прикрытые глаза и раскрытые губы, тень которых ровно очерчивает овальный контур на тыльной стороне его ладони, что придерживает острую, как свежий лист бумаги, скулу. Снежная и такая холодная кожа слегка светится, словно все части его тела судорожно покрывали визажисты самыми шимерными корректорами, что только возможно найти в арсенале. Взмокшие кудри и аккуратное пятно, украшающее впалую матовую щеку. Оно не цветное, а светло-бежевое. И это, поистине, единственный телесный цвет, что открывает часть его внутреннего мира, ведь сам он - небесно-лазурный. Камера не падает, но со звоном приземляется на серый камень поверхности стола, издав характерный лязг ремешком. Сон. Это действительно то, что мне нужно. - Это утверждение, и это уже не так важно, так как все мысли свелись воедино.

***

Я просыпаюсь, и перед глазами тьма. Я не умер, просто Иуда снова заснул на мне. Спихнув животное, тянусь к телефону, слишком громко хрустя наволочками, что заставляет поёжиться. Иногда мне кажется, что коллеги меня ненавидят, но не сегодня. Ни единого сообщения, что позволяет откинуться на подушку, сладко потягиваясь и утопая в омерзительно скрипучих простынях. Простынях, что покрыты лазурными пятнами точно так же, как и нос, светящийся на фоне чёрной шерсти. Мягкий оттенок возвращает вечерние мысли, но это волнует меня уже куда меньше.

***

- Встань так, чтобы я захотел тебя в качестве смысла всей моей жизни. Какая сухая и бесчувственная фраза. Чужие пальцы на моей камере, и гнев стремительно распространяется по воспалённым сосудам в голове. - Поэт из тебя точно не выйдет, - хлопнув по плечу своего персонального раздражителя, чей светлый чубчик как-то по-задорному торчал перпендикулярно полу, я выключил инструмент и окинул взглядом довольно изменившееся помещение. - Они навес убрали, - поджав губы, Тайлер опустился на диван и по-детски скрестил руки на дрожащей груди, - и мне так не нравится! Я чувствую себя незащищенным. Его нелепый и нерешительный вид заставил меня улыбнуться, потому что только сейчас я понял, как редко вижу его настоящие эмоции, обитающие вне объектива. - Мы вернём его, - прокашлявшись, я взял в руки камеру и попытался сфокусироваться на дальней стене, - меня не устраивает это освещение, стало меньше тени и оттенки... - Только не начинай своей болтовни о цветах, иначе ты увидишь, как я мгновенно превращаюсь в прозрачный, испаряясь с этого места, - его дружелюбный настрой радовал и отвлекал от подкожных ядерных войн, смешивающихся лазурным вместе с багряной кровью. - Мистер Франта, мы начинаем? Пятеро новоиспечённых детей versus поочерёдно хлопали сверкающими глазами, стоя в лентовидных бинтовых топах у растянутого матового полотна. - Конечно. Их тела сливались друг с другом, создавая непонятные стандартному миру картины; контраст их кожи поглощал блеск вспышек, вбирающий в себя все теневые участки вокруг скул, выступающих по контуру лица, подобно платиновым лезвиям. Слишком много, в них было слишком много: мерцание, шимер, ярость, страсть, даже любовь. Не люблю, когда все слишком. Как бы Трой контрастировал с ними? С кем бы слилась его кожа? Почему я все ещё думаю об этом? Потому что... - Почему именно этот символ? - звонкий голос эхом разнесся по стенам, а кристально-голубые глаза, казалось, отражались в каждой клеточке глянцевого кафеля. Тонкая тёмная фигура стояла у входа в залу, покручивая в руках какой-то салатовый шарообразный предмет. Яблоко? - Голова медузы Ронданини? - предательски ломаясь от удивления, мой голос звучал на три тона выше, а щеки покрывались пурпурными пятнами, резко выделяющимися на фоне белоснежных стен. Он только кивнул, элегантно закидывая одну ногу на другую и помещая сверху сцепленные в замок пальцы. Одна деталь. Одна деталь заставила моё сердце повлиять на шумовые волны во всем помещении, стуча по рёбрам в бешеном ритме. Его кеды были полностью выкрашены в зелёный. Масляная краска сползала внутрь языка, неопрятно задевая светлые шнурки. Оттенок был самым хвойным из всех, что я когда либо видел. Казалось, что смотря на его чёртову обувь, я мог с лёгкостью вспомнить свои детские походы в лес, когда отец рассказывал мне о том, как поют дикие птицы по утрам. - Этот выбор был сделан абсолютно сознательно. Медуза символизирует красоту и роковые чары античной древнегреческой классики, как в искусстве, так и в философии. Она – синтез красоты и простоты, которая в прямом смысле парализует и даже гипнотизирует, - смотря в его глаза, на середине цитаты я понял, что говорил не ему, а о нем. Тонкие пальцы лишь крепче переплелись, а томный взгляд продолжил молча наблюдать за моей работой. Он не издал ни звука. Он понял. Его дыхание отдавалось на моем затылке лёгким ветерком, несмотря на расстояние в добрые десять метров. Это ничуть не отвлекало, наоборот, давало возможность смотреть на уставших моделей под новым углом. Я ложился с камерой на пол, изгибался, придерживал штатив ногой, старался вытянуть из них хоть что-то отдалённо напоминающие о его "танце". Наверное я выглядел, как умирающий в судорогах, о чем дал знать сдавленный смешок за спиной, когда я поднялся и отряхнул колени, любезно прощаясь с новичками. - Смешно ему, - буркнул я, вытаскивая из аппарата карту памяти и чувствуя, как мои щёки вновь покрываются алым свечением. - Я же сказал, что тебе сегодня приходить не обязательно. Молчание. Усталость взяла своё, таща мои скрипящие ноги в сторону мягкого дивана, манящего своей объемной прохладной поверхностью, обтянутой шероховатой кожей. По глазам вновь ударил зелёный, как только моя голова коснулась светлого бортика. Двадцать сантиметров, и его пальцы порхают воздухе, играя на невесомом фортепиано, пока я наблюдаю за его ямочкой у правого уголка губ. Десять, и моя нога слегка касается его бедра, одаряя кожу тёплыми и, почему-то, такими домашними импульсами. Кажется, что никто из нас не двигается, в то время, как мы сокращаем натянутую изначально в двадцать сантиметров нить омерзительного расстояния. Миллиметры. Один или два. Они остаются между нашими дрожащими ресницами, за секунду до того, как его тёплые губы накрывают мои, слегка сжимая нижние трещинки. Лазурное небо над сосновым лесом, и все это смешивается где-то внутри, окутывая счастьем и горечью одновременно. Его пальцы больше не сцеплены, они в моих небрежно взъерошенных волосах. Они заставляют испытывать непередаваемые эмоции лишь одним прикосновением к чувствительной коже, погружая моё сознание в мир наслаждения. Мне не холодно, но мои губы голубые. На улице идёт снег, или же я теряю сознание и иду навстречу свету? Вокруг никого, и треклятые стеклянные панорамы отделяют нас от шумного мира лишь прозрачным куском материи. Не все ли равно? Пальцы на моей шее, ноги на моей талии. Диван, на котором едва усядутся двое, становится обителью рая на сегодня. Темнеет с каждой секундой, а имбирем пахнёт все сильнее. Каждая снежинка, упавшая на входную аллею, чередуется с томным стоном над моим ухом. Его кеды пачкают мой серый свитер, что уже бесформенно валяется на злосчастном кафеле, накрытый его футболкой. Один, два, три... Вдох. Его губы - все равно что овсяные хлопья, молотые с шоколадной крошкой. Его пальцы - все равно что остывший латте с терпкой корицей, приятно царапающей стенки горла. Его талия - словно шелковая лента с рождественского подарка, аккуратно сцепленная вокруг желаемого. Я - все равно что маленький мальчик, что наконец-то дожил до своего Рождества.

***

- Позвони, прошу, - он уходит. Два невесомых слова, звенящих пряным голосом в моей голове, отпечатываются в сознании, в то время, как на мне лишь светлый свитер с салатовым разводами, а ноги по-детски свисают с леденящего кожу шероховатого выступа маленького дивана.