Зомби, тачка, два ствола

— Что за херня здесь происходит? — Всё хорошо… — Кто все они? А?! — Лорушка, просто опусти пистолет, и я всё объясню. — Джереми! — чужой ствол мёртвой тяжестью тянул руку вниз. — Объясняй сейчас, или я прострелю тебе колено. Будь со мной голос, он бы сейчас сказал… — Если, конечно, попадёшь, — блестящее от пота лицо парня расплылось в кривой ухмылке. Твою мать. *** — Как-то не очень похоже на Германию, — я высунулась из окна машины. — Больше похоже на полнейшую задницу прекрасного города Парижа. Ты же сказал, твоему убежищу пришёл маленький пушной зверёк? — Причём тут шиншилла? — парень дёрнул плечом, нервно оглянулся и, выругавшись на французском, снова попытался сдвинуть с места крепко закрытую стеклянную дверь. — Я и не солгал, моей квартире действительно настал окончательный конец. Это запасная точка, просто нужно забрать отсюда кое-что… — Например? — боясь, что любопытство, нагнетающее давление в грудной клетке, окончательно разорвёт мне лёгкие, я выскользнула из салона, всеми фибрами души желая помочь новому другу. Но в ответ на любезно протянутую руку помощи получила лишь косую усмешку и взгляд а-ля «без сопливых разберёмся». Ну и разбирайся, сексист, эйджист и вообще. Вот. — Что, забыл захватить радужный транспарант? — У тебя странное представление о геях, надо заметить, — обиженно проскрипел в ответ он, ещё сильнее картавя от натуги, навалившись плечом на дверь. — В России их что, нет? Толерантности мне не занимать. Но от таких нервных перепадов от «всё очень хорошо» до «всё очень плохо» по десять раз за сутки, коих у меня даже в очень плохие для гормонального фона дни не бывало, я слегка растеряла свои способности вести вежливый диалог с другими представителями рода человеческого. А ещё в отсутствие внутреннего голоса чувство юмора у меня атрофировалось окончательно и осталось болтаться лопнувшим шариком где-то на задворках сознания, прямо над коробкой, полной писем с проклятьями на имя Томаса Уильяма, и небольшим ананасовым идолом Джареда Лето. Но полно о грустном и забытом. Мы были чёрт знает где (в предместьях Парижа, надо думать), но здесь были вполне милые частные домики. Подстриженные под линеечку зелёные лужайки, разноцветные садовые гномики, пара велосипедов, которые были брошены прямо на тротуаре, не слишком жизнеутверждающе заляпанном кровью. Напротив дома, в который так настойчиво пытался проникнуть Джереми, уютно расположилось пепелище. В чёрных угольках ещё наблюдалось какое-то движение — кажется, пару человек придавило горящими балками во время пожара, и теперь они, уже не совсем живые, но вполне активные, пытались выбраться наружу. Хотя, если верить тому молодому человеку, который очень незаботливо привязал меня к стулу, смерть не равнялась превращению в зомби, для этого нужно было заразиться. Но почему-то мне легче было думать по-другому. Наверное, из-за банального страха смерти, окончательного «финита ля комедия» и прочего. Я не поняла, где все обитатели моей головы, который сейчас так активно должны называть меня истеричкой и дурой? Эй! Нет никого. Либо я чудесным образом излечилась от своей психической болячки, либо она трансформировалась во что-то, куда более страшное. Не откликался ни здравый смысл, ни мозг, ни даже противная совесть. Бросили меня все. Да что за день такой! Вот мучил меня один вопрос, на который ответа я пока не нашла. На кой хрен Джереми дверь просто плечом толкает? Он её серьёзно пытается таким способом открыть? У него тоже здравый смысл в аппендикс трансформировался? «Давайте поможем Джереми открыть дверь!» — за неимением иных собеседников пришлось голосом Даши-путешественницы говорить с самой собой. Мой старый верный друг легко лёг в руку, готовый к свершению новых подвигов. Нет, определённо, без саркастичных комментариев голоса даже безумства совершать не так весело. — Разойдись! Под приятный хрустящий звук острие топора проломило толстый слой стекла и застряло в двери, окаймлённое крупной сеткой трещин. Джереми, от неожиданности отпрыгнувший на несколько метров в сторону и чуть не свалившийся с крыльца, с весьма, весьма поражённым видом всматривался в новую, более молодую и женскую версию Джека Торранса. Давно я хотела какую-нибудь такую штуку провернуть… А хотя стоп, я уже била стекло в магазине, как раз перед встречей с парнем. Точно, я разбила там стекло! Со звоном, грохотом и прочими, совсем не тихими звуками. Как он мог их не услышать? Почему удивился моему появлению? — Ты что творишь? — вскрикнул окончательно потерявший остатки рассудка парень. — Дверь открываю, — я пожала плечами, уперев ногу в полированную поверхность створки и с тяжким трудом вытаскивая топор из стеклянного плена. — Отойди, забрызгает. Не забрызгало. Попытки с четвёртой почти вся бьющаяся вставка покрылась густой паутиной трещин, и только тогда мне удалось выбить её из металлического каркаса. Громадина с глухим звоном рухнула на ничем не прикрытый пол в прихожей, но всё равно не рассыпалась по светло-бежевому кафелю мириадами стеклянных брызг — всё осталось под защитной плёнкой, ни осколка не расплескалось. Не обманули производители. — Это что за нахер? — весьма поэтично поинтересовался Джереми, тупо сверля взглядом пустой дверной проём. — Мне надоело смотреть на твои мучения, — я качнула головой, показывая, что удивляться тут нечему. Вот такой я псих с топором, который крушит всех и вся. — Тем более, ты сам сказал, что мы здесь задерживаться не будем. Нет, серьёзно, ты пытался выбить её плечом? Это же… — Я пытался провернуть ключ, он в замке застрял, — прервал мою полную сарказма речь парень, почёсывая рыжий затылок. — И я полагал, что мы здесь переночуем. — Упс… — я состроила мимишную физиономию. Неудобно получилось. — Ладно, пойдём, — он только вздохнул и ловким, отточенным движением вытащил из-за пояса пистолет. — Только прошу, сейчас ничего не круши, а? Я смущённо улыбнулась и, прислонив топор к стене, вытянула из кобуры родной Глок. В моём распоряжении оставалось пять патронов. Дом был большим. Очень большим. Пространства в нём хватило бы, чтобы разместить две-три полномасштабных среднеазиатских семьи с комфортом и удобствами. Кафельный пол в прихожей сменился приятным тёмным паркетом, стоило нам покинуть пределы прихожей — не слишком ясно, какого дизайнера так накрыло, но выглядело весьма практично. Светло-бежевые стены, оттенённые рамами тёмного дерева, обрамляющими неизвестные авангардистские (или постмодернистские, или ещё что-нибудь из этой серии — живопись была, откровенно говоря, моей самой большой ахиллесовой пятой, не считая архитектуры и скульптуры) полотна, выдержанные в такой же сдержанной цветовой гамме, зрительно расширяли довольно узкий коридор, уводивший в гостиную. Вот там фантазии действительно было место разгуляться — Екатерина Великая сдержанно бы поаплодировала владельцам за столь нерациональное использование жилого пространства. И снова окна во всю стену — что за странный фетиш у них, европейцев, такой? Нерационально, с какой стороны не глянь. Справа от меня едва ли не посередине комнаты высилась лестница, прямо перед ней маячила, блестя стройными и пузатыми бутылками, барная стойка. Тихий щелчок взводимого курка заставил меня замереть. Джереми, за которым я шла след в след, напротив, развернулся спиной к бару, медленно поднимая руки над головой. Сколько раз, Лора, тебе надо вляпаться в какую-нибудь гадость, чтобы понять: ну не твоё это — в разведку ходить? — Дэйв, это я, — свистящий шёпот вскрыл тишину, только-только накрывшую гостиную. — А это со мной. Лора, нашёл её в городе. Мы за тобой, пора ехать. Я медленно развернулась в ту сторону, куда говорил Джереми, стараясь не выронить из дрожащих рук пистолет. Лето 2011-го тут же передало привет, желая заполнить звенящую пустоту сознания. What doesnʼt kill you makes you stronger! Но следующие строки потонули в оглушающем писке систем, вновь выдающих «FATAL ERROR». Мне в грудь тыкал раритетным обрезом вполне себе живой Теннант. Немая сцена. Остатки сознательного расплескало по стенкам бытия. Границы миропонимания рухнули, обрушивая на меня всю мощь непознанного и алогичного. — Дэвид, это Лора, — Джереми не заметил секундного превращения окружающего мира в немое кино. — Лора, я думаю, мистера Теннанта ты знаешь, судя по футболке. Я механически опустила голову. Под затасканной, уже невероятно грязной рубашкой рисовалась милая чёрная майка с изображением Десятого, вальяжно облокотившегося на ТАРДИС. Конечно, так хорошо я рассмотреть со своей позиции картинку не могла — я просто слишком хорошо её помнила. И эта майка сейчас никак не могла быть на мне, ибо осталась в одном из рюкзаков в Евротоннеле вместе со всеми остальными моими вещами. Крышу окончательно сорвало? — Мы знакомы, — Дэвид опустил оружие. Это точно был он — я слишком долго всматривалась в эти черты не только вживую, но и на всевозможных фотографиях и видео, чтобы перепутать его с двойником. Это был Теннант, сомнений быть не могло. Но также их не могло быть, что его труп я сожгла вместе с домом. Чёрт… — Рад тебя видеть! Ни грамма сарказма в голосе, ни искры иронии в прекрасных (кто-то же за голос должен был это сказать) карих глазах. Он слишком быстро шагнул вперёд — я не успела отпрянуть, — и крепко обнял меня. Я крепко зажмурилась, разрываясь между желанием оттолкнуть его и прижаться крепче. Этот Дэвид выглядел как Теннант — жилистая фигура даже была заключена в ту же одежду, в которой я его в последний раз видела: сине-белый свитер в полоску, слишком облегающие джинсы; звучал как Теннант — те же интонации, тот же тембр, тот же прекрасный шотландский акцент; чёрт возьми, он даже пах как Теннант — чем-то чуть сладковатым, ещё имбирным и почему-то родным. — Как ты? — он отстранился так же быстро, как и прижался. — Как Том? Как вы? — Как я? — я отшатнулась от него, явственно почувствовав едкий запах разложения, — голова закружилась, в глазах защипало. — Как ты?.. Почему ты?.. Ты же мёртв! Мёртв! Мёртв! — Лора, тише! — Джереми попытался ухватить меня за рукав, но я вывернулась. — Что ты со мной сделал? Ты что-то мне вколол? Чем ты меня накачал? Это жестоко! Жестоко!.. — очень хотелось проделать в парне несколько новых дырок, но пальцы не слушались; пистолет выскользнул из замёрзших рук и рухнул на пол. — Лора! — тяжёлая рука, крепкая, рабочая, упала мне на плечо, и орлиный нос Джереми оказался в паре миллиметров от моего. В голубых глазах горел странный, слишком знакомый огонь. — Лора, слушай меня. Всё хорошо, — я мотнула головой, ощущая, как развязывается тугой узел в груди и сохнут подступающие слёзы. — Всё. Хорошо. Ты меня поняла? Кивни. Я послушно опустила и подняла голову, чуть не ударив его по носу. И действительно, что это я? Это же Дэвид. Мой знакомый Дэвид. Конечно, он жив, как иначе? С чего я вообще решила, что он умер? Всё это нервы. Не доведёт меня до добра этот их зомби-апокалипсис. — Прости, я что-то… голова болит, — я поморщилась; Теннант кивнул и, мягко улыбнувшись, обнял меня за плечи. — Мы давно не виделись. Я, наверное, поэтому и решила, что ты не выжил. Сжилась как-то с этой мыслью, а сейчас… Боже, как же глупо вышло! Прости меня! — Всё в порядке, — медовый голос выгнал из сознания последние отголоски нервных криков. — Я сейчас налью тебе выпить. Что предпочитаешь: вино или виски? — Вина. Бутылку. Дэвид усмехнулся и исчез за барной стойкой. Я смущённо посмотрела на Джереми. Тот беспечно кинул мой рюкзак куда-то в угол и рухнул на большой чёрный диван, матово блестевший в ярких солнечных лучах. Что-то было в нём знакомое — в его манере речи, походке, взгляде. Будто я встретила старого друга, которого не видела очень давно. Очень давно. Мне хотелось рассмотреть его получше, вглядеться в каждую чёрточку рабоче-крестьянского лица, чтобы понять, но мысли странно быстро убегали, ускользали из головы. Я не успевала их ловить. По телу разлилась приятная истома, как после душа в завершении утомительного дня. Проще было сдаться. Не думать. Не пытаться схватить за хвост исчезающие идеи. Это слишком утомляло. Если бы в голове моей ещё кто-то обитал, он бы точно матюкнулся и надавал мне ментальных затрещин. Голос бы сказал, что я тряпка и сдаваться нельзя. Но его не было. Сил бороться — тоже. Я отпустила неприятную мысль об абсурдности происходящего. Я не Алиса, а это не Шляпник и не Мартовский Заяц. Просто Дэвид жив. Как? Да какая разница? Я буквально вырвала бокал, наполненный вином только наполовину, из рук Теннанта и в три глотка осушила его. Отпустило. Меня отпустило. — А как вы вообще встретились? — я тепло улыбнулась Дэвиду, заботливо наполнившему мой бокал снова. — Наверняка кто-то кого-то спас. — Да, Дэвид — меня, — улыбаясь, словно сытый, довольный кот, Джереми принял из рук Теннанта стакан с ржавым, масляно-янтарным виски. — Я был пьян, буквально сам на зубы чуть не бросился. Просто тогда как раз Ник… Он запнулся и принялся за напиток. Широкий лоб пропахала глубокая горизонтальная морщина, светлые, с рыжиной, брови угрюмо нависли над глазами, стремясь к переносице. Даже сейчас, вроде как в горе, он выглядел удивительно крепким, сильным, мощным. Плюнув на все правила приличия, я не отказала себе в удовольствии понаблюдать, как перекатываются под бледной кожей рук стальные мускулы. При всей моей любви к несколько субтильным, жилистым представителям мужского пола нельзя было не отметить эстетическую красоту в меру накачанных рук. Даже жаль немного, что их владелец — гей. Повязка с правой руки исчезла. Как и глубокая царапина, которая красовалась там ещё пару часов назад. Я снова отмахнулась от назойливой, но постоянно ускользающей мысли. — Так мы с Дэвидюшечкой и познакомились, — хохотнул вдруг парень, выныривая из грустных воспоминаний и радостно, словно собака, отряхиваясь от них; морщина в мгновение ока разгладилось, взгляд прояснился и вновь стал открытым и добрым. Знакомое издевательское сокращение царапнуло слух; эхо в голове отозвалось последними слогами, заполняя тишину вместо ехидного комментария внутреннего голоса. — А вы что, э… Я хотела сформулировать вопрос максимально корректно и «толерантно», но подавилась вином. — Пить меньше надо, — хмыкнул Джереми, но тут же поднял на меня прозрачный взгляд чистых, как у ребёнка, очей: — Прости, неудачная шутка. Мне Ник так всегда говорил. И нет, мы не встречаемся. Пока что, — добавил он громким шёпотом. Где-то сзади Теннант поперхнулся виски и шумно закашлялся. Парень весело сверкнул глазами и подмигнул мне. Игра. Ну что ж, принимаю её правила. — Так что, Дэвид, ты гей? — Нет! — мужчина всё ещё не мог прокашляться, но удивлению в его голосе не было предела. — Да! — в тон ему выкрикнул Джереми. Я с трудом сдержала рвущийся наружу смешок. — У меня жена и четверо детей! — Дэвид, кажется, позабыл обо всякой толерантности. — Вы вообще о чём? Джей, это не смешно! — Барроумену это расскажешь, — хмыкнул парень, вальяжно откидываясь на спинку дивана с видом победителя. — Лора, ты же помнишь это видео? — А, ты о том зародившемся на КомикКоне пэйринге Десятый/Джек? — я закусила губу, чтобы не рассмеяться — настолько растерянным Теннанта мне ещё видеть не доводилось. — Да, это было горячо. Не знай я некоторых подробностей, вполне бы могла предложить, что Барроумена на голубую дорожку толкнул именно ты. — Да это же… шутка… — И это тоже шутка, Дэвид, ты чего? — снести такого жалкого взгляда Дэвида я не смогла — обхватила его за шею и крепко обняла. От него пахло алкоголем, куда-то исчез запах имбирного печенья. Свитер показался колючим. — Женщина, убери от него руки! Он мой, я его раньше тебя нашёл! — хохотнул с дивана Джереми. Странный булькающий смешок вырвался откуда-то из груди Теннанта. Он вздрогнул у меня в руках и вдруг рассмеялся — легко и непринуждённо, будто только что едва не рыдал. Странные они все. — Ладно, мы какие-то странные. Выпить надо, — Джереми будто установил прослушку в моей голове. — Лора, твоё вино. Я послушно осушила бокал. *** Дверь, по очередному весьма непоэтичному выражению Джереми, «расхреначенная» мной «в порыве вдохновения», починке не подлежала, и зияющую дыру прохода закрыли буфетом. Прекрасным, по всей видимости, антикварным буфетом, который сдвинуть с места нам удалось только втроём, да и то с помощью троса, несколько раз перекинутого через балясину на улице — моя идея. Всё-таки в душе я физик. По плану, представленному мне Дэвидом, мы должны были переночевать здесь и завтра, как только рассветёт, двинуться в путь. Почему именно Германию они избрали своим пунктом назначения и в какой конкретно город мы направлялись, он мне так и не объяснил. Да спрашивать особенно и не хотелось. Я хотела было уточнить, где его семья, но эта мысль улетела так же быстро, как и все остальные. Какая разница? Никакой. Джереми, погрозив мне пальцем и одними губами прошептав «Он мой!», уехал в неизвестном направлении, пообещав вернуться к закату. Мне нужно было у него узнать ещё много чего интересного — о камерах в зомби, о внезапно зажившей царапине, о… Хотя всё это было не столь важно. Теннант пояснил, что переезд требовал больших усилий и запасов, а Джереми ещё не всё успел подготовить. Он явно что-то не договаривал, но смысла допытываться я не видела. Выяснилось, что они умудрились где-то раздобыть генератор, и теперь в доме был свет. А я надеялась на ужин при свечах с Дэвидом. Эх, жизнь моя жестянка… — Может, фильм какой посмотрим? — алкоголь заставлял кровь кипеть, но в роскошном особняке можно было повеситься от скуки — это я поняла уже спустя полчаса бессмысленного шатания из угла в угол. Здесь не было даже книжного шкафа. Ванна тоже отменялась — воды не было. У меня оставалось два выхода: надраться в стельку (и априори начать приставать к Теннанту) или насладиться каким-нибудь произведением кинематографа. — Это можно, — неожиданно согласился Дэвид. В конечном итоге я отрубилась где-то на двадцатой минуте «В джазе только девушки», не слишком романтично захрапев на плече мужчины. Голос бы обязательно прокомментировал это как-нибудь ехидненько, типа: «Когда я говорил, что ты должна с ним переспать, я немного не это имел в виду». Но факт оставался фактом: соблазнить своим молодецким храпом я могла разве что рваный ботинок. Разбудил меня истерический крик, разбивший в дребезги все мои представления о громкости звука, способного создаваться с помощью человеческих связок. За окном слишком резко потемнело, хотя я была почти уверена, что спала не больше часа: на экране как раз мелькали титры фильма. — Это что за… — дальше последовало что-то на французском, явно подразумевавшее мою общую доступность и излишнюю раскрепощённость. Дэвид легко выскользнул из-под меня (моей головы, конечно, а не всей тушки) и что-то залопотал на басурманском. Я с трудом распахнула глаза. На меня гневно таращилась маленькая, ниже меня на полголовы, миловидная блондинка. Мелкие, но мягкие черты лица не вызывали отторжения — некрупные, густо обведённые серые глаза гневно блестели, сделанные в хорошем салоне брови съехались к переносице, расчерченной глубокой вертикальной морщиной, крылья маленького курносого носика подрагивали от рваного дыхания, а аккуратно накрашенные яркие губы прекратились в тонкую малиновую полосу. У мягко очерченных скул, оттенённых румянами, гуляли желваки, на виске билась вена, синева которой проглядывала даже сквозь густой слой тонального крема. Кажется, я чем-то разозлила эту мини-версию человека. Я могла бы предположить, что это жена Дэвида, и тогда её гнев был бы абсолютно справедлив — я бы сама себе лично трындюлей надавала за домогательства к ужасно привлекательному, но уже занятому шотландцу. Но это точно была не многоуважаемая мной Джорджия Моффетт. — Я ещё раз хочу уточнить: на кой-чёрт нам эта девка? — а вот голос у столь миловидный дамы весьма неприятный — как у Бернадетт из «Теории Большого Взрыва». — Рита, прекрати, — Джереми весьма вовремя появился в проходе — девушка явно горела желанием огреть меня чем-нибудь тяжёлым. — Она наш друг. — Друг? — она вновь взвизгнула так пронзительно, что у меня заложило уши. — Дэвид, она тебе тоже друг? Да она же убила тебя! Верно! Я же убила его! Я же убила Дэвида Александровича Теннанта! Он же мёртв, он не может стоять здесь и качать головой! Я лично проделала в его голове дырку. Лично щупала пульс. Почему я об этом забыла? Как я могла забыть белое лицо с чёрной зияющей дырой во лбу? — Лора, всё в порядке, — я вздрогнула — живой труп сжал моё плечо. — Не обращай внимания на Риту. Она просто перенервничала. Планы поменялись — сейчас дождёмся Тома и поедем. Дождёмся Тома… Он же ушёл! Он же бросил меня одну в долбанном Париже на съедение мертвякам! Как мы его дождёмся? — Заткнись, дура, — звонкая пощёчина встряхнула воздух — побледневший Джереми ударил Риту. Он изменился — на белом, как мел, лице, маской застывшем в гримасе безумца, жили только глаза — маленькие, чёрные глаза-буравчики, сверлившие во мне две крошечных дыры. Я окончательно слетела с катушек. Добро пожаловать в психушку. — We are loonies and we are proud! — вдруг заявил на английском Теннант, делая шаг вперёд. Сердце в груди замерло, сделав кульбит. Сейчас это случится снова. Дэвид содрогнулся всем телом и согнулся, будто кто-то невидимый дал ему под дых. Из-под длинных узловатых пальцев, сжавших свитер на животе, закапала на пол кровь — вишнёвая, тёмная, густая. Не такая она была — алой, красной, как знамя коммунистов, должна быть! Мужчину мотнуло в сторону, и он рухнул на спину, широко раскинув руки. С лица его мгновенно ушла краска — так не бывает в реальной жизни, так просто не бывает. Полосатая ткань на его плече расползлась, образуя идеально круглую дырку. Над правой бровью проступила пара капель крови, которые тут же исчезли в чёрном, глубоком отверстии, которое проделать могла только пуля. Теперь Теннант действительно был мёртв. Даже здесь. Почему я не удивилась? Даже смешно стало немного — конечно, я знала, что он мёртв. Почему он здесь лежит? Он же мёртв! Сгорел! Тело на полу задымилось. Чёрт бы их всех здесь подрал! На диване лежал пистолет, и инстинкт сработал раньше, чем я смогла сообразить, что делать дальше. *** — Если, конечно, попадёшь, — блестящее от пота лицо парня расплылось в кривой ухмылке. Твою мать. — Почему мы говорим на русском? — я с трудом соображала, что происходит. Глаза застлала густая пелена, кровь шумела в ушах, в висках пульсировала огненная боль. Всё это время мы говорили на русском. Почему я не замечала? Даже Тенаннт говорил на русском! Как это возможно? Да никак! Никак это невозможно! Дом задрожал. Разноцветные бутылки, составленные в алкогольную радугу, надрывно загремели, ударяясь друг о друга. Со стены с глухим звоном слетела на пол картина, стекло пошло глубокой трещиной. Ноутбук с грохотом свалился с журнального столика, задев углом висок Дэвида. — Лорушка, послушай меня, — парень медленно шагнул в мою сторону. Руки дрогнули, ствол мотнуло в сторону. Он мог воспользоваться моментом, выбить его у меня из рук — но он не стал. Почему? — Посмотри на меня. Всё ведь в порядке, да? Всё хорошо. Кивни. Чего это я? Всё ведь и правда хорошо… Я медленно кивнула и обернулась. Тела Дэвида у дивана не было. Да и как оно могло там быть? Он же мёртв, с домом вместе сгорел. Смешно. — Дай-ка мне это сюда… — Джереми аккуратно вытащил из моих сведённых судорогой пальцев пистолет. — Красивые дамы с оружием — это, конечно, хорошо, но… Хлопнул выстрел, и Рита упала на пол. Я даже не вздрогнула. Почему? Джереми улыбнулся и развернул меня в сторону коридора. — Я думаю, тебе стоит пойти и приготовить нам ужин. *** — Как ты посмел! — Руки дрожали; тарелка из синего стекла с натужным звоном рассыпалась на мелкую крошку осколков, ударившись о стену. — Как ты вообще посмел! Он стоял, опустив глаза, сжимая в руках походный нож. Тонкое лезвие было красным от крови, не бордовым, тёмно-вишнёвым, как после трупа, а обжигающе-алым. Плечи мужчины мелко вздрагивали, будто его била нервная дрожь; комок метнулся вверх по горлу, но подступающая жалость была затоптана тяжёлыми сапогами гнева. — Как ты посмел вернуться, а? — Пузатый бокал, тоненько взвизгнув, тускло блеснул в свете трёх свеч и лопнул за плечом мужчины, налетев на угол рамы. — Как ты вообще после всего этого посмел вернуться?! Он молчал, по-прежнему не поднимая головы. Слипшиеся от грязи волосы вздрогнули на макушке, когда он качнулся, с усталым вздохом опираясь о косяк. Не смеет даже в глаза посмотреть! Стыдно, значит. Правильно, должно быть стыдно. — Катись отсюда! — надсадный крик скрутил горло. — Пошёл прочь, Томас Уильям Хиддлстон! Что-то щёлкнуло в один момент в голове. Как паззл сложился. Так часто бывает: ходишь-ходишь вокруг чего-то очевидного, но в упор его не видишь до определённого момента. — Ты его убил, да? Убил его? Мужчина медленно поднял голову. Как он смеет в глаза мне смотреть? Ему будто даже ни капли не жаль — во взгляде только тепло и странная боль. Он меня жалеет? Он убил его! Убил вот этими вот руками, которыми восхищались миллионы! — Ты убил Джереми, верно? Том молча крутил в руках нож, размазывая кровь по пальцам. Макаронный монстр, это просто какой-то фарс, верно? Или сон? Давай это будет сон, я сейчас проснусь дома и всё в порядке — ни апокалипсиса, ни убийств, ни зомби. Только интернет, сериалы и работа. — Лора, слушай… — Отойди от меня! — так громко я ещё никогда не кричала. — Ты должна меня послушать! — он в мгновение ока оказался рядом со мной. Его пальцы больно впились в мои плечи, на глазах выступили слёзы. Вырываться было бесполезно, но я всё равно пыталась — упёрла руки ему в грудь и вертелась, вертелась, вертелась. Он отпустил мои плечи — но лишь на секунду, чтобы одним движением перехватить мои кисти и отвести их в сторону. Я ткнулась носом ему в плечо — Том прижал меня к себе так крепко, что я просто не могла пошевелиться. Мне осталось только попытаться укусить его, но и тут неудача — я оказалась слишком низкой, чтобы уцепиться зубами за его плечо. Мужчина не давал мне вырваться, сколько бы я не пыталась — и наконец я прекратила бесплодные попытки. — Послушай, — Том задыхался, свистящее дыхание прерывало шёпот, — ты должна очнуться. Ты должна очнуться, слышишь меня? — Ты о чём, чёрт возьми? — я попыталась отстраниться, чтобы посмотреть на него своим фирменным осуждающим (но сейчас ещё и слегка удивлённым) взглядом, но он продолжал вдавливать меня себе в грудь. Пришлось бубнить ему в футболку. — Что ты несёшь? — Очнись, Лора! Ты должна очнуться, понимаешь? Ты не можешь умереть! Очнись, прошу! Ты нужна мне. Ты должна очнуться, Лора! — Да это ты крышей поехал, а не я! — этот возглас я адресовала совсем не ему, а себе. Он здесь больший псих, чем я, убеждала себя я. Мне удалось оттолкнуть его. В голове глухо стучала кровь, грудь сдавил тугой обруч, всё сильнее сжимающий лёгкие. В глазах всё снова плыло, кухня расползалась цветными пятнами. Дальше случилось непредвиденно: Том оказался слишком близко. Помню большие глаза, чистые, знакомые, незамутнённые. Невинные глаза ребёнка. И губы, накрывшие мои, — горячие, солёные то ли от крови, то ли от слёз. Мужчины ведь не плачут? Пальцы, шершавые, загрубевшие, скользнули по щеке. Холодный нос, коснувшийся моего, справа. Что, чёрт меня дери, здесь происходит? Горло обожгло и сдавило судорогой. — Очнись, Лора! Он же только что целовал меня? Лопатки упирались в холодную плитку, Том навис надо мной и кричал, тряся меня за плечи. В ушах зазвенело, из глаз посыпались искры, в голове будто петарду взорвали. Кухня рассыпалась, Том рассыпался, всё рассыпалось. *** Грудь сдавило, изо рта полилась вода. Я с трудом повернула шею, чтобы не захлебнуться ей, тёплая струя покатилась по замерзающей щеке. Тело дёргало в судорожном кашле, выдавливающем из лёгких жидкость. — Очухалась! Том! Он навис надо мной, бледный и мокрый, размытый и почти невидимый на фоне чёрного, заволоченного пеленой облаков неба. — Какая же ты дура, а? — он улыбался, но трясло его не хуже меня. — Дура, конечно, — послышался чужой мужской голос откуда-то слева. — Какой нормальный человек потащится посреди ночи без фонарика на улицу? «Дура, естественно! — знакомый голос в голове ехидно поддакнул. Вернулся, скотина! — Ну что, скучала без меня, а? Скучала, конечно, я же неповторим. Хотя, когда я был в человеческом облике, ты меня слушала куда охотнее». — «В челове… Джереми?» — я поняла. Я поняла, почему он показался мне таким знакомым! — «Привет! — голос улыбнулся во все тридцать два. — А хочешь узнать, кто такая Рита?» — «Вы были галлюцинацией? Я сошла с ума?» — «Нет, ты ударилась башкой о мост, чуть не утонула и, пока болталась в пограничном состоянии между жизнью и смертью, мы тебя немного решили развлечь. А белобрысая сучка — это совесть. Правда, образно?» Да хрен с ними, с этими галлюцинациями, хрен с ним, с ожившим в моей голове Теннантом. Сейчас меня мучил единственный вопрос: я, конечно, подозревала, что мой внутренний голос мужского пола, но почему он гей?