Зомби, тачка, два ствола

— Почему тебя двое? — я махнула рукой перед собой, пытаясь понять, какой из двух Хиддлстонов, маячивших надо мной, был настоящим. Им оказался правый, которому я случайно зарядила пощёчину. — И почему я лежу? Ты вообще в курсе, что изнасилование — это статья? Голос тихо насвистывал «Мама-анархия». Голова гудела, картинку перед собой наконец удалось собрать воедино, оставалось поработать над чёткостью. Если прислушаться, можно было услышать, как булькал мой закипающий мозг — ему сейчас с невероятной скоростью приходилось обрабатывать тонны информации, по крупицам разделяя воспоминания и галлюцинации. Ну, благодаря неожиданному признанию внутреннего голоса ему работать стало намного проще — сразу большой кусок начиная со встречи с Джереми можно было выбросить в корзину с розовыми слонами и синими лосями. Том по-прежнему маячил надо мной, закрывая вид на низкое и чёрное, беззвёздное парижское небо. Он был весь мокрый — во всяком случае, до пояса точно. Светлые кудри, потемневшие, слиплись в сосульки, с которых дождём сыпались противные холодные капли. Прямо мне на лицо, между прочим. Приятного мало. Разбитая скула, показавшаяся на этот раз ужасно-чёрной, мелькнула в луче фонарика, когда мужчина попытался перехватить его поудобнее. Наконец я поняла, что не чувствую ни ступней, ни пальцев на руках. Мерзкий прохладный ветерок, вившийся змейкой по тротуару, морозил конечности, майка и шорты, которые кто-то будто из холодильника только вытащил, прилипли к телу. В ботинках, благодаря крепкой шнуровке удержавшихся на ногах, хлюпала вода. — Сколько пальцев я показываю? — у Тома руки тряслись как у алкоголика со стажем. «А сколько — я? — голос ответил весьма недвусмысленным жестом. — Если она головой саданулась, проверь сначала зрачки, дурень!» — Два, — мне в конце концов удалось разглядеть латинскую V из пальцев, выплясывающую фокстрот над моим носом. — Двоиться перестало. Правда, ты всё ещё напоминаешь героя с полотен Эдварда Мунка. Но, возможно, теперь это твоя нормальная физиономия. Тут мозг кой-что уже успел рассортировать, и одно воспоминание теперь комом в горле каталось вверх-вниз, выкачивая насосом воздух из груди. Он ведь действительно ушёл тогда. Том. Действительно бросил меня. Не в галлюцинации, по-настоящему. Я вернулась с ночной прогулки, а его в номере не было. И вещей его не было. Ушёл он тогда. Мозаика из осколков воспоминаний наконец начала складываться. Я вспомнила все трёх-, четырёх-, пяти- и далее увеличивающиеся в арифметической прогрессии матерные конструкции, которые адресовала мужчине, вспомнила, как выбежала из пустого номера обратно в ночь, снова забыв прихватить хоть какое-то оружие. Какой фонарик, я даже пистолет не схватила. Вспомнила, как бежала по мрачным коридорам улиц, превратившихся в сплошной лабиринт, вспомнила, как орала, насколько хватало связок, имя Хиддлстона. Я не страдаю топографическим кретинизмом, но ориентироваться в абсолютно незнакомом и совершенно не освещённом городе было несколько затруднительно. В конечном итоге я вообще перестала понимать, где нахожусь и как я туда попала. Заблудилась я, проще говоря. Вспомнила тяжёлые шаги за спиной, мечущееся в клетке груди сердце, ржавую боль между рёбер и сорванное дыхание. Хотя нет, я бежала ещё до того, как за мной погнались зомби. Почему? Ты помнишь, мозг? Пятно света в каком-то переулке. От фонарика, круглое такое, масляно-жёлтое. Я себя ещё мотыльком почувствовала, меня тянуло туда какой-то нечеловеческой силой. Вот только потом бежала я от него или к нему? Не помню. Что-то красное мелькнуло тогда ещё в переулке. Кто-то в чём-то красном. Он бежал за мной или от меня? Не могу вспомнить. Снова чёрные стены, звуки, похожие на рычание, тяжёлый топот — вот это точно были мертвяки. — Лора, не отключайся! Смотри на меня! – пальцы Тома больно впились мне в плечи. – Лора! — Молодой человек, прекратите повышать на меня голос! – язык лениво ворочался во рту, пересохший и распухший. – Такое впечатление, будто двадцать лет женаты… Картинка перед глазами снова разъехалась, и одна испуганная моська Томаса превратилась в две, наложенных друг на друга по левой щеке. «В два раза больше Хиддлстона, а она ещё жалуется!» – вяло усмехнулся вдруг осунувшийся голос. Горло обожгло кислотой – ком из налитого свинцом желудка метнулся вверх на сверхзвуковой. Я едва успела повернуть голову. «Захлебнуться собственной рвотой – смерть, не достойная героя», – буркнул голос. Стало немного легче – ровно до того момента, как я попыталась подняться. — Держи её, – из тумана, мгновенно сгустившегося вокруг меня, послышался резкий окрик. – У неё точно сотрясение. Пусть лежит. Ладонь Томаса мягко упёрлась мне в грудь и безапелляционно пресекла все мои попытки подняться. Я так и осталась дёргаться рыбиной на сковороде, не в силах сдвинуть железную руку, задним умом понимая, что вставать мне сейчас никакого резона не было. Однако тупое упрямство («Коим славятся козероги!» – не преминул вставить свои пять копеек голос. То, что я водолей, контуженного мало интересовало.) не позволяло мне просто так сдаться – я обязана была сесть и посмотреть, что за мужик командовал моим Томасом. Я не собиралась делиться своим исключительным правом отдавать приказы мистеру Хиддлстону. Да и вообще было просто интересно, что за живунчик такой в Париже выискался. — Мистер Томас Уильям как там тебя дальше, мы с вами были условно женаты три дня, и те – в качестве Генри и Лоры Грин. Поэтому не вижу никаких поводов для вашей руки задерживаться на том же месте, – я попыталась сдвинуть его ладонь с грудной клетки, которую он явно намеревался продавить, но вновь безуспешно. – Я в очередной раз повторяю, что изнасилование – это статья. — Ты мне больше нравилась, пока была без сознания, – буркнул мужчина, судя по напряжённой физиономии, тративший немалые силы на то, чтобы удержать моё будоражимое шилом тело в лежачем положении. – Хотя бы молчала. — Давай как-нибудь в другой раз поговорим о твоих препочте… Вашу Марию Владиславовну! Мне таки удалось немного приподнять голову, и теперь когнитивный диссонанс достиг просто вселенских масштабов, охватив не только шелуху космического мусора вокруг нашей бренной, но и все далёкие галактики, чёрные дыры и сгустки энергии, кои можно было встретить на каждом световом миллиметре. Голос, опять ты за свои извращённые эксперименты с моим сознанием? «Нет, сейчас точно не я! Клянусь кудряшками Тома!» – голос и сам был ничуть ни в меньшем шоке. Тогда одно из двух: либо я совсем раздружилась с собственной головой, либо в этом грёбаном Апокалипсисе для актёров прописаны специальные квоты. Ибо Райан Рейнольдс непосредственно в костюме Болтливого Наёмника всё-таки слегка выбивался из типичной парижской перспективы. — Едут! – Дэдп… Рейнольдс махнул куда-то вдаль. Маслянистый свет рассёк темноту улицы, скользнул по чёрным заграждениям, бесцветным фасадам и бледной моське Томаса и устремился куда-то вдаль – куда, видеть мне моё положение не дозволяло. Шорох шин явственно разносился по пыльной мостовой – с моей позиции контуженного лежачего полицейского его слышно было весьма отчётливо. К нему добавилось нежное мурчание мотора, и тут я поняла, что пора начинать бояться. Голова болела невыносимо, рука Тома на груди мешала дышать, а кудрявая башка самого моего Отелло предательски двоилась и рисовала круги по чёрному полотну неба. — Кто это едет? – я впилась ногтями в плечо мужчины так сильно, что оба его лица надо мной сморщились от внезапной боли. — Помощь, – он ласково сжал мои сведённые судорогой пальцы и аккуратно отцепил их от своей руки. – Всё будет хорошо, ты только молчи. «Ясен перец, всё будет хорошо! Но хотелось бы знать, во сколько это обойдётся папаше Дорсету!*» – голос, пользуясь своим уникальным анонимным положением, громогласно возмущался, не стесняясь вообще ни в чём. Пропустив пару крепких кабацких выражений, от которых даже я невольно покраснела, он продолжил рассуждать: – Откуда может быть помощь? От людей, у которых ресурсов достаточно, чтобы делиться. Иначе им твоя подержанная тушка вообще никуда не упёрлась, тем более, в таком некондиционном состоянии. У кого сейчас достаточно ресурсов? У евреев и у тех чуваков в белых пальтишках. Ставлю пятьдесят шекелей, что это шизанутые учёные. Такая свинья, как ты, запрещена иудеям». После того, как я головой шарахнулась, все шарики и ролики у голоса просто в пыль разнесло. С такими его логическими цепочками ему только в политику. — Кто они? – я не сдавалась. Где-то на задворках сознания пульсировала мысля поинтересоваться, видит ли мой золотистый ретривер Рейнольдса, но она быстро гасилась явным нежеланием узнавать о собственной белочке. — Люди, – Том расплывался, терялся, сливался в размазанное светлое пятно в ярком свете фар. — Хорошие? Хиддлстон отвёл глаза. *** — Я тебя где-то видела, – у меня снова получилось ненадолго собрать картинку воедино, и лицо девушки, нависшее надо мной с подозрительно большим шприцем, казалось мне смутно знакомым. Очень смутно, какими-то чертами, какой-то специфической мимикой. — Лора, молчи, пожалуйста, – откуда-то справа донёсся усталый голос Хиддлса. Машину слегка тряхнуло – кажется, водитель вовсе решил наплевать на всякие там ПДД и забрался на тротуар. Девушка угрожающе качнулась, махнув шприцем едва ли не у меня перед носом. Я же почувствовала, что остатки холодного ужина, которые решили не оставаться на мостовой, под открытым небом, сейчас же спешили покинуть уютные апартаменты моего желудка. Затылок ныл, тело сковала такая слабость, что пошевелить пальцем руки казалось просто невероятным усилием. — Я вколю тебе… – дальше какое-то название на английском, которое я и в нормальном состоянии едва бы разобрала. – Есть какие-то специфические аллергические реакции? Этот вопрос был адресован уже не мне, а Томасу. Тот в ответ что-то невнятно прохрипел. От напряжения голова закружилась сильнее, и холодный склизкий комок рванулся к горлу на второй космической. Девушка брезгливо отскочила, явно не желая лицезреть на своём халате остатки красной фасоли. Ну простите, что у меня все признаки черепно-мозговой травмы! В руку впилась острая игла. — Ты эта… как там… Надин! Сестра Патрика, да? – фокусировать взгляд становилось всё труднее, особенно на близко расположенном лице девушки. – Точно, ты прямо как на том фото в его… Я уже забыла, что хотела сказать. *** — Травмы головы были? – Острый луч фонарика упёрся в зрачок. — В пятом классе сотрясение мозга, батарею лбом попыталась протаранить. – Я попыталась вывернуться из цепких рук докторицы, которая явно поставила своей задачей выжечь мне сетчатку к чёртовой матери. – И ещё три года назад под машину попала, лёгкое сотрясение было. — Курите, пьёте, принимаете наркотики? – Пытка моих глаз закончилась. — Пью, курю, колюсь. Регулярно с десяти лет, – голос показал язык. — Отвечай, пожалуйста, серьёзно, – послышался суровый голос откуда-то материализовавшегося Томаса. — Я абсолютно серьёзно, – голос окончательно разошёлся. – Пью чай и кофе, курю бамбук, колю витаминки разные. — Бамбук? – Очи мне высветили так, что видеть я могла только белые пятна перед собой, но я буквально кожей почувствовала, как недоумённо переглянулись врачиха с Хиддлсом. — Ну, в России «курить бамбук» означает ничего не делать, страдать фигнёй, – я устало потянулась и предприняла отчаянную попытку оторваться от подушки. Пахнущая спиртом рука докторицы быстренько меня остановила. – Нет. Не курила и не курю, наркотиков никогда не принимала, даже под наркозом не была ни разу. Выпиваю очень редко. – Мозг вполголоса напомнил о чудо-траве Джей-Джея, а Том нарочито закашлялся. – Ладно, один раз курила травку. Всё. Больше ни-ни. — Какой наркотик и когда? – врачиха не отставала. Её противный, скрежещущий, как несмазанная телега, голос действовал на нервы и вызывал приступообразную боль в висках. — Трава какая-то, понятия не имею. Когда… Дней пять назад, вероятно. — Не та, что мы нашли у тебя в бюстгальтере? – Я почувствовала, как щёки заливает краска. Краем глаза мне удалось поймать крайне ошарашенную физиономию Томаса, который явно только что открыл для себя много нового. — Её, её, – желание слиться с больничной койкой стало просто невыносимым. — Дождёмся ответа из лаборатории и посмотрим, что ты там курила, – врачиха как-то быстро перешла со мной «на ты». – В целом, прогноз положительный. Ещё неделя покоя, и будет как новенькая. Кожа на затылке была просто рассечена, кость не задета. Крови было много, так как оказался задет крупный сосуд. Всё будет в порядке. Судя по тому, как она ободряюще похлопала по плечу Тома, все слова после прогноза были адресованы именно ему. Я с удивлением обнаружила, что высветленные пятна перед глазами начали рассасываться. Мне даже удалось увидеть высокую фигуру в белом халате, исчезнувшую в дверном проёме, пока вид на неё не преградила лохматая голова Хиддлстона. — Знаешь что… – он почему-то был весь белым и мелко подрагивал. И что-то мне подсказывало, что он вовсе не расстроен и не замёрз. Я быстро откинулась на подушки и томно прикрыла глаза. «Отлично, прими вид умирающего лебедя вместо того, чтобы надавать засранцу по шапке за то, что среди ночи попытался свалить от тебя!» – голос впервые не поддерживал мою тактику притвориться мёртвой. Сквозь полуприкрытые веки я попыталась оглядеться. В машине девушка, похожая на Надин, вколола мне какое-то снотворное, и я продрыхла, как выяснилось, не только приезд в… куда-то, но и непосредственно зашивание раны на моей головушке и ещё наверняка много интересных событий. Проснулась я, когда некоторая дамочка приятной наружности резко подняла мою койку, заставив меня принять сидячее положение. Докторице на вид было лет под сорок, хотя она явно пыталась это скрыть. Зачем, стало быть, обмазывать рожу килограммом тонального крема, если на дворе конец, мать его, всего? Только в том случае, если ты не собираешься совершать увлекательную ночную пробежку от толпы зомбаков с винтовкой наперевес, а проводишь вечер за непринуждённой беседой в «приличном обществе» под бокал вина. У женщины была яркая восточная внешность, колоритная, запоминающаяся, очень красивая, право слово. Явный перебор с косметикой её только портил. Кроме больших карих глаз правильной миндалевидной формы, запомнить я ничего не успела – она пустила мне в глаз луч фонарика. Но её тяжёлый парфюм, отдающий мускусом и корицей, прочно засел где-то в лёгких и раздражал на каждом выдохе. Вот, в общем-то, и все первые впечатления после пробуждения. Я даже толком не успела удивиться и начать выяснять, куда меня привезли и от чего собираются лечить. Теперь же, пока Том пытался понять, плохо ли мне на самом деле или я просто прикидываюсь, я старалась как можно незаметнее осмотреться. Просторная комната со стенами тёплого нежно-жёлтого оттенка предполагала несколько коек, но по всем признакам была отдана в моё единоличное пользование. Большие окна были закрыты не жалюзи, а более уютными ролл-шторами в аляповатых пятнах. Кардиомонитора, как того требовала вся обстановка типичной палаты из американского сериала, подле меня не наблюдалось, из чего я сделала вывод, что жить я действительно буду и, если им не повезёт, долго и счастливо. Задаться вопросом, где конкретно я всё-таки нахожусь, я не успела – Томас просёк, что я только прикидываюсь раздавленным машиной голубем. — Лора! – он нахмурился и подвинулся ближе, чтобы гневные искры, сыпавшиеся из глаз его, точно спалили мне брови к чёртовой бабушке. – Ты… ты абсолютно безответственна! Совершенно… совершенно безмозглое ты существо! Куда ты пошла ночью одна? Без фонаря, без оружия, с глупым апломбом обвинив меня в мягкотелости и нежелании снимать розовые очки. — Как ты можешь повышать голос на больного человека? – я приоткрыла один глаз и осуждающе посмотрела на него. – Я одной ногой в могиле была, у меня черепно-мозговая травма. Мне нельзя нервничать! Хиддлстон осёкся. Но, судя по напряжённо вздрагивающим плечам, у него было ещё много чего сказать мне. «Нет, вы посмотрите на эту наглую рожу! Он ещё нам предъявы кидает! Сам упёрся не пойми куда среди ночи, ищи-свищи ветра в поле! – голос рвал и метал. – Теперь голос на женщину повышает! Смотри, как бы руки распускать не начал». — И кстати, ты не хочешь ничего рассказать? – я, забыв о своей роли хомяка, попавшего под асфальтоукладчик, приподнялась на подушках. Точнее, поднял меня голос, он же и добавил язвительности в тон. – Например, куда твою душеньку унесло среди той же ночи с пожитками? Кинуть меня решил, Томми? Решил, что я совсем крышей поехала и от меня пора ноги делать, пока я и тебя не пристрелила чего доброго? Что скажешь, Томми? — Я тебя пошёл искать. – Хиддлстон медленно поднялся на ноги, сжав кулаки, хотя тон его остался удивительно ледяным и ровным. — И забрал с собой пистолет и фонарик?! — И забрал с собой пистолет и фонарик, – спокойно повторил он за мной, чтобы я в полной мере могла прочувствовать весь идиотизм последней своей реплики. – Не с крышкой от консервов же мне было идти. Я упрямо откинулась обратно на подушку, чувствуя, как начинает натужно гудеть стремительно перегревающийся процессор. Так. Я снова истеричка, Том снова няшка с нимбом над золотистой башкой. Он ведь мог уйти меня искать, это не противоречит вроде… ничему. Это и объясняет, почему он меня нашёл. Нашёл, потому что искал. Гм. Голос, есть какие-нибудь дельные советы? «Упади к нему в ножки, попроси прощения, предложи жениться на тебе, – буркнул в ответ контуженный. – Он тебя безмозглой назвал. За это надо ему…» – «По щам?» – очухался здравый смысл. – «По ним самым», – кивнул голос. Круто они всё решили. Молодцы. — То есть, ты не решил меня оставить на съедение голодным мертвякам в столице любви и лягушачьих лапок? – я медленно приоткрыла глаза, чувствуя, что голова от напряжения начинает кружиться сильнее. – И я снова веду себя, как долбанутая истеричка. — Ты хочешь сказать, я должен был сбежать после твоего монолога? Учту на будущее, какого ты мнения о моих моральных качествах, – голос Хиддлстона немного потеплел. – В конце концов, я не простил бы себе, если бы без меня ты кого-нибудь покалечила. «Вот скотина, даже на «долбанутую истеричку» ничего не возразил! – насупился голос. – Сейчас он должен ударить себя в грудь и прокричать со всем драматизмом шекспировского героя, что…» — Прости. — Что? – обалдели оба: и Том, и голос. Правда, последний добавил ещё и двухэтажную конструкцию, начинающуюся с вопросительного: «Какого?..». Мужчина подавился. — Мистер Хиддлстон, Лоре пора отдыхать. Позвольте попросить вас покинуть палату, – остроносая мордочка девушки показалась в щели между дверью и косяком. Это же она! Та девушка из машины! Точно, она и правда очень похожа на Надин. Надо только сказать об этом… — Ладно, – Томас ослепительно улыбнулся медсестре и снова перевёл тяжёлый взгляд на меня. Девушка в проёме растаяла практически мгновенно и беспрекословно ждала, когда мы попрощаемся – улыбка мужчины обладала просто магическими свойствами. Мне же, однако, такого подарка никто дарить не собирался. – О твоём поведении и отношении к жизни и убийствам поговорим позже. — Том! – мне удалось поймать его руку. Холодная, влажная – как у мертвяка. – Погоди. Два вопроса. Где мы? — В безопасности, – он не пытался вывернуться из моих пальцев – это было добрым знаком. Но лишённый точных географических данных ответ только напрягал. – Пока тебе этого достаточно. — Хорошо, – спорить было всё равно бесполезно. «Надо же, единственный раз в жизни ты угадала!» – съехидничал голос, который, как всегда, не замечал огромного такого сучковатого бревна в своём метафизическом глазу. – Второй вопрос. Ты тоже видел Райана Рейнольдса в костюме Дэдпула там, у моста или где мы были? — А, ты решила, что это глюк? – лицо Хиддлса смягчилось – он будто почти готов был мягко улыбнуться мне. – Да, Райан тебя из реки выловил. Я вас нашёл, когда он пытался сделать тебе искусственное дыхание. — Заревновал? – дружное «wtf» всех обитателей моей головы, половина которых точно надеялось на положительный ответ, заставило меня слегка разочароваться в уместности подкола. — Решил, что зомби пытается съесть тебе лицо, – усмехнулся Томас, мягко разжимая тиски моих пальцев на своей руке. – Тебе велено отдыхать. Если будешь дёргаться и пытаться подняться, попрошу, чтобы тебя привязали к кровати. — Нет, мистер Хиддлстон, сейчас всё ещё не время говорить о ваших предпочтениях, – я откинулась обратно на подушку, прикрыв лицо ладонью и ощущая, как тяжело шумит в висках кровь. Голову сдавило раскалённым обручем, желудок вновь хотел избавиться от чего-то невидимого и несуществующего. – Оставь меня, старушка, я в печали. Томас, недоумённо пожав плечами на последней фразе, поспешил покинуть палату. *** — Раньше были галлюцинации? — А ему обязательно здесь сидеть? – я угрюмо покосилась на Хиддлстона, вольготно расположившегося на стуле у стены. – Вам термин «врачебная тайна» вообще знаком? Докторица мягко улыбнулась и попыталась успокаивающе коснуться моей руки. Я невольно отодвинулась от стола, со скрипом везя ножками стула по ламинату, голос перекрестил женщину пульверизатором с раствором хлорки. Том нахмурился. «Не то чтобы я тебе не доверяю, Томас, — голос всё ещё не определился, как относиться к Хиддлстону. С одной стороны, он всё ещё проигрывал марш Мендельсона, стоило нам оказаться рядом, но с другой – по ночам вытаскивал из нижнего ящика стола фото Теннанта, перевязанное чёрной ленточкой, и тихо с ним чокался. – Но, согласись, в женщине всегда должна оставаться какая-то тайна. В нашем случае пусть это будет психическое здоровье». — Сейчас выйду, – мужчина поднялся и тихо вышел. Двигался он несколько угловато, всё ещё злился. — Вообще-то, – я наклонилась к врачихе ближе и понизила голос – что-то мне подсказывало, что британский рыцарь вполне мог пожертвовать своими моральными принципами и приникнуть ухом к двери, – были. Пару раз. — Когда начались? – женщина, и бровью не поведя, продолжила тем же громогласным тоном. Я с трудом подавила острое желание зажать ей рот ладонью – и то потому, что очень не хотелось получить укол какого-нибудь мощного транквилизатора и прослыть агрессивным психом. — Можно чуть-чуть тише? – слова пришлось цедить сквозь зубы, чтобы среди них не затесались ругательства. – Я, кстати, была бы очень не против, чтобы вы, перед тем как рассказывать все факты из моей истории болезни моему другу, посоветовались со мной. — Когда появились первые галлюцинации? – проигнорировав весь мой спич, чётко и громко повторила врачиха. Она точно пытается вывести меня из себя. На стрессоустойчивость проверяет, что ли? Это она зря. Я такого зверя даже в глаза не видала. Я откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. Последние трое суток я валялась переваренным овощем на койке, пытаясь сложить из пальцев что-то, кроме неприличных жестов, и пялясь в потолок, представляя, как лазерным взглядом режу штукатурку. От скуки хотелось лезть на стену, но препараты, которые мне вводили, прочно пригвоздили меня к постельному белью, отвратительно воняющему кондиционером «Альпийская свежесть». В первый раз слышу о таких способах лечения сотрясения. На четвёртые сутки мне наконец не поставили ожидаемый укол, чему моя многострадальная ягодичная мышца была весьма и весьма рада, и я поняла, что пришло моё время. Нежно-жёлтые, как сливочный крем, стены уже сидели в печёнках, голос ежечасно устраивал концерт трещотки с расстроенным пианино, а мозг просто просил почитать хотя бы состав освежителя воздуха. Посему, естественно, при первой же возможности я выскочила в коридор и, сверкая голым задом (на меня нацепили какую-то сорочку с разрезом на спине, а вещи куда-то спрятали), пошла изучать окрестности. Коридор был длинным, извилистым, несколько раз заворачивал, петлял и разветвлялся. Я каждый раз поворачивала направо и пыталась уверить себя, что помню дорогу назад. Мозг отчаянно метался внутри черепной коробки, пытаясь поддерживать все заржавевшие за несколько дней ничегонеделания системы, голос тихо насвистывал «Die, My Darling», здравый смысл, уже махнув рукой на всё вокруг, тихо скрутил самокрутку и закурил. Мимо мелькали двери и большие незашторенные окна, вскрывающие небольшие светлые палаты, все пустые. Вокруг не было ни души. Ни одного пациента, ни одного работника. В горле запершило, рука скользнула по бедру в поисках ножа – голос настороженно навострил уши, мозг бился в истерическом предчувствии появления какой-нибудь бяки. А потом я заглянула в следующее окно. А потом я закричала так, что чудом только не сорвала связки. А потом меня, брыкающуюся, визжащую, тащили два санитара. А потом мне вкололи успокоительное. В палате лежал Дэвид. — Первая была на второй день Апокалипсиса, – я медленно приоткрыла глаза и посмотрела на каменную физиономию напротив. – Что-то вроде панической атаки, только такой сильной у меня никогда не было. Красные яблоки. Красные, как кровь. Какое-то пугало и воспоминание про несуществующего дядю. Врачиха кивнула, что-то помечая в тетради. Я снова прикрыла глаза, силясь вспомнить то видение в точности. Оно было нечётким, размытым, каким-то гипертрофированным и слишком тёмным, будто кто-то свёл яркость на минимум. Больше похожим на большинство моих снов – сюрреалистичным изображением реальности, где только отдельные детали находятся в фокусе, а всё остальное искажается, как в фильтре «рыбий глаз». — Потом ещё было. Не знаю, как назвать. Я, в общем, после того как головой тюкнуться, видела что-то, похожее на длинный сон. Только он был очень чётким, не размытым, последовательным, «в реальном времени». Я была уверена, что это реальность. – Я подтянула колено к подбородку и устало опустила на него голову. «А теперь расскажи, что разговариваешь с голосами в своей голове, и тебе отсюда точно без смирительной рубашки не выйти», – показал язык голос. – Слушайте, я, может, и псих, но… — Галлюцинациям предшествовал какой-нибудь стресс? – женщине до лампады было, что я думаю и уж тем более чувствую. — Хм, дайте подумать… Какой стресс за последние десять дней… Апокалипсис, блин! – я взвилась на ноги, со всей силы зарядив ладонью по столу. Звонкий хлопок получился настолько громким, что докторица подпрыгнула на месте от испуга. – Сейчас каждый день – один сплошной критический момент! А вы серьёзно спрашиваете, нервничала ли я? — Мы пригласим для беседы психиатра, – женщина мягко улыбнулась, слегка насмешливо изогнув губы. — Погодите-ка… А вы тогда кто? *** — Томика. Томицэ. Томаш. Томчи. Томчо. Том, чё? — Я прошу тебя, забери у неё эту книжку! – Томас прикрыл глаза. – Лора, отложи немедленно эту сатанинскую брошюру! Тебе вообще велено отдыхать и не напрягать мозги. «Не напрягать чего? – голос фыркнул так, что чуть не подавился. Мозг насупился и ушёл кормить уток. – Мать, да он оптимист! Мозг у тебя нашёл!» — Томазен. Тумаш, – я продолжила изучать длинный столбец производных от имени «Томас». – Томмазо. Томмазо! Я буду называть тебя Томмазо! — Томмазо. Звучит по-итальянски, – Райан хлопнул по плечу Хиддлса. – Аж пасты захотелось. Ты скажи спасибо, что не Томицэ. — Паста! Да, хочу пасту! – я подскочила на койке и подпрыгнула. «Мать, аккуратнее! Ты же весишь, как слон! Кто ремонт этой чудо-кровати оплачивать будет?» – голос напряжённо вслушался в натужный скрип креплений. – Томмазо, не попросишь местных шефов сварганить что-нибудь из макарон и фарша? Ты же с ними на короткой ноге. — После того, как они выкачали из меня добрый литр крови, они должны исполнять любой мой каприз, – Том фыркнул. – А ты чего скачешь, как попрыгунчик? Сядь сейчас же, тебе положен постельный режим. — Формально из постели я не выбиралась, – я тяжело ухнула на колени. Мозг, стукнувшись о черепную коробку, взвыл и, запустив хлебом в уток, ушёл, матерясь, бить здравый смысл, чтобы успокоиться. – Томмазо, сделай нам одолжение, пожалуйста! – я сделала самую умильную моську, на которую была способна. И пусть он напоминала гримасу ударившегося затылком идиота, порой она действовала. – Ты же сам говорил, что огрел палкой Райана, а он, между прочим, меня из воды вытащил. Получается, ты избил моего спасителя. А что может быть лучшим извинением, чем тарелка горячей пасты? Том скривился, будто я заставила его лизать срез лимона. Каков лентяй, скажите, пожалуйста! — Я схожу, – Рейнольдс подмигнул мне. – Договорюсь, чтобы приготовили пасту по моему рецепту. Очень острую. — И пусть положат креветок! – крик упёрся ему в спину. – Много креветок! Хиддлстон спрятал усмешку в уголках губ, коснувшись кончиками пальцев носа. Он переоделся, побрился, помылся и выглядел теперь гораздо презентабельнее. Хоть волосы не уложил – с растрёпанными кудряшками он выглядел куда милее и забавнее. Я его так меньше боялась. — Слушай, – я подобрала под себя ноги и прижала к животу подушку, – вы там в Марвел душу никому не продавали часом? — Чего? – Том встрепенулся и удивлённо посмотрел на меня. — Да только актёры, играющие персонажей Марвел, и выживают! Ну смотри. Ты – Локи. Рейнольдс – Дэдпул. Да, права на фильм принадлежат Фоксу, а не Marvel Studios, но персонаж-то из Вселенной Марвел. Теннант – Килгрейв. — Лора, Дэвид мёртв… — Нет. Вы можете с этим мистером Пинкертоном говорить что угодно, но я склоняюсь думать, что глюк я словила, когда «убила» его контрольным в голову. В палате был Теннант. Это также очевидно, как и то, что тебе однажды придётся на мне жениться. — Что? — А что, думал, лапать меня на мостовой можно без последствий? – я запустила в него подушкой.