Бемби ищет хозяйку

Назавтра такими же взглядами смотрели ему вслед в институте — слух о том, что Венечке удалось выстоять против самого Коновалова, разлетелся моментально. Пономаренко был доволен им страшно и, кажется, в «Тишину» отныне собирался посылать исключительно его. Князь, может, и не обрадуется этому вовсе, но с другой стороны, он сказал «в следующий раз»... Это прозвучало отчего-то очень многообещающе. Венечка ничуть не удивился, когда Пономаренко задержал его после своей лекции и велел отправляться в «Тишину» за бумагами. Насколько иначе воспринималась теперь дорога туда! Время в метро промелькнуло, как одна минута, а ведь вчера ветка казалась бесконечной. На этот раз Венечка был умнее — дождался автобуса вместо того, чтобы месить грязь по пустырю, и зеленоватое стекло здания, где располагался офис Коновалова, проплыло мимо на горизонте, скрылось из виду, а потом показалось с другой стороны, когда автобус сделал свой крюк. Он полз, пыхтя и кашляя выхлопами, длинный, со скрипящей гармошкой, и когда двери наконец открылись на остановке, его словно вытошнило пассажирами. Все это Венечка едва отметил, занятый предвкушением встречи с Князем. Дела уладились на удивление быстро и бескровно. На этот раз страшный ужасный Коновалов был покладист и только поморщился над парой цифр. Бумаги, однако, подмахнул без споров. Венечка был почти разочарован. Однако причин задерживаться далее не было, как и особой надежды на повторение вчерашнего. Тогда кипели страсти; сегодня все было буднично. Он собрал бумаги в рюкзак и встал. — Бемби, — задумчивый голос Князя догнал его почти у дверей, — ты торопишься? — Нет. Ну то есть, мне бы съесть чего-нибудь, но это подождет. А что? Князь выдвинул ящик стола, пошарил не глядя и помахал добытой из недр цепочкой. Приглядевшись, Венечка заметил на концах зажимы для сосков. Он закусил губу, не в силах сдержать улыбку. Сбросил на пол рюкзак. — А еще у меня есть картошка из Макдака, — сказал Князь, теребя цепочку. — Поиграем? — Ладно, — кажется, это прозвучало слишком торопливо и по-щенячьи радостно, очень уж Венечка ждал этого приглашения, — но картошку — только орально. — Договорились, — фыркнул Князь. Он отодвинул подальше от края ноутбук, убрал бумаги, телефон и всякую офисную дребедень. Приглашающе похлопал ладонью по краю стола прямо перед собой. Венечка с некоторым замиранием сердца шагнул к нему. Что подумает секретарша, интересно, если запалит их? Князь, кажется, читал его, как книгу: встал, обогнул Венечку, направляясь к двери. Запереть на ключ было бы подозрительно, в приемной расслышат щелчок замка; Князь придвинул стул, подпер им дверную ручку: не нажмешь, если, конечно, стул не грохнется. По крайней мере, Венечка очень на это надеялся. С прошлого раза секретарша держалась с ним настороженно — явно не могла раскусить. От Коновалова, видно, редкий студент выходил не в слезах, а уж в приподнятом настроении!.. Князь вернулся на свое рабочее место, притиснул Венечку к краю стола. Пару секунд гипнотизировал взглядом, будто придумывая, что бы такого сделать с живой игрушкой, потом стянул шарф с венечкиной шеи. — Правило светофора помнишь из детства? Красный свет — проезда нет, желтый — будь готов остановиться, зеленый — едем дальше. Если надо меня притормозить, пользуйся. Венечка кивнул, чувствуя, как внутри поднимается знакомая волна предвкушения. Князь велел раздеваться, и Венечка стянул свитер; от статического электричества волосы зажили собственной жизнью, растопырившись во все стороны, как щупальца осьминога, он попытался пригладить их, но без особого успеха. Рубашка и майка присоединились к свитеру на полу, и Венечка взялся за пряжку ремня. Брюки, трусы, носки. В этом было что-то неестественное и волнующее — остаться совершенно голым в офисе, рядом с одетым Князем. — Пол у вас холодный, — вздохнул Венечка, поджимая босые пальцы. Князь сжалился: — Ноги сунь в ботинки, у меня на них планов нет. Голым в ботинках было не менее странно, чем голым без ботинок, но зато не холодно, и Венечка с благодарностью послушался. Князь тем временем извлек из того же ящика наручники — самые обычные, металлические, разве что потоньше и полегче на вид, чем настоящие. — У вас всегда в столе такой арсенал? — Только когда тебя жду, — улыбнулся Князь, защелкнул наручники на своих пальцах и нажал на маленький рычажок, снова открывая браслет: — Это если вдруг припрет самому освободиться. Венечка машинально пощелкал туда-сюда и вернул наручники Князю. — А откуда вы знаете, что я приеду? — Ясно, что твой декан не пошлет никого другого после такого успеха, так что мы теперь будем видеться часто, — Князь защелкнул браслеты на его запястьях, заведя руки Венечке за спину. — Так не туго? Венечка помотал головой. Приезжать сюда каждые пару дней... Князь, похоже, совсем не против делать каждую их встречу незабываемой, хоть условия офиса и не располагали к бурным игрищам. Это было совершенно не то, что Венечка себе представлял, когда впервые ехал в «Тишину» как на собственную казнь. — Закрой глаза. Князь все еще держал в руках его шарф, его собственный дурацкий шарф в клеточку. Венечка зажмурился, чувствуя, как сердце забилось громче и чаще. Ему завязали глаза; шарф пах со вчерашнего дня крепким афтершейвом из тех, что мама или Лампа дарили на все праздники подряд. Лишившись способности видеть, Венечка занервничал — все стало невероятно острым, каждое прикосновение, шорохи, запахи. Край стола врезался в бедро, наручники казались ледяными. Князь не прикасался, видимо, созерцал. Любовался картиной. Интересно, он в этом кабинете трахал когда-нибудь своих сабов?.. Венечка почувствовал, как запылало лицо. Когда Князь мягко провел рукой по его плечу, Венечка вздрогнул. Мозг хватался за любое ощущение, усиливал его стократно. Какой же будет оргазм, в таком случае?.. В паху стало тяжело, член вставал, и было стыдно, что Князь видит это, но неожиданно пробудившийся эксгибиционизм заставил расставить ноги пошире и не думать, не думать совсем. Это было легко — не думать. Прикосновения отвлекали, заставляли сфокусировать на себе все внимание, предвкушая и тщетно пытаясь угадать, где окажется рука Князя в следующий момент. Прикосновения блуждали. Князь гладил по колену, касался спины, ногтем легонько царапал по груди, больно зацепив сосок, снова возвращался к бедрам. То сильно стискивал, массируя, то нежно гладил, и иногда Венечка слышал, как он дышит, ровно, но все же чаще, чем обычно. Еще недавно Венечке только в страшном сне могло присниться, что он вот так безропотно даст себя лапать какому-то мужику, да еще и зная, что тот на него возбуждается; Венечка закусил губу. Руки Князя неумолимо двигались вверх по внутренней стороне бедра. Пальцы проследили линию поперек ноги — там, где надавили швы белья и, наверное, еще остались отпечатки на коже. Слишком близко. Слишком... интимно. — Ж-желтый, — выдохнул Венечка и зажмурился под повязкой, гадая, какие последствия могут его ожидать. Теплые ладони помедлили и двинулись в обратную сторону, вниз. Венечка выдохнул. Черт бы побрал его дурацкие страхи! Чего он боится? Что такого ужасного случилось бы, дай он Князю полную свободу действий? Ведь не нагнут же его на рабочем столе, в самом деле. Судя по всему, Князь собирался ему отдрочить, а то и что посерьезнее... представив это «посерьезнее», Венечка почувствовал, что его поникший было член снова напрягается. «Если передумаешь, скажи мне. В любой момент», — вспомнилось вдруг. Тот первый вечер, у Галины. Примерно сто лет назад. Если сказать это, все изменится. Фантазировать об этом было куда легче, чем на самом деле решиться. Зажимы сдавили соски, холодная цепочка мазнула по груди. Венечка едва не застонал, позабыв, что за стеной люди, а дверь ненадежно подперта стулом. Отчего-то риск спалиться возбуждал, хоть свое отношение к публичности Венечка уже уяснил; здесь было другое, этот страх добавлял перчинки в и без того жгучую спонтанность сессии. Зашуршала бумага, запахло едой. Обещанная картошка фри! Подсохший кончик царапнул губу и прошелся по щеке, ускользнув раньше, чем Венечка успел поймать его ртом; облизнувшись, он почувствовал вкус соли. — За каждую картофелину получишь по удару, — сказал Князь над ухом, тут же что-то коснулось мошонки и легонько пружинисто шлепнуло. Венечка едва не охнул. — Посмотрим, что окажется сильнее — боль или голод. Согласен? Венечка кивнул, и вожделенная картошка снова коснулась губ. Он схватил ее зубами, цапнув Князя за палец, и весь захолодел, ожидая справедливого наказания, но Князь убрал руку лишь для того, чтобы взять очередной кусок еды. Новый шлепок, почти бесшумный, но болезненный. Линейкой, что ли? После Князя Венечка и без того по-новому смотрел на офисные принадлежности, такими темпами ему гарантирована эрекция в магазине канцтоваров. Тихие шлепки не привлекали нежелательного внимания, но болели адски. По самому дорогому! — Больно? Перестать? Венечка, храбрясь, как мог решительно помотал головой. Картошка остыла и уже не хрустела, но ничего вкуснее он не ел, кажется, никогда в жизни. Приправленная болью, она казалась наградой. Поначалу Венечка пытался есть аккуратно, но очень скоро сдался, позволяя играть своим ртом, кормить, дразнить... Он облизывал соленые пальцы Князя, сосал их, порой прикусывал на особо болезненном шлепке, и едва сдерживал стоны. Отшлепанные яйца пылали и пульсировали. Картошка кончилась, губы горели от соли и сотворенного с ними непотребства. Венечка тяжело дышал. — За то, что кусаешься, будешь наказан, — прошептал Князь весело, — во вторник я жду ответ от твоего декана. Если до тех пор кончишь — выпорю. Князь не мог не знать, что в субботу Венечка идет к Маргарите. К своей почти что хозяйке! Кому, как не ей, распоряжаться Венечкиными оргазмами? Вряд ли разумно перечить Маргарите, а тем более объяснять, из-за кого он противится ее воле... Впрочем, порка в исполнении Князя Венечку не страшила — наоборот, стоила того, чтобы намеренно ослушаться приказа. Не этого ли хотел Князь? Наручники щелкнули и исчезли, следом — зажимы, потом осторожная рука ослабила узел шарфа, и блеклая повседневность ворвалась в мир тайн вместе с мерцающим светом галогенных ламп. Подслеповато щурясь, Венечка вытер тыльной стороной ладони крошки, соль и слюну. Ну и вид у него, должно быть... Князь взял его за подбородок, развернул лицо к свету и протер влажной салфеткой. Как ребенку, в самом деле! Пробормотав слова благодарности, Венечка оделся, пряча пылающее от стыда лицо, и торопливо распрощался. Стул, подпиравший дверь, предательски громыхнул напоследок, неохотно выпуская Венечку из кабинета. Что ж, по крайней мере, секретарша Князя успокоилась. Ее мир вернулся в нормальное русло: заходивший в кабинет Коновалова студент был бодр и весел, а выходил заплаканный, на подгибающихся ногах. *** Выполнять условие Князя поначалу казалось не так уж трудно. Весь вечер отшлепанные яйца были горячими и слишком чувствительными, чтобы думать о мастурбации — Венечка старался сидеть, пошире расставив колени, и поменьше себя трогать. В субботу ему повезло: Маргарита была поглощена своей прекрасной китаянкой Лоу-Линь и не требовала от него ничего невозможного. Скованный цепями, он стоял неподвижно, со всей ответственностью выполняя возложенную на него роль мебели — вернее, канделябра. Свечи текли, заливая горячим воском руки, это было чувственно и красиво, как и разыгрывавшееся в трепетном свете представление, однако Венечка едва замечал его, занятый своими мыслями: разве он не изменяет Маргарите, отдаваясь чутким рукам Князя? Контракт еще не подписан, но что сказала бы госпожа, узнав, что Венечка ждет вторника с куда большим нетерпением, чем субботней встречи с ней? Эстетская сессия помогла скоротать субботу, воскресенье прошло в обычных домашних хлопотах, но в понедельник стало невмоготу. С самого утра лезли в голову картинки, подозрительно похожие на гей-порно. Венечка надеялся, что институт отвлечет от крамольных мыслей, но даже обыкновенный стол вызывал нездоровое возбуждение. Венечка представлял себя обнаженным, животом на гладкой холодной столешнице, широко раздвинув ноги перед Князем. Руки скованы за спиной, повязка на глазах, кляп во рту — не взмолишься! Щиколотки привязаны к ножкам стола. Быть совершенно беспомощным, отдаться во власть чужих темных желаний, а Князь, может, решит, что пора преподать урок упрямцу... Прикрывая пах рюкзаком, Венечка втихаря слинял с пары и закрылся в туалете. Он еще никогда не дрочил в институте, но утерпеть было выше его сил. Князь ведь ничего не говорил про сам процесс? Главное — не кончать! Он напрасно это затеял, остановиться было ужасно трудно. Пришлось собрать в кулак всю волю, а заодно и собственные яйца, еще слегка чувствительные. Не то чтобы Венечка боялся нарушить условие Князя, но послушание наверняка заслужило бы ему что-нибудь особенное; к тому же, нелепо было терпеть три дня, чтобы сорваться в последний. — Завтра, — пообещал себе Венечка, моя руки, и вернулся в аудиторию. Он мог бы, наверное, ехать домой, все равно толку от него не было. Монотонный бубнеж препода целиком проходил мимо, Венечка мыслями был далеко. Если он дрочит на Князя, это ведь, наверное, о чем-то говорит? Или раз он не кончил, то не считается? Венечка закусил кончик ручки. Дурная привычка, все ручки у него были изжеваны — но зато их никто не одалживал, чтобы не вернуть потом, старательно забыв. Он еле досидел до конца пары. В голове был бардак, Венечка побрел на выход, но его окликнули: Таня и ее компания. — Мы собираемся в «Хрюшу», пошли с нами? До сих пор элита вряд ли знала о его существовании, но теперь с ним хотели дружить. Венечка пожал плечами и согласился: ему нужно было развеяться. Он не питал иллюзий по поводу их внезапного дружелюбия — он не был ни душой компании, ни интересным собеседником, у него просто обнаружился секрет, за который любой из них готов был попотеть. «Хрюшей» называли кабак на соседней улице, с толстенной свиньей на вывеске. У него было какое-то свое название, но набрано оно было абсолютно нечитаемым шрифтом. Студенты давно облюбовали это место, распугав всех прочих посетителей, и в кабаке появился вайфай, а в меню — бюджетные блюда. Венечка спустился в полуподвал, озираясь. Подвальные помещения вызывали у него прекрасные чувства, они ассоциировались с пыточными. В «Хрюше» дизайн оказался чрезмерно веселеньким и с танцующими свинками на стенах. Компания свернула в узкий коридорчик, под потолком которого покачивались разноцветные эмалированные чайники, и попала в помещение с несколькими большими столами, за одним из которых и устроилась. На стене висел потертый ухват, рядом примостились грабли. Венечку оттеснили в угол. К нему подсела одна из девиц, он не знал ее — не то Маша, не то Даша, кажется, двойное имя. У нее была фигура анорексички, тоненькие ножки, на которых даже колготки смотрелись мешковато, но вроде бы многие считали ее красоткой. Потому, видно, и назначили ее на роль Маты Хари... Венечка хихикнул. Рядом с Маргаритой она бы смотрелась как короткошерстная чихуа-хуа. — Говорят, ты Коновалова убедил план изменить? — Маша-Даша сразу взяла быка за рога. — Это правда? Венечка неопределенно пожал плечами. Похоже, он прогадал: вместо того, чтобы перестать думать о Князе, теперь придется говорить о нем весь вечер. — Как тебе это удалось? Он же на студентах злость срывает! — Ну да, а как сорвет — сразу нормальный, — объяснил Венечка, не вдаваясь в подробности. — Меня один раз аж до слез довел, — сказала Таня недовольно, — он садист какой-то. Коновалов-садист был куда нежнее и бережнее, чем Коновалов-начальник. «Что б ты понимала», — подумал Венечка, но вслух ничего не сказал. — Так что мне, в следующий раз просто дать ему проораться? И все? — Маша-Даша выглядела разочарованной. Ждала, видно, секретов нейролингвистического программирования... — В следующий раз декан опять Рачкова пошлет, сказал же, — подал голос один из парней. В следующий раз... Венечку захлестнуло пленительными образами. Коновалов по жизни был личностью малоприятной, но вот в будуаре менялся до неузнаваемости. Интерес к Венечке быстро сошел на нет, и компания переключилась на обсуждение тирании Пономаренко. Из соседнего зала доносились всплески хохота. Было накурено и пахло пролитым пивом, Венечка слегка опьянел от всего этого. Он не привык к таким посиделкам; люди редко интересовались им, еще реже с ним дружили. История с Коноваловым в одночасье сделала его популярным, но ненадолго. Что ж, значит, надо пользоваться плодами своих пяти минут славы... Маша-Даша потянула его за руку, и Венечка послушно дал себя увести в узкий коридорчик, втащить в кабинку туалета. Он даже не сразу понял, что происходит, когда Маша-Даша расстегнула ремень его брюк — это было как-то дико, вдруг, ни с того ни с сего, да он ее видел первый раз в жизни. — Зачем ты это?.. — пробормотал он, отчаянно пытаясь вспомнить, как же ее все-таки зовут. — Да просто так, — фыркнула она и присела на корточки. — Мне это ничего не стоит. Ты прикольный, вот и все. У него никогда еще не было минета. Даже странно, учитывая богатство венечкиного сексуального опыта. — О, ты бреешь? Никогда бы не подумала, — сказала Маша-Даша и взяла в рот его член. Венечка оперся спиной на дверь, чувствуя слабость в коленях. На стене над сливным бачком нарисована была жизнерадостная розовая свинка; Венечка закрыл глаза. Позвоночник словно прошило горячей иглой: темнота под веками, офис Князя, завязанные шарфом глаза, наручники, хозяйские прикосновения по всему телу... Тугие мокрые губы на его члене дополнили картинку, Венечка охнул, чувствуя неизбежность оргазма, и кончил, запустив пальцы в локоны Маши-Даши. — Классно я, правда? — как ни в чем не бывало, Маша-Даша встала на ноги, сплюнула в раковину и вытерла рот. — Классно, — повторил Венечка машинально. Только вечером, ужиная дома, на кухне, он вдруг подумал — как странно фантазировать о том, что его ласкает Князь, ведь Венечка принадлежит Маргарите. Разве не о ней стоило бы думать? Разве не ей он изменяет с какой-то полузнакомой девицей? Да и не странно ли тем более, что ему вообще нужно что-то себе воображать, чтобы возбудиться, когда симпатичная девчонка делает ему минет? Он жевал пережаренную котлету и рассеянно кивал, краем уха слушая монотонный рассказ матери о каких-то знакомых. Та любила пересказывать эпизоды из чужих жизней, со всеми подробностями, ей казавшимися крайне важными; с тем же энтузиазмом она пересказывала сериалы. Порой отличить одно от другого становилось невозможным. — Сходил бы ты постригся! — сказала она посреди какой-то бесконечной истории. — В воскресенье к нам придет тетя Лариса с Юленькой, мне надо, чтобы ты прилично выглядел. — С чего это вдруг? И кто такая тетя Лариса? — Здрасте! Тетя Лариса со мной работает, а Юленька — это ее дочка, очень хорошая девочка, умница, на врача учится... Венечка запоздало понял, куда она клонит. Он всеми силами избегал подобных разговоров, но нет-нет да и попадался в ловушку. — Мам, я же просил... — Ну и что, что ты просил, а я мать, у меня сердце за тебя болит! Каких тебе красавиц надо? Сам вон тощий, одни кости, ни гроша за душой, и то перебирает! Останешься один потом, помяни мое слово! Когда ее несло, остановить этот словесный поток было никому не под силу. У матери был хорошо поставленный голос, помноженный на крупное телосложение; иногда Венечка думал, что она могла бы криком сбивать птиц на лету. — Ты даже не спрашиваешь, есть ли у меня девушка! — проворчал он, дождавшись паузы в ее монологе. — А чего мне спрашивать, что я, не вижу? Венечка возмущенно засопел. Он прекрасно знал, откуда растут ноги у этой проницательности: наглая, бесцеремонная сестрица регулярно утаскивала у него телефон и бесконечно ехидничала по поводу любого женского имени в его записной книжке, доводя Венечку до бешенства. Поразительно, что ему удавалось уже полгода хранить свою тайну; зная дурную привычку Лампы копаться в его вещах, Венечка шифровался с усердием шпиона. — Не надо меня ни с кем знакомить, — взмолился он, зная, что продолжать этот разговор — бессмысленно. Единственный выход для него — кивать, со всем соглашаться и куда-нибудь смыться на все воскресенье. Мать планомерно перешла к второй фазе: к слезам. Если пустить все на самотек, скоро начнет хвататься за сердце и пить корвалол. Все ее манипуляторские сценарии Венечка знал наизусть и давно не покупался, за что считался бессердечным; насколько же проще было там, в той другой жизни, где существовали четкие правила игры — за проступком следует наказание, после которого инцидент считается исчерпанным и не вытаскивается с пыльных антресолей прошлого каждый раз, когда это удобно... — Никто меня не ценит... Стараешься, хочешь, как лучше, а вы... Я же для тебя это! Всю жизнь все для тебя! Мысленно он отметил, что она уже пару лет не попрекает его дядей Сережей. Раньше, когда тот пил не так горько и беспробудно, Венечке никогда не давали забыть, что это из-за него, из-за сына-подростка, маму все никак не брали замуж. Венечка и тогда считал, что невелика потеря, а уж теперь и вовсе был уверен, что ничего хорошего из ее интрижки с соседом не вышло бы. Ну, кроме Лампы, хотя та была сомнительным счастьем. Однако чувство вины ходило за ним по пятам, и Венечка старался лишний раз не расстраивать маму. Ради собственного покоя он сдался, проглотив гордость, и обнял ее, уверяя в своей любви — иначе ссора тянулась бы бесконечно, пока они оба не забыли бы, с чего все вообще началось. Так он дожил до вторника.