Зомби, тачка, два ствола

— Как ты посмел! – Руки дрожали; тарелка из синего стекла с натужным звоном рассыпалась на мелкую крошку осколков, ударившись о стену. – Как ты вообще посмел! Он стоял, опустив глаза, сжимая в руках походный нож. Тонкое лезвие было красным от крови, не бордовым, тёмно-вишнёвым, как после трупа, а обжигающе-алым. Плечи мужчины мелко вздрагивали, будто его била нервная дрожь; комок метнулся вверх по горлу, но подступающая жалость была затоптана тяжёлыми сапогами гнева. — Как ты посмел вернуться, а? – Пузатый бокал, тоненько взвизгнув, тускло блеснул в свете трёх свеч и лопнул за плечом мужчины, налетев на угол рамы. – Как ты вообще после всего этого посмел вернуться?! Он молчал, по-прежнему не поднимая головы. Слипшиеся от грязи волосы вздрогнули на макушке, когда он качнулся, с усталым вздохом опираясь о косяк. Не смеет даже в глаза посмотреть! Стыдно, значит. Правильно, должно быть стыдно. — Катись отсюда! – надсадный крик скрутил горло. – Пошёл прочь, Томас Уильям Хиддлстон! *** Мы медленно шли вдоль чернеющей влажным асфальтом дороги. Просто шли. Просто двигались, чтобы не останавливаться. Не разговаривать. Мелкий, моросящий дождик свёл видимость к нулю, заползал ледяными струйками за шиворот и кусал спину. Песок хрустел под грубой подошвой берцев. В пустоту сознания медленно вворачивалось сверло мысли о том, что надо бы чем-нибудь прикрыться – учитывая сложившуюся экологическую обстановку и невероятное количество разлагающихся повсюду тел, сложно было сказать, что сейчас лилось на нас с неба. Но руки не слушались, да и укрыться было нечем. Пальцы схватились за влажную ткань начавшего мокнуть капюшона и натянули тот на голову. Том бросил короткий взгляд сверху вниз и протянул руку поправить смявшуюся на затылке ткань, но я увернулась и, разгладив всё сама, пошла быстрее. — Я до сих пор не могу понять, – он всё-таки догнал меня (с его ростом и длиной ног это было вообще не проблемой) и аккуратно взял за плечо, – ты сказала, загорелась занавеска, упавшая на конфорку. Как огонь так быстро распространился? — Я сказала, я думаю, что загорелась занавеска. Пламя полыхало уже в коридоре, когда я смогла освободиться, – пришлось очень невежливо стряхнуть его руку. – Я не могу знать, я только предполагаю. Он замедлил шаг, отведя взгляд в сторону; он удерживал рвущиеся вопросы буквально на кончике языка, и это, вероятно, ему стоило больших усилий. Я натянула капюшон на самые глаза и, спрятав влажные и замерзающие пальцы в глубокие карманы на животе, зашагала быстрее. Как бы мне сейчас пригодились наушники, большие такие, которые глушат вообще все внешние звуки. Раньше я часто прибегала к этому трюку: самый ненавязчивый способ сказать человеку: «Пошёл к чёрту со своими вопросами!». Как избавиться от собеседника, если вас осталось только двое? Куда его послать, на кого свалить? А меня ещё спрашивали, почему все мои друзья были исключительно в единицах и нолях. С ними так просто: не хочешь говорить на какую-нибудь щекотливую тему прямо сейчас – вырубил интернет и пошёл салат резать. Неужели я скучаю по прошлой жизни? Всё-таки эгоистичное чмо с гипертрофированным эго интроверт во мне не дремлет. Хотя в моём маленьком мире было уютно. Там был мягкий неколючий плед, кофе с карамельным сиропом и густой пенкой и неограниченные запасы сладостей, от которых задница не растёт в геометрической прогрессии. Да, определённо, там было очень уютно. По крайней мере, там не было восставших из мёртвых, жаждущих откусить от меня кусочек, не было белоснежек с автоматами, жаждущих Томушкиной крови (в буквальном смысле), и не было дождиков, едва ли рушащихся на землю с манной небесной, если, конечно, таковой нельзя было назвать всевозможные болезнетворные (и не только) бактерии на любой вкус и цвет. А, да к чёрту всё. Я хочу обратно, домой, за экран компьютера, задротить на сериалы, писать фанфики с рандомными ОТП и не высыпаться из-за жарких споров, какой Доктор лучше, что более канонно: Стидия или Сталия, и насколько сильно скатились Сверхи. Апокалипсис – это вообще неприкольно. Тут нет горячего душа и интернета. Домечталась, идиотка, блин. Голос давно уже притих, несчастный. Чокнувшись полным до краёв стаканом водки с фотографией Дэвида, повязанной чёрной ленточкой, он залпом опрокинул в себя содержимое, занюхал корочкой чёрного хлеба и тихо вздохнул. Но, поняв, что за ним наблюдают, тут же спрятал дань скорби в ящик стола и нетрезво улыбнулся. «Грустим, мать», – икнул он, утирая скатившуюся на опухшую щёку слезу. Тоненький голос здравого смысла, откашлявшись, затянул давно забытую песню. Their tears are filling up their glasses, no expression, no expression. Где-то середина куплета, да и песня не о том. Да хотя, какая разница? Просто грустная мелодия. Нам же, вообще-то, пофигу на текст. Кто вообще вдумывается в текст? Hide my head, I wanna drown my sorrow. — No tomorrow, no tomorrow, – и наушники не нужны – концерт голосов в моей голове был достаточно громким, чтобы отрезать меня от всего окружающего мира. – And I find it kind of funny, I find it kind of sad, – Томас, кажется, отстал – его грязные ботинки не мелькали более перед глазами, – the dreams in which I'm dying are the best I've ev…* — Да стой же ты! Том грубо схватил меня за плечо и потянул к себе. Я едва не упала, лишь чудом сохранив равновесие, и уже приготовилась выдать не слишком цензурный спич, как вдруг заметила причину моей экстренной остановки. Прямо на нас из леса двигались зомби. Их было около семи-восьми, может, десяти или двадцати – я не знаю, но точно больше двух. И это было плохо. Очень-очень плохо. — Что делать будем? – я всегда умела формулировать чёткие задачи и ставить перед собой конкретные цели. — Можем сыграть в нарды, – хмыкнул Хиддлстон, вытаскивая из кобуры пистолет. — В нарды со смертью?** – а кто знает английские фразеологизмы? Кто любит хвастаться этим знанием без повода? Я (тут должны были быть три скобочки и пара ноликов). — Бежим! – устав от моего словоблудия и абсолютно не желая обнаружить начавшие гнить зубы трупа в опасной близости от себя, Том покрепче ухватил меня за предплечье и поволок назад. С неба продолжала сыпаться невнятная мокрая ерунда, которую и дождиком-то стыдно было назвать. Земля по обочинам дороги размякла, бежать по ней было неудобно – ноги то и дело проскальзывали, пару раз я чуть не пропахала её носом. На третий раз Томас догадался втянуть меня на асфальт, и дело пошло лучше. Тяжёлый рюкзак невероятно тянул плечи, ручка топора, сползшего слишком низко, била по икрам и довольно сильно отвлекала от спасительного бега. Пару раз я подумывала о том, чтобы сбросить его к чертям и продолжить путь налегке, но рационалист во мне пока что умело затыкал инстинкт самосохранения. В конце концов, покамест было совершенно непонятно, где в сей прекрасной стране можно было (и можно ли было вообще) разжиться провиантом, питьевой водой и боеприпасами. Дыхание свелось к рваному хватанию воздуха губами, который, кажется, и вовсе лёгких не достигал, застревая где-то на уровне трахеи. Ноги горели так будто, будто бёдра мне жгли газовой горелкой. Физподготовка моя оставляла желать лучшего. Тому явно было куда легче – с его ногами он за один шаг покрывал расстояние двух моих. Тем не менее, он не форсировал события и бежал в моём темпе, замедляющемся пропорционально пройденному пути. — Не хочешь… дать мне… рюкзак? – слегка задыхаясь (слегка – ключевое слово, ибо я дышала как кит, выбросившийся на берег), поинтересовался мужчина. — С удовольствием! Я резко затормозила, да так, что чуть не полетела кувырком на асфальт. Том оказался куда осмотрительнее и сбавил скорость постепенно. Пока он притормаживал, я успела стянуть лямки с плеча и поправить топор, затянув его в креплении потуже. Стадо трупов неотвратимо приближалось, и делало оно это со скоростью, явно больше желаемой. — Лови! – я запустила рюкзаком в мужчину, замершего в паре метров от меня. – Погоди... где твой? — Я его бросил минут пять назад, – Том ловко накинул лямки на плечи. – Там всё равно были тряпки да пара сухарей. — И спички! — я задохнулась. — Томас... там были... грёбаные спички! — Воздух со свистом вырывался из груди, язык плохо слушался. — Чем мы теперь... чем костёр будем разжигать?.. Палочку о... о палочку тереть будем... или искру выбивать... а? — Если сейчас не продолжим бежать, костёр нам, возможно, и не придётся больше разводить! Он снова потянул меня за руку, призывая двигаться. Но ноги перестали слушаться, мышцы и вовсе ушли писать на меня жалобу в вышестоящие органы за издевательское отношение. В боку не просто кололо — мне между рёбер будто забили с десяток ржавых гвоздей. Остановка явно не пошла мне на пользу — буквально через пару шагов ноги просто отнялись, и я совсем не изящно рухнула на асфальт, аки мешок с картошкой. Голые колени обожгло, будто по ним тёркой прошлись, ладони вспыхнули. Голова кружилась от явного недостатка кислорода, кровь в ушах шумела похлеще панков на концерте "Короля и Шута". — Давай, Ло, — кудрявый спрайтер в мгновение ока очутился подле меня, прихватив с собой мою новую уменьшительно-ласкательную кличку, — осталось чуть-чуть! Вон машина, нам до неё только добежать! Машина и правда была — красная малолитражка оказалась совсем не по-европейски припаркована на обочине примерно метрах в двухстах от нас. «Давай, Ло, — инстинкт самосохранения вышел из коматозного состояния, в которое сам себя же и поместил, не в силах пережить моего кретинского поведения, и саркастически усмехнулся, делая особое ударение на новой кличке, — ты сможешь! Во имя бровей Капальди и оранжевых труселей Рори!» Самый резвый мертвяк оказался уже в паре метров от нас. Хиддлстон, плюнув на вежливость, резко подхватил меня под руки, поставил на асфальт и придал ускорение лёгким толчком в спину. Я заковыляла вперёд, лелея надежду, что не растеряю коленные чашечки по дороге. Грохнул выстрел, за ним последовал приглушённый звук падения тела. Сильная рука ухватила меня за шиворот и потащила вперёд, заставляя перебирать ногами быстрее. Когда я уже решила, что милосерднее бы было быть съеденной заживо, чем ковылять с содранными в ошмётки коленями, спасительная машина вдруг оказалась перед самым носом. Том, отпустив наконец мой ворот, рванул вперёд, к водительскому месту. Ещё один выстрел — и на обочину полетело распухшее тело. — Лора! – про себя он наверняка прибавил ещё что-то вроде «мать твою коромыслом под коленку». – Не спи! Залезай! Я обернулась. Мертвяки почти настигли нас, изуродованные разложением тела маячили уже в десятке метров. «Доброе утро, – саданул меня по щеке голос, которому вдруг резко надоело скорбеть и уж совсем расхотелось помирать, – в машину, живо!» Не чувствуя ни ног, ни рук, я заскочила на переднее сидение и захлопнула дверь. Безопасность? В салоне было нечем дышать – вонь разлагавшегося тела впиталась в тканевую обивку сидений, салона, даже в дурацкую игрушку-птичку, болтавшуюся на зеркале. Деревянные, окоченевшие руки забарабанили по капоту, застучали по стёклам, грозя разнести их на осколки. Я вжалась в спинку сидения, стараясь дышать настолько редко, насколько это позволяло бьющееся на адреналине сердце, и вцепилась пальцами в ноги. Том же выглядел на удивление невозмутимым. Рвано дыша (всё-таки и его проняла пробежка!), он быстро огляделся, пристегнулся и повернул ключ зажигания. Мотор фыркнул и забурчал. — Бензина мало, – пробормотал мужчина, разглядывая приборную панель, но его голос перекрыл настойчивый монотонный писк. – Пристегнись. — Зачем? – я посмотреть налево и наткнулась на пустые, сохнущие глаза-черносливины. Удары, сотрясающие стекло, были, как мне казалось, чудовищны. – Боишься, у тебя отберут права? — Нет, просто хочу, чтобы эта штука заткнулась, – он мягко улыбнулся и снова неосознанно накрыл мою руку своей – как вчера, на крыльце. – Нужно потерпеть ещё немного. Скоро мы будем в безопасности. — Езжай уже! – голос сорвался, паника парализовала все системы. Машина плавно тронулась, мягко расталкивая голодную толпу, облепившую капот источающей зловоние массой. Как только впереди не осталось препятствий, мотор фыркнул громче, и Том уверенно вдавил педаль в самый пол. *** — Я говорил, что бензина мало. — Мало – это две капли? – я пнула ни в чём не повинное колесо и поморщилась – колени саднило. – Я не думала, что она остановится уже через десять минут. Мужчина только махнул рукой. Дождик кончился, но тучи продолжали кутать солнце. В мягком рассеянном свете не так были заметны залёгшие у Тома под глазами глубокие тени, да и вспухшая скула не казалась такой густо-фиолетовой. Он опёрся на открытую дверь машины и беззвучно морщился, потирая отбитые рёбра, потревоженные внезапным забегом. Ему тоже нелегко пришлось. «Только он никого не убивал», – напомнила совесть. Ядовитая тварь, её до сей поры мне удавалось держать в чёрном чулане сознания. Как только выскользнула, зараза? «Это была самозащита!» — Надо обработать тебе колени, – Том, вздохнув, скрылся за машиной. Я сопротивлялась. Долго сопротивлялась. Приводила различные аргументы. Но мужчина был физически сильнее меня, поэтому уже через пару минут я сидела на заднем сидении, свесив ноги наружу, а он капал на ватный диск прозрачную жидкость, отдалённо напоминающую перекись. — Я буду пинаться, – надо было предупредить сразу, чтобы потом на синяки не жаловался. Хиддлстон что-то неопределённо хмыкнул. Влажный диск соприкоснулся с разодранным коленом, и я зашипела. Драло просто невыносимо. «Попроси его сделать хоть что-нибудь!» – в панике орал голос, перечитывая завещание. У него был невероятно низкий болевой порог. — Больно! Я жалобно посмотрела сверху вниз на мужчину. Но снисхождения не последовало – то ли он мстил мне за моё хамское поведение, то ли просто в душе был садистом, – ватка, снова обильно смоченная подозрительной жидкостью, коснулась другого колена. Я глухо застонала сквозь сжатые зубы, что есть силы ударяя сжатым до побеления костяшек кулаком по двери. Но на этот раз, убрав орудие пытки, Том аккуратно подул на вспухшую кожу. Если бы мне не было так больно и плохо, я бы расплылась лужицей по сидению от умиления. Экзекуция продолжалась ужасающе долго – за коленями последовали ладони. Измучив меня вдоволь, Том уселся на переднее сидение и критически посмотрелся в вытащенное из бардачка зеркало. Взъерошил сальные волосы, коснулся разбитой скулы. — Тебя бы тоже не мешало обработать, – я схватилась за аптечку. Нет, не мстить я собиралась. Но теперь была очередь Тома шипеть и извиваться. После того, как я чуть не попала ему пальцем в глаз, пришлось искать способ обездвижить его. «Не смей!» – сказал мозг. «Даже не думай!» – предупредил здравый смысл. «Сядь к нему на колени!» – приказал пьяный голос, пряча вторую опустевшую бутылку водки под стол. — Всё, ты мне надоел, – я затолкнула Тома глубже на сидение. – Или ты прекратишь извиваться, аки кобра под дудочку, или я на тебя сяду. — Мне начинать бояться? – ехидная улыбка затерялась в приподнятых уголках губ, и добрые, всегда прозрачные глаза вдруг помутнели, вспыхнув искорками смеха. — Да. Посмотрим, как ты будешь улыбаться, когда почувствуешь, что твои кости идут трещинами под весом небольшого гиппопотама. — Ай! Больно! – мужчина поморщился, перехватывая моё запястье и не давая смазать скулу. — Я аккуратно. «Ты пошто животинку тиранишь?» – возмутился было мозг, но тут же примолк. В отсутствие голоса он возглавлял фанклуб Хиддлстона, но наглостью такой не обладал. — У тебя нитка в волосах застряла. Я вздрогнула и чуть не ткнулась носом прямо в больную скулу мужчины. Нельзя так пугать человека, когда тот старается не сделать тебе больно. — Где? — Вот, – Том аккуратно снял с моей макушке длинную синюю нитку, очевидно, оставшуюся там от капюшона. «Когда тебя с мужчиной разделяет пара сантиметров, вы либо сосетесь, либо он умирает. Так что либо целуй уже Хиддлса и все в этом чёртовом мире вздохнут с облегчением, либо увеличивай расстояние от греха!» – заботливый голос пьяно икнул. — Пытка закончилась. Пора в путь, – я послушно отвернулась и потянулась за аптечкой – её нужно было упаковать в единственный оставшийся рюкзак. *** «Хладнокровно выстрелила в человека, который предлагал тебе спокойную жизнь...» «Фига себе! Он меня душить начал!» «Ты схватилась за пистолет. Он наверняка не собирался тебя убивать, только обезвредить...» «То есть, проще было душить меня до потери сознания, чем вырвать пушку?» «Ему же было не с руки, ты бы ещё спустила курок и прострелила себе случайно ногу...» «Он обо мне, хочешь сказать, беспокоился?» «Конечно. А ты его застрелила и толкнула на угол тумбочки...» «Он сам зацепился за край ковра!» «Он схватился за тебя, чтобы не упасть, а ты оттолкнула его, специально оттолкнула прямо на угол...» «Я эту чёртову тумбочку даже не видела!» «Убила... Убила... Хладнокровно убила...» «Это была самозащита!» Я распахнула глаза, но тут же зажмурилась. Солнце, тёплое, ласковое, ослепило. Сию же минуту хором заныли спина и ноги, к ним присоединился мозг. Стараясь не обращать на них внимания, я огляделась. Неужто Томас оставил меня одну дрыхнуть на улице? Ах нет, вот же он! Сидел на перевёрнутой коробке, починял примус лимонно-жёлтый скутер. Макаронный монстр, весь человеческий транспорт на этой планете закончился, что ли? — Доброе утро! – я съехала к краю скамейки и с трудом села. — Доброе! – Том вздрогнул и обернулся. – Как ты, отдохнула? — Едва ли. – Мужчина понимающе кивнул и отвернулся к скутеру. – Это что ещё за сюрреалистичный персонаж в нашу компанию? — Это наш новый транспорт. Заправлен и полностью готов к отправлению, – довольно улыбнулся Хиддлстон, похлопывая двухколёсное чудо по чёрному, матово блестящему на солнце сидению. — Тебе что, пятнадцать? – спина не разгибалась, ноги практически не двигались – видимо, их жалоба в вышестоящие органы таки дошла. Кряхтя, я поднялась и попыталась разогнуться. – Ты чего радуешься, будто тебе нового трансформера подарили? Том непонимающе оглянулся на меня. В прозрачных глазах мелькнула тень обиды, тонкие губы дёрнулись и вытянулись в прямую линию. Я не собиралась его обижать, просто... Просто мне было весьма хреново, учитывая события последней ночи, а он вёл себя в корне иррационально. — Мы в долбаном мотеле, тут целая грёбаная парковка прекрасных, чёрт бы их побрал, автомобилей, а ты выбрал в качестве нового транспорта хренов скутер! — Лора, прекрати кричать. — Я не кричу, просто... – я с шумом выдохнула, гася раздражение, и попыталась продолжить ровным голосом: – Просто это идиотизм – ехать на чёртовом велосипеде с моторчиком по стране, кишащей зомбаками, когда вокруг херова туча нормальных машин! — Не выражайся. — Да ты прекратишь или нет? «Не кричи», «не выражайся»... Раскомандовался, ишь ты! — Да потому что я не долбаный герой голливудского боевичка, который с полпинка может любую тачку без ключей завести! – Хиддлстона прорвало. Наконец-то, а то всё джентльмена строит. – Мы не в грёбаном фильме, Лора! Я не мог пойти по комнатам искать ключи… — Побоялся милых восставших трупов за дверями? – совсем невежливо перебила я его. — Побоялся, что тебя здесь в моё отсутствие либо съедят, либо изнасилуют, – он скривился, будто увидел что-то мерзкое. – Видимо, надо было тебя оставить. Он отвернулся и, резко толкнув скутер, пошёл к дороге. Несчастный герой итальянских фильмов натужно скрипнул и беспомощно упал на асфальт. «Ну вот кто тебя за язык вечно тянет?» – укоризненно протянул слегка протрезвевший голос. Пошёл на хрен. Я посмотрела вслед Тому, который остановился на другой стороне трассы и нервно завёл ладони за затылок. Я и правда не хотела. Оно само вырвалось. Надо будет извиниться. Он резко дёрнул рукой, будто ударяя кулаком по невидимому столу. Потом извинюсь. Сейчас надо обзавестись нормальным транспортом, а то это лимонное недоразумение, валяющееся на парковке, уж больно глаза режет. Прихватив топор, заботливо прислонённый к лавочке, на которой я изволила сны смотреть, я направилась в каморку администратора. Там было пусто и грязно: бумаги размётаны по полу, на них – кровавые следы ботинок и просто пятна крови. Кто-то здесь отчаянно не хотел сдаваться. Ключей на стенде болталось немного, но где-то должны были быть запасные. «Где-то» оказалось запертым ящиком стола, но пара ударов топором легко разнесла переднюю стенку на щепки, а остатки я доломала руками. Обзаведясь ключами (которых в итоге оказалась добрая дюжина), я выползла наружу, под солнце. Томас по-прежнему стоял всё там же и задумчиво смотрел вдаль, уперев руки в бока. Вероятно, раздумывал, как бы свалить от меня побыстрее. Комната за номером один оказалась пуста. На тумбочке остались только пепельница, полная окурков, да затёртый журнал. Мимо. Вторая комната встретила невыносимой вонью и жужжанием мух. Слабое рычание вовремя привлекло моё внимание к тёмному углу между стеной и шкафом. Небольшого роста женщина, уже мёртвая давненько, тянула ко мне ссохшиеся руки с облезающей кожей, не в силах подняться. Опухшее, раздувшееся лицо было изуродовано: половина щеки вовсе отсутствовала, по всей видимости, оторванная чьими-то зубами. Справа, у ножки кровати лежала обглоданная почти до кости маленькая, явно детская ножка в синем кеде, облепленная насекомыми. И, судя по жужжанию, остатки тела тоже были где-то здесь. К горлу подкатил комок, в глазах защипало. — Ну и какая же ты мать, а? – ручка топора хорошо легла во влажную ладонь. – Почему не убежала подальше, а? Почему забаррикадировалась, а?! Лезвие глухо раскололо череп трупа и с чавкающим звуком вошло в хлюпающий, начавший гнить мозг. Вероятно, я могла задеть и это существо, которое там, в черепной коробке, жило. Если оно, конечно, существовало. — Ну что, довольна, а, тварь? – злость кипела в груди, ржавыми всплесками обжигая горло. – Довольна, что сожрала собственного ребёнка?! Прижав ногой плечо трупа, я вытащила топор из его черепа. Женщина безвольно свесила раскроенную голову, раскинув руки, будто раскаивалась в содеянном. Самонадеянная сука. Почему все всегда думают, что правы? Я ещё раз с силой вогнала лезвие обратно. — Довольна, мразь?! Ещё раз. — Довольна?! Ещё раз. — Я не слышу раскаяния! Лезвие соскользнуло и вошло ей в плечо. — Отвечай, рада?! Острие вспороло впалый гнилой живот. — Рада, а?! — Довольно, – сильный руки перехватили мои запястья, не давая опустить топор. – Довольно. Я дёрнулась, стискивая зубы, чтобы не разреветься, но предательская горячая, злая слеза скользнула вниз из уголка глаза. Том, не отпуская меня от себя, мягко вытащил из моих вздрагивающих рук топор и отставил его к стене. — Тихо, – рвано выдохнул он мне на ухо – от волнения сбилось дыхание. – Всё в порядке. Я здесь. — Она его убила, – ядовитая кислота из груди выплеснулась в горло, забрызгала с губ, – убила, Том, и сожрала! – я что есть силы пнула худую костлявую ногу мёртвой мамаши. — Кого, кого? – холодные пальцы коснулись моей щеки, убирая выбившуюся из хвоста прядь. — Ребёнка! – я указала мысом ботинка на оглоданную ножку в кеде у кровати. Том шумно сглотнул, немного отстранившись. Дурно, и ему дурно. Он вдруг отпустил мои плечи, шагнул вперёд и взял что-то с тумбочки. Распуганные насекомые разбежались и разлетелись кто куда, оголяя желтоватую кость. Блядская справедливость. Так она выглядит, да? Да? Когда мать своих же... твою мать. — Пойдём, – Том твёрдо взял меня за плечо, другой рукой ухватил ручку топора. Сухой тёплый воздух прочистил забитые гнилью лёгкие. Мужчина, бледный, как привидение, вытащил из кармана находку. Ключи от машины. Слева от нас моргнула фарами синяя малолитражка. — Я сейчас, – я оттолкнула поданную руку. До дороги не дошла – остановилось у небольшого деревца, оставленного расти прямо посреди асфальтированного океана индустриализации. Меня вырвало. *** — Добро пожаловать в Париж! – Том улыбнулся, на секунду отвлекшись от дороги. — Куда? – я недоумённо выглянула из окна и с удивлением вчиталась в указатель. – Невозможно! — Мы во Франции, так что возможно, – насмешливо напомнил мужчина. — Да нет, – я отмахнулась от подкола. – Не в этом дело. Я же читала... Все мировые столицы уничтожены взрывами… — Значит, Париж обидели и понизили в ранге. Я потрясла головой и откинулась на сидение. Ну здравствуй, столица любви. *** Оскалившаяся осколками зубов голова с чавканьем отошла вместе с частью шеи и легла на плечо, удерживаемая только крошечным кусочком кожи. Я с остервенением толкнула тело на пол и вогнала топор прямо в середину широкого лба. Том, добивший уборщицу-зомби точным ударом ручки в глазницу, настороженно посмотрел на меня, но этого бедолагу кромсать я не собиралась. Не сейчас. В качестве убежища на сегодняшний вечер мы выбрали небольшую гостиницу на окраине Парижа. Как справедливо заметил Томас, мы были не в «долбанном голливудском боевике» и вскрывать одной заколкой замки в дверях не умели. Поэтому выбрали то место, где ключи выдавали просто так. Найти гостиницу, где до сих пор использовали именно старомодные ключи, а не карточки, в европейском городе оказалось делом затруднительным, но мы справились. Зато комната нам досталась за номером тринадцать – она оказалась ближе всего к выходу. Крохотное помещение, больше подходящее для хранения швабр, чем для жилья, в которое с огромным трудом были впихнуты двуспальная кровать, тумбочка и шкаф, было ужасно душным и вообще должно, по-хорошему бы, вызвать приступ клаустрофобии. Но сейчас она мне показалась сущим раем на земле. Пока Томас проверял туалет и выглядывал из окна, я растянулась на кровати и прикрыла глаза. Хотелось спать, есть, пить и все одновременно. — У администратора оказалось кое-что припрятано за стойкой, – мужчина подмигнул, вытаскивая из кармана большой шоколадный батончик. «Сладкое! – в один голос завопили все обитатели моей головы. – Выходи за него замуж!» — Могу ответить только консервированной фасолью, – силясь не смеяться над внутренним голосом, танцующим макарену, я вытянула из рюкзака три банки бобов и двухлитровую бутыль воды. – К сожалению, больше на кухне, кроме трупов и тухлого мяса, ничего не было. — Завтра надо будет осмотреться. Надо же было так прошляпить все продуктовые! – Том обреченно махнул рукой, но вдруг снова повеселел. – Смотри, что я ещё нашёл! – На тумбочке вырисовалась небольшая керосинка. – Заправленная. Он чиркнул принесённой с кухни спичкой, и по стенам запрыгали мягкие тени. Со светом стало чуть веселее. Разогревать бобы было не на чем – разве что на пресловутой керосинке, поэтому пришлось довольствоваться холодным ужином, от которого на душе стало только тяжелее. Ужинали мы в полной тишине. Сказать было нечего. Но я чувствовала – стоит мне закончить с фасолью, как Том не выдержит игру в молчанку. — Лора? – так и есть. — М? – я спряталась за бутылкой с водой. — Что всё-таки произошло в эту ночь в доме? – он придвинулся ближе и заглянул мне в глаза. Я отставила бутылку и отвернулась. «Соври, – совесть заглушила внутренний голос. – Давай, соври – и больше никогда не посмеешь смотреть ему в глаза». — Там что-то случилось, о чём ты мне не рассказала, – упорно продолжил мужчина, вновь перехватывая мой взгляд. – Почему ты так себя ведёшь сегодня? – я помотала головой, плотно сжав губы. Нет, я не могу ему сказать. Ни за что. – Давай, Лора! Можешь мне рассказать всё. Ты можешь мне доверять. «Ты можешь мне доверять». Где-то я уже это слышала. — Я тебе уже всё рассказала. Всё, что было. – Я хотела отодвинуться, но ноги вдруг налились свинцовой тяжестью. Горячая ладонь накрыла мои леденеющие пальцы. — Лора, ты врёшь, – Томас мягко отрезал мне пути к отступлению, пододвигаясь ещё ближе. – Что там произошло на самом деле? Я подняла взгляд. Он кусал губу. Нервничал. А если поверит? Поймёт? Простит? Я не успела толком обдумать промелькнувшие предположения. — Я его убила. — Что? — Я убила Дэвида. Застрелила его, – я вырвала руку из его пальцев и нервно хохотнула, ероша волосы. Том ошарашено хлопал глазами, побледнев ещё сильнее. – Застрелила, представляешь? Хлоп – и нет его. Упал. Головой о тумбочку ударился – и нет его. Умер. — Стоп... стоп, – мужчина ошалело помотал головой, хватая меня за плечи, – что? Как ты... Почему? Они тебя заставили, да? Заставили его убить, да? — Нет, – смешки срывались маленькими пузырьками с губ, хотя по щекам полились холодные слёзы. – Я сама... сама пистолет взяла... и бах. Он за них был, понимаешь? За белых, – я очень хотела найти в глазах Тома хоть искорку понимания, хоть один намёк на сочувствие – мне было бы достаточно, правда! Но он смотрел на меня как испуганно и непонимающе, будто всё ещё ожидая, что из шкафа выскочит человек с микрофоном и крикнет: «Это был розыгрыш!». – Он... он застрелил этих мужчин... а потом зашёл в комнату, где я сидела. Я думала... я думала, он и меня сейчас... А он верёвки развязал, говорил что-то про убежище, про то, что я найду там защиту... Я не хотела его слушать, я его оттолкнула, пистолет схватила... Слёзы душили и не давали говорить. Том отпустил мои плечи, но всё ещё вглядывался мне в глаза. Он там что-то искал. Наверное, искру безумия. Да, гораздо проще было бы считать меня психом, чем убийцей. — Том... Том... я не хотела, поверь! – всхлип снова не дал мне закончить. – Я не хотела! Он схватил меня, и я.... на курок нажала... – лицо свело судорогой, мокрые щёки щипало. – Он меня схватил снова, рукой своей красной, я его толкнула... Он за ковёр зацепился и упал... Головой на угол тумбочки. И всё. Мужчина уже давно отвёл глаза и смотрел на свои руки, сгибая и разгибая пальцы. Его здесь не было, его не было со мной. Я была одна в своей истерике, пытаясь докричаться до тумбочки или шкафа, что не виновата, что это была самозащита. Но объяснять не получалось, и рыдания сворачивали сознание до одной чёртовой точки перед глазами. — Это ты дом подожгла? – наконец глухо спросил Томас, избегая встречаться со мной взглядами. — Там бензин стоял в коридоре... Дэвид хотел тела сжечь, я просто хотела, чтобы никто не узнал, чтобы люди в белом не узнали, чтобы... — Чтобы я не узнал, – закончил за меня мужчина. Я вздрогнула, будто он мне пощёчину залепил. — Я... это была самозащита, Том! Ты же мне веришь? Том, скажи, что ты мне веришь! – голос сорвался. Он молчал. Не верил. Дэвиду тогда сразу поверил. Поверил и Патрику с Джеем. Даже тому мужику в белом поверил. А мне не верит. — Том? – я дотронулась до его плеча, но он отдёрнулся, будто обжёгся, и, резко поднявшись, отошёл к окну. – Так, значит? Так, да? – Слёзы вдруг высохли, странное кислотное раздражение, граничащее со злостью, вновь поползло вверх по горлу. – Не веришь? Не верь! Давай, суди меня! Суди за попытку защитить тебя и меня, давай! Вперёд! Да! Я убийца! Теперь да. Двоих убила, Том! Просто так? Ради забавы? Я защищалась, Том! Не строй из себя белую овечку, за окном Конец Света! Я убила их, да! Убила, чтобы ни меня, ни тебя не убили. Я ждала, что мужчина скажет хоть что-то. Хоть крикнет. Хоть дурой назовёт. Да хоть пощёчину залепит. Плевать. Эта тишина резала лучше любого самого острого японского ножа. — И сожгла их... всех сожгла, чтобы нас с тобой не искали! Чтобы эти, люди в белом, ничего не узнали! Чтобы сестру твою не тронули! – голос снова сорвался, и я судорожно закашлялась. – а ты только и делаешь, что обвиняешь, ярлыки развешиваешь. Да, я убийца, Томас! Смирись. Фигура у окна не шелохнулась. Значит так, да? Ну и ладно. Лучше бы бил. Что, Томми, думаешь, я сама себе не противна? Думаешь, меня совесть не грызёт? Ха. На что я, собственно, надеялась? На понимание? — Пошёл ты к чёрту, Хиддлстон. Рука сжала рукоять пистолета в кобуре. Секунда раздумий. Я развернулась на каблуках и вылетела из комнаты. Прохладный ночной воздух лёгкой дрожью пробежался по коже. Я убрала вытащенный было пистолет обратно. Что-то оттопыривало карман и мешало идти. Шоколадный батончик. Синяя обёртка показалась чёрной в слабом свете. Шоколадка полетела на тротуар. Сунув руки в карманы, я зашагала вниз по улице. * — Их стаканы наполняются их же слезами. Не показывай эмоций, нельзя показывать эмоции. Спаси мою голову, я хочу утонуть в своей печали. Завтрашнего дня нет. И я нахожу это забавным, я думаю, это немного грустно — сны, в которых я умираю, лучшие, которые я когда-либо видел. ** — Dice with death — идиом. — играть в нарды со смертью, т.е. сильно рисковать.