Арены Архитектора

— Итак, дамы и господа, спешу напомнить всем вам, что до Третьей Квартальной Бойни остаются считанные дни! Думаю, каждый из нас с нетерпением ждет это грандиозное событие, лично я просто дрожу в предвкушении! — белоснежная улыбка Цезаря сияет с экрана еще сильнее, когда зал взрывается новыми аплодисментами и выкриками. Цезарь поднимает руку, чтобы зрители успокоились. — Но сегодня у нас не менее волнующее событие. Мы, наконец, дождались его, пусть нам и пришлось поволноваться чуть дольше, чем в предыдущие два раза. Вы же знаете, о чем я?! — он одобрительно кивает, когда из разных концов зала слышатся чьи-то голоса. — Да, да! Вы совершенно правы. Дополнительные критерии к отбору трибутов на Бойне. Еще совсем немного — и мы узнаем, что приготовили для нас распорядители, и приоткроем завесу тайны нынешних Игр. Что ж, довольно слов! Дамы и господа, в эту Квартальную Бойню Президент Сноу предоставил честь объявить критерии отбора трибутов… нашему главному распорядителю! Мистер Крейн, дамы и господа! В этот раз Крейн предпочел не выглядеть скучающим под софитами и всеобщим вниманием. Он выходит на сцену, делает один приветственный взмах рукой, от чего зал приходит в шумный восторг. Потом здоровается с Цезарем, и они оба садятся в белые кресла. — Зрители уже не могут ждать, да, — улыбаясь, замечает Фликерман. Китнисс выдавливает из блистера две таблетки на влажную ладонь и проглатывает, не запивая. На ладони остается ярко-оранжевый след от оболочки. Китнисс вытирает его о мятую салфетку и только потом обращает внимание на цвет волос Цезаря. Он фиалковый, прямо как тот чай, который они вместе пили не так давно. Кто-то даже на это делает ставки незадолго до Игр. Таблетки еще не начали действовать, и она закутывается в плед. Несмотря на конец мая и солнечные дни, ей часто становится холодно. — Но перейдем к главному, — усиленный микрофоном голос ведущего перекрывает крики из зрительского зала, и почти сразу же становится тише. — Мистер Крейн, мы все знаем о традиции проведения Голодных Игр, о единстве, которое они помогают нашему народу сохранять из года в год, об уроках истории… Знаем мы и о том, что вы во всем этом играете ключевую роль уже четвертый год, не так ли? — Цезарь с улыбкой поворачивается к едва затихшему залу, чтобы снова вызвать шквал аплодисментов. Сенека тоже улыбается, вынужденно и вежливо. Китнисс впивается в него взглядом, чтобы не пропустить ни одного слова. — И сейчас нас всех волнует Жатва и ее условия нынешнего года. Вы окажете нам честь? — С удовольствием, — кивает Сенека, и камера замирает на его изображении. — В эту Квартальную Бойню, как напоминание о том, что каждый житель любого из дистриктов до последнего своего момента должен помнить о событиях прошлого и быть благодарным Капитолию за устоявшийся мир, отбор участников будет проходить среди тех, кто уже достиг восемнадцатилетия. Нестройные и разрозненные вздохи слышатся по всему залу, а потом он заполняется овациями и всеобщим ликованием. Цветастое море шевелится и поблескивает пайетками, драгоценными стразами из кристаллов, разнообразными тканями и татуировками из вживленных в кожу мерцающих нитей. Прим не поедет на Игры в этом году. Китнисс обхватывает голову руками. Прим приедет по пригласительному. Не придется быть для нее последней надеждой, ей отпущен еще год. Все оказалось не напрасно? Ее визит к Сноу на прошлой неделе… Что-то перехватывает горло, ладони соскальзывают к щекам, она с болью впивается в них ногтями. Мурашки волнами пробегают по телу, она пытается вдохнуть, получается едва-едва, только с хрипом. Китнисс уговаривает себя вдохнуть еще, легкие поддаются с трудом. Снова начинает трясти, она хватает блистер со стола и с жадностью проглатывает еще две таблетки. — Кто же мог предположить такое, а?! Думаю, что никто, и окажусь прав! Дамы и господа, это сенсация! Сенсация, с которой начинается Третья Бойня! — потрясенный новостью Цезарь терпеливо дожидается, пока восторженная толпа выдаст хотя бы часть того, что накопилось за последние месяцы. — Да, это ошеломило нас всех, тем более, что такого мы больше никогда не увидим, этим и уникальна каждая Бойня, я прав?! — зал взрывается аплодисментами одобрения. Кто-то даже со счастливой улыбкой аккуратно вытирает слезы. — Что будет дальше? Уверен, нам не расскажут раньше положенного времени! — Фликерман поворачивается к Крейну. Крейн кивает на его последние слова. — Да, к сожалению, придется потерпеть, — говорит он с небольшой усмешкой, и из зала слышится смех. Веселый, счастливый смех, пусть и с нотками манерности. Сейчас в столице все счастливы и находятся в волнительном предвкушении, достаточно только посмотреть на тотализаторы, которые к Жатве взорвутся от разнообразия ставок и переменчивости настроения капитолийцев. Ставят на все, что может коснуться Игр. В этот год, по словам Эффи, много ставят на то, что пара трибутов из какого-нибудь дистрикта вновь объявит себя влюбленными. Тринкет тут же заверила Китнисс, что их с Питом любовь никто из подражателей никогда не затмит, но вряд ли эти слова могли бы хоть как-то успокоить. Особенно, когда с экрана слышится смех с надеждой поскорее посмотреть, как будут по очереди убиты двадцать три подростка на глазах у всей страны. Прим не поедет на Игры в этом году. Гейл не поедет, ему девятнадцать. Китнисс снова обхватывает голову руками и слышит собственный тихий сиплый смех. Год томительного ожидания, и теперь исполнение самого страшного откладывается еще на год. Что потом? Семьдесят шестые Игры. Через год Прим не будет защищена, она встанет на площади, как и все остальные. И больше никто не сможет выйти на сцену добровольцем вместо нее. Китнисс качает головой, словно пытаясь разубедить себя в том, что все это когда-нибудь сможет случиться. Таблетки уже не действуют так быстро, как раньше. Руки по-прежнему холодные и дрожат. Она тянется за блистером, но он падает на пол. Чувствуя жалость к самой себе, Китнисс нащупывает его на мягком молочном ворсе ковра и смаргивает подступившие слезы. Завтра приедут трибуты, что они увидят? Приедут мама и Прим. Она не сможет поддержать одних и расстроит других. Еще две таблетки, и Китнисс клянется себе, что до вечера не притронется ни к одной. Сейчас слишком нужно спокойствие. Пусть для него и нет причин. Мысли быстро сменяют одна другую, пока не останавливаются на Гейле. Китнисс с силой зажмуривает глаза. Он не приедет. Не захотел бы приехать, даже если бы его уговаривали, и это хорошо. Так будет безопаснее для него. А если бы приехал? Стал бы он убеждать ее выступить против Капитолия? Была бы для него Прим препятствием, чтобы убедить ее? Внушал бы ей не сдаваться даже ценой жизни ее семьи? Она всегда твердо отвечала «нет» на этот вопрос — у самого Гейла есть два младших брата и сестра, он бы защищал их до последнего, как и она защищала бы Прим. Но его очень легко представить в гуще революционных событий или беспорядков. Бросил бы он восстание, если бы узнал, что их жизням что-то угрожает? Сложил бы он оружие, если бы узнал, что они в руках Сноу, и любое провокационное действие со стороны революционеров может их убить? Оставил бы он свои идеи и борьбу, только лишь бы они остались живы? Или он заблаговременно начал бы мстить за их гибель с еще большей страстью, найдя дополнительный повод для ненависти? Эти вопросы уже не пугают ее. Ее собственное «нет» уже не выглядит таким однозначным и твердым, как будто она отвечает себе так, как должна бы ответить. Ее семье забота не нужна, Китнисс просила об этом Гейла, в случае, если погибнет на арене. Но она выжила, и он, кажется, может ждать от нее каких-то действий, рассчитывает, что после победы она сможет пойти дальше. Не трудно догадаться, что он видит в этом столько возможностей, чтобы начать действовать. Он из тех, кто действует. Может быть, даже во вред себе. И все же, было бы глупо думать, что она осталась в Капитолии по своей воле, чтобы искать таких же недовольных и медленно готовить народ к неповиновению. Но Гейл, как всегда, надеется на большее.

***

— Тебя что-то тревожит? А, глупый для ведущего вопрос. Завтра Жатва, все мы на взводе… — Хотел бы я быть в вашей компании, — Сенека подходит к гримировочному столику и приглаживает волосы, хотя за полчаса укладка совсем не пострадала. — Это другое? — с полуутвердительным вопросом Цезарь направляется к небольшому шкафу, где находится бар уже столько времени, сколько Фликерман является ведущим. — Другое. Коньяк есть? — Не советовал бы тебе сейчас ничего, кроме красного вина, но… а, вот он, — Цезарь закрывает шкаф и ставит бутылку с двумя стаканами на круглый стол между двух кресел. — Но ты, мой мальчик, сегодня даже перед камерой мыслями был не в студии. — Внезапные замены всегда застают врасплох даже тогда, когда ты их ждешь, — Сенека садится в кресло и отстраненно смотрит, как стакан наполняется коньяком. В гримерке Фликермана даже это кажется уютным. — Кто на этот раз? Гернар опять кого-то подсел? — Наш нулевой пациент не пережил ночь в лесу. — Надеюсь, ты лишишь меня подробностей. — Всего лишь банально замерз, — Сенека досадно морщится, берет стакан, но тут же ставит его на место. — Хотели там его и оставить, но я решил, что лучше убрать. Это может отпугнуть следующего, если он пойдет тем же путем. А так мы хотя бы не будем искать его и терять время. — И, что, больше ни одного варианта? — Из Седьмого и Десятого. Просчет неучтенного расстояния. По крайней мере, Президент не в курсе малозначительных деталей о Шестом. Теперь мои ставки на направлены на Десятого, но… — Выпей, мальчик мой. Не то ты так увлечешься своими нулевыми пациентами, что мне в следующий раз придется приползать к тебе на коленях, чтобы отвлечь и заставить дать мне интервью, — Цезарь пододвигает стакан поближе к Сенеке. — Ты никогда не приползешь ко мне на коленях, тебе будет жалко костюм. — А ты прав, наглец. Сенека натянуто улыбается и снова тянется к стакану. Когда это все закончится, он прикажет безгласым ликвидировать бар в домашнем кабинете. До своего дня рождения. — Скажешь мне, когда покажется твой Десятый? — успокаивающий голос Цезаря выводит Сенеку из не самой бесцельной мысли о вреде коньяка. — Узнаешь об этом раньше президента.

***

— Господа, по местам, у нас три минуты, — Сенека заходит в распорядительскую, где уже с раннего утра включена консоль по управлению ареной. Сенека бросает на светящуюся столешницу ежедневник и окидывает взглядом подчиненных. Сегодня у всех приподнятое настроение, а в самой столице — ажиотаж и ликование. Пробки на трассах это нисколько не скашивают, но в день Жатвы так бывает каждый год. — Мы готовы, сэр, — говорит Тит, и после его слов на всех экранах появляется герб на фоне красного развевающегося флага. — Дай третью камеру, когда уйдет заставка, — Сенека почти не слышит, когда к нему подходит секретарша с чашкой кофе на блюдце. Он, не глядя, берет его, садится за консоль и экран тут же переключается на общую картинку со сценой и площадью Первого дистрикта. Ряды кандидатов значительно поредели из-за критерия отбора Третьей Бойни, но уже издали заметно, что большинство из них готовы перебить друг друга уже на Жатве. Последний шанс прославиться. Недавно приходил отчет, что в Первом и Втором непомерно возрос спрос на тессеры. Какое трогательное рвение… — Они сейчас подерутся, — слышится голос справа от Сенеки. Раздается несколько смешков. — Десять дивисов на четвертый размер у девчонки! — Не больше третьего. — Третий был в прошлом году, а сейчас Бойня. — Гарнет Ларгман! — первое имя этих Игр, прозвучавшее на всю страну. — Господа, не отвлекаемся. Первая камера, — Сенека открывает ежедневник и делает первые заметки о первом трибуте. На экранах появляется его изображение, и это явный кандидат на победу. Распорядители уже тише переговариваются между собой, Сенека не думает жестко пресекать это. Впереди напряженные недели. Приятели похлопывают Гарнета по плечам, когда он уверенно направляется к сцене. Видно, что многие из них разочарованы. На вопрос сопровождающей о добровольцах Гарнет хмурится. Несколько рук, поднятых, скорее, в шутку. — Рубин Халсвит! — сопровождающая объявляет имя девушки. В распорядительской снова оживление. — Я же говорил, что будет третий! — Ей сделают четвертый. Дружный негромкий смех заставляет и Сенеку улыбнуться краем губ. Не трудно представить, сколько его знакомых в эту минуту уже примеряют суммы, которые готовы потратить на нее. Бойня, операция в Тринадцатом и давление со всех сторон — в последнем преуспеет Тиберий Гернар. После стилистов Рубин вполне может занять его и отвлечь от повседневных дел. Гернар будет в восторге. Пусть и дальше считает, что имеет хоть какой-то контроль над главным распорядителем. Победительницы всегда выводят его из строя на недолгое время. Сенека делает пометку напротив имени Рубин и подчеркивает ее. Последующие дистрикты не разочаровывают, а во многом подают надежды. Конкурентов для профи в этом году стало гораздо больше, чем было в предыдущие годы. Уже сейчас можно с легкостью представить их на арене. Это не двенадцатилетние напуганные дети, но вместе с тем они могут быть непредсказуемы. Ставки на трибутов откроются сразу же после Жатвы, они будут некоторым ориентиром для работы с ними. Пожалуй, единственный раз, когда Сенеке не скучно делать заметки по участникам. — Двенадцатый, — говорит кто-то негромко. Сенека поднимает взгляд на экран, когда камера показывает всему Панему местный Дом правосудия. В Двенадцатом ментора на Жатве не будет. Не исключено, что они посадят рядом с мэром Эбернети, чтобы заполнить пространство. Сцену показывают ближе, и по распорядительской проносится негромкий шепот. Рядом со стулом мэра, который у микрофона начинает стандартную из года в год речь, стоит такой же пустой стул ментора. Прямое нарушение регламента. Двенадцатый как всегда со своими сюрпризами. Сенека не сдерживает вздох. Если Эбернети окончательно спился, его должны были предупредить об этом. Провокация? Укор в сторону Капитолия? Сенека уже начинает по-недоброму смотреть на мэра Андерси, который нервно улыбается со сцены, когда слово берет Эффи. Яркая Тринкет в ярко-бирюзовом муаровом костюме с золотой отделкой, золотых туфлях и бледно-голубом парике, в отличие от мэра, не выглядит так, словно ей предстоит стать свидетелем казни. — Напоминаю, что в честь юбилейной Третьей Квартальной Бойни, трибуты будут отобраны из тех кандидатов, которые уже достигли восемнадцатилетнего возраста! За ней немного виден тот самый свободный стул. — Возьми левее, на пятую, — командует Сенека одному из распорядителей, и изображение тут же переключается на более безопасное. — Итак! Пришло время узнать имена наших героев! Имена тех, кому выпадет честь участвовать в Третьей Квартальной Бойне от Двенадцатого дистрикта! — Эффи на пару мгновений замолкает, обводя торжественным взглядом ряды претендентов. Ее почти прерывает Эбернети. Он неровной походкой преодолевает небольшую лестницу сбоку, проходит мимо Тринкет, создается впечатление, что никого не замечает. Камеры останавливаются на нем только тогда, когда он плюхается на свободный стул рядом с мэром. Андерси нервно кивает ему. — Первая камера, — командует Сенека, этим самым отвлекая распорядителей от новых смешков. Теперь все в сборе. Полувменяемая поддержка Эвердин явила себя миру. — И по традиции, дамы — вперед! — Тринкет игнорирует прибытие отставного ментора и направляется к шару с именами девушек. Напряженная тишина длится не больше пяти секунд. Спустя положенную интригующую паузу над площадью раздается имя. — Элин Свот! Сенека ищет только что поступившего трибута среди рядов невзрачных подростков. Двенадцатый в этом году не останется без внимания, было бы предпочтительнее, чтобы двое счастливчиков не привлекали к себе лишние взгляды и не вызывали сопереживание. Не слишком ли много надежд… на эту девчонку в сером платье, что сейчас направляется к сцене в полуобмороке? Надолго не задержится. Играм и Тринадцатому составит компанию не один припадок Эвердин. Кто бы ставил на то, что их не будет? Эффи встречает Элин Свот и ставит ее недалеко от микрофона. Девчонка имеет все шансы рухнуть в обморок в прямом эфире. Может, в поезде Тринкет додумается дать ей успокоительное. — Мальчики, ваша очередь! — Тринкет направляется ко второму шару и гораздо быстрее достает из него имя. Тоже почувствовала, что надо бы закончить церемонию поскорее и не затягивать до скандала? — Мэт Уолд! Хоть что-то. Парень раздраженно отстраняет руку своего соседа. Худой, но не слишком, возможно, уже успел немного поработать в шахтах. Идет почти уверенно, и что-то видится Сенеке в его движениях, что редко встретишь у трибутов. Досада? Раздражение? Нет, что-то другое. Как будто злость на всех, кто на площади, и не только. Смотрит под ноги, чтобы не сорваться на ком-то. Сенека отпивает из второй чашки кофе, делает пару строчек заметок под именем Мэта Уолда. Несомненно, зрителям будет интересно наблюдать за ним. Самому же Сенеке, по всей видимости, стоит готовиться к неприятным сюрпризам. — Вот они, трибуты от Двенадцатого дистрикта, которые удостоились почета сражаться на Третьей Квартальной Бойне! Элин, Мэт, пожмите друг другу руки! — Тринкет сияет с экрана и продолжает это делать во время финального гимна. Улыбалась ли она так сейчас, если бы в декабре Сенека не предложил президенту поменять очередность критериев Третьего и Четвертого кварталов? «Сгораю от нетерпения увидеть это» — Цезарь выкроил полминуты перед эфиром для сообщения. Он невольно заражает Сенеку азартом. Уолд уже не кажется настолько сложной проблемой, чтобы задумываться о его поведении посреди рабочего дня. — Сэр, эфир окончен, — сообщает Люси, и картинка с Двенадцатым исчезает. На экране тут же появляются восторженные Фликерман и Темплсмит. За камеры в их студии распорядители не отвечают, основная работа на сегодня закончена. — Проверьте все основные режимы и настройте экраны к Параду, — Сенека встает из-за консоли и оставляет на ней недопитый кофе. Есть время немного подумать о том, как применить к арене полученный материал. «Действительно интересно, как вы и обещали, мистер Крейн» — это уже не Фликерман. Адриана Мерай, дочь министра обороны. Сенека отправляет телефон обратно в карман брюк. Ответ он придумает позже. Чтобы не только Жатва оказалась «действительно интересным» событием нынешних Игр.

***

— Я рада, и мне от этого страшно, — Эвердин встречает подавленным и тихим голосом. Она устроилась на диване с ногами, обнимает колени и почти не шевельнулась с того момента, как Сенека вошел в холл своей квартиры. — Можно назвать это прогрессом. Пусть и небольшим, но подающим надежды, — он садится в соседнее кресло и ненадолго задерживает взгляд на победительнице прошлогодних Игр. Выглядит вполне вменяемо. Если и дальше так пойдет… нет, лучше не строить такие прогнозы. — Мне уже звонили два спонсора, — она больше не смотрит в одну точку и даже немного оживляется. — Надо же. И кто они? — Сенека старается выглядеть немного заинтересованным, но он прекрасно знает имена тех, уже решил выкинуть больше двух миллионов дивисов на бесполезное мероприятие в виде поддержки подопечных Эвердин. — Юлиус Пирсмей и Семпроний Уайгорт. Два миллиона триста тысяч сразу на Мэта и Элин. — Хорошее начало, — кивает Сенека и отдает все внимание капитолийским вечерним огням. Запланированный час в Распорядительском центре растянулся на шесть, и возвращаться пришлось, наблюдая из окон автомобиля всеобщий праздник на улицах столицы. Разговоры с поклонниками Эвердин о спонсорстве в планы не входили, однако Сенека посчитал, что немного спокойствия в будущем стоит того, чтобы потратить несколько минут. Вслед за этими двумя быстро потянутся и другие. Кого волнует небольшое правило о невмешательстве распорядителей в ход Игр? Если бы он год назад не подтолкнул как следует того переродка, чтобы он стащил с Рога двух мальчишек, то вряд ли бы сейчас сидел здесь. Семпроний и Юлиус, конечно, смолчат о его непрозрачном намеке, так что риски минимальны. И Эвердин спокойнее. Но это уже не так первостепенно. — Спасибо, что разрешили приехать Хеймитчу. Она вернулась к своему убитому голосу, но ее благодарность немного удивляет Сенеку. — Я считаю, что вы вполне могли бы справиться сами, — вряд ли ей это польстит. — Да, не стоит отрицать ваш потенциал. Но вам, как бы смешно это ни звучало, нужен трезвый взгляд. Немного сюрреалистично звучит рядом с именем Эбернети, соглашусь. Но в чем ему не откажешь, даже при желании, — так это в том, что он положительно влияет на вас. Эвердин сжимается еще сильнее. Сенека никогда не задумывался над тем, что происходит в голове ментора, впервые отправлявшего трибутов на Игры. Это ему не слишком интересно и сейчас, но невидимое возмездие из Президентского дворца уже давно нависло над ним. Приходится что-то делать со своей фантазией, чтобы никто не пострадал. — Знаю, в первый год менторства может быть нелегко. Постарайтесь сделать для них что-нибудь, что заставит ваших подопечных видеть шанс прежде всего остального. — Вы говорите не о профи. — Берите пример с победителей, мисс Эвердин, — Сенека встает из кресла, посчитав, что за Игры у них будет еще достаточно поводов поговорить. — Послезавтра в час дня собрание менторов. Не опаздывайте. И… время, Эвредин. Можно даже сказать, часы. Запомните это и подумайте, когда встретите ваших трибутов. — Я знаю, что у меня мало времени на их подготовку. — Никогда не перестану удивляться вашей глупости и вашей победе. Подумайте над моими словами. Собрание в час, не забудьте.