Всё, кроме денег

      Когда Холи проснулась, было ещё темно. Или уже темно. Приняв во внимание то обстоятельство, что она ощущала себя выспавшейся, Холи скорее склонялась ко второму варианту. Рассудив, что, по всей видимости, она всё равно уже проспала весь день, она просто перевернулась на другой бок и решила спать дальше.       Любой студент знает, что много сна не бывает.              Развязку событий в Головном Офисе Холи помнила смутно, она и воспринимала их словно через мутную пелену, дымку, толстое стекло. Осознание того, что не случилось ничего по-настоящему ужасного и никто не умер, пришло к Холи куда позже, чем дикое раздражение от выходок всех присутствовавших, начиная с Президента и заканчивая секретарём, который, строго говоря, вообще ничего не сделал. В этот временной зазор Холи даже успела пожалеть, что на затылке у Президента кетчуп, а не настоящая кровь. Разумеется, позднее она раскаялась в этом сожалении.       К тому времени, как на этаж подтянулась вся королевская рать, дабы повязать нарушителей, Президента уже растолкали и даже успели в общих чертах обрисовать ему ситуацию. Холи же, пока всё ещё пребывая в настроении «как-же-все-вы-меня-достали», сидела на диване с таким видом, что королевская рать решила на всякий пожарный обойти её по большой дуге. С остальными, впрочем, рать церемониться не планировала и уже собралась, было, всех повалить и повязать, но тут Президент очень кстати всё-таки взял бразды правления в свои руки, и на том миссию делегатов можно было считать завершённой. Им оставалось лишь вернуться в округ, к чему они и приступили. Холи чувствовала нечто сродни обиде от того, что всё опять оборачивается пшиком и с такой помпой был обставлен обычный доклад о положении дел. Конечно, она не забыла ничего из того, что ей объяснили ещё на пути в Головной Офис, но всё равно совершенно не могла взять в толк, зачем устраивать такие сложности на ровном месте.       На станции, ровно той, откуда они отправились на доклад, компания и рассталась. Савушкин отчалил в направлении столовой, заявив, что должен же кто-то караулить в Совете, «а то вдруг что». Жека и Клюг, откланявшись, направились на доклад в Обезьянник. Кьяккероне хотела поспешить присоединиться к отряду Магды, правда, так и не смогла внятно объяснить, зачем, поэтому Геруг просто уволок её за собой в Табуретку, чтобы, как он выразился, «проконтролировать». Добычу его, помимо обиженной Кьяккероне, составляли также Шпигель и Фабиан. Фабиану сначала хотели вкатить административную ответственность и оставить на пару недель в карцере Головного Офиса (было там и такое заведение), но потом приняли во внимание отчаянность положения и ограничились устным выговором без занесения в личное дело. Тем не менее, избили его всё равно знатно, и Геруг хотел прогнать его через все исследования, какие можно, чтобы убедиться, что всё цело. История Шпигеля же была несколько печальна и по-своему поучительна, потому как, погрузившись в математические рассуждения, он оказался не так расторопен, как Жека, а потому не успел вовремя вскинуть руки и получил прикладом по затылку.       К превеликому удивлению и чуть менее великому неудовольствию Холи, Гугель решил составить ей компанию в поездке к жилым корпусам, причём расчёт его как всегда был предельно прост: ему не хотелось в одиночку ехать по узкой тропинке через ночной лес, полный мозгососов. А поскольку, как ни странно, он всё-таки имел комнату в общежитии, имел он и выбор. Разумеется, Гугель не испытывал иллюзий на тему, что Холи могла бы защитить его в случае нападения. Более того, у него даже в мыслях не было при необходимости бросить её в качестве приманки и самому смыться. Просто стадный инстинкт взыграл.       К ужасу Холи они даже должны были бы жить в одном корпусе, но, к счастью, внизу Гугель пристал к девице за стойкой, дабы узнать, какая у него комната и что делать, если он потерял ключ, так что на каком этаже он живёт, Холи так и не узнала, поднявшись на свой этаж в полном одиночестве. Её передёрнуло от мысли, что они могли бы жить в соседних комнатах, однако вовсе не потому, что Гугель был ей настолько противен, а по той простейшей причине, что в то мгновение последним, в чём она нуждалась, была человеческая компания.       Зайдя в свою квартирку, Холи прошла прямиком в спальню, полностью проигнорировав трупы мозгососов, упала на кровать, не раздеваясь, и задрыхла. Отчего-то её уже не волновали все мозгососы мира, ей просто хотелось спать, и больше ни о чём она не думала. Зато думала система безопасности, разбудившая Холи минут через пять и потребовавшая нацепить маску. Исполнив это весьма настойчивое требование, Холи увидела сообщение от матери с вопросом, всё ли хорошо. Холи честно ответила, что всё, и теперь уж задрыхла с концами.              Холи открыла один глаз и увидела, что табло системы безопасности милостиво разрешало снять маску. Стянув означенный прибор, Холи просто швырнула его куда-то в темноту, где маска обо что-то грохнулась. Холи снова перевернулась и осмотрела спальню. Темнота стояла хоть глаз выколи, даже из-за штор не пробивалось ни лучика света. Холи нахмурилась. Да, ночью, конечно, темно, но в сравнении с ночью в помещении ночь под открытым небом куда светлее, снаружи определённо должно было быть больше света, чем в комнате. Холи потянулась за очками и посмотрела время. Пять вечера. Холи почесала макушку и предположила, что раз осень, то, может, и нормально, что в такое время уже так темно. Тем не менее, она всё же включила ночник и села на кровати. Даже в таком слабом свете она разглядела, что балкон чем-то завешен. Почуяв неладное, Холи включила свет в комнате и вышла на балкон.       Осмотр показал, что его замуровали чем-то вроде стальной плиты.       — Ну приехали.       Точнее было бы сказать «прилетели», но Холи этого ещё не знала.       Она выскочила в прихожую, прокатилась мимо мозгососов, чудом ни обо что не споткнувшись, и залетела в гостиную. И там окно оказалось закрыто стальной плитой. У Холи закралось предположение, что той же самой. Она подошла к окну и с удивлением обнаружила, что здесь плита отстоит от окна как раз на ширину балкона. Высунувшись в окно, Холи увидела, что стальной занавес уходил вниз и вверх, со всей очевидностью закрывая собой всю стену здания. На самом деле, Холи не могла утверждать это на все сто процентов, поскольку света из её двух комнат явно не хватало, чтобы осветить всё пространство между стеной и занавесом, и тем не менее именно такое положение дел показалось ей наиболее вероятным. А ещё ей безумно захотелось вернуться в спальню, свернуться калачиком под одеялом и проваляться так до тех пор, пока все проблемы волшебным образом не разрешатся сами собой. Более того, как показало дальнейшее развитие событий, возможно, именно так Холи и следовало поступить.       К сожалению, её угораздило взять судьбу в свои руки.       Закрыв окно, Холи вернулась в спальню и осмотрелась. Вошла она с мыслью, что надо бы одеться, и только потом сообразила, что накануне не раздевалась. Холи растерянно похлопала себя по карманам и нащупала в левом что-то цилиндрическое. При ближайшем рассмотрении это оказался чудо-баллончик Кьяккероне. В поезде по дороге назад в округ Холи расспросила её о волшебном средстве, и та просто предложила Холи взять баллончик себе, потому что у неё ещё есть. Холи сильно сомневалась, что баллончик может пригодиться ей в сложившихся обстоятельствах, но из кармана вынимать не стала.       Как оказалось, не зря.       Поначалу Холи собиралась поискать Гугеля, потому что он мог что-то знать (а он в самом деле кое-что знал), но потом сообразила, что не имеет ни малейшего представления, где именно его искать. Решение оставалось единственное – пойти и спросить на стойке.       Выйдя в прихожую, Холи споткнулась о мозгососов. Они так и лежали рядышком прямо посреди помещения, надо сказать, существенно затрудняя проход в ванную комнату, не говоря уже о выломанной двери. Лужа из осевшей пены почти высохла, так что ходить можно было, не опасаясь угробить обувь. Холи подумала, что если не хочет делить жильё с мозгососами до самого конца практики, то их следует убрать, но, как и куда, она не имела ни малейшего представления. Решив, однако, разбираться с проблемами в порядке их поступления, Холи оставила мозгососов лежать и выкатилась в коридор (хотя, строго говоря, мозгососы были раньше).       Как и раньше ночью, лампы горели только над Холи, другого света в коридоре не было. Прокатившись к буфету, Холи заглянула внутрь и обнаружила, что и здесь тоже за окнами виднелись стальные плиты, что позволяло предположить, что здание накрыто неким коробом. Мысль о том, что плиты на самом деле свинцовые, а в корпусе произошла ядерная авария, Холи немедленно отмела как непродуктивную, потому как иначе ей бы только оставалось завернуться в простыню и лечь на пол рядом с мозгососами. Взяв булку с какой-то начинкой – теоретически мясной, но Холи прекрасно понимала, что с такими булками никогда не знаешь наверняка – Холи вызвала лифт и, жуя и жалея, что не взяла ничего запить, спустилась на первый этаж.       В холле было пусто, свет только электрическоий, а за стеклянными дверями снова стальные плиты. Холи задумчиво доела булку и подошла к стойке. Голографическая девица встретила её пластмассовой улыбкой, которая неплохо смотрелась бы в рекламе зубной пасты. Или протезов.       — Добрый вечер, мисс Фолли, чем я могу вам помочь?       — Эм… мне бы узнать, что тут происходит…       Девица секунду подумала и выдала:       — Прибытие ожидается через шесть часов, сорок три минуты и тридцать девять секунд.       Холи не поняла ничего. То есть, слова-то она поняла, но что они могли значить в такой комбинации в таких обстоятельствах, она не имела ни малейшего представления.       Девица, судя по улыбке, пояснять ничего не собиралась.        — Прибытие кого? Куда?       Девица издала резкий неприятный механический звук и отрезала:       — Для получения этой информации требуется более высокий уровень доступа.       — День добрый, — пробормотала Холи, совершенно выбитая из колеи таким неожиданным ответом.       — Добрый день, — улыбнулась девица.       Холи отошла от стойки с тоской взглянула на стальные плиты снаружи. Не зная, что делать, она подошла к самым дверям, но те не открылись. Разумеется, никаких средств связи у Холи не было. Она не могла связаться даже со своим руководителем практики, потому что всякий раз, как они встречались, у неё даже не возникало и тени мысли, что ей когда-то зачем-то может понадобиться с ним связаться. Далеко не в последнюю очередь это, конечно, была вина Гугеля, но и ей самой следовало быть осмотрительней.       Размышляя так, Холи вдруг вспомнила, что Гугель сейчас, вообще-то, находится с ней в одном здании. Она подошла назад к стойке и спросила:       — Не могли бы вы назвать, пожалуйста, номер комнаты доктора Гугеля.       — У вас недостаточный уровень доступа.       Холи с тоской посмотрела на дебильно улыбавшуюся девицу. Она (в смысле, Холи) понимала, что, в принципе, у неё есть почти семь часов на то, чтобы найти Гугеля, но идея ходить по этажам, простукивая все двери, выглядела исключительно бесперспективной, ведь тот мог банально не откликнуться – хотя бы по вредности характера. Холи устало обвела взглядом холл. В голове её мелькнула мысль вернуться к себе и лечь спать дальше, а через семь часов посмотреть, что получится. Мелькнула и пропала.       Потому что Холи увидела, что на ведущих к лифтам ступенях кто-то стоит.       Вулькопультер.              Мы оставили вулькопультера, когда за мгновение до того, как он съел бы Холи, его ударила Сэ-ён, самопровозглашённый представитель местного населения Парацельса. Вулькопультер упал, ударился головой и на мгновение потерял сознание, а когда пришёл в себя, Холи уже нигде не было видно. Разозлившись, он громко и угрожающе завыл, а затем бросился по запаху беглецов. Бежать ему пришлось недолго, потому как, направив Холи бежать дальше к реке, Сэ-ён остановилась, чтобы сразиться. Увидев её, вулькопультер сразу понял, что стойка её явно боевая, а в руках со всей очевидностью что-то острое, вероятно, предназначенное для боя. Точно также он понял, что попускать его Сэ-ён не намерена, и бой выйдет жестоким. Нужды непосредственно в еде, а не в лакомстве, он не испытывал, поэтому вступать в серьёзное сражение с риском для жизни счёл неразумным. Жалобно заскулив и картинно припадая на одну ногу, дабы убедить врага отказаться от вероятного преследования, вулькопультер отступил, забрался на дерево и убежал прочь.       Следующие три дня он просто шлялся по лесу. Состояние его становилось всё хуже и хуже, он почти совершенно облысел, отчего постоянно мёрз, лапы его укоротились до неприличья, и ко всем прочим прелестям как-то поутру у него отвалился хвост. Вулькопультер понимал, что с ним происходит что-то не то, ему было страшно, очень страшно.       И голодно.       Потому что с такими изменениями в теле он не мог охотиться. Вулькопультер попытался было поесть падали, но от одного запаха еды во многом привычной его вдруг так замутило, что вырвало тем, что ещё в желудке оставалось. Он даже попробовал есть грибы и ягоды, но не смог насытиться, потому что не привык этим питаться, не знал, что съедобно и в каких количествах.       Вулькопультер понял, что дни его сочтены. Дрожа от холода и голода, чудом избежав мозгососов, он зашёл в первое попавшееся ему здание – потому что там было тепло – заполз в какой-то угол и там провалился в глубокий сон.              Как догадался читатель, это был корпус, в котором жила Холи. Никакой маски вулькопультеру, разумеется, не досталось, однако газ, перебивший всех мозгососов внутри здания, на него подействовал очень своеобразно, не убив, а лишь ускорив трансформацию. Поэтому, строго говоря, Холи увидела на ступенях не вулькопультера, а некое гротескное чудище родом откуда-то из зловещей долины, не вызвавшее у неё ровным счётом никаких ассоциаций с нападением на просеке.       Вулькопультер тоже увидел Холи, но вот он её узнал. Он мотнул головой и подумал, что имеет смысл совместить приятное с полезным, тем паче, что он уже знал – это существо совершенно беспомощно, оно даже убежать не может. Лёгкая добыча и обильная трапеза, именно то, в чём он так сильно сейчас нуждался.       Если бы Холи узнала вулькопультера, то, по старой памяти, она примёрзла бы к полу от ужаса, и на том её история бы и завершилась. Однако она его не узнала, ужас ночной погони так и остался уделом ночных кошмаров, зато глаза принялись привычно нашаривать огнетушитель. Увидев его за стойкой, Холи вновь бросила взгляд на вулькопультера. Тот готовился к прыжку, что было отнюдь не просто с учётом сильно изменившейся анатомии.       Холи много раз видела подобные сцены в фильмах и знала, что проиграет тот, кто тронется с места первым. Когда впоследствии она задумывалась о том, откуда у неё взялась такая непрошибаемая уверенность, то формулировала свои основания так: у того, кто двинется вторым, будет возможность откорректировать свои действия в соответствии с манёвром противника. Что Холи как-то забыла учесть, так это очевидную разницу в скорости реакции. И это человек, который на игре в вышибалы всегда выбывал первым, схлопотав мячом по физиономии.       К великому счастью Холи, вулькопультер уже очень ослаб, запутался в конечностях и тупо хотел жрать, так что ему было не до всяких тактических изысков. Он просто прыгнул, не рассчитал, не долетел и плашмя плюхнулся на пол, больно стукнувшись о него челюстью. Холи испугалась и юркнула за стойку, однако не так грациозно, как ей бы хотелось, а потому споткнулась о короб огнетушителя. Огнетушитель, выскочив из креплений, грохнулся о стекло, легко его разбил, выпал и покатился к вулькопультеру. Холи показалось, что что-то похожее она где-то уже видела, причём совсем недавно. Вулькопультер впрочем, в отличие от мозгососов, играть настроен не был и огнетушителем не заинтересовался. Он отпихнул его лапой и бросился на Холи. Та в ужасе отпрянула за стойку и потянулась в карман за чудо-баллончиком.       С учётом криворукости Холи, очевидно, она должна была бы этот баллончик выронить, и на том бы наше повествование завершилось (или нам пришлось бы сделать главным героем кого-то ещё, например, вулькопультера), однако ей повезло – она смогла правильно ухватить баллончик, успела вытащить его из кармана и даже пшикнуть – прямо в нос вулькопультеру. Обрадоваться, впрочем, своей победе Холи не успела, потому что прежде, чем отрубиться, вулькопультер чихнул. Холи почувствовала у себя на лице капли его слюны, а затем и сладковато-кисловатый запах – как объяснила Кьяккероне, так пахнет содержимое баллончика.       Холи ощутила лёгкое головокружение. Расход чудо-средства был строго дозирован, одного пшика как раз хватало на взрослого человека, а при необходимости дозировку можно было легко отрегулировать по наглядной шкале. Но большая часть дозы досталась всё-таки вулькопультеру, поэтому Холи тешила себя надеждой, что если она и потеряет сознание, то всё-таки не сразу, у неё ещё есть время хотя бы создать между собой и вулькопультером подобие безопасной дистанции. Поэтому она не стала тратить время на огнетушитель. Насколько ей позволяло постепенно мутнеющее сознание, она поспешила к лифтам. Она успела взобраться на ступеньки, когда сознание окончательно её оставило, в глазах потемнело, а тело рухнуло на пол, к счастью, ничего не сломав.       Очнулась Холи под мерное гудение стиральной машины. То есть, сначала она долго не могла понять, что гудит, а когда всё-таки открыла глаза, то обнаружила себя на скамейке в прачечной. На скамье напротив, закинув ногу на ногу, восседала Сэ-ён и сосредоточенно читала какую-то очень толстую книгу (Холи отметила про себя, что уже даже не удивилась тому, что Сэ-ён читала бумажную книгу), в названии которой было что-то про мир, систему и модерн. Холи приподнялась на одном локте и, когда Сэ-ён, погружённая в чтение, не обратила на это ни малейшего внимания, кашлянула.       Сэ-ён вздрогнула, точно очнулась ото сна, и подняла глаза на Холи.       — Привет.       — Здравствуйте, — Холи неуверенно кивнула и села. Кожаное сидение скамьи неприятно заскрипело.       — Как себя чувствуешь?       — Голову ведёт… наверно.       — ВСД?       — Нет, там… так, неудачно применила одно средство самозащиты.       По крайней мере, так казалось Холи. Память её о событиях, непосредственно предшествовавших её обмороку, состояла из одних разрозненных обрывков. Холи помнила, что получила неполную дозу из чудо-баллончика, но не помнила, почему.       — Бывает, — Сэ-ён захлопнула книгу и отложила её в сторону.       Холи вдруг поняла, что перед ней человек, который может знать:       — А… что происходит?       — В смысле? — не поняла Сэ-ён. — Я вот решила, раз такое дело, устроить постирочный день.       — Раз какое дело? — не сдавалась Холи.       — Крайняя мера, — Сэ-ён даже подалась назад, так её удивил внезапный напор Холи.       — Что такое «крайняя мера»? Что, по всей планете какой-то газ распускают, а здания герметизируют?       Сэ-ён вдруг рассмеялась:       — Конечно, нет! Тебе совсем ничего не рассказали? Сама понимаешь, с газом слишком много мороки, сначала его напускать, потом очищать атмосферу, да и деревья все пожухнут.       — А что тогда делают?       — Её просто взрывают.       Холи моргнула.       — Кого?       — Планету.              Гугель ночевал в жилых корпусах впервые за несколько лет, и, надо сказать, был отнюдь не рад такому повороту событий. Во-первых, в Бункере остались все его вещи вплоть до зубной щётки, а во-вторых, в корпусе могли оказаться люди. В те редкие мгновения, когда Гугель задумывался о том, почему он так терпеть не может общаться с людьми (особенно с незнакомыми людьми), он всегда приходил к выводу, что это потому что люди сплошь моральные уроды. Позиция не слишком продуктивная, но жизни в Бункере она не мешала. Когда, разобравшись с номером и ключом своей комнаты, Гугель отошёл от стойки и обнаружил, что Холи уже уехала, он вздохнул с облегчением. «Стадо» создавало чувство ложной безопасности, когда угроза жизни была недвусмысленной, и становилось источником постоянного стресса, когда опасность проходила. Когда тебя зажали в дальнем углу лифта, а выходить тебе всё равно последним, это не так страшно, как когда в лифте просторно, но есть ещё кто-то помимо тебя. У голографической девицы Гугель смог выяснить, что помимо его и Холи в корпусе других людей нет (к вопросу о том, почему девица не посчитала Сэ-ён, мы вернёмся позднее), чему несказанно обрадовался. Теперь, когда Холи отбыла в свои апартаменты, он мог, не спеша, направиться к себе.       Торопиться, впрочем, Гугель не стал. Он устал куда меньше, чем Холи, с ног не падал, к тому же имел несколько большее представление о происходящем, чем она, поэтому рассудил, что ложиться спать удобнее после того, как пройдёт внутренняя обработка корпуса и маску разрешат снять. Переждав этот период в буфете за чашкой чая (правда, пить из неё в маске он не мог, поэтому за время ожидания чай остыл, не говоря уже о том, что пить его после такого было бы опасно для жизни), Гугель направился в свои комнаты, где благополучно выспался. Выспавшись, он позавтракал, посмотрел новости сначала на одном государственном канале, потом на другом, потом ему надоело играть в «найди десять отличий», и он переключился на запрещённый оппозиционный. Картина событий в мире немедленно претерпела разительнейшую перемену, и Гугель выключил телевизор от греха подальше, а то так недолго и раздвоение личности заработать. После этого он зачем-то почитал в интернете «независимые» новостные сайты, понял, что так безнадёжно отстал от жизни за пределами Парацельса, что вообще уже ничего не понимает и к тому же не имеет ни малейшего желания пытаться во всём этом разобраться.       И тут вспомнил о библиотеке.       На первом этаже каждого жилого корпуса располагалась небольшая библиотека, конечно, большей частью укомплектованная книгами, безнадёжно устаревшими, и всё же интересными, особенно для неспециалистов. Решив, что почитать что-нибудь оттуда выйдет занятием несколько более продуктивным, чем всё, чем он развлекал себя до сих пор, Гугель спустился на первый этаж. Выйдя из лифта, он остановился, соображая, в какую сторону будет библиотека, и тут увидел, что у дверей что-то лежит.       Судя по всему, человек.       Гугель подумал, что кто бы это ни был, стоит ему помочь (или, если он умер от газа, хотя бы положить его в более подобающем месте и виде), поэтому спустился со ступенек, прошёл мимо стойки и подошёл к дверям, где застыл в недоумении. Перед дверями лежал ребёнок, как предположил Гугель, вероятно, чуть помладше Альке, измождённый и совершенно голый. Последнее обстоятельство почему-то поставило Гугеля в особенный тупик, хотя уже сам факт присутствия на Парацельсе в пределах одного округа ещё одного ребёнка выглядел неправдоподобно. Присев на корточки, Гугель попытался понять, жив ребёнок или нет. Пульс нащупать ему так и не удалось, но не потому, что пульса не было, а потому что Гугель был так феерически криворук. Тогда он приложил руку к груди мальчика и ощутил слабое сердцебиение.       — Тогда… в медпункт?       Гугель растерянно огляделся. Вот сейчас он бы не отказался от компании, потому что в одиночку нести ответственность за неизвестного ему маленького ребёнка Гугелю было просто страшно. Тем не менее, он не позволил себе смалодушничать, взял ребёнка на руки, поразившись тому, какой он тяжёлый (как не сложно догадаться, занятия физкультурой Гугеля никогда не привлекали), и пошёл назад к лифтам. Лишь дойдя до них, он задумался:       — Так, а где здесь медпункт?              Когда Сэ-ён сообщила, что «крайняя мера» подразумевает под собой взрыв планеты, Холи её просто не поняла. Не потому, что была такая тупая, а потому что звучало это слишком безумно, чтобы добраться до сознания нормального здравомыслящего человека.       — Сэ-ён…       — Да?       — Если я вас правильно поняла… то для того, чтобы избавиться от угрозы мозгососов, Парацельс взорвали?       — Да, — Сэ-ён ободряюще улыбнулась.       —%&*>ᴕ₩∞≠€®ѣѦѵ<ѳ£°≈×#©$ßᵺ⌂≡∫₳₺℗ʤᵯᶋᵽᴟᴓ@ᴔᴆ฿ԈӁ, — прокомментировала эту новость Холи.       Повисла неловкая пауза, наполненная лишь гудением стиральной машины. Холи сидела, зажав себе обеими руками рот и бесконечно сожалея о своей несдержанности. Сэ-ён же была одновременно восхищена изысканностью речи и поражена тем фактом, что выдать такое мог кто-то вроде Холи.       — Гхм, — Сэ-ён кашлянула в кулак, предваряя этим смену темы. — По поводу той штуки, что у стойки валялась, я её к дверям перетащила. Ты же от неё самооборонялась?       — Какой штуки? — не поняла Холи.       Она напрягла память. Если она использовала баллончик, Холи показалось логичным предположить, что она действительно от кого-то защищалась.       — У тебя точно всё в порядке? От той штуки никаких побочных эффектов нет?       — Я слышала, от неё последние пять минут памяти отшибает…       — Вот оно и видно, — Сэ-ён вздохнула. — Кстати, это было что-то очень странное. Штука та, которая напала. Никогда ничего похожего в этих местах не видела.       — Может, из Обезьянника сбежало?       — Ну, может быть.       Тут до Холи вдруг дошло:       — Но если проблему с мозгососами решили взрывом планеты, то те, что остались в здании, должны были выжить, так?       — Нет, ты же надела маску перед герметизацией, правильно? Пускают специальный газ, и всё лишнее подыхает.       — Тогда почему та штука не подохла?       Сэ-ён задумалась:       — Действительно. Странно, — она поднялась со скамьи. — Может, сходим проверить?       Холи от такой идеи, ещё и высказанной столь внезапно, восторга не испытала. Вулькопультера она не помнила (практически ни в каком виде), но справедливо полагала, что если на неё кто-то напал, этот кто-то должен быть опасен, поэтому разумней всего будет держаться от него подальше. С другой стороны, Сэ-ён показала себя как человек, способный при необходимости дать отпор, да и при этом лучилась уверенностью в безопасности предприятия.       Чего Холи как-то не учла, так это того, что совершенно безопасной с точки зрения Сэ-ён была и ночёвка посреди глухого леса, полного диких животных и, возможно, парой видов плотоядных растений.       — Если вы думаете, что стоит…       — Пойдём. Если что, я тебя защищу. Правда, если голова кружится, можешь посидеть тут.       — Да нет, спасибо, я в порядке, — вообще-то, Холи слегка отшибла коленки и левую руку, но сейчас ей это уже казалось не столь существенным, как могло бы дней пять назад. — А… Сэ-ён, вы же тоже живёте в этом здании?       — Хм? Нет. Я просто оказалась поблизости, когда поступил сигнал об эвакуации.       — Какое хорошее совпадение, — еле слышно пробормотала Холи и встала. — По поводу эвакуации… что, получается, меньше чем за сутки умудряются построить новую планету?       — Что? А, нет, конечно. Новую начинают строить сразу, как взорвут старую. Иногда, правда, не успевают достроить, и приходится либо полетать подольше, либо жить на недостроенной планете, — Сэ-ён рассмеялась и вышла из прачечной.       Холи не нашла в этом ничего смешного. Сначала ей рассказывают, что закатать всю планету в бетон экономически нецелесообразно, а потом выясняется, что они её на регулярной основе взрывают и собирают заново по кусочкам.       — На какие деньги всё это творится? — спросила Холи, нагнав Сэ-ён.       — Ну, я не очень в курсе. Процент там всякий, с грантов, зарплат. Некоторые институты вроде как исследования свои проводят как раз в такие моменты, так что их гранты идут на это дело почти целиком. Потом, мне как-то сказали, что государство не имеет права требовать детального отчёта о распределении финансов, мол, это прописано в положениях о секретности.       — Правительство действительно готово вбухивать такие ненормальные деньги неизвестно во что?       — Не настолько и ненормальные, как ты думаешь. Оплачивать приходится в основном энергию и человеко-часы, потому что планету взрывают не совсем к чертям собачьим – весь материал собирают и повторно используют. Безотходное производство.       — А вы много обо всём этом знаете.       — Ну, я там как-то однажды подрабатывала.       Человек, подрабатывающий на подрыве и последующей пересборке планет. Холи попыталась представить себе лицо работодателя, увидев такое в анкете соискателя в разделе «прошлые места работы», и решила, что лучше не пробовать.       Вдруг Сэ-ён резко остановилась и издала неопределённый звук, нечто среднее между присвистом и предсмертным хрипом, выражавший удивление. Холи выглянула у неё из-за спины и поняла, что здесь действительно есть, чему удивиться. Перед лифтами в растерянной задумчивости стоял Гугель с то ли спящим, то ли потерявшим сознание совершенно голым ребёнком на руках. Услышав присвист-прихрип, он обернулся и растерянно уставила на новоприбывших.       — Ну нифига…, — начала Сэ-ён.       — Это не то, что вы подумали!!! — мгновенно перебил её Гугель.       — А выглядит именно так, — обиделась Сэ-ён.       — Плевать мне, как это выглядит.       — Откуда у тебя этот ребёнок?       — Нашёл, — буркнул Гугель. — Вон там, у дверей валялся.       — В смысле? — растерялась Сэ-ён.       — В прямом.       Сэ-ён озадаченно почесала макушку. Она была совершенно уверена, что оставила у дверей странное существо, очевидно, напавшее на Холи. Конечно, оно тогда слегка напоминало человека, но определённо им не было. И, тем не менее, сейчас Гугель держал на руках самого обыкновенного мальчика.       — Слушай, доктор Гугель, я там у дверей оставила непонятную зверюшку, сбежавшую из Обезьянника.       — Что, опять?!       — Строго говоря, мы не знаем, откуда она, — поправила Холи. — Она на меня напала, но мне удалось отбиться, и Сэ-ён оставила её здесь, чтобы…, —она замялась.       — Чтобы как пристыкуемся, она сразу могла выйти, — завершила мысль Сэ-ён.       — Что ж, поздравляю. А теперь, пока вы не видели, ваша «зверюшка» стала человеком, — Гугель закатил глаза. — И что с ним теперь делать?       — Осмотреть его надо. Дай-ка сюда, — Сэ-ён требовательно протянула руки к мальчику.       — Ты врач, что ли?       — МЧСник.       Гугель для виду поколебался, но в действительности испытал огромное облегчение, когда ребёнок оказался на руках Сэ-ён, таким образом перейдя в её зону ответственности.       — Физическое истощение, походу, — Сэ-ён принялась придирчиво осматривать мальчика. — Надо бы разбудить его и попробовать накормить. Холи, вызови лифт, пожалуйста.       — А не надо ему какую-нибудь капельницу поставить? — задумалась Холи, пытаясь припомнить хоть какие-то фильмы, где герои по той или иной причине имели дело с подобными ситуациями (в смысле истощения человека, а не мутирующих зверей).       — Лучше не стоит. Мы же понятия не имеем, как на него повлияет какой препарат. С едой, конечно, тоже надо бы поосторожней, но тут уж как сложится.       Холи кивнула, признавая справедливость сказанного, и вызвала лифт.       Гугель скрестил руки на груди и задумался, что ему делать дальше. Конечно, он предпочёл бы провести оставшиеся шесть часов где-нибудь в одиночестве, однако когда с него сняли ответственность за ребёнка, он почувствовал небольшой прилив мимолётного человеколюбия.       И вообще, ему просто стало интересно.       Завёрнутый в рубашку Холи, слегка умытый и чисто номинально причёсанный, непонятный мальчик (он же бывший вулькопультер) наворачивал овсянку так, что за ушами трещало. Как оказалось, разговаривать он не умел (по понятным причинам), зато орудовать ложкой научился очень быстро, каковым навыком не упустил случая воспользоваться. Если бы кто озаботился его заснять, то смог бы сколотить состояние на рекламе детских завтраков, потому что никогда не было до и не будет после ребёнка, который уминал бы овсянку с таким аппетитом.       Сэ-ён сидела рядом с ним, то поправляя ему рубашку, то вытирая овсянку со щёк, то помогая не свалиться от чрезмерного восторга со стула, и непрерывно с ним говорила, полагая, что только так языку и следует обучаться. Холи с Гугелем сидели за соседним столиком над двумя чашками чая и с медитативным спокойствием наблюдали за сей умилительной картиной со стороны.       — А такое часто бывает? — спросила Холи.       — Такое – в смысле? — откликнулся Гугель.       — Звери превращаются в людей.       — Если б часто, Клюг не мучил бы своего макака.       Холи оставалось лишь молча согласиться.       — Вообще, наверно, надо бы его врачу показать, — Гугель отхлебнул из чашки. — Или ветеринару?       Холи вспомнила, как отреагировал Антуан на предложение рассказать о нём Клюгу, и решила, что лучше всё-таки врачу. По непонятной причине она ошибочно полагала, что в среднем контингент Табуретки менее ушиблен на голову, чем контингент Обезьянника.       Внезапно помещение наполнил неприятный пищащий звук, заставивший Гугеля чуть не облиться чаем, а (бывшего) вулькопультера чуть не проглотить ложку, и в центре кафетерия появился цилиндрический голографический экран. На этом экране показалась девица, точная копия своих товарок из справочного бюро, и, пластмассово улыбнувшись, объявила:       — Всем сотрудникам просьба собраться в столовых ваших округов через три часа после стыковки. Президент Академии Наук собирается сделать заявление, — и, уже без всяких звуковых эффектов, экран исчез.       — И что, — Холи повернулась к откашливавшемуся Гугелю, — он выступает так после каждой «крайней меры»?       — Вообще-то, — Гугель нахмурился, — нет.