Арены Архитектора

Прошло девять дней. Пациент достаточно долго находится в бункере, невозможно исключить тот факт, что вирус проявился. Даже обычный грипп в такой обстановке представляет крайнюю опасность. Разработанный в лаборатории вирус с повышенной активностью не даст шанса на серьезные действия, даже в случае, если верхушка Тринадцатого в какой-то момент осознает намеренное внешнее вмешательство. Сенека перед зеркалом еще раз поправляет на себе форменный пиджак. Конечно, осознает. Они не такие дураки, которыми их считает треть Совета. Режимный объект под землей хоть и влияет на иммунитет, но интеллект щадит гораздо больше. Не просто так разведка донесла на наличие в Тринадцатом оружия, пусть о нем так и не удалось узнать практически ничего. Кто знает, что у них под землей? Старые чертежи не успокаивали: теоретически в бункер можно припрятать все необходимое для возрождения беспорядков. Еще раз поправить пиджак и пригладить уложенные волосы. Сенека приказывает самому себе прекратить играть на нервах. Все решается в эти дни, пусть и остается еще слишком много неучтенных деталей, решить которые невозможно физически, например, пересчет точного количества потенциальных повстанцев. Если вычесть несовершеннолетних и учесть их общую оторванность от разрабатываемых технологий… Есть ли у них план на случай эпидемии, не присланной Капитолием? Они будут готовы, начнут разбегаться, когда станет понятно, что занесенная пациентом пневмония не лечится? Перебрасывать к Тринадцатому армию, как предлагал Мерай? А если они ответят? Слишком много дыр в сыром плане, который осуществляется прямо сейчас, и который не мог быть осуществлен позднее. «Заткнись!» — такая команда всегда проносится в голове, когда начинаются первые признаки паники. Отражение в зеркале выдает только его усталость, но не волнение. Неплохо. Сенека выходит в коридор и неспешно спускается на первый этаж. Эвердин безразлично смотрит на экран негромко работающего телевизора. Вряд ли ее заинтересовало еще одно модное шоу, больше выглядит, как попытка избежать собственных мыслей. В ее руках его планшет, забытый вчера вечером. — Уже угадали пароль? — он с ухмылкой подходит к дивану, настроение ползет вверх, пусть и медленно. — «Голодные игры»? — отзывается Эвердин и протягивает ему планшет. — Оригинально. Если вы готовы, могу подвезти вас на собрание менторов. Приедем немного раньше, и вы займете самое лучшее место за столом, — он задумчиво пролистывает новости, которые ему успели скинуть распорядители за последние несколько часов. Ничего серьезного с ночи не случилось. — Самое лучшее — это рядом с вами? — Эвердин не сопротивляется предложению. Она встает и тут же идет к выходу. Это единственное, что Сенеке нравится в ней: не приходится ждать полчаса, пока она поправит и без того идеальный макияж. — Буду польщен, если вы когда-нибудь начнете так думать. — Лучше оставлю вас Эффи. Сенека посмеивается и, когда они выходят к лифту, нажимает кнопку вызова. Нет, он и правда стал слишком сентиментальным из-за всего этого. Скоро финал с Тринадцатым, далее — окончание Игр, и он, наконец, сможет узнать самого себя. Лифт опускается в полной тишине в подземную стоянку. — Вы дали водителю отпуск? — спрашивает она, недоверчиво смотря, как он снимает машину с сигнализации. — Да, сегодня поведу я. Надеюсь, мне не придется открывать дверь перед вами? — Сенека садится за руль и слышит раздраженное «Справлюсь сама» Когда автомобиль выезжает на проспект президента Римменхейма, навязчивый образ Тринадцатого сразу же вытесняется из головы разноцветными толпами и высокой вероятностью того, что за рулем во время Игр можно гораздо чаще встретить невменяемого, забывшего, что он уже не в клубе. Сводки новостей об этом предсказуемо молчат, но внутренняя статистика неприкрыто намекает держаться от магистралей подальше. — Должно быть, Эффи неплохо провела вечер у Маккенли, она не рассказывала вам? — Сенека резко выруливает из ряда машин и по привычке превышает допустимую скорость. Дела не ждут, его никто не осудит. — Она собрала все сплетни, и позавчера мне пришлось выслушивать, как ее знакомой неудачно сделали татуировки, — Эвердин с недовольным видом хватается за сиденье, автомобиль, не снижая скорость, поворачивает налево на перекрестке. — И у кого-то новый любовник. — Уверен, вы не пожалели, что вас там не было, — Сенека с полуулыбкой достает из кармана пиджака зазвонивший телефон и включает громкую связь. — Привет, Фликерман. Мы с мисс Эвердин уже успели заскучать. — Не лги мне, мой мальчик. Кому ты вообще позволяешь скучать? — голос Цезаря раздается с укоризной. Сенека кладет телефон на переднюю панель. — Но не об этом разговор. Вчера поздно вечером Марций Самвонс выпал из окна клуба. Был слишком пьян, Кассия даже не заметила, что его нет рядом. К счастью, выше второго этажа он взобраться не смог, так что сейчас лечит свой шок в центральном госпитале, ничего серьезного. — Кажется, он ваш спонсор, — Сенека поворачивается к Китнисс, и автомобиль резко тормозит в пяти футах* от впереди стоящего. — Вы, что, в машине? — голос Цезаря вместе с телефоном по инерции ускользает к лобовому стеклу, Сенека возвращает его обратно. — Ох, не завидую тебе, дорогая, Крейн любит погонять. Надеюсь, все в порядке? — Можно я выйду? — Эвердин вжимается в спинку сиденья. Еще бы — раньше такое сомнительное сокровище возили со всей осторожностью. — Спокойно, это система автоматического торможения, — Сенека недовольно смотрит на незамеченный светофор с красным цветом. — Так что Самвонс? Он еще способен заключать сделки? — О, безусловно. Послезавтра его уже выпишут, хотя Кассия настаивает на недельной госпитализации. Ясно почему — у нее новый молодой любовник, супруг будет ей мешать, если захочет отсидеться дома, а в других квартирах еще не закончен ремонт. — Я тебя понял, — догадка, которая не вдохновляет на спокойные вечера, неприятно тянется вместе с обратным отсчетом на светофоре. Неужели, Эвердин еще не догадалась? — Может, посмотрите на дорогу? — она раздраженно посылает ему ответный взгляд. — Может, посмотрите на перспективу сегодняшнего вечера? — Сенека нажимает на газ, как только зажигается зеленый цвет. — Вот из-за этого я и звоню, Китнисс, — слышно, как Фликерман вздыхает со всей досадой, на какую способен. — Спасибо, я признателен, что не мне пришлось сообщить ей это, — Сенека обгоняет машину впереди, нажимает на газ сильнее, чтобы успеть проскочить на последние секунды и не застрять на светофоре снова. — Не думаю, что Марций сейчас в форме, но твое присутствие, дорогая, приободрит его и, возможно, он внесет еще некую сумму в благодарность тебе. Эвердин опускает взгляд, принимая новость, как приговор. — Да, я схожу к нему. — Ну вот и прекрасно. Уверен, Марций не продержит тебя долго, Кассия говорит, что он под сильным успокоительным, — отчетливо слышно, как Цезарь приободрился от ее согласия. — Как закончишь, позвони мне, ты же знаешь, как я волнуюсь за тебя!

***

Хочется сбежать. Ладони снова мокрые, Китнисс сжимает руки в кулаки, пока они с Крейном идут вверх по лестнице ко входу в Тренировочный центр. Лишние полчаса в этих стенах, в окружении победителей предыдущих лет, ухмылки Джоанны Мейсон, прикосновения Одейра, Кашмира, которая не желает оставаться в проигрыше из-за негласного особого положения Двенадцатого… Китнисс оглядывается на автомобиль Крейна в остатках надежды сбежать и добраться до своего успокоительного. Крейн передал ключи одному из служащих, которые встречали их. Автомобиль уже давно по пути на подземную стоянку. Комок застревает в горле, мурашки проносятся по спине, грудь изнутри что-то сжимает. Китнисс пытается несколько раз вздохнуть, сделать это достаточно глубоко, чтобы немного успокоиться, не получатся. Легкий летний ветер теперь окатывает, как ледяная волна. Сердце больно бьется о ребра. Перед ними открываются большие стеклянные двери, с улицы слышится несколько запоздалых щелчков фотоаппаратов корреспондентов. Из-за кондиционеров, встроенных в стены, в холле центра еще холоднее. Ее немного передергивает, рой мурашек покрывает всю спину, становится гораздо сложнее чувствовать под ногами мрамор, которым здесь вложен пол. — Ненадолго расстанемся, не скучайте, — совсем незнакомая интонация голоса Крейна. Слишком мягкая для него, чтобы он так разговаривал с ней. Китнисс не успевает сделать шаг назад. Крейн обвивает рукой ее талию, притягивает к себе. Долгий поцелуй, такой, как будто главный распорядитель действительно жалеет о коротком расставании, подсказывает, что все это не может быть реальностью. Может, разум настолько измотан лекарствами и всем, что окружает ее этот год, что она уже не в силах перетерпеть паническую атаку, и теперь выхватывает для шуток то, что находится совсем рядом? Она вяло отвечает на поцелуй, дыхание перехватывает, сердце отдает болью еще сильнее. В воображении встает Хеймитч, который в отчаянии хватается за голову. — Вы не оттолкнули меня, а это почти комплимент, — негромко говорит Крейн, когда отстраняется. — Мисс Эвердин, вы так хорошо играете, или мне стоит начать волноваться? Это настоящее. Удары сердца отдают в голову, Китнисс хватается за пиджак Крейна еще сильнее, чем Хеймитч — за свою голову. Частью оставшегося сознания она понимает, что выглядит растерянной. Это только бы сыграло на руку, только если бы здесь кто-то был… Менторы оставшихся трибутов. Стоят недалеко у лифтов. Вот для кого Крейн играет ее настоящего клиента. — Что такое? — он немного хмурится, слишком сильно ее выдает дрожь. — Мне нужно успокоительное. — Вы не могли подумать об этом полчаса назад? — Крейн наклоняется к ней, чтобы сказать это почти шепотом прямо рядом с ее ухом. Со стороны других менторов они выглядят, как парочка, и это — еще одно из того, что мешает ей проглотить ком в горле. — Полчаса назад я не знала про Самовнса, — отвечает она. Голос совсем не слушается, Китнисс хрипит, недостаток таблеток в последние дни решил проявить себя в том самом месте, где невозможно ни от кого прятаться и переждать. — И мне нужно новое успокоительное. — Почему я узнаю об этом так вовремя? — видимо, Крейн, чтобы хоть куда-нибудь деть свое негодование, сильнее прижимает ее к себе. Со стороны менторов слышатся обрывистые тихие звуки. Китнисс в который раз чувствует себя беспомощной, и каким бы частым ни было это чувство, к нему невозможно привыкнуть. — Мне нужно новое успокоительное, — с тихой злостью в голосе повторяет она. Как будто это что-то решит. Как будто Крейн тут же позволит ей запереться в ее комнате до завтра и не посещать это глупое собрание менторов, где на ней опять, как и всегда и везде, будут сосредоточены все взгляды. — Научитесь принимать последствия своей непредусмотрительности, — Крейн отвечает ей доброжелательным тоном и светской улыбкой. Все та же игра для менторов полностью расходится с его словами. Он отпускает Китнисс, она все еще может стоять без посторонней помощи. Смотрит вслед Крейну, пока безысходность заполняет собой все, что еще не успела заполнить паника. Джоанна с недоброй усмешкой безотрывно наблюдает за ней, Блеск оглядывается к Финнику и что-то ему говорит. Они оба улыбаются, еще раз давая понять Китнисс, что отсутствие успокоительного — не единственная ее проблема. Она нажимает кнопку ближайшего к ней лифта, лишь бы отсрочить ненужные вопросы хотя бы на минуту. — Эй, Эвердин! Не расстраивайся, он скоро вернется! — Джоанна Мейсон своим замечанием вызывает гогот Блеска. Китнисс остается считать секунды до прибытия лифта. Потом — пока откроются двери. Когда она нажимает нужную кнопку, до нее доносится все тот же голос: — Я займу тебе место рядом с ним!

***

Как это сложно. Невыносимо. Невыносимо ждать и знать, что не можешь уйти без последствий. Китнисс цепляется взглядом за серо-металлическую длинную столешницу. Восемь трибутов и шесть менторов до сих пор остаются в Играх. — Архитектор задерживается. Он, что, не сказал тебе, сколько будет здесь мариновать нас? Страшно желать ждать окончания Игр, зная, чем именно они закончатся. Страшно откликаться на каждый сигнал планшета. Страшно не справиться. А ведь это как раз у нее получается лучше всего. — Он и правда ничего не говорит тебе, а, Эвердин? Короткий вздох не помогает. Джоанна устраивается за столом напротив Китнисс. Почему бы не сбежать? Крейн сможет сделать так, чтобы ее не наказали. Она вытирает вспотевшие ледяные ладони о брюки, но это не помогает. С каждой секундой нарастания паники любая мысль о том, как убежать из этого зала начинает казаться спасением. — Думаю, что говорит. Ее девчонка была безнадежна с самого начала, но продержалась. — Китнисс, не бери в голову, у Мейсон не все в порядке с юмором. Да, Мейсон? — Зато все в порядке с реальностью. Еще один женишок второй год не интересен, можно выехать на фаворе у главного распорядителя, да? Еще один вздох. В груди до боли все сжимается. Китнисс приподнимает взгляд. Джоанна нависла над столом в попытке достучаться до нее. Она с силой разжимает холодные кулаки и с наслаждением слышит треск. Треск чьей-то рвущейся кожи в собственной голове. Так бывает, когда нож резко вонзается в того, кто изо всех сил старается стать для тебя препятствием. Хочется слышать этот звук дальше и дальше, пока не устанешь. Пока не поймешь, что ты на время в безопасности. К боли в груди добавляется что-то сладкое. Как удовлетворение от понимания, что следует сделать, чтобы стало легче. Это растекается по всему телу, подавляет безысходность. Как же легко… ей уже давно не было так легко… Визг режет по ушам, потом кто-то обхватывает ее за талию и тащит назад. Китнисс изо всех сил цепляется за этот звук, но еще один рывок назад, и ее ногти соскальзывают с чего-то мягкого, а звук обрывается. Спине холодно, перед глазами встает мраморный потолок, пальцы до боли от напряжения машинально сжимают воздух. Финник Одейр склоняется к ней и прижимает к полу. Он что-то говорит, но теперь она оглохла и слышит только собственное дыхание. Откуда-то со стороны на нее выплескивается ледяная вода, и в уши вонзается почти тот же самый визг, прерываемый едва разборчивыми словами. — Китнисс, ты что?.. — потрясенно почти шепчет Одейр и зачем-то слегка встряхивает ее, но не отпускает. У него испуганный вид. Рядом стоит еще кто-то из менторов, из-за стола немного видны Блеск и Кашмира, они стоят спиной к ней. Китнисс пытается привстать, но ей не позволяют. Она мотает головой, чтобы убрать мокрые от воды волосы с лица. Слова вперемешку с визгом становятся отчетливее. Джоанна ругается так, что ей могли бы позавидовать даже в Котле. Слышали бы ее сейчас ее капитолийские поклонники… — Пусти… — она с тихим хрипом хочет вырваться из хватки, но Одейр все еще держит ее прижатой к полу. — Что на тебя нашло? Она со всеми такая. Китнисс не отвечает. Мурашки из-за холода пробегают сначала по спине, а потом по всему телу. Это быстро доходит до озноба. Сказываются ли нарушения правил менторами на их трибутах? Обязательно. Даже у Крейна не надо спрашивать, чтобы понять, что Мэт на Арене ответит за несколько секунд ее внезапной вспышки ярости. — Джоанна в порядке? — Как слышишь, жива, — Финник произносит это с оттенком веселости, но тут же становится вновь серьезным. — Постарайся пережить эти пятнадцать минут. Я придержу Джоанну подальше. — Спасибо, — все так же хрипит Китнисс. Финник ослабляет хватку, она отстраняет его, когда он хочет помочь ей встать. — Крейн скоро заявится, — говорит он и ей, и кому-то, кто стоит вблизи. Китнисс мельком выхватывает проходившую мимо Энобарию. Она слишком очевидно получает удовольствие от произошедшего. Одейр отводит Китнисс за стол и сажает в самом начале, видимо, расценив, что близость к Крейну сможет убавить в ней желание кого-то убить. Мокрая от воды блузка неприятно липнет к телу. Китнисс приглаживает выбившиеся волосы. Под ногтями что-то мешает, приходится достать из-под них кусочки снятой кожи. На скуле и шее Джоанны даже издали видны ярко-розовые длинные царапины. Ярость давно схлынула, взамен все внутри снова начинает занимать безысходность. Сожалеет ли Китнисс о своей секундной слабости? На сожаление не остается сил. Только тяжесть в груди из-за последствий, которые настигнут Мэта. Стоит ли чего-то бояться тем, кто уже участвует в Играх в качестве трибута?.. — Господа, прошу прощения, мне пришлось немного задержаться. Спокойный тон Крейна подгоняет всех менторов к столу. Джоанна оказывается на самом дальнем от Китнисс месте. Если бы Китнисс могла, она бы испытала благодарность к Финнику. Крейн кладет на трибуну две тонкие папки, и ему сразу же становится понятно, что менторы провели эти десять минут не за светской беседой. Зато он сам очень по-светски, как настоящий капитолиец, вопросительно приподнимает бровь, но не задает ни одного вопроса. Иногда хочется позавидовать выдержке верхушки Капитолия. Все это значит только одно: неприятный разговор и приговор Мэту ждет Китнисс сегодня вечером. Сразу же после визита в госпиталь к Самвонсу. — Итак, господа, я рад видеть вас снова и готов поздравить с тем, что мы все вплотную подошли к финальной шестерке участников. Так же, хочу уведомить вас, что с этой минуты обновлен наш прайс-лист с подарками от спонсоров. Цены значительно повышены, поэтому надеюсь, что каждое ваше решение будет взвешенным и обдуманным прежде, чем вы что-либо отправите своим трибутам. Почему они сидят, а главный распорядитель стоит за трибуной? Глупый вопрос посреди слов Крейна возникает из неоткуда. Наверняка трибуна поставлена здесь по его распоряжению, чтобы показать, как он не хочет оставаться здесь надолго, поэтому садиться нет нужды. Или показательное желание возвышаться над менторами превысило комфорт?.. — … Думаю, будет не лишним напомнить вам, насколько важен поиск новых спонсоров и удержание уже имеющихся. Китнисс не сомневается, что эти слова обращены к ней. Крейн все говорит и говорит. Как будто знает, что над столом висит немое напряжение между менторами, и хочет оттянуть его продолжение подальше. Она больше не слышит ни одного слова, речь Крейна перерастает в гул. Не замечает, как безгласая кладет перед ней лист с новыми расценками подарков от спонсоров. Новые цифры не хочется видеть, приходится устало прикрыть глаза. Она еще успеет бухнуться на диван и схватиться за голову, когда будет делать выбор между оружием и едой. Тишина настигает резко, когда Китнисс оставляет в покое свои разрозненные мысли. Крейн, кажется, оставил их всех переваривать услышанное и поплакать на плече соседа. Вероятно, услышанное — что-то важное, если она пропустила это. Тишину нарушает тяжелое дыхание, и Китнисс теперь понимает, почему никто до сих пор не сказал ни слова благодарности судьбе за свободу от общения с главным распорядителем. Джоанна Мейсон вот-вот взорвется. Финник кладет руки на ее застывшие каменные плечи, а она сама не сводит взгляд с Китнисс. Остальные ждут продолжения с нескрываемым интересом и азартом. Все ее ждут. Джоанна — за столом, подогреваемая собственной яростью, Самвонс — в центральном госпитале, манерно стонущий от давно прошедшего шока. Хеймитч присвистнул бы от такого шикарного выбора. Очевидно, что выбор сегодня падет не в сторону ментора Седьмого дистрикта. Потому что где-то рядом с Самовнсом маячит Мэт Уолд. Китнисс быстро встает, от чего все за столом дергаются в предвкушении, стул падает где-то за ее спиной. Она идет к выходу, мысленный топор от Мейсон тут же летит в нее. Неважно. Вместо напряжения в менторской нависает разочарование и досада. Китнисс захлопывает за собой дверь. Марций Самвонс ждет ее не меньше Джоанны. Ему бы польстило, если бы он узнал, что Китнисс предпочла его.

***

— Очаровательно, мисс Эвердин… — Самвонс нажимает на затылок Китнисс унизанными перстнями пальцами и не дает ей отстраниться. — Очаровательно… Китнисс жмурится еще сильнее и изо всех сил сглатывает, не выпуская изо рта член одного из своих постоянных клиентов. Лучше сделать все с первого раза, чтобы побыстрее закончить. Даже если хочется, чтобы вытошнило на пол, как сейчас. Самвонс не отпускает Китнисс, когда в палату заходит безгласая с подносом, бутылкой и двумя стаканами. — Еще раз, моя красавица, — полушепотом произносит Самвонс. Безгласая разливает алкоголь по стаканам. Самвонс больно тянет Китнисс за волосы, чтобы она отстранилась от него. — Сможете? Китнисс тошнит, но она через силу улыбается и кивает. Самвонс нажимает на ее затылок, она в последнюю секунду успевает обхватить рукой основание его члена, чтобы он опять не заполнил весь ее рот. Безгласая бесшумно подносит ему наполненный стакан. Госпиталь, палата, городской шум из приоткрытого окна — все куда-то уплывает, кроме Мэта Уолда, ради которого она сейчас стоит на коленях. Если бы он знал… если бы на минуту смог преодолеть свою злость и все, что в обиде успел наговорить Гейл… Обрывки слов Самвонса едва доносятся до нее, она ускоряет темп, почти доведя до финала. Самвонс убирает ее руку с члена и грубо входит в ее рот во всю длину. Он достает до горла и в несколько рывков со стоном снова кончает. — Вам надо увеличить грудь. Слова пробиваются сквозь темноту, которая встает перед глазами Китнисс. Он свысока оценивающе смотрит на нее, стакан появляется в его руке и тут же касается ее губ. — Я давно говорю об этом Сенеке. Победитель должен поддерживать интерес к своему образу, так, моя милая? — Самвонс сладко улыбается и берет Китнисс за подбородок. Он заставляет ее сделать два больших глотка коньяка. Алкоголь почти не отвлекает на себя внимание. Он не конкурент тому, что совсем скоро ее будут резать. — Вы правы, — она в ответ улыбается ему, скорее всего, слишком фальшиво из-за нарастающей паники. Разрисованное макияжем лицо — это не то, от чего следует отказываться, если помнить о пластических операциях. Ей удалось избежать этого года назад, и это был только вопрос времени. — Я дам вам контакты моего хирурга. Вы видели грудь Кассии? Я до сих пор в восторге. И ее молодой любовник. Ты с ним знакома? Столько пустоты вокруг. Столько бессмысленных разговоров. Столько ненужных ей людей. Столько советов от Эффи, которые появляются словно ниоткуда, из воздуха, и так легки на словах. Что ей делать? Она не знает любовника Кассии. Она здесь вообще никого не знает. Все встречные лица проносятся мимо и растворяются в вечном капитолийском празднике, в роскоши, сплетнях, клубах, разговорах ни о чем. Самвонс все еще ждет ответа? Что говорить? Что делать, если Мэт все еще на Арене, а ей невозможно даже сделать так, чтобы ладони оставались сухими? Китнисс выпрямляется с застывшей улыбкой. Так это не делают. Здесь так не принято. — Разве… мне нужен любовник Кассии… когда я знакома с вами? Слова получаются с явственным хрипом, паника беспрепятственно растекается по всему телу. Если Самвонс решил дать ей новую грудь, то дать деньги на трибута ему не составит труда. Самвонс изображает манерное изумление и собирается что-то сказать, но Китнисс останавливает его поцелуем, неумело и грубо цепляется за его губы, прижимает к постели. Расстегивает свои брюки, тут же чувствует его пальцы под бельем. Такие, как Самвонс, грубость в отношении самих себя не приветствуют. Отчаяние не дает ей остановиться. Она быстро, без доли грации, отбрасывает брюки на пол и садится сверху, только на несколько секунд разрывая поцелуй и видя ошалелый взгляд Самвонса, сквозь шелковую рубашку впивается ногтями в его кожу. Крейн уже сегодня вечером будет недоволен стилем ее инициативы. Завтра весь Капитолий захочет опробовать то, что случилось в палате Центрального госпиталя. Если это дорога к новым спонсорам, то она ни о чем не жалеет.