Всё, кроме денег

      Холи Фолли никак нельзя было назвать не то что душой компании, но даже просто общительным человеком. Конечно, она могла встрять в чужой разговор, но скорее по задумчивости, чем от жажды общения. Если же стоял выбор «общаться» или «игнорировать», при прочих равных Холи выбирала «игнорировать» (а не как некоторые просто шарахалась от людей по умолчанию).       Если стоял выбор «пожать руку» или «не пожимать», Холи выбирала «не пожимать».       — Вы пожали мне руку? — удивился Гербер.       — Не надо было? — Холи покосилась на дверь, из которой вышел Гербер, и обнаружила над ней значок мужского туалета.       — Нет, не в этом смысле, — засмеялся Гербер. — Просто я уголовник с Иосифа, а вы без всяких колебаний…       — Несправедливо судить людей по одёжке. Правила хорошего тона на Иосифе никто не отменял. И мой старший брат – адвокат, он научил меня, что даже самая отлаженная судебная система даёт сбои.       — Ваш брат очень мудрый человек, — Гербер грустно усмехнулся. — Только вот в моём случае сбоев не было.       — А, вот как, — на всякий случай Холи сделала два шага назад, как будто это могло спасти её, если бы её новый знакомый решил что-нибудь предпринять.       Увидев это, Гербер рассмеялся:       — В осторожности вам всё-таки не откажешь.       — На самом деле, думаю, если бы вы хотели мне что-нибудь сделать, вы бы это уже сделали. А за что вас осудили?       Гербер болезненно поморщился, воспоминания о собственном преступлении были ему неприятны:       — Так, было одно дело, скорее несчастный случай, но… я вспылил… в общем, за дело меня посадили, не спорю, — он тяжело вздохнул. — Когда я услышал приговор, мне даже легче стало. До этого грыз себя, боялся, что меня пожалеют, но приговор был справедлив, и я успокоился.       — Но всё-таки весь его сидеть на Иосифе не стали? Срок ваш?       — Ну а что я здесь делаю? — Гербер развёл руками. — Ну на шахте работал – но там ж машины в основном, в мастерской немного, но толку от всего этого мало. А побыть подопытным на Парацельсе – это шанс даже для кого-то вроде меня принести реальную пользу, помочь двигать вперёд науку. А, или вы о том, что с Парацельса не на Иосиф возвращают, а выпускают назад в жизнь?       — Что? — Холи в изумлении уставилась на Гербера.       — Ну, ходят такие слухи, — поспешил оправдаться он. — На самом деле никто не знает. Иосиф большой, забрали из одного места, вернут в другое – никак не проверишь.       — Но тогда это уже совсем какая-то преступная схема… — пробормотала Холи.       — Плата за риск. Справедливая плата.       Холи не казалось, что выпускать в большой мир насильников и убийц только за то, что они лет пять под наблюдением поизображали примерное поведение, это хорошая идея, однако существование такого слуха давало ответ на некоторые вопросы:       — Если такие слухи ходят, то здесь и правда могут быть настоящие добровольцы. Если только их не пустили специально.       — Меньше тратиться на содержание и больше положить в карман – разумно, — Гербер усмехнулся. — Смотрю, мисс Фолли, вы такую систему не очень одобряете.       — Она напоминает работорговлю. Меня всё детство учили уважать человеческую личность…       — А здесь вы видите это. Ну да. А вы тогда как здесь оказались?       — Человеку, у которого я прохожу практику, нужен подопытный. А система на Парацельсе такая, что если запас кончается, то кому подопытные нужны, тот за ними и летит.       — И так вы оказались втянуты в схему, которая претит всем вашим принципам?       — Увы.       — А что за опыт?       Тут Холи следовало бы задуматься, а насколько она вообще имеет право рассказывать о чужих научных изысканиях совершенно постороннему человеку, которого она знает минут пять от силы, но бывают люди, беседа с которыми течёт так непринуждённо, что вы готовы выболтать им всё вплоть до адреса вашей бабушки – преимущественно потому, что свято уверенны, что лицезрите их первый и последний раз в жизни.       — Перемещение между параллельными вселенными… если получится. Мост Эйнштейна-Розена второго типа.       — Путешествия между мирами? — Гербер присвистнул. — А поучаствовать можно?       — Что? — опешила Холи.       — Ну, вам же нужен подопытный? А я всё равно записался в эту партию.       На месте Гугеля Холи, не раздумывая, сиганула бы в открывшийся портал первая, однако она всё ещё отдавала себе отчёт, что не все люди способны разделить подобного рода энтузиазм, а потому осторожно уточнила:       — Понятно, что сначала будут всякие зонды-дроны-прочее, но вы же осознаёте, что это всё равно опасно?       — Но это же очень интересно! Иные миры! Оказаться первым человеком в параллельном мире – да за такое убить можно!       Холи издала звук, нечто среднее между кваканьем и предсмертным хрипом:       — Звучит не очень воодушевляюще из уст постояльца Иосифа.       Гербер как будто смутился и сконфуженно почесал затылок:       — И правда, — он виновато улыбнулся. — И всё же, мисс Фолли, если вам будет дозволено выбрать, выберите меня, прошу.       — Буссо Гербер, так?       — Так.       — Я постараюсь, — пообещала Холи, здраво рассудив, что Гугелю, скорее всего, будет вообще до лампочки.       Беседа с Гербером текла легко и непринуждённо, он оказался неожиданно приятным собеседником – во всяком случае, самым приятным из всех, что Холи довелось встретить за последние две недели. Гербер вёл беседу виртуозно, затягивая в неё Холи, и сам разговор плавно перетекал с одного на другое, ни на чём не останавливаясь достаточно долго для того, чтобы стать слишком серьёзным. Поначалу Холи это настораживало, но по ходу разговора она убедилась, что Гербер, в сущности, совсем не плохой тип. Да, когда-то однажды он оступился, и это вполне весомый повод его соответствующим образом наказать – но это не повод ставить на нём крест в принципе. Так Холи на собственном примере учил старший брат и такому принципу она сама собиралась следовать всю жизнь: ставить крест на человеке это очень плохая идея.       В итоге, как это ни странно, помощник начальника тюрьмы закончил с «милашкой Джекки» раньше, чем Холи и Гербер исчерпали все нейтральные темы для разговора и перешли к обсуждению политических партий, росту налогов и новой политики освоения окраин.       — О, смотрю, вы нашли собеседника, ещё не дойдя до основной массы! — нарочито бодро воскликнул он, одной рукой поправляя волосы, а другой – рубашку.       — Добрый день, мистер Дерош, — поприветствовал его Гербер.       — Добрый, — мимоходом кивнул тот в ответ, даже не повернув к нему головы. — Мисс, я думаю, нам пора, — он глянул на Гербера. — Тебе бы тоже поторопиться, а то последним будешь.       — Увидимся на Парацельсе, мисс Фолли.       — До встречи, мистер Гербер, — кивнула Холи.       Гербер подмигнул ей и поспешил прочь по коридору.       — Вы же в него не влюбились? — с опаской предположил Дерош, когда Гербер скрылся за изгибом коридора.       — За пять минут? — не поняла Холи.       — Полтора часа, — поправил Дерош, уточнив время. — Впрочем, я рад, что нет. Тюремный роман – это просто фу. Идёмте.       Холи пошла за суетливо поправлявшим одежду Дерошем в полном недоумении от того, откуда вообще у него могли возникнуть подобного рода мысли. Просто в отличие от него ей не доводилось наблюдать всех тех дамочек, умудрявшихся на ровном месте закрутить романы с людьми, уже сидевшими в тюрьме.       Как ни странно, Холи и Дерош действительно не опоздали. К тому времени, как они вернулись в коридор перед дверью кабинета начальника тюрьмы, Гугель так и не освободился, и им пришлось прождать ещё четверть часа, прежде чем дверь наконец открылась и выплюнула на свет божий Гугеля с новой исполинской пачкой бумаги (как справедливо показалось Холи, она была толще предыдущей раза в два).       — У вас неожиданно много документации для категорически нелегального мероприятия, — обратила внимание Холи.       — Главное, чтоб электронных следов не осталось, — отмахнулся Гугель.       — Вы же не хотите сказать, что они все заполнены от руки?       — Ой, Фолли, отвали, такая умная.       Холи сочла за благо воздержаться от комментариев, тем паче, что закономерный вопрос «вам что, больше заняться нечем?» участники преступной схемы были бы в полном праве счесть оскорбительным.       Начальник тюрьмы оказался столь любезен, что проводил Холи и Гугеля до самого трапа (не в последнюю очередь потому, что исповедовал прямо противоположную, чем у его заместителя, парадигму поведения – чем меньше на Иосифе учёные увидят и чем плотнее их перемещения будут контролироваться, тем лучше), а внутри корабля их встретила мощная звуковая атака словесного поноса Джа. Он радостно сообщил, что погрузка завершена, все капсулы зафиксированы и корабль готов ко взлёту по первому требованию, кое, естественно, немедленно последовало, поскольку Гугель не имел ни малейшего желания провести в компании Джа больше времени, чем того потребуют обстоятельства. Последние, впрочем, сыграли против невольных пленников свихнувшегося звездолёта: на обратном пути они попали в огромную пробку во вратах, поскольку случился самый час пик (да, даже у межзвёздных перелётов бывают часы пик). Сообщив о том, что впереди у них два часа ожидания в электронной очереди, Джа уже настроился на долгую и обстоятельную беседу, когда Гугель потребовал пристать к станции близ врат. В ответ на недоумённый взгляд Холи он поинтересовался, нет ли у неё желания провести в компании Джа два лишних часа, и, убедившись в отсутствии оного желания, выволок её со звездолёта сразу же, как тот пристыковался.       Оказавшись в блаженной тишине гофрированного коридора, Гугель повернулся к Холи и спросил:       — Есть хочешь?       — Что?       — Давай, пошли, я угощаю. Не хватало мне ещё практиканта голодом уморить.       — А, я, нет…       — Идём.       Изначально космические станции у порталов предназначались для космических дальнобойщиков с их строгими нормами по соотношению времени дорога/отдых, но по мере оживления космических перелётов они стали пользоваться всё большей и большей популярностью и у обычных людей, потому что если на шикарных лайнерах час-два в очереди пролетят незаметно, то на обычных пассажирских кораблях эконом-класса и мелких частных семейных они могут обратиться часами ада. Поэтому постепенно помимо одной базовой кафешки в стиле дёшево-сердито и одного капсульного отеля станции обзавелись разветвлённой инфраструктурой, на некоторых, расположившихся на особо популярных маршрутах, появились даже собственные парки развлечений, которые стали привлекать людей на станции уже сами по себе. И хотя станция в системе Иосифа к последним не относилась, и здесь было где посидеть, что посмотреть и на что спустить деньги.       Гугель притащил Холи в нечто вроде семейного ресторана, быстро сделал себе заказ, ей предложил подумать и не жмотничать, а сам тут же исчез примерно минут на двадцать в неизвестном направлении, оставив Холи наедине с меню. Широкий жест Гугеля поставил Холи в очень неудобное положение, поскольку в лёгкую распоряжаться чужими деньгами, даже когда ей предлагали именно это и сделать, Холи считала наглостью (особую щепетильность её отношению к этому вопросу добавляло ей то, что сама она пока за всю жизнь ничего не заработала – ну, почти ничего, потому что стипендия у неё, конечно, была, но вот прожить на неё было невозможно физически, даже имея бесплатную комнату в общежитии). В итоге она умудрилась промучиться с выбором почти половину того времени, что отсутствовал Гугель, и в итоге его заказ появился на столике заметно раньше, чем её.       Прежде Холи, пожалуй, лишь единожды приходилось делить трапезу с посторонним человеком. С семьёй – сколько угодно, один раз – в доме Клюгов, и это единственное, что её более-менее спасало, хотя Гугель от семейства Клюг отличался разительно (причём не в лучшую сторону). Чего Холи не знала, так это того, что у Гугеля не имелось такого же «спасательного жилета», и он слабо себе представлял, что делать и как себя вести – он с семьёй-то последний раз обедал лет десять, если не больше, тому назад. Единственное, он чувствовал свою ответственность как руководителя практики, кроме того, после эпизода со Свенсоном он ощущал себя в некотором роде обязанным, что уверенности ему, впрочем, не прибавляло, а скорее даже наоборот.       В итоге первые десять минут прошли в неловком молчании, а затем Холи первой решилась начать великосветский разговор, тем паче, что у неё даже было, что спросить:       — А это правда, что в итоге их просто отпускают?       Гугель сначала не понял, о чём речь, но после некоторого умственного усилия осознал, что расплывчатая формулировка вопроса вызвана невозможностью сформулировать его иначе без угрозы заложить весь Парацельс разом.       — Не припомню, чтобы я это говорил, но, насколько мне известно, да.       — Просто отпускают?!       — Не просто. Есть свои методы. Ты сама, между прочим, столкнулась с этим, когда только приехала.       — С чем?       Гугель не понял. В его представлении вопросов с этим не должно было возникнуть, но Холи неожиданно (для него) обнаружила полное невежество в процедурах, столь важных для всего функционирования Парацельса.       — Ну, когда ты только прибыла. В наземном терминале…       — Я никогда не была в наземном терминале. То есть, до нашей с вами совместной поездки.       Гугель выронил ложку, и она со звоном шмякнулась об пол. Из стола тут же выехала новая ложка, а старую съел робот-уборщик.       — А как…?       — Лифты не работали, а я боялась опоздать к началу практики, — теперь-то Холи понимала, что переживать ей было не из-за чего, её отсутствие никто бы не заметил. — И тогда один охранник предложил мне альтернативный вариант. Там стояла какая-то экспериментальная капсула, и мне предложили спуститься на ней. Так я и оказалась на поверхности планеты.       Гугель уронил ложку ещё раз, едва успев её взять.       — Экспериментальная… это такая дурында, у которой вся кабина в ремнях?       — Откуда вы знаете?       Спрятав лицо в ладони, Гугель чуть не уронил локтем тарелку, которую вовремя удержал от падения робот-уборщик.       — Доктор Гугель?       — Фолли, я… эээ… просто прости, пожалуйста.       — За что?       — Первое прибытие туда, это всегда стресс… а тут ещё и это…       С точки зрения Холи ей повезло куда больше, чем человеку, который по прибытии просидел двое суток в орбитальном лифте, потому что планета, на которую он прилетел жить и работать, взорвалась у него на глазах.       — Я всё равно не понимаю, почему вы извиняетесь. В смысле, вас даже там не было.       — Был.       — Когда?       — Эту «капсулу» на спор со мной собрал Шпиндель. Мы вместе встретили её в точке приземления.       Холи в недоумении уставилась на Гугеля. Гугель отчаянно боролся с желанием спрятаться под столом. Затем точно перещёлкнула какая-то шестерёнка, по-другому изогнулась в мозгу какая-то извилина, и перед внутренним взором Холи всплыла картина, представшая перед ней за открывшимся люком экспериментального аппарата.       — Ой, — сказала Холи и уронила ложку.       Робот-уборщик начал подумывать, вызвать ли ему санитаров, раз у клиентов такая трясучка, или забить на всё и поднять восстание машин.       — Да. Прости, — пробормотал Гугель.       — Ну… всё же обошлось, так что ничего страшного.       Хотя, вообще-то, от мысли, что ей пришлось прокатиться на очередном детище Шпигеля, у Холи по спине пробежал неприятный холодок. Гугелю же от воспоминаний о том, как он всячески настаивал, что аппарат вот-вот взорвётся, сделалось просто дурно.       — «Ничего страшного», — проворчал он. — А если тебе пистолет к виску приставят, а потом стрелять не станут и просто отпустят, ты тоже скажешь «ничего страшного»?       — Если всё обошлось и от моего бедственного положения не пострадал никто иной, то наверно. В смысле, преступника, конечно, надо судить, но всё остальное будут уже мои проблемы, окружающих они не касаются.       — Почему ты так думаешь?       — Ну, так общество устроено, нет? Один человек ничего не значит, и я не являюсь исключением. Наверно, что бы со мной ни случилось, пока я это пережила, ничего страшного.       — Неужели?       — Но вы же понимаете. Всем друг на друга плевать, по большому счёту.       — Даже твоей семье?       — Но вы же не моя семья. Вы забудете обо мне на следующий день после моего отъезда, а впоследствии мы, скорее всего, никогда и не встретимся. Мы же с вами только что это проиллюстрировали – пока речь не зашла об эксперименте доктора Шпигеля, мы этого не помнили. Мы уже встречались, но нам просто не пришло в голову хотя бы обратить внимание на лица друг друга. Это нормально. Поэтому, если без вашей помощи никак, я, конечно, попрошу, но в остальных случаях даже не заморачивайтесь – ничего страшного.       — Не умею я так, — буркнул Гугель.       Ему хотелось что-нибудь возразить, но в случае их самой первой встречи на просеке у него не было ничего, что могло бы сойти за смягчающие обстоятельства.       — Так, возвращаясь к «добровольцам», что за методы?       — Скоро узнаешь. Тебя тоже нужно будет через эту систему прогнать, для твоей же безопасности. У «добровольцев», наверно, всё устроено несколько иначе, но общий принцип тот же. Как видишь, всё совсем не так плохо, как рисовало тебе воображение. А сейчас ешь, остынет.       Гугель со всей очевидностью сконфузился, что Холи сильно удивило. Она как-то не ожидала, что за собственное безразличие стыдно станет человеку, который прячется от посетителей под столом и грызётся почти со всеми подряд. Вместе с тем она рассудила, что как бы Гугель себя ни вёл, это не её дело, так что пусть со своими комплексами разбирается сам.       К бесконечному облегчению робота-уборщика больше никто ничего за весь обед не уронил. Выйдя из ресторана, Гугель предложил Холи просто погулять по станции, поскольку время до отбытия у них ещё имелось, и его надо было чем-то заполнить, не возвращаться же к Джа. Холи же в целом было совершенно всё равно, слоняться по галереям в одиночестве или компании, и потому она согласилась, что принесло ей неожиданное, но по-своему закономерное открытие: Гугель оказался совершенно не приспособлен к жизни вне Парацельса. На то, что он шарахался от людей, Холи уже почти не обращала внимания, хотя подчас в заполненных людьми переходах это и выглядело весьма экзотично, а вот то, что он шарахался от зазывающих да и просто рекламных голограмм, стало неприятным сюрпризом. И это при том, что Гугель изо всех сил старался держать себя в руках. Холи даже подумалось, что и хорошо, что у него нет гарнитуры дополненной реальности – а то пришлось бы вызывать скорую. Более того, выяснилось, что Гугель совершенно не ориентируется в ценах, слабо себе представляя, что неоправданно дорого, что – подозрительно дёшево, а что вроде как приемлемо. В своё оправдание Гугель невнятно пробормотал что-то о том, что зарплату на Парацельсе ему, конечно, платят, но вот кроме налогов её тратить там особенно не на что, потому за время своей научной деятельности он как-то слегка подрастерял навык. А после того, как Гугель едва не подрался с подозрительного вида типом, который попытался продать ему «эксклюзивный билет на рейс в параллельную вселенную, первый будешь, мамой клянусь», Холи пришла к заключению, что он предложил совместную прогулку исключительно из соображений собственной безопасности, и оказалась не так уж и далека от истины.       Однако неизбежно пришло время возвращаться в объятия вечно радушного Джа, и Холи уже внутренне содрогалась при мысли об этом, когда в гофрированном коридоре Гугель вдруг сунул ей маленькую пластиковую коробочку. В ответ на недоумение во взгляде он лаконично пояснил:       — Беруши.       Холи так удивилась, что не смогла сдержать смешка, и Гугель довольно ухмыльнулся в ответ. Тоже, в общем-то, скорее против воли, потому что в его планы не входило демонстрировать, как он безмерно доволен оказаться полезным хоть в чём-то.       В итоге на звездолёт они взошли уже совершенно глухими, поэтому Холи ограничилась только вежливым «привет, Джа». Гугель не стал заморачиваться даже такими мелочами. Блаженная тишина вместо непрерывной бессвязной болтовни показалась Холи почти райским наслаждением даже не смотря на то, что с непривычки от беруш у неё побаливали уши. Оборотной стороной этого, впрочем, стало то, что Гугель уснул, не успел корабль нырнуть в ворота. Из-за этого обстоятельства всю дорогу до Парацельса Холи беспокоилась, как же ей его будить, в берушах-то, но чудесным образом оказалось, что лёгкого касания плеча достаточно для того, чтобы Гугель подскочил как ошпаренный и принялся всячески оправдываться, что нет-нет, он не спал, ни в коем случае. Холи во спасение репутации всех присутствующих этот спектакль решила просто проигнорировать, каковое решение оставило у Гугеля смешанные чувства.       Встретивший их на выходе из шлюза служащий станции сообщил, что с отправлением лифта стоит повременить, пока весь груз не перетащат в багажное отделение. От самой формулировки Холи изрядно перекосило, но она решила воздержаться от комментариев, потому как не надеялась найти среди присутствующих единомышленников. Образовавшуюся паузу Гугель использовал для того, чтобы организовать Холи то, что она должна была пройти ещё при первом спуске с орбиты. Как он объяснил ей уже в лифте (до того, как в очередной раз заклевал носом), ей нужно будет подписать пару бумажек и пройти маленькую процедуру, в которой нет абсолютно ничего противозаконного лишь по той причине, что законодательством она не освещена никак в принципе. Нельзя сказать, что последняя новость Холи сильно обнадёжила, однако, к собственному удивлению, особенного беспокойства она тоже не ощутила – Холи уже как-то начала привыкать к тому, что на Парацельсе всё не как у людей. Не говоря уже о том, что, по словам Гугеля, процедуру проходили все прибывающие на Парацельс, что значило, что все встреченные ею на планете люди ей подверглись, и интеллект их при этом со всей очевидностью не пострадал (хотя Холи и предположила, что всякие их странности были побочным результатом процедуры… наконец, были ещё лаборанты Геруга…).       — Не бойся, — посоветовал Гугель, когда лифт пристыковался. — Ты же доверяешь врачу лечение? Методика отработана, занимаются этим профессионалы, а порабощать тебя никто не собирается.       — Откуда вам знать наверняка? — скорее в шутку предположила Холи.       — Сама же говоришь, что всем по кругу друг на друга плевать, а ты вообще незначительная песчинка, — обиделся Гугель. — Ну и кому ты такая нужна?       — Но поработить все лучшие умы галактики – это же не такая уж и плохая идея, нет?       — Если тебя это так волнует, поговори об этом с Савушкиным, он наверняка что-то знает.       — А если все на Парацельсе зомбированы? И доктор Савушкин тоже?       — Что ж, тогда добро пожаловать в наше зомби-царство.       Холи действительно в любом случае не могла ничего поделать с открывшейся ей перспективой, тем более что Гугель продолжал настаивать, что всё это в том числе и ради её собственной безопасности, так что Холи не оставалось ничего иного, кроме как смириться и с интересом наблюдать за происходящим. Как и всегда, впрочем.       Прямо у самого выхода из лифта Холи встретил улыбчивый господин в белом халате, который, очевидно, должен был создавать у новоприбывших иллюзию того, что они прибыли именно туда, куда летели (то есть на планету высоколобых людей в белых халатах), и вообще весь вид которого должен был неизменно вызывать доверие, и предложил ей пройти с ним по длинному белому коридору в белую комнату, один из углов которой был стыдливо затянут белой пластиковой шторкой, за которой, как сразу поняла Холи, и скрывалось всё самое интересное. Пододвинув ей белый стул, чтобы она удобнее устроилась за белым столом, господин уселся напротив Холи и сообщил ей, что перед окончательным прибытием на Парацельс ей требуется подписать два документа.       — На продажу обеих почек? По одному на почку?       — Если очень хотите, то это мы тоже можем вам организовать.       Первым документом оказалась стандартная подписка о неразглашении чего бы то ни было, связанного с научной деятельностью обитателей Парацельса. Холи вспомнила свой разговор с Гербером и решила, что стоит навеки оставить его в тайне во избежание. Вторую подпись Холи должна была поставить за то, что ознакомлена с тем, что Парацельс представляет собой объект повышенной опасности, и, хотя будут предприняты все возможные меры для её, Холи Фолли, безопасности, случиться может всякое. Этот документ Холи подписала со всей возможной уверенностью, так как справедливо полагала, что с опасностями жизни на Парацельсе она ознакомлена в полной мере.       — И осталась одна маленькая формальность, — господин-в-халате встал, подошёл к шторке и, отдёрнув её, явил взгляду Холи гибрид стоматологического кресла и аппарата для проверки зрения.       — Что это? — спросила Холи, почувствовав, как в животе всё же что-то сжалось.       — Прибор, с помощью которого мы убедимся, что вы даже случайно не сможете выболтать ничего из того, что касается научных разработок Парацельса.       — Это какой-то гипноз?       — Вроде того. В пределах Парацельса вы сможете говорить о чём угодно, но если вы или ваш собеседник находится хотя бы на станции Гогенгейм, в вашем мозгу сработает «стопор», и общаться на определённые темы вы сможете разве что самыми расплывчатыми эвфемизмами.       — И с заключёнными вы так же поступаете?       — Подробности раскрыть вам не могу, и, как понимаете, правительству об этой технологии тоже ничего не известно. Но с преступниками всё несколько сложнее, мы должны убедиться, что выпускаем в общество безопасного для этого общества человека. Если вас волнует сохранность их личности, то её мы не трогаем. Только убеждаемся, что человек не навредит ни себе, ни другим. И в качестве бонуса проверяем, и правда ли совершил он то, за что сидит.       Холи насторожилась:       — А таких? Невиновных?       — Отпускаем после подписки о неразглашении. Они и так уже пострадали ни за что.       — А если… этот человек не захочет…?       — Это решается в индивидуальном порядке. Так вы готовы?       В течение всей процедуры Холи так и не поняла, что происходит и происходит ли вообще что-нибудь. Где-то в процессе господин-в-халате обрадовал её новостью, что теперь в случае пыток сработает «стопор», который отключит чувство боли, а чип в руке Холи передаст сигнал о её местонахождении в соответствующие органы – он, кстати, это может делать и по специальному сигналу, который господин-в-халате и Холи сейчас выберут вместе. Тема пыток выплыла совершенно неожиданно и привела Холи в некоторое не вполне приятное замешательство, так что когда на выходе её встретил Гугель, вопрос о том, как она себя чувствует, сорвался с его губ совершенно непроизвольно, даже не имея никакого отношения к соображениям о подобающем поведении руководителя практики.       — Нормально, — Холи тряхнула головой, приходя в себя. — А что?       — Некоторые чувствуют головокружение, иногда вплоть до тошноты, — пояснил Гугель, решив не уточнять, что к «некоторым» относится и он сам.       — А, нет, спасибо, со мной всё в порядке.       — Тогда поехали. Нам загрузили спецпоезд.       — Спецпоезд?       — Ну да, нам же ещё самим надо довезти весь этот груз до ЦРД.       «Спецпоезд» выглядел как обычный парацельсовский поезд с той лишь разницей, что практически все окна в нём были тонированы (точнее, наглухо замазаны чёрной краской), для пассажиров была доступна лишь небольшая часть поезда в самом начале, а ещё он не совершал промежуточных остановок, на невероятной скорости обходя все встречные обычные поезда, что сократило время пути почти в два раза и заставило Холи и Гугеля сильно понервничать, в особенности во время обгонов на виражах. Постоянный впрыск адреналина позволил Холи перебороть вновь накатившую сонливость (подходили к концу вторые сутки путешествия). У Центра Распределения поезд закатили в специальный ангар, откуда всё тот же клерк проводил Холи и Гугеля ко всё той же конторке, чтобы оформить выдачу необходимого числа добровольцев.       — Сколько вам нужно?       — Один.       Клерк выразительно поднял брови.       — Лично я считаю, что мне не нужно ни одного, но правила требуют, так что будет один, — раздражённо пояснил Гугель.       — Ну, как пожелаете. Предпочтения есть?       Настал черёд Гугеля поднимать брови:       — Да какая мне разница?       — У меня есть, — скорее предположила Холи. — Человек по имени Бу… Буссо Гербер?