Всё, кроме денег

      До платформы добрались без приключений, что вызвало сдержанное удивление Холи, когда она обратила на это обстоятельство внимание. Даже всё время переругивавшиеся по кругу Гугель, Геруг и Кьяккероне, как и непрерывно клевавший носом Шпигель, умудрились не врезаться ни в одно дерево. Загнав квадроциклы в ангар под платформой, компания поднялась наверх и дождалась поезда. Станцию освещал единственный фонарь на две платформы, и тот покоцаный временем и почти непрерывно мигавший, к тому же подул весьма прохладный ветер и начал накрапывать дождь. Холи зябко ёжилась и переступала с ноги на ногу в надежде не околеть до прибытия поезда. К счастью, последний себя ждать не заставил.       Первым внутрь вошёл Шпигель, плюхнулся на первое же попавшееся сиденье, немедленно извлёк из карманов беруши, повязку на глаза и подушку под голову, экипировался и мгновенно захрапел. Холи оставалось лишь позавидовать его предусмотрительности. Она прошла в самый конец вагона и уселась на самое дальнее и тёмное сиденье в надежде, что никто там её не побеспокоит. Увы, Холи просчиталась, потому что Спенсер со всей очевидностью предпочитала её общество обществу собственного начальника, который тем временем принялся увиваться вокруг Жеки, всеми правдами и неправдами пытаясь выяснить пол нового знакомого. Клюг не был уверен, как он относится к этим увиваниям, поскольку решение вопроса его, разумеется, интересовало, однако в то же время подозрительные поползновения окружающих, неосознанно относимых им к разряду возможных конкурентов, воспринимал если не в штыки, то, во всяком случае, основательно окопавшись. Гугель, Геруг и Кьяккероне образовали свой кружок по интересам, основной интерес которого составляло выяснение отношений, большей частью сводившееся к сакраментальному «дурак – сам дурак». Фабиан уселся между двумя группами, с интересом наблюдая за обеими.       А Спенсер уселась с Холи.       — Странно, правда? — робко спросила она.       Холи не взвыла только потому, что зевнула, чуть не вывихнув челюсть.       — Так нервничаю, что совершенно не хочу спать, — Спенсер передёрнула плечами. — И завтра, наверно, спать тоже не смогу.       Холи подумала, что ей бы такие проблемы.       — Из ремарки доктора Гугеля я поняла, что это не первый такой случай, — заметила Холи. — Были же ещё какие-то… мозгоклюи? — кстати, не сидит ли такой сейчас рядом с ней?       — Ах да, это тоже было ужасно, — Спенсер всхлипнула. — К счастью, мне лично не довелось с ними столкнуться, я только о них слышала от очевидцев. Я тогда не смогла спать неделю.       Холи подумалось, что в чрезмерно хрупкой психике, возможно, есть и свои плюсы.       Вдруг Спенсер вскрикнула и резко подскочила. Спрыгнув с сиденья и обернувшись, она в ужасе уставилась на место, где только что сидела:       — Меня что-то укололо!!!       Холи глупо моргнула и посмотрела на сиденье. В обивке виднелась маленькая дырочка. Холи моргнула ещё раз. Изнутри сиденья рядом с дырочкой появилась тонкая палочка – или клинышек – заострённая к верху. Холи моргнула вновь, и остриё исчезло. Вдруг лезвие – несколько лезвий – начали быстро-быстро протыкать сиденье изнутри, фактически, перфорируя себе нечто вроде люка. Спенсер испустила истошный вопль и, картинно взмахнув руками, театрально хлопнулась в обморок. Холи, к собственному удивлению, совершенно не испугалась, а лишь подумала, что всё происходящее ей уже надоело хуже горькой редьки.       — Что у вас тут? — заглянул Фабиан, мгновенно заинтересовавшийся происходящим.       Холи пожала плечами.       Фабиан посмотрел на Спенсер, потом на сиденье и, оперативно оценив как положение дел, так и психическое состояние участников событий, схватил Холи за руку и выдернул её в проход. От рывка Холи запнулась о Спенсер и налетела на сиденье у противоположного окна. Фабиан немедленно положил на неё сверху Спенсер (чтобы не мешалась в проходе) и резво откинул крышку дырявого сиденья, выворотив с мясом удерживавшие её крепления.       Подоспевший к этому времени Клюг перегнулся через Фабиана и радостно констатировал:       — Детёныш мозгососа!       — Четыре детёныша мозгососа, — уточнило Жека, подлезая под руку Фабиану.       — Да вы издеваетесь! — взревел из середины вагона Гугель.       — Нет, пять, — возразил Фабиан.       Гугель спрятал лицо в ладонях, не в силах смотреть на мир, целиком состоящий из оторванных от реальности идиотов. Кьяккероне же наоборот чрезмерно воодушевилась перспективой долгожданного «приключения» и немедленно бросилась к месту событий и, поскольку разглядеть за спинами Клюга, Фабиана и Жеки ничего не смогла, даже перелезла через спинку предыдущего сиденья, чтобы оказаться в гуще событий. Поэтому, если бы подоспевший Геруг резво не втащил бы её назад, она стала бы первой жертвой народившихся мозгососов. Холи со Спенсер в обнимку забилась вглубь сиденья напротив, чтобы не отсвечивать. Антуан благоразумно воздержался от комментариев. Шпигель всхрапнул.       Пять острых наростов вонзились в спинку сиденья в том месте, где только что была Кьяккероне.       — Огнетушитель здесь есть? — спросил Геруг, не выпуская брыкающуюся Кьяккероне.       — Нафиг? — удивился Фабиан.       — Помогает.       — Слышь, Юр, у тебя там где-то рядом был!       Гугель и Савушкин, благоразумно решившие выдержать безопасную дистанцию, закрутили головами. Фабиан же уверенно сгрёб хоботы мозгососов (мозгососиков?) свой лапищей, чем вызвал их безмерное удивление. Жека зааплодировало.       — Гугель, дай мне огнетушитель! — потребовала Кьяккероне.       Огнетушитель, однако, нашёл Савушкин и, решив не искушать судьбу, немедленно передал его Гугелю. Тот сначала обиделся, а затем, смирившись со своей участью, без всякого энтузиазма двинулся по вагону.       И тут поезд остановился.       Это, в целом, нормально для поезда. Они все когда-нибудь останавливаются, и этот не был исключением. И ничего бы и не произошло особенного, поскольку остановился он плавно, не заставив своих пассажиров даже покачнуться, если бы двери не открылись и в вагон не вошли бы два мозгососа.       Двери закрылись, и поезд тронулся.       Гугель, оказавшись нос к носу с новоприбывшими, попытался изобразить тактическое отступление (после того, как прошёл тактический ступор), но запнулся об одно из сидений, уронил огнетушитель и сам упал в проходе. Савушкин сначала автоматически поднял руки, но потом одумался и спрятался между сидений. Фабиан задумчиво выругался. Положение стало выглядеть слегка безвыходно, особенно с учётом того, что выроненный Гугелем огнетушитель подкатился к ногам мозгососов.       — Криворукий идиот! — воскликнул Геруг.       — От идиота слышу, — огрызнулся Гугель, заползая на четвереньках в укрытие между сиденьями.       Шпигель всхрапнул.       Как ни странно, мозгососов он не заинтересовал. Пассажиры поезда о том не знали, но мозгососы уже поужинали некоторыми лесными обитателями и теперь были скорее настроены поиграть, а цилиндрическая металлическая штуковина, которая так весело катается по полу, выглядела для них куда интереснее ещё одного ходячего ресторана. Во всяком случае, так позднее объяснял Клюг, между делом выражая неподтверждённое предположение, что хорошо разработанные мозги учёных в среднем вкуснее. Так или иначе, но мозгососы обступили огнетушитель, а остальные пассажиры застыли на местах, лихорадочно соображая, как же теперь выкручиваться.       Холи поудобнее перехватила Спенсер, стараясь отогнать куда-нибудь соблазнительную мысль использовать её в качестве живого щита, и вдруг нащупала что-то ногой под сиденьем. Сначала ей со страху показалось, что это ещё один мозгосос, но потом она поняла, что оно слишком твёрдое. Прислонив Спенсер к спинке, Холи нырнула в промежуток между сиденьями, чтобы обследовать свою находку, как вдруг что-то жахнуло. Жахнуло не то что бы с большой силой, но очень громко, и немедленно Холи на загривок брызнуло что-то жидкое, липкое и холодное.       Если коротко, то мозгососы проткнули огнетушитель.       Холи подняла голову, окинула озадаченным взглядом вагон, весь залитый содержимым огнетушителя, и увидела корчившихся в предсмертных судорогах взрослых мозгососов. Детёныши в руках Фабиана усиленно метались в разные стороны, частью испугавшись громкого хлопка, частью от того, что на них попала пена.       — Это было внезапно, — пробормотала Кьяккероне, провела рукой по волосам и решила не думать больше о том, что теперь у неё на голове.       — Как-то они очень быстро, — отметил Савушкин, высовываясь из своего укрытия.       — Просто, скорее всего, что-то из состава огнетушителя для них смертельный яд, — пояснил Клюг.       — Как в том фильме, где инопланетян убивали шампунем? — пробормотал Фабиан.       — Каком фильме? — оживились Клюг и Жека.       — Не знаю, древнем каком-то, мне Магда как-то показывала.       — Так эти тоже сейчас сдохнут? — Кьяккероне ткнула пальцем в детёнышей.       — Наверно. Макнуть только пару раз.       — Живодёры, — проворчал Гугель, в отсутствии опасности гордо поднявшийся в полный рост и раздражённо вытряхивавший пену из волос.       — Домашнего любимца себе присмотрел? — осведомился Геруг.       — Тебе подарок на Рождество.       — Какие же вы оба злюки! — всплеснула руками Кьяккероне.       Шпигель многозначительно всхрапнул.       Дальше ехали молча в изгвазданном пеной вагоне. Под сидением Холи, оказывается, нащупала огнетушитель, но он уже не понадобился, так как детёныши издохли самостоятельно. Трупики Фабиан швырнул под сиденье, хлопнул крышкой, сел сверху, и на то инцидент посчитали исчерпанным. Спенсер, к счастью, так и осталась валяться в обмороке, который плавно перешёл в крепкий ночной сон, тем самым уличив Спенсер во лжи, так что Холи оказалась предоставлена самой себе. Уже через пять минут она поняла, что если что-нибудь не сделает, то непременно заснёт, и никто её не добудится до вечера уж точно. Поэтому, как всегда, когда делать было особенно нечего, Холи принялась напевать:       — Фрейде, шонерГоттерфанкен, точтераус Элизиум!...       — Freude, schöner Götterfunken, Tochter aus Elysium, — вдруг поправил её Геруг.       Холи моргнула:       — Простите?       — У вас неверное произношение. Точнее, вы вообще не знаете, как это должно звучать.       — Вы знаете немецкий?       — Не потому, что мне очень хочется.       — Gallia est omnis divisa in partes tres, quarum unam incolunt Belgae, aliam Aquitani, tertiam qui ipsorum lingua Celtae, nostra Galli appellantur, — затянула вдруг замогильным голосом Кьяккероне.       — А Цезарь-то здесь причём? — повернулся к ней Геруг.       — Я слышала, его неожиданно любят всякие культисты. Используют в ритуалах и всё такое. Прям кусками зачитывают. Я и подумала, вдруг и нам поможет?       — Призвать ещё кого-то на наши головы?       — Спасибо, Клюг с компанией уже напризывались! — подал голос Гугель.       — Вообще-то, мы никого не вызывали, — возразило Жека.       — Вы вызвали Фабиана, чтобы он привёз вам эту гадость!       — Это не гадость, а пятнистый мозгосос! — хором возразили Клюг и Фабиан.       — Да хоть полосатый! Почему вы вечно клонируете кого-то опасного?! Мозгососы, мозгоклюи, мохнатые плотоядные шарики…       — Сарики.       — Хоть бублики! Клонируйте кого-нибудь безопасного. Травоядного!       — Чеховский водяной кролик, к примеру, питается только водорослями, но в случае опасности плюётся нервно-паралитическим ядом на расстоянии до двухсот метров, — бесстрастно сообщило Жека. — А когда наступает брачный период – дважды год – они…       — Вы прекрасно все поняли, что я имею в виду!       — Ой, да ладно вам, Юрий, — рассмеялся Савушкин. — Полностью безопасные штуки клонировать просто неинтересно.       — Вот поэтому вы все ушибленные извращенцы, а мы сидим по уши в пене!       — Кстати о пене, а как это он так проткнул огнетушитель? Они же прочные, такое давление выдерживают.       Клюг, Жека и Фабиан переглянулись, и последний заговорил:       — На родной планете они охотились на архаровцев, archaroves magnus, а это такие махины до сорока метров в высоту с очень массивным черепом. Там не очень много мозга, тупые были, но очень толстый череп. Чтоб такое пробить, попотеть надобно изрядно, у нас и сейчас периодически трудности бывают. Вот. А мозгососам же надо что-то жрать – они и наловчились. Сила удара у них ого-го.       — И вы просто решили клонировать настолько опасную хрень?! — опять встрял Гугель. — В смысле, серьёзно, почему хотя бы не этих архаровцев?!       — В вольер бы не влезли, — пояснил Клюг.       — Это всё, что вас заботило?! Серьёзно?!       — Ладно, Юра, мы поняли, что ты возмущён, — заверил его Фабиан. — А теперь уймись и выключи уже свой любимый режим лесопилки, окей?       Гугель понял, что на все его замечания, сколь бы разумны они ни были, будет положено с прибором, так что надулся и забился к окну.       — Но это… пятнистые же мозгососы? — уточнила Кьяккероне.       — Гм, ну да, — подтвердил Клюг.       — А почему они не пятнистые? В смысле, пятна где?       — Пятна есть.       — Но…       — Смотри, — перебил Фабиан, — у них там свои заморочки с составом и плотностью атмосферы, света в нашем понимании там мало. Но глаза у них есть. Потому что видят они в ультрафиолете – там и пятна.       — А откуда вы это знаете? — не понял Геруг.       — Лабораторные испытания, — туманно ответило Жека.       Холи взглянула в окно и увидела собственное отражение – чернота за окном превратила его в зеркало. Спенсер спала, блаженно посапывая, и Холи очень хотелось последовать её примеру. Она устала, действительно устала, ей казалось, она теперь по-настоящему поняла саму концепцию «усталости». В одиночку на незнакомой, почти не обжитой планете под реальной угрозой смерти. И конца этому не было видно, поскольку сейчас она ехала в залитом огнетушителем вагоне в компании незнакомцев, некоторые из которых были ей откровенно неприятны, чтобы что-то делать и как-то спасать ситуацию, причём она не имела ни малейшего представления, что и как. Наконец, как будто всего вышеперечисленного было мало, эти незнакомцы между собой были знакомы прекрасно, что её больше усложняло для Холи процесс включения в эту компанию. Нельзя сказать, что она так уж сильно желала стать частью этого общества (хотя ложью было бы и сказать, что она совершенно этого не желала), просто сейчас контакт с окружающими был ей необходим. Не по какой-то внутренней надобности, отнюдь, Холи относилась к тому типу людей, которые прекрасно себя чувствуют наедине с собой в перспективе неограниченный промежуток времени. Но иначе о ней просто забудут, а поскольку она не знает, что ей надо делать, такое положение было бы смерти подобно. Поэтому, несмотря на усталость, ей следовало придумать тему для разговора или хотя бы поддержать имеющуюся и попытаться как-то просочиться в коллектив, чтобы о ней не забыли.       Как назло, дискуссия заглохла сама собой как раз к тому времени, как Холи собралась с духом, поэтому ей пришлось импровизировать:       — Доктор Геруг…       — Да, Холи?       — А откуда вы знаете немецкий? И… Цезаря этого?       — А, это весело, — мгновенно оживилась Кьяккероне.       — Напротив, довольно заурядно, — отмахнулся Геруг. — Просто мой дед филолог. Филологов никто не обязывает быть полиглотами, но мой дед ушибленный филолог, потому знает много разных языков. А я его единственный внук. Вот и вся история.       — И многим языкам он вас научил?       — Я бы не сказал. Позднеанглийский, латынь, немецкий, немного французского, ещё читаю по-испански, итальянски и древнегречески. И со словарём по-русски.       — Да вы полиглот, Виктор, — оценил Савушкин.       — Да. А его дед считает, что он – неуч, — хрюкнула в кулак Кьяккероне.       — Разумеется, — Геруг пожал плечами. — «Почему ты не знаешь кхмерского?! Как можно быть взрослым образованным человеком и не знать кхмерского?!»       Кьяккероне не выдержала и, расхохотавшись, упала на сиденье.       — А что такое «кхмерский язык»? — спросила Холи.       — Лучше спросите, кто такие кхмеры, — посоветовал Геруг. — Американцы, русские, французы, англичане, немцы – среднестатистический обитатель галактики в лучшем случае знает только эти названия. О тех же итальянцах он, к примеру, уже не слышал, хотя это тот же ареал. Когда-то за понятия, которые эти названия обозначали, люди убивали друг друга, а теперь практически все они – пустой звук.       — Даже евреи, — поддакнул Фабиан.       — А что с евреями? — удивилась Холи.       — Не знаю. Магда говорила, что с ними всё время что-нибудь было.       — Мёртвые народы и мёртвые языки, — подытожил Геруг. — Считается, будто мы все говорим на английском, но, поверьте мне, до английского нам так же далеко, как отсюда до Земли.       — А я слышал, что мы говорим на китайском, — заметил Савушкин.       — Ну, если не вдаваться в подробности, на самом деле это что-то среднее, — пояснила Кьяккероне. — Вроде английский был языком мирового общения, но китайцев всё равно было больше. А, вот, — она вдруг опять рассмеялась, — это смешной анекдот. У французов на почве популярности английского взыграл комплекс неполноценности, и они даже принялись проводить ежегодные праздники франкоговорящих — типа, «нас много и мы крутые».       Холи, пожалуй, впервые в жизни пожалела, что так плохо знает историю, потому как иначе, возможно, она смогла бы понять соль того, что Кьяккероне назвала анекдотом.       — А что такого с этими «англичанами» и «французами»? — поинтересовалось Жека.       — Они жили через пролив и били друг другу морды примерно столько же, сколько существовали, причём били и физически, и виртуально, непременно демонстрируя, какие они разные.       Жека скептически подняло брови. С его, генетика, точки зрения различия между разными «народами», не говоря уже о «нациях», были бессмысленной условностью. И если, скажем, разницу между негроидом и европеоидом увидеть на генном уровне было возможно (во всяком случае, в недавнем прошлом, потому как нынче смешение рас достигло того уровня, что некоторые полагали, пора было упразднять само это понятие), то «англичанин» от «француза» с точки зрения Жеки отличался разве что акцентом. Опять же, генетики, занимающиеся геномом homo sapiens с Жекой, конечно, не согласились бы, указав на мельчайшие особенности в отдельных генах, чаще встречающиеся у тех или иных «народов», но тут уж всё, как и всегда, зависит от перспективы.       — Кстати, Холи, правильно? — вдруг оживился Савушкин. — Вы тут новенькая, расскажите о себе.       — Что? — опешила Холи. — Я не… в смысле… мне нечего рассказывать.       — Будет вам, любому человеку есть, что рассказать.       Холи захотелось как-нибудь поязвительней сообщить присутствующим, что у неё нет настроения подработать Арлекином, но она вовремя сдержалась. А ещё ей захотелось прибить Савушкина, потому что с его лёгкой руки она вдруг оказалась в центре всеобщего внимания, что в её планы всё-таки не входило. Не говоря уже о том, что человек, не привыкший в этом самом центре находиться, без подготовки либо затравленно молчит, либо несёт уж полную ахинею.       — Там… там действительно ничего особенного: родилась-училась-поступила-практика, — Холи увидела по глазам Савушкина, что он собирается засыпать её уточняющими вопросами, поэтому немедленно выпалила: — Можно вопрос?       — Валяй, — разрешил Фабиан.       — А зачем мы едем в Головной Офис? В смысле, разве нельзя позвонить или как-то иначе сообщить?       К полнейшему недоумению Холи в вагоне вдруг повисла абсолютная тишина. Даже Шпигель не стал всхрапывать. Все смотрели на Холи круглыми глазами, и той уже подумалось спрятаться под сиденье, как вагон вдруг разразился хохотом, очень громким и слегка истеричным. И также резко хохот оборвался. Наконец, Кьяккероне с невероятной нежностью посмотрела на Холи и с умилением вздохнула:       — Ах, чистая невинная душа, не тронутая тленом нашего порочного мира.       Как бы в подтверждение справедливости её слов опять всхрапнул Шпигель.