Ушёл в себя, вернусь нескоро. Целую, Вертер.
— Гугель, что ты с ним сделал? — Шпигель с квадратными глазами повернулся к Гугелю. — В смысле? — не понял тот. Поднявшись со своего места, он подошёл к Шпигелю и также взглянул на экран. Озадаченно почесав затылок и не придумав ничего лучше, Гугель постучал согнутым пальцем по системнику. — И что будет? — А откуда я знаю? — Так что ты с ним сделал? — Ничего я с ним не делал! — А это что тогда?! — Да почём мне знать?! — Вертер!!! — ещё раз рявкнул в микрофон Шпигель. Динамики вдруг издали нежный фортепьянный проигрыш, заставивший Гугеля содрогнуться всем телом, и фальшиво звучащий голос какой-то очередной виртуальной поп-певички мягко произнёс: — Абонент временно недоступен. Оставьте ваше сообщение после сигнала. Сигнал оказался оглушительной трелью на расстроенном вдребадан саксофоне в исполнении упившегося в хлам джазмена. — Что происходит? — выдавил Гугель, как только более менее восстановил слух. — Шпиндель, ты что, ещё какой-то идиотский вирус в него заховал?! — Сам ты идиотский! — мгновенно окрысился Шпигель. — А, то есть, ты не споришь, что это вирус и ты его туда заховал?! Холи задумчиво почесала переносицу под очками. С одной стороны, влезать в чужой спор ей не хотелось категорически. С другой стороны, она начала потихоньку привыкать опекать Гугеля, и потому чувствовала нечто сродни ответственности за его поведение и самочувствие. С третьей, как будто бы она знала, что происходит. Наконец, в тонкостях парацельского быта она по-прежнему не разбиралась (она даже так и не смогла определить, стоит ли отнести трупы мозгососов к сгораемому мусору, несгораемому, перерабатываемому или даже крупногабаритному, а потому просто оставила их в коридоре в надежде, что с ними разберётся система автоматической уборки), потому не была уверена, требуется ли её вмешательство вообще, или Шпигель и Гугель всё-таки смогут, как взрослые люди, разобраться между собой сами. Строго говоря, конечно, Шпигель взрослым не был (юридически, по крайней мере), однако оценивать способность человека самостоятельно разбираться со своими проблемами по его юридическому возрасту Холи полагала несправедливым. В конце концов, кто-то недееспособен и в сорок, а кому-то и в десять уже можно доверять управление государством. Из долгих, мучительных и крайне неплодотворных размышлений Холи вырвал внезапный телефонный звонок. Со времени происшествия с Мелькором оба телефонных аппарата так и остались стоять на столе, и теперь один из них отчаянно звонил, дрожа и от волнения подбрасывая трубку. Шпигель и Гугель мгновенно замолчали и уставились на аппарат. При том, что у Гугеля было целых два телефона (не считая мобильного, который он торжественно заблокировал в день своего окончательного поселения и более его не касался), устанавливал их не он и, при малейшей возможности, предпочитал трубку не брать и телефонных разговоров всячески избегать. Сейчас малейшая возможность наличествовала в лице Холи, которая теоретически могла взять трубку быстрее, потому что находилась к аппарату ближе. Шпигель взять трубку и не думал, потому что Бункер не был его рабочим местом. Холи же считала себя не в праве отвечать, поскольку являлась всего лишь практикантом, ничего в местных порядках не понимающим, и вообще у неё недостаточный уровень доступа. Поэтому телефон звонил минуты три, в течение которых Холи пыталась поймать взгляд Гугеля, а тот его старательно отводил. Вздохнув, Холи покорно сняла трубку: — Вы позвонили в лабораторию доктора Гугеля, здравствуйте. В трубке ей ответила озадаченная тишина. Потом голос, который Холи определила как принадлежащий Клюгу, неуверенно переспросил: — Точно? — Эм… да? — А вы… а, вы же мисс Фолли?! Извините, Гугель просто в лучшем случае бурчит что-нибудь условно утвердительное, вот я и удивился. — Что вы, всё в порядке. Что-то случилось, доктор Клюг? — А… да… в смысле… вы не могли бы позвать Гугеля? — Да, конечно, — Холи протянула трубку. Гугель взял её двумя пальцами, как использованный подгузник, и поднёс к уху: — Чего тебе, Клюг? — Ты не мог бы как-нибудь повлиять на Вертера? Гугель моргнул, повернулся к стеллажам с аппаратурой и уточнил: — В смысле повлиять? — Ну, увещевать как-нибудь. Сделать внушение. Что-нибудь такое. — Клюг, я до него достучаться не могу. Вообще. Он просто не отвечает. Я с равным успехом с деревом в лесу могу разговаривать. И на что он тебе сдался? — Ну… дело в том, что… он сбежал. — Кто? — Вертер. Оставим Гугеля в прострации пытаться понять, кто сошёл с ума: он, Клюг, или всё-таки Вселенная – и перенесёмся на трое суток назад, чтобы вкратце осветить бравые похождения доктора Клюга, которые, как и всегда, привели к чему-то не очень хорошему. Итак, после доклада Илиеву о набеге на Головной Офис, как бы он ни хотел, Клюг физически не мог отправиться к Альке, поскольку их очаровательный домик уже был надёжно отрезан от внешнего мира, а потому решил переждать «крайнюю меру» в Обезьяннике, благо Жека благосклонно согласилось составить ему компанию. И, позвонив дочери и убедившись, что она жива и всё в порядке, Клюг смог приступить к воплощению своего коварного плана. Вообще-то, ему самому план коварным не казался, но просто потому, что Клюг был недостаточно изобретателен для того, чтобы догадаться об очевидных способах использования результатов большинства своих экспериментов в противозаконных целях. Разумеется, как и большая часть экспериментов Клюга, этот также проходил по разряду «хобби», поэтому идеей Клюг поделился только с Жекой, которое заинтересовалось и предложило свою помощь, коя была с радостью принята. Вылазка в Головной Офис и встреча с ещё спящим (бывшим) Президентом снабдили Клюга количеством генетического материала, достаточным для создания клона. Надо сказать, вопрос о клонировании стоял в галактике по-прежнему весьма остро даже при том, что технологию уже давным-давно до мелочей отработали. Больше всего, конечно, возмущались всякие религиозные общины, требовавшие, чтобы учёные даже не пытались уподобляться богу. У учёных и в мыслях не было заниматься подобными глупостями, тем паче что они и не очень понимали, что подразумевали под этим «уподоблением» верующие, но носителей искры истинного божества такие тонкости не интересовали никогда принципиально, и специально для этого случая исключений они делать не собирались. Наконец, подтянулись и любители «активиствовать» по любому поводу и вообще без оного, размахивая какими-то древними фантастическими текстами о клонах, выращиваемых на органы и оттого безмерно страдающих. И клонирование попало под запрет, но, к счастью, только клонирование людей целиком («зелёные» попытались провести запрет на клонирование любых организмов вообще, но не сошлись во мнении относительно губок, и как-то оно всё заглохло). Всё ещё шли жаркие дебаты, можно ли клонировать голову или даже только мозг или нет, решается ли проблема аппаратами, подавляющими формирование самостоятельного сознания, или даже клонированием мозга по частям, и является ли человек с клонированной головой и перезалитыми воспоминаниями тем же самым человеком или уже нет. Все эти тонкости Клюга не волновали. Он всего лишь хотел получить мозг умнейшего человека галактики (по версии «Мэд Сайнтист» за последние пятьдесят лет), чтобы затем его препарировать и изучить его работу, и Клюга нисколько не волновало то обстоятельство, что это даже близко не его специализация. Настоящему учёному должно быть интересно всё – именно с таким лозунгом он обычно вторгался в личную жизнь младших брата и сестры и очень удивлялся, когда они пытались отбиваться, подчас весьма агрессивно. На счастье Жеки и Клюга, необходимое для выращивания клона оборудование было свободно, но только на четыре дня, поэтому, получив благословение Илиева (который полагал неразумным гасить энтузиазм своих подчинённых всякими юридическими благоглупостями), они немедленно приступили к работе. Ввиду сжатых сроков клона пришлось вырастить до взрослого состояния за три дня – в любом случае так ещё никто не делал, так что имело смысл попробовать. Клюгу, правда, приходилось периодически отлучаться к Мистеру Бобу, но когда все строения пристыковались и в Обезьянник явилась Альке, шимпанзе был вручён ей с наказом обучить его азам поведения в обществе, и Клюг смог всецело посвятить себя эксперименту. И то ли Альке не доглядела, и Мистер Боб с присущей ему изобретательностью что-то не то подкрутил, то ли это просто была плохая идея попытаться за трое суток вырастить то, что в естественных условиях растёт лет двадцать (строго говоря, для полного развития мозга нужно было порядка двенадцати, но Клюг, будучи отцом десятилетней девочки, был как-то не в настроении препарировать ребёнка), однако кое-что пошло не так. А именно, клон (бывшего) Президента оказался счастливым обладателем мозга без единой извилины. Жека даже не рискнуло назвать его овощем, потому что с его точки зрения это стало бы оскорблением для овощей. В общем, на том эксперимент решили свернуть до лучших времён, а клон на следующий день должен был пойти на разные полезные надобности (в которых подкормка лабораторных растений занимала далеко не последнее место, благо почти половина из них были плотоядными). Здесь-то на сцену и вступил Вертер. О клоне (бывшего) Президента он узнал совершенно случайно (просто некоторые лаборанты слишком любят чесать языки у кулера с кофе, как раз под камерой видеонаблюдения) и поначалу не выказал к нему особого интереса, но, узнав, что эксперимент провалился, переменил своё мнение. В конце концов, как дитя (бывшего) Президента (скорее детище, но гордость Вертера такого наименования не выдержала бы), он, по собственному мнению, имел определённые права на наследование его генов. Поэтому, без особого труда (потому что учиться на собственных ошибках в Обезьяннике – да и не только там – полагали ниже собственного достоинства) заполучив контроль над лабораторным оборудованием, Вертер присоединил неудачному клону электронный мозг, куда с чувством выполненного долга и заселился. Конечно, основной его мозг по-прежнему содержался в Бункере, однако этот в голове соединялся с ним по сети, а на случай её отсутствия содержал постоянно обновляемую резервную копию Вертера, пусть и с урезанными мощностями. Сбежать после всего проделанного было лишь делом техники. В конце концов, с этим справились даже мозгососы. Как и в Бункере, Вертер оставил записку, чтобы Клюг и Жека не волновались, но эффект она возымела прямо противоположный. Пропажи хватились быстро, благо сработала сигнализация. Немедленно мобилизованные работники полигона сразу же заблокировали все станции в округе и бросились прочёсывать лес. Однако Вертер оказался неожиданно проворен, и, собственно, именно поэтому Клюг и звонил в Бункер. — Ты это сейчас серьёзно? — осипшим голосом переспросил Гугель. — Совершенно серьёзно. Мы боимся, что он поедет в ГО, и тогда… — Клюг, мы «крайнюю меру» применили позавчера. У тебя тормоза вообще есть?! — Ну кто ж знал… В дверь Бункера постучали. Гугель закатил глаза и жестами велел Холи сходить посмотреть, кого так исключительно вовремя принесла нелёгкая. Открыв дверь, Холи сначала никого не увидела, но, высунувшись, обнаружила, что в коридоре стоит качок модельной внешности, одетый в форму работника полигона. Холи подумала, что не следует отвлекать Гугеля по пустякам, и вышла, прикрыв за собой дверь. Ей казалось, что она уже видела где-то и эти непослушные тугие локоны, и этот волевой подбородок, но не могла вспомнить, где именно. Человек же стоял, гордо выпятив грудь и улыбаясь во все тридцать два белоснежных зуба, ещё более усиливая сходство с… кем-то. — Эм, вам что-то надо? — поинтересовалась Холи. — Не узнала, да? — качок ухмыльнулся. Он достал из внутреннего кармана куртки сложенный лабораторный халат и, встряхнув его, натянул на себя. И форма, и халат были ему явно малы. Холи напрягла память. Качок модельной внешности в белом лабораторном халате… — Вы же тот человек с пропагандистских плакатов!!! — Почти. Я его сын. — А… и… так что вам надо? — Знаешь, ты очень медленно соображаешь, Косички. Холи моргнула. Вот теперь она действительно соображала медленно, во многом потому, что наивно цеплялась за здравый смысл. — Господин… Вертер? — Что, серьёзно?! — опешил Шпигель, материализовавшийся в дверях незаметно для беседовавших. — И тебе доброго здравия, — буркнул Вертер. — Так, стоп, — Холи вдруг поняла, что смущало её в происходящем больше всего. — Так на пропагандистских плакатах Академии Наук изображён Президент?! Шпигель просто вылупился на неё остекленевшими глазами, а затем в полном ступоре перевёл взгляд на Вертера. Он знал, что люди с возрастом меняются, но никогда не думал, что настолько. — Что у вас здесь происходит? — в дверях в обнимку с телефоном показался Гугель. — Привет, — Вертер сдержанно помахал ему ладошкой. — Ты кто? — Вертер. Гугель уронил телефон себе на ногу и запрыгал на другой ноге, тихо матерясь сквозь зубы. Теперь уже пришёл черёд Клюга по удалёнке попытаться выяснить, что происходит. Вертер, всю историю с оцеплением и прочёсыванием чудесным образом пропустивший, спокойно поднял телефон: — Это кто? Клюг, что ли? — … а с кем имею честь…? — Да я с вами миллиардером стану. Вертер я. В трубке ему ответила тишина. В следующее мгновение Вертер услышал явно обращённый не к нему крик Клюга: — Эде, он в Бункере! Вертер растерянно положил трубку на рычажки и взглянул на остальных: — А что здесь происходит? Холи сложила странный вид Вертера со звонком Клюга, прибавила «родственные» отношения Вертера и выдала свою версию происходящего: — Из лаборатории сбежал потенциально опасный подопытный нелегального эксперимента, который может прорваться в Головной Офис во время междувластия и катастрофическим образом повлиять на политическую ситуацию в регионе? У Вертера вытянулось лицо. Потом оно вытянулось ещё больше, когда он осознал, что в целом Холи права. Ещё немножко подумав, Вертер решил, что имеет полное право обидеться на совершенное отсутствие чуткости и такта у окружающих. Бросив телефоном в только-только прекратившего прыжки Гугеля, он развернулся и бросился прочь из Бункера. Всё ещё находившийся в слегка прифигевшем состоянии Шпигель не обратил на это внимания, а Гугель по понятным причинам (а именно ему в живот прилетело увесистым телефонным аппаратом) временно выбыл из числа активно действующих участников событий. У Холи мелькнула было мысль, что Вертера надо задержать, но из банального сравнения их физических параметров становилось совершенно очевидно, что догнать его она не в состоянии. Однако стоять на месте и ничего не делать ей тоже показалось некрасивым, поэтому, имитируя трусцу, она покатилась за Вертером. Как и ожидалось, через лес он бросился не на своих двоих, а на квадроцикле. Холи представила себя в виде лихого мото-преследователя и решила не экспериментировать. Она всего лишь поднялась по ступенькам и посмотрела вслед быстро удаляющемуся Вертеру, даже не пытаясь представить, куда бы в обиде он мог броситься (помимо Головного Офиса). Хлопанье крыльев застало её врасплох. На самом деле, сначала Холи не поняла, что это за звук, а всего лишь почувствовала, что её сносит ветром, а сзади раздаются методичные тяжёлые хлопки. — Йо, Холи, где наш беглец?! Холи обернулась и увидела Фабиана. Потом сделала над собой усилие и заставила себя увидеть и нечто, на чём Фабиан гордо восседал и что, собственно, крыльями и хлопало, отдалённо напоминавшее птерозавра. То есть, это Холи охарактеризовала бы его как птерозавра, хотя и прекрасно понимала, что в природе таких больших всё равно не существовало, да и сесть или взлететь при таком размере этой животинке должно было быть ещё труднее, чем на свет появиться. — Доктор Фабиан… это что? — Это Кеша. — Кеша? — Верно, Кеша, — вдаваться в подробности Фабиан не собирался принципиально. В больших мотоциклетных очках, явно давным-давно экспроприированных у какого-нибудь фаната дизельпанка, закутанный в шарф по самые уши и с неизменной панамкой на голове, верхом на Кеше он смотрелся удивительно органично. — Холи, давай, залазь, уйдёт же. — Мне? К вам?! — Ну, ты же никогда не каталась ни на чём подобном? Фабиан ошибался. Каталась. В ночных кошмарах. Тем не менее Холи поняла, что Фабиана ей не переспорить, а Вертер действительно сбежит, поэтому с большой опаской приблизилась к летающему непонятно чему, весьма вероятно давно вымершему за абсурдностью конструкции. Фабиан сидел в специально разработанном для Кеши (и Фабиана) седле, к которому вела небольшая лесенка, от одного взгляда на которую Холи стало кристально ясно, что она не заберётся по ней никогда. Для Фабиана это обстоятельство оказалось отнюдь не так очевидно (возможно, из-за ракурса), поэтому он, решив, что Холи просто стесняется, наклонился и протянул ей руку. Холи ничего иного не оставалось, кроме как за эту руку ухватиться и поставить ногу на нижнюю ступеньку. В следующее мгновение она уже сидела в седле за Фабианом, который её деловито пристёгивал и к седлу, и к себе. Холи только успела осознать, что происходит, как Кеша шумно захлопал крыльями и, грузно оттолкнувшись от крыши Бункера, взлетел. Сначала Холи подумала, что Боливар – то есть, Кеша – двоих всё-таки не вынесет, но, как ни странно, он уверенно поднялся над верхушками деревьев и полетел к просеке. — В лесу мы его не перехватим, — объяснял Фабиан, — деревьев много. А как на просеку выедет – он наш. Холи услышала только то, что Фабиан что-то говорит, потому что ветер мешал ей и слышать, и видеть, к тому же куртка её осталась в Бункере, и ледяной ветер немедленно пробрал её до костей. Вместо того, чтобы наслаждаться полётом и открывающимися с высоты видами на округ, окрестные леса и горы в отдалении, как предполагало приглашение, ей оставалось лишь прижиматься к Фабиану и надеяться на то, что и это тоже пройдёт. Желательно, без происшествий. Без них, впрочем, на Парацельсе никогда ничего не проходило, и этот раз не стал исключением. Когда Вертер вырулил на просеку и погнал, судя по направлению движения, всё-таки в Головной Офис, а Фабиан пустил Кешу в хищное пике, один вид которого любого стороннего наблюдателя легко мог сделать заикой на всю оставшуюся жизнь, в погоню самым наглым образом вмешались. Из леса выпрыгнул человек и ударом обеих ног сразу сбил ничего не подозревавшего Вертера на землю, где тот, пару раз отскочив от кочек, сразу закатился в заросли высокой травы. Растерявшийся Кеша сел на квадроцикл и опрокинул его, чуть не кувыркнувшись сам. Если бы Холи не была пристёгнута всеми возможными способами, она бы кубарем покатилась по земле вслед за Вертером. — Это ещё что? — Фабиан резко отстегнул все ремни и лихо спрыгнул на землю. — Аккуратней надо ж быть, под пике-то зачем лезть?! Холи в полубессознательном состоянии посмотрела на человека, к которому обращался Фабиан, не знакомого ни ей, ни, что было весьма неожиданно, ему. Крепко сложенная женщина небольшого росточка с колючим ёжиком тёмных волос, одетая в весьма характерную форму, безучастно посмотрела на Фабиана. — Ты кто вообще такая? — Лейтенант Аргайл из специального отряда майора Раска, — сообщил механический голос. Так Холи и Фабиан узнали, что на Парацельсе появились военные.Глава 21. Вмешательство
7 января 2018 г. в 01:00
Шпигель не пришёл и на следующий день. Всё это время, весь означенный день, Холи провела с большой пользой, а именно – за раскопками в Бункере. Техника была отработана ею ещё накануне, так что оставалось лишь методично прорабатывать все завалы Бункера квадрант за квадрантом, аккуратно снимая слои и тщательно фиксируя все находки. Если бы Холи рассказали, она бы искренне изумилась тому, сколько общего оказалось у её дилетантских раскопок и работы настоящих археологов.
Первые полдня Гугель просто наблюдал за её работой, закинув ноги на стол и сосредоточенно размышляя над тем, как ему следует относиться к происходящему, чтобы уж совсем лица не потерять, но потом крайне неудачно этими самыми ногами пошевелил, вследствие чего на уже разобранный участок помещения сползла одна из бумажных гор со стола. Холи, конечно, расстроилась, но ничего не сказала, просто потому что не привыкла вслух выражать свои досаду и неудовольствие и, откровенно говоря, не любила, когда так делают другие. Как ни странно, именно такая реакция произвела на Гугеля если не наибольший эффект, то всяко куда более значительный, чем если бы ему закатили скандал с битьём оборудования, поскольку такой вариант поведения представлял сполна пространства для полёта бурного гугелевского воображения. Коротко говоря, Гугель также присоединился к раскопкам, благодаря чему процесс пошёл в разы быстрее, и к концу дня им с Холи удалось закончить.
Никто из них не обратил внимания на притихшего Вертера, хотя Гугель, привыкший к его постоянной болтовне, и чувствовал странный дискомфорт, который никак не мог себе объяснить – отчасти потому что беспокойство от непривычной тишины смешивалось с оным от необходимости работать бок о бок с другим человеком. В общем, предоставленный сам себе Вертер втихаря наворачивал дела, и в Бункере о том узнали бы ещё нескоро, если бы утром следующего дня на пороге его не появился Шпигель в состоянии, подозрительно напоминавшем тяжёлое похмелье.
Когда после речи (бывшего) Президента коллеги по лаборатории пытались его успокоить, ничто не помогало, и тогда Сита Рай волевым решением, не особенно задумываясь о последствиях, вручила Шпигеля Фабиану, который в определённых кругах, к которым Шпигель не просто не принадлежал, но в силу склада характера и не стал бы принадлежать никогда, по некоторым причинам считался отличной жилеткой при необходимости излить душу. Куда повёл Фабиан Шпигеля и что там произошло, осталось покрыто мраком истории, однако через день утром Шпигель стоял на пороге Бункера с больной головой, плохим настроением и твёрдым намерением выяснить свои отношения с Вертером.
— Доброе утро, доктор Шпигель, — дежурно улыбнулась Холи, поднимая голову от бумаг, содержание которых при помощи дешифратора небезуспешно пыталась осмыслить.
Шпигель прошёл мимо, не обратив на неё ни малейшего внимания. Конечно, ей стало слегка обидно, но по некотором размышлении Холи сочла, что такое поведение для Шпигеля в целом в рамках нормы. Гугель же на это вообще внимания не обратил – он уже давно воспринимал Шпигеля как домашнего питомца, нечто вроде кота, которое то уходит, то приходит, то весь день дома сидит, то неделями где-то шляется.
Итак, проигнорировав всё и вся, Шпигель прошествовал прямиком к системным блокам и грозно объявил:
— Вертер, нам надо поговорить.
Шпигель не мог даже сам себе объяснить, зачем и о чём, но отчего-то твёрдо считал, что в сложившейся ситуации им предстоит серьёзный разговор. Конечно, он никогда не верил россказням Вертера о том, что Вертер-де самозародился где-то на просторах цифровой жизни или даже прямо тут в Бункере, благо атмосфера располагает. Шпигель всё-таки не был идиотом, хотя в детстве его и имел место период, когда большая часть знакомых полагала его умственно отсталым всего лишь потому, что он занимался вещами, зачастую непонятными даже окружавшим его взрослым. Просто одно дело – понимать разумом, и совсем другое – мечтать в сердце. В душе Шпигель всегда воспринимал Вертера как человека, самого обычного человека, самостоятельную жизненную форму, а не полотно машинных кодов. Он не просто так дал Мелькору не только сверхзадачу, но и подходящую к этой сверхзадаче личность (что в свою очередь служило хорошим показателем того, что Шпигель думал о самой сверхзадаче, ну так это уже отдельная история). В тайне от самого себя демонстративно трезвомыслящий Шпигель всегда хотел верить, что Вертер действительно самозародился. Наконец, если подходить к вопросу с точки зрения прожжённого рационалиста, Шпигель также очень обиделся (тут, правда, стоит оставить в стороне вопрос о том, что «прожжённый рационалист» думает о самом концепте «обиды»), правда, скорее на (бывшего) Президента.
Дело в том, что Шпигелю никогда бы в голову не пришло начать читать книгу с конца.
Впрочем, сколь бы смешанные и бурные чувства он ни испытывал, Вертер к его заявлению остался безучастен. Гугель, которого вся эта история вообще не касалась, тем не менее, наконец, осознал, что так беспокоило его уже некоторое время: в Бункере слишком тихо. Конечно, хотя Вертеру и не нужно было делать перерывы на дыхание, трещал он всё-таки не постоянно, а по вдохновению, и случалось у него это вдохновение достаточно часто для того, чтобы человеку непривычному показалось, будто бы он в принципе ничем иным не занят, кроме как пустопорожними разглагольствованиями и капаньем на мозги окружающим, поэтому когда от всего этого он воздерживался так долго…
Шпигель тем временем подошёл к Вертеру вплотную, схватил микрофон и рявкнул уже прямо в него. Когда реакции и на это не последовало, он соизволил обратить внимание на экран, где на чёрном фоне крупными красными буквами значилось: