Бемби ищет хозяйку

«Самая темная ночь» станет для него самым страшным кошмаром, если Маргарита и впрямь решит выставить Венечку на всеобщее обозрение голым и беспомощным. Такое унижение Галине и не снилось... Здесь нужно было проявить твердость и не поддаваться сиюминутному желанию понравиться хозяйке. С этим было сложнее всего: Венечка мучительно жаждал ее одобрения. Он думал об этом на лекциях, пропуская мимо ушей скучный голос препода, и в перерывах, бредя вдоль стен и разглядывая узоры линолеума, пока однажды староста курса не поймала Венечку где-то на полпути в столовую. — Тебя Пономаренко вызывает, — сказала она вполголоса, и сразу стало понятно — речь пойдет не об успехах в учебе. — Таня, а с чего вдруг я? — спросил он, выныривая из бесконечной канители сомнений в реальность. Таня пожала плечами, и он понуро поплелся в деканат. Венечка примерно представлял, чего ожидать. У декана был бизнес на стороне — без геодезии не обходилось ни одно строительство; всей черной работой Пономаренко щедро, но безвозмездно нагружал студентов, по бумагам это проходило как практика. Услуги его по этой причине обходились клиентам дешевле, и бизнес процветал. Венечка постучался, сунул голову в кабинет: — Можно? Пономаренко замахал руками, приглашая его войти. Пахло кофе. На столике в углу закипал электрический чайник. — Рачков, ага, — сказал декан, что-то прикидывая мысленно. Съездить на съемки местности, составить карту с высотами — это было интересно и по специальности, но гораздо больше попадалось работы бесполезной и малоприятной: смотаться на другой конец города, отвезти клиенту бумаги. В эру айфонов и вайфая быть курьером казалось особенно нелепо, но Пономаренко предпочитал не оставлять следов. Говорили, что карта местности обычно соответствовала потребностям строительства больше, чем реальности: меняли свое местонахождение канализационные люки, какой-нибудь неудобный ручей тек по совершенно новому руслу, а то и вовсе исчезал... В этом не было ничего удивительного: в строительном бизнесе экономили на каждом шагу и всегда торопились. С щелчком отключился чайник, и Пономаренко резво выбрался из-за стола, прошествовал в угол, сыпанул в кружку пару чайных ложек молотого кофе и залил кипятком. На декане был неизменный клетчатый пиджак с кожаными заплатами на локтях; Венечка всегда размышлял, видя его — были ли заплаты частью дизайна или их пришили позже, когда локти и в самом деле протерлись?.. Пономаренко взболтал кофе ложечкой и сказал как отрезал: — Поедешь в «Тишину». У Венечки екнуло сердце. Учился он неплохо: звезд с неба не хватал, но и провалов за ним не числилось. Словом, был невидимым, поэтому «практики» до сих пор избегал, и пахать бесплатным курьером ему еще не доводилось. Про «Тишину», однако, он был наслышан. Там сидел страшный и ужасный Коновалов. Студенты курсом постарше говорили, что из всех начальников Коновалов самый зверь — безошибочно чует, у кого где слабое место, и давит без жалости. «Лучше держать язык за зубами, кивать и со всем соглашаться», — говорили они. По-хорошему бы собраться им с Пономаренко в одной комнате и утрясти все неясности, но декан, видно, сам опасался, что под грозным взглядом Коновалова на все согласится, вот и посылал агнцев на заклание: смягчать удар. Венечка сложил в рюкзак пухлую папку и побрел на выход. Хотелось есть, но надо было поторопиться — до «Тишины» предстояло пилить через полгорода. Он подумывал перехватить шаурму по дороге, но побоялся, что будет благоухать луком или еще черти знает чем; лучше потерпеть. На улице было ветрено, противно. Венечка сунул руки поглубже в карманы и нырнул в метро. Он еле втиснулся в вагон. Откуда такая толпа? Все бегут с работы пораньше, чтобы избежать давки? Прижатый к дверям, он уткнулся лбом в прохладное стекло и закрыл глаза. Венечка не хотел конфликтов ни с кем, только игровых; последние были прекрасны даже не тем, что заканчивались поркой, но тем, что заканчивались. После наказания проступок забывался навсегда, от него не зависели оценки и зачеты, он не влиял на будущую карьеру. «Практика» была шансом закопать себя навеки — или зарекомендовать, если у студента был талант к переговорам: вовремя проявленная инициатива могла сэкономить обеим сторонам кучу времени и денег. Любую ситуацию на строительстве можно разрулить разными способами; какие-то более выгодны клиенту, какие-то — менее, и фокус заключался в том, чтобы протолкнуть компромисс. С Коноваловым, говорят, этот номер не проходил еще ни разу. Весь в сомнениях, Венечка доехал до самого конца ветки и позволил людскому потоку вынести себя из вагона. Выйдя из метро, он ломанулся напрямик через пустырь, это было большой ошибкой. Идти оказалось тяжело и долго, оттаявшие лужи чавкали под ботинками, плевались грязью. Венечка брел, проклиная себя — на автобусе он доехал бы куда быстрее, хоть тот и делал приличный крюк. Измотанный, вспотевший и в хлопьях грязи на ботинках, Венечка с тоской думал о том, что его ждет. Откуда взять силы? Он потерял целый час на этом проклятом пустыре. Был уже почти конец рабочего дня, стремительно темнело. Обратно — по пробкам и в давке метро. А до этого — выстоять против Коновалова... Который и не таких рвал как тузик грелку — просто за то, что ему принесли от Пономаренко не тот ответ, которого он добивался. Со вздохом облегчения выбравшись на тротуар, Венечка зачерпнул колючего серого снега у обочины и как мог почистил ботинки. Все лучше, чем присохшие куски глины... Мокрые пальцы замерзли, к потному лбу липли волосы. Хотелось сдохнуть, но уже немного меньше, чем на пустыре. В такие моменты он сомневался в разумности своего выбора профессии: месить грязь во всяких ебенях, нагрузившись измерительными инструментами, ему предстояло часто. Новенькое здание, сияющее стеклами, странно вписывалось в угрюмый пейзаж. Венечка вошел через дверь-вертушку и первым делом отыскал туалет; тот, к его облегчению, не только существовал, но и не был заперт от посторонних. Венечка вымыл руки, поплескал воды на лицо, пригладил волосы. В туалете было тепло, кафель под мрамор сиял чистотой. Хоть живи тут... Венечка глянул на сотовый: конец рабочего дня стремительно надвигался. Что если Коновалов уже уехал? Он же начальник, не обязан сидеть от звонка до звонка... Не то чтобы эта мысль Венечку расстраивала, но тогда завтра пришлось бы опять сюда ехать, а Пономаренко наорет, да и Коновалову незачем давать лишний повод для трепки. Он взял куртку в охапку и вышел в коридор, поднялся на этаж, который занимала «Тишина». Молоденькая секретарша с татаро-монгольским разрезом глаз окинула его любопытным взглядом. — Я с бумагами от Пономаренко, из института, — сказал Венечка. — А, студент! Куртку вон там можешь повесить. И присядь. Олег Александрович занят пока. Венечка послушно сел на диван, исподтишка озираясь. Офис был неяркий и довольно дорогой, с громадного рекламного плаката улыбались люди, выражая счастье от обретенной мечты. Красоту портил лишь торчащий из дыры в стене пучок проводов, нелепый и ощетинившийся медной проволокой на концах; видно, меняли светильники. Венечка живо представил, как Коновалов разбивает плафон головой очередного студента, и нервно хихикнул. — Олег Александрович — это Коновалов? — уточнил он вполголоса. — Что, наслышан? — секретарша по-акульи улыбнулась. Из кабинета Коновалова вышла дама, из тех, у которых вздернутый лифчиком бюст образует почти идеально горизонтальную полочку, подставку под фальшивые жемчуга. Явно бухгалтер, в ней было что-то такое... бухгалтерское. Наверное, это не на руку Венечке — кто ж будет в хорошем настроении после разговора о деньгах? Он вздохнул. — Он своих не трогает, — доверительно сообщила секретарша Венечке. — Он только вам, практикантам, откусывает головы. Иди. Лучше б молчала, коза. Он и так трусил. Венечка постучался, приоткрыл дверь и застыл на пороге. Из-за длинного стола переговоров на него не менее удивленно смотрел Князь. — Вениамин Рачков, а я-то еще думал, откуда мне это так знакомо, — сказал он, хмыкнув и заглянув в бумаги. — Ну заходи, бедолага... Чем ты так провинился перед деканом, что тебя послали ко мне? Венечка закрыл за собой дверь. — Прогулял его предмет. Он злопамятный. — Мудак твой декан. Садись, сейчас быстро все решим. В миру Князь разительно отличался от того образа, что Венечка рисовал себе с их первой встречи. Коновалов явно привык нахрапом брать свое у жизни, без нежности и деликатности. Такому Венечка не доверял бы ни секунды — если б не знал с совсем иной стороны. Коновалов навис над плечом, разложил бумаги, пробежал взглядом. — Вот, вот это мне не нравится, — он ткнул пальцем в холм на карте. Венечка вгляделся, кивнул: — Ну да, это высоковато. И склон резкий. Надо ровнять... — Ты меня не понял. Надо цифру менять. Где-то внутри проснулся знакомый холодок. Так во время сессий с Маргаритой Венечка вдруг понимал, что она провоцирует, ищет повод наказать. Игра, где он заведомо проиграл — и был этим доволен. — Олег Александрович, если мы вам по съемке напишем меньший уклон, холм ниже не станет. — Умничаешь? С холмом я разберусь, не переживай. Выровняем за счет фундамента. — Такой большой уклон? Но так нельзя! Есть же нормы... Коновалов уселся на стол, беззаботно отмахнулся: — Я твои нормы знаешь на чем вертел? Мы сроки просираем, некогда реверансы делать. Эти нормы пишут перестраховщики. Ты еще зеленый, не знаешь, как дела делаются, сидел бы молчал и учился, практикант. Сложно было не думать о нем... в другой ситуации. От этой жесткости у Венечки аж все поджималось. Он упрямо помотал головой. — Это небезопасно... — Всю жизнь так делали, и ничего. — Ага, а потом все разваливается через год и у нас очередной Трансвааль-парк. Зря он это сказал, наверное. Коновалов аж взвился. — Я что, по-твоему, первый день в этом офисе? Да я строил, когда ты еще слюни пускал в колыбели! Передай своему декану, что он старый мудак, блядь, посылает мне мелюзгу желторотую — и та на меня пасть разевает! Сердце колотилось быстро-быстро. — Олег Александрович... — Развели тут черти что! Он еще меня будет учить... Венечка чаще всего загнанно отмалчивался в спорах, и уж тем более не стоило заигрывать с таким стихийным бедствием, как Коновалов, но память услужливо подсовывала Князя, совсем иного, спокойного и уравновешенного, чуткого, и у Венечки неожиданно прорезался голос. — Господин Князь, если вам хочется на ком-то сорвать злость, то я готов, но не надо на меня орать, как будто я не знаю, что вы из себя представляете! Коновалов замолчал, будто налетев на стену с разбега, и скрестил руки на груди. — С огнем играешь, — сказал он наконец, но было видно, что будуарное прозвище подействовало на него, как ушат холодной воды. Под его тяжелым взглядом Венечка расстегнул брюки, стянул их вместе с бельем и позволил сползти, насколько позволяли расставленные ноги. — Вот же бесстрашный олененок, — сказал Коновалов и шагнул к нему. Венечка немедленно запаниковал, но Коновалов уже переключился на модус Князя, моментально успокоился, и прикосновения его были не менее осторожными, чем тогда, в первый раз, в квартире Галины. Венечка зажмурился — от воспоминаний голова шла кругом. Что теперь будет? На что он подписался? Князь задрал на нем рубашку и свитер, обнажая соски, провел ладонью по спине, по бедрам. Его ипостаси так разительно отличались... Коновалов пер напролом с мощью парового катка; Князь взвешивал малейшее движение. Помнил ли он обещание, данное чужому сабу в прошлый раз? И если помнил, собирался ли выполнять и дальше, или же обстоятельства изменились, и вместе с ними — условия игры? Венечка переминался с ноги на ногу. — Ремнем бы тебя, да звукоизоляция не рассчитана на порку, — прошептал Князь в ухо. — Тихонько, Бемби. Ни звука. Князь выгреб из ящика стола горсть черных прищепок-биндеров. Нацепил пару ему на соски; Венечка с тихим шипением втянул воздух сквозь зубы. Боль разливалась по всему телу, словно яд, из глаз брызнули слезы. — На стол. Венечка с трудом повиновался. Брюки стесняли движения, не давали развести колени. Задранная рубашка за отсутствием груди сползала, давила на зажимы. Столешница была идеально гладкой и холодной; он встал на четвереньки. Пригнул плечи ниже, чувствуя тяжелую руку на спине — Князь, кажется, любил загнуть так, чтобы задница выше головы. Зажимы брякнули о столешницу, от тянущей боли в сосках дрожь пробежала по всему телу. Князь по-хозяйски сунул руки ему между ног, стянул зажимами кожицу на мошонке и в основании члена. Венечка некстати вспомнил, что не мылся перед этой спонтанной сессией, это было ужасно неловко, рубашка явственно пропахла потом, волосы падали на глаза неопрятными сосульками... Он хотел что-то сказать, поднял голову, но Князь уткнул его обратно в столешницу. Из-под волос Венечка видел, что тот отошел и немедленно вернулся, в руке у него был маркер. Не нужно было обладать богатой фантазией, чтобы понять, какая его ожидает судьба; хрустнула, надрываясь, упаковка презерватива, и Венечка закусил губу. Маркер входил тяжко и неохотно, смазки презерватива было маловато, да и обрубленный, не закругленный конец не способствовал удобству. В сравнении с зажимами это было ничто. Венечка замычал чуть слышно — так было легче переносить боль. Ладони вспотели. Князь сунул руку ему под грудь, снял зажим с соска, потеребил, восстанавливая нормальное кровообращение, и это чувство несимметричного облегчения, смешанное с болью от других зажимов и анальной стимуляцией, едва не заставило Венечку взвыть в голос. А секретарша, наверное, даже и не удивилась бы, прибежав на крик и обнаружив практиканта голым на столе и с маркером в заднице... От Коновалова всего можно было ожидать. Маркер вошел под другим углом, и Венечка дернулся неожиданно для себя самого: твердая кромка легонько ткнулась ...куда-то, совсем по-другому. Если верить статьям о пеггинге, она терлась о простату — по крайней мере, это было самое вероятное объяснение. Не сказать, чтобы это было особо приятным ощущением... скорее, странным. Непривычным. Новизна увлекла его; очередное прикосновение, еще и еще... раскрывая рот в немых стонах, Венечка выгнул спину. Он кончал. Бесконечно долго, совершенно не так, как обычно, да у него и не стояло даже, и тем не менее... Он едва в состоянии был заметить, что Князь убрал прочь маркер, снял зажимы, один за другим, потом уселся на столешнице рядом, гладя живую игрушку по пояснице. Венечка с трудом выпрямился, пытаясь сесть. Князь притянул его к себе, прижал спиной к своей груди, это было отчего-то очень уютно, и даже угрожающе твердое под ягодицей не особенно пугало. Зажимы валялись рядом, на столе. Венечка разложил их в линию. — Хорошо, что у вас степлера не было под рукой, — сказал он. Князь фыркнул ему в шею. Кажется, он пришел в благостное расположение духа, хоть сам и не кончил. Обламывать ему секс становилось традицией, это вызывало некоторую неловкость, но Князь, слава богу, не настаивал, а добровольно покреститься в пидарасы дураков не было. Правда, обниматься с ним было приятно, да и анал с живым членом был бы, наверное, хорош... Что за дикая мысль! — Почему вы так принципиально не хотите ровнять этот дурацкий холм? — спросил Венечка, откинув голову Князю на плечо. Лучше уж переключиться на дела, чем сидеть думать... черти знает о чем. — Там скальная порода. Сколько-то сверху можно снять, а дальше или динамитом, или бурить под сваи, а это совершенно новая песня, и по срокам, и по деньгам. — Ну хотите, мы вам напишем высоту со снятой почвой? — А толку? — Все ж пониже... Ну мы же не можем просто написать любую цифру, которая вам удобна. Ладно б склады какие-нибудь строили или парковку, но торговый центр? Там же сотни людей могут пострадать, если оно расползется. Князь поморщился. Вернее, уже не Князь, но еще и не Коновалов: где-то на полпути от одного к другому. — Ты меня задолбал. Ну хорошо, я раскошелюсь на фибробетон, стены сделаем потолще. Все ж проще, чем взрывать. Доволен? Венечка подумал о том, что Пономаренко, бывало, соглашался и на куда более рискованные изменения, а здесь, по крайней мере, все уже было в пределах разумного. — Ладно... Князь наградил его шлепком по голому бедру. — Декану скажи, чтобы не присылал тебя больше, у меня рефлекс, что сабов слушать надо, если мне говорят «нет». Я так по миру пойду. — Хорошо, господин Князь. — Ну вот, другое дело, покорность, послушание, слушал бы и слушал! Одевайся, пока я еще чего не надумал. В следующий раз так легко не отделаешься. Венечка сполз со стола, обиженно потер соски. — Ничего себе «легко»... В следующий раз? — Что ты знаешь о боли, Бемби, из-за тебя теперь вся смета в жопу, а я домой собирался. Венечка натянул брюки, кое-как привел себя в порядок. Не хватало еще, чтобы секретарша заметила... — Как у тебя с Маргаритой? — спросил Князь. Венечка замер. — Она... чудесная. Все чудесно. Не знаю, как вас благодарить... Князь нахмурился и подошел к нему вплотную. Взяв за подбородок, пытливо заглянул в глаза, и Венечка не выдержал — отвел взгляд. — Врешь мне? — сказал Князь удивленно. — Ну-ка, ну-ка... Мягко отдалившись, Венечка отвернулся. Говорить о Маргарите не хотелось, да что там — думать о ней было как-то тяжело и неловко. — Она правда чудесная. Я просто... Наверное, я еще не привык, не знаю. Она любит, когда при всех, при людях, а я... — А ты любишь свою маленькую грязную тайну, — прошептал Князь ему на ухо, и Венечка почувствовал, как встал дыбом каждый волосок на загривке. — Мне надо идти. Князь ничего не сказал, и Венечка поспешил ретироваться, на ходу подхватив вещи и надеясь, что у него не слишком потрепанный вид. Секретарша глянула на него обеспокоенно: — Господи, ну вы и долго... Я уж думала — он тебя прибил случайно и теперь думает, куда прятать тело. — Не, тело само уходит, — фыркнул Венечка. — Консенсус искали... Нашли. Секретарша проводила его взглядом, полным священного ужаса.