Бемби ищет хозяйку

Полотенце все еще валялось на полу, там, где Венечка его сбросил, и теперь оно оказалось как нельзя кстати: в кухне горел свет, и было совершенно невыносимо появиться там голым, оттраханным и выпоротым. Венечка набросил полотенце на плечи, обнял себя руками, заворачиваясь в мягкий кокон. Не то чтобы оно прикрывало стратегически важные места, но отчего-то так было уютнее. Князь сидел на табуретке, прислонившись спиной к стене. Одетый; Венечка не мог сказать наверняка, ободряло ли его это или огорчало. Щурясь от яркого света, он подошел, кутаясь в полотенце, перешагнул одной ногой через Князя и оседлал его колени. Довольно уязвимая поза, уж больно широко оказались раздвинуты ноги. Гениталии свисали, как диковинный фрукт, анус сжался от беззащитности. Князь, однако, не стал лапать, только положил ладони Венечке на бедра. — Границы сильно сдвинулись со времени нашего знакомства. Это растущее доверие или я слишком на тебя давлю? — Границы? — Ты поначалу не хотел, чтобы я тебя трогал вообще, ты помнишь? А теперь кончаешь на пальцах... Венечка спрятал запылавшее лицо у него на плече. — Очень утомительно, должно быть, общаться с человеком, который сам не знает, чего хочет, — вздохнул он. — Отчего же. Каждый расслабляется по-своему. Кто-то после сумасшедшего дня в офисе скульптуры точит из рисового зернышка, а я вот достигаю максимального покоя, когда подо мной кончает какой-нибудь олененок. «Какой-нибудь», вот еще! Венечка поджал губы. — ...но я рад, что ты осознаешь это, — продолжал Князь, — не знать, чего ты хочешь — не такая уж и проблема, если ты готов над этим работать. Единственное условие — это абсолютная честность, как передо мной, так и перед самим собой. Нет — говоришь «нет», да — говоришь «да». И если что-то у тебя «может быть», то нет нужды лишать себя этого превентивно. Я всегда остановлюсь, если ты скажешь мне остановиться. — Я знаю. — Если ты захотел что-нибудь попробовать — скажи. Это не значит, что ты сдаешь позиции. Не понравится — вернемся на исходную, будем считать опыт проваленным. Все эти разговоры... От них бросало в жар. Венечка отпустил край полотенца, и оно лениво сползло Князю под ноги. Возбуждение заваривалось, как чай, крепчало, растекалось по венам. Сессия закончилась — или все-таки нет?.. Венечка поерзал, стукнулся острым коленом о батарею. — Есть вещи, которые не больно-то можно откатить назад. — К примеру? — Пирсинг. — Заживает, если с умом. Тебе это было бы интересно? — Может, и было бы... Венечка осторожно коснулся своих сосков, все еще болезненно припухших. Пирсинговой фантазией он не делился ни с кем: Галине не доверял, а с утонченной Маргаритой это казалось отчего-то неуместным. Носить тайну с собой, под одеждой, чувствовать хозяйскую руку всегда — было в этом что-то притягательное. Штанги в сосках — не обвязка под одеждой, не следы порки: не так страшно, если кто-то увидит... К тому же, они всегда напоминали бы о Князе, даже когда Венечке придется с ним расстаться — а «Самая темная ночь» уже подкралась совсем близко. — Было бы, — повторил он уже уверенней. — Тебе б пошло, — сказал Князь и, склонив голову, тронул его сосок языком. — Ох... Соски затвердели от холода, пришедшего следом за влажным прикосновением. Больно сжались — не так, как обычно. Венечка обнял было Князя за шею, но тут же опустил руки, прижал локти к бокам: не залез в душ после сессии, и теперь от подмышек разило душным козлом. Да и обниматься с Князем... Как девчонка, ей-богу. Стыдно. Он опустил голову, глянул вниз, где его член уже не висел безвольно, а упирался Князю в промежность. — То ли я теряю квалификацию, то ли это ты такой гиперактивный, Бемби, — хмыкнул Князь и сдвинул колени. Венечка ахнул. Его член оказался в плену. Зажатый между бедрами Князя, направленный вниз, под совершенно неестественным углом, это было неудобно и почти больно — тереться нежной головкой о джинсовую ткань, но Венечка не мог остановиться и легонько покачивался, подаваясь навстречу этой тесноте. — Я давно хотел спросить... Почему «Бемби»? — Не знаю, — рассмеялся Князь, — первое впечатление, я тебя когда увидел, ты замер, как олень в свете фар. Оно как-то прилипло сразу. Мне перестать тебя так называть? — Нет. Мне нравится. Очень. Я не люблю свое имя, а из всех прозвищ, которыми меня звали, это самое нормальное. Ну и... оно очень личное. — Мое, — заметил Князь, будто невзначай. Венечка тихо застонал. Джинсы намокли от предэякулята и теперь скользили, а не терлись, будто наждачка, и только грубый шов царапал при каждом движении. — Это плохо? То, что я сейчас делаю? — спросил он, чувствуя, что дыхание сбивается. — Ты дивно хорошеешь, когда собираешься кончать. Я вовсе не против понаблюдать за этим лишний раз. — Все равно, я эгоист. — Абсолютно. Бедра будто сами собой дергались, толкаясь, вбиваясь, и Венечка чувствовал: Князю вот-вот будет, что созерцать. Забыв про все на свете, впился ногтями ему в плечи, потом, подчиняясь какому-то безумному порыву, притянул к себе его голову, и Князь, поняв без слов, взял в рот его истерзанный сосок. Венечка застонал. Горячий язык ласкал и мучил. Руки Князя переместились на ягодицы, больно сжали, и Венечку швырнуло за грань. Он кончил, запрокидывая лицо к потолку, со стоном, больше похожим на крик. Так хорошо... Словно сквозь толщу воды он смотрел на Князя; тот, усмехаясь, укоризненно покачал головой, и Венечка опустил глаза. Уделал ему все джинсы, даром что кончал второй раз за полчаса. — Я в курсе, ага, — пробормотал он, сползая на пол, — почистить языком. Князь ничего не сказал на это, но смотрел заинтригованно. Венечка устроился между его колен, теперь широко разведенных, и слизнул с ткани одно из белесых пятен. Перешел к следующему, приник ртом, пытаясь высосать все, что успело впитаться, но больше намочил слюной. Он вылизывал, не отрываясь, сантиметр за сантиметром, потом предсказуемо нащупал губами то, к чему притронуться и хотел, и боялся: член Князя выпрямился и лежал вдоль ноги, плотно обтянутый тканью, весь рельеф его хорошо прощупывался сквозь мокрую штанину. Сердце заколотилось как бешеное. Венечка продолжал вылизывать, танцуя языком по всей длине, отчаянно запрещая себе думать, к чему прижимает губы. Это ведь не считается за минет, если он, ну, не берет в рот на самом деле?.. Венечка покосился на Князя. Тот впился пальцами в край стола, и побелевшие костяшки красноречиво свидетельствовали: считается. Еще как. От смеси предэякулята, спермы и слюны джинсы промокли насквозь. Князь, кажется, боролся с желанием запустить пальцы в его волосы, притянуть поближе. Венечка как мог сильно вжимался лицом в его пах, терся о промежность, сквозь ткань захватывал ртом напряженный член, сжимал губами, а потом Князь шумно вдохнул воздух, и штанина джинсов стала еще мокрей — теперь и изнутри. — Скажи мне, что ты добивался такого результата, иначе это очень неловко, — сказал он чуть хрипло. Голос этот пробирал до самых костей, и Венечка знал, что будет отныне слышать его всегда, кончая от своих грязных фантазий. В голове творилась война. Эйфория против стыда, страх против гордости. Он кивнул, боясь поднять взгляд, и стало еще хуже. Венечка нашарил полотенце, бочком выскользнул из кухни, заперся в ванной. Залезть бы под горячий душ, отмокнуть хорошенько, но надо было уходить, поскорее, подальше, потому что это же дурдом, так нельзя. Невозможно бесконечно искать себе оправдания, рано или поздно станет очевидно, что это самообман. Он наспех умылся и вышел из ванной, проклиная себя за то, что оставил одежду в коридоре. Князь ждал его там, опершись на столик, в мокрых джинсах и со сложным лицом. — Это больше не повторится, — сказал Венечка, торопливо одеваясь и избегая его взгляда. — Жаль. Одежда противно липла к телу — поторопился, плохо вытер воду. Неважно; в свитере и куртке должно быть тепло, если к вечеру не похолодало. — Вода закипела давно. Сделать тебе чай? Есть будешь? Венечка помотал головой. — Спасибо. Я пойду. Мне надо... на воздух. В какой стороне метро? Князь объяснил и выпустил его без лишних разговоров, кажется, ему тоже было, что обдумать, не говоря уж о том, чтобы привести себя в порядок. Венечка сбежал по ступенькам, дверь подъезда вывела его в зиму. Было уже совсем темно. Он огляделся, пытаясь сориентироваться, и побрел наугад туда, где ярче всего светили фонари. *** Утром подморозило как следует, Венечка обмотался шарфом, надвинул шапку до самых бровей и натянул капюшон. Вчерашняя снежная каша, хлюпавшая под ногами, смерзлась в бугристый лед. На остановке даже бабки были неразговорчивы и лишь хмуро глядели на маленькие облачка пара, от дыхания повисавшие в воздухе и инеем оседавшие на побитых молью лисьих воротниках. Лестница возле института оказалась обледеневшей, и Венечка пошел в обход — со стороны стоянок был пологий склон, на котором куда меньше шансов было сломать шею. — Витамин-Вениамин! — жизнерадостно пропел кто-то за спиной, и Венечка не без удивления понял, что это зовут его. Он обернулся. Ему махали какие-то дружелюбные люди. — Подожди нас, пойдем вместе, — сказал женский голос, и Венечка узнал старосту курса. Он пошел медленнее, оборачиваясь, и скоро группа поравнялась с ним. Таня, Маша-Даша, еще несколько человек, кажется, один парень был Любимов, имен остальных он не знал. — Послушай, Витамин... Ничего, что я тебя называю Витамин?.. Это Толик придумал, — Таня кивнула на кого-то из своих спутников, он не понял, на которого. — Мы тут по воскресеньям ходим в бассейн все вместе. И мы решили, что тебе тоже надо с нами. Там классно, сауна есть, народу мало, можно и поплавать, и погреться. Она стала объяснять, как добраться, и Венечка отрешенно запоминал, хотя ни про какие бассейны и не помышлял еще минуту назад, да и согласиться пока не успел. Он удивился только, как Таня с ее напористостью не нашла общий язык с Коноваловым — впрочем, когда два таких актива сшибаются рогами, искры летят. — Все понял? Дай свой телефон, — Таня взяла у него сотовый, вбила номер в записную книжку и передала кому-то сзади, растирая покрасневшие от холода пальцы, Венечка и глазом моргнуть не успел, как телефон обошел всю компанию по кругу и вернулся к нему с другой стороны. — Я тебе еще димкин записал, его нет сегодня, — веско сказал один из парней, как будто Венечка знал, кто такой Димка. Они вошли в здание института, и пока вся веселая компания раздевалась и сдавала куртки в гардероб, Венечка отвел Таню в сторонку. — Спасибо за приглашение, но... Таня, с чего вдруг? Я не жалуюсь, но мы за все годы не перемолвились и парой слов. Таня взяла его под руку, подвела к одному из стендов, где висели списки курса. — Посмотри внимательно на эти имена. Посмотри на людей, которые с тобой учатся. Больше половины из них не будет работать по специальности. Часть осядет по школам, преподавать географию. Большинство переквалифицируется. Те, кто реально собирается что-то из себя представлять в строительном бизнесе — вот они, — Таня обернулась, обводя рукой друзей. — Будущие коллеги, конкуренты. Связи, которые завязывать надо уже сейчас, потому что без них — никуда. И ты, Витамин, один из нас, думается мне. — Почему? Из-за Коновалова? — Венечка взъерошил примятые шапкой волосы. — Я вовсе не умею вести переговоры, я просто с ним знаком... Таня улыбнулась ему, как маленькому. — Ты еще не закончил учебу, а у тебя уже связи в нужных местах. Видишь, мы правы. Она сбросила пуховик, утрамбовала в рукав шапку и шарф и направилась к гардеробу, Венечка остался у стенда, задумчиво теребя перчатки. Собирался ли он работать по специальности? Венечка мало думал о будущем, больше плыл по течению, а на геодезию поступил скорее из сентиментальности. Карты нравились ему с детства. Дед каждый раз возвращался из очередной экспедиции заросший бородой по глаза, похожий на йети, привозил самоцветы и окаменелости, раскладывал потертую на линиях сгиба карту и проходил с внуком весь свой маршрут. За каждым изгибом нарисованной пунктиром тропы вставали поросшие мхом скалы, рокотали бурные реки, вечные снега белели на вершинах, слепя глаза. Не было ничего лучше этих вечеров, жаль, дед редко приезжал надолго. В городе он чах. Плохо спал на кровати, слишком мягкой и ровной после булыжников под боком, тосковал по травяному чаю и дыму костра, евшему глаза. Покупал сразу блок дешевых ядреных сигарет, доставал с антресолей бездонный рюкзак и снова прощался, уезжая куда-то на Урал. Там он и сгинул, Лампа уже и не помнила его, знала только по рассказам. В память о них Венечка и подал документы в институт — но с тех пор все очень изменилось, и карты давно уже не пахли лесными мхами. Пора было вытащить голову из прошлого и начать смотреть вперед — а там, в будущем, вставали городские стройки, и в одном Таня была права: пути сегодняшних студентов еще не раз пересекутся. Если только Венечка не просрет свое будущее — а он шел к этому, пассивно наблюдая за течением собственной жизни. Во всех ее аспектах. *** Днем он снова поехал в «Тишину», мучимый неизвестностью: что если он все испортил и теперь легкость, так полюбившаяся в общении с Князем, уйдет навсегда? Впрочем, имеет ли это значение, если скоро все закончится... На тусовке у Маргариты он должен либо принести ей клятву верности, либо распрощаться с мадемуазель; первое походило на брак по залету, Венечка вовсе не хотел подписывать контракт, передающий кому-то полное право на его тело, однако на иное не согласна была уже сама Маргарита. Второе — рулетка: может быть, повезет, и на балу он, как Золушка, встретит свою идеальную госпожу, а может, часы пробьют и карета превратится в тыкву, как это уже было с Галиной. Впрочем, он считал, что ему грех жаловаться: первые несколько месяцев Венечка был совершенно счастлив с ней. То, что началось потом, несколько портило впечатление, однако в конечном итоге Галина научила его всему, что нужно было знать и что он знал теперь о себе, и за это он был ей как минимум благодарен. Так или иначе, выбор стоял между Маргаритой и котом в мешке. Князю в этом уравнении не было места ни при одном раскладе. Венечка устало потер переносицу перчаткой. Господи, что он творит? Зачем ему это все, Маргарита, о которой он вспоминает только по субботам, ее знакомые домины, с которыми еще неизвестно, как пойдет, ее чертов бал? Все это казалось прошлой жизнью. Тогда он не знал еще, как сладко кончать в руках Князя, теперь же не желал ничего другого. Считаные дни. Вот все, что им осталось. Он вошел в офис «Тишины» уже совсем потерянный и сел у ног Князя, забив на рекреационную зону с утками для японцев, толщину фундамента торгового центра на холме и прочие вещи, еще полчаса назад казавшиеся такими важными для будущей карьеры. — Ты в порядке? — спросил Князь, гладя его по волосам. — Не знаю. Венечка потянулся за его ладонью, прижался к ней щекой. Как объяснить все то, что творилось у него внутри? — У меня такое чувство, будто передо мной две дороги, а я не хочу идти ни по одной, ни по другой. Но сзади уже напирают, надо выбирать, надо идти дальше. Мне бы, может, хотелось вообще третью, но ее нет, и это нормально... Я вообще не из тех, кто может делать все, что хочется. — У меня для тебя новости, Бемби, — сказал Князь весело. — Если тебе хочется члена, то уже без разницы, реализуешь ты это или нет. Венечка вздрогнул. Князь, кажется, решил, что он говорит о вчерашнем. — Нет, но... Я же... — Это принципиальный вопрос? — Видимо, выражение лица у Венечки было многоговорящее, потому что Князь смягчился: — Ну знавал я и натуралов, которые просто экспериментировали. Попробовал, понял, что это не твое, и дальше живешь без сомнений и всяких крамольных мыслей. Не понравилось — возвращаемся на исходную, я ведь говорил. А если понравилось? Венечка едва не произнес это вслух. Смутившись, полез в рюкзак, подал Князю очередные документы, и тот отвлекся на дела, перестал тыкать в больное. — Посиди пока, поедем, когда закончу. — Да я сегодня только бумаги привез, мне надо возвращаться. По расписанию вечером еще одна пара. Ее все вечно прогуливают, но скоро ж зачеты, надо показаться. Я посижу немного и побегу. Князь кивнул и вернулся к делам, краем глаза Венечка видел таблицу на мониторе, радужную из-за угла, под которым он смотрел на экран. Было так уютно у ног Князя, обняв его колени... Уютно и правильно. Он мог, кажется, сидеть так вечно. Впрочем, даже если бы ему стало скучно, за развлечениями далеко ходить не нужно. — Ты что там делаешь? — хмыкнул Князь. Он успел расшнуровать Князю ботинок и теперь запускал пальцы под язычок. — Пока ничего. Могу массаж. — Заманчиво. Не советую. Когда полдня в ботинках паришься, последствия могут быть суровы. — А у меня, можно подумать, носки розами пахнут. Что я вам, барышня из института благородных девиц? Князь пожал плечами и вытащил ногу из ботинка. Запах и правда ощущался, обычный запах потных ног, Венечка никогда не обращал особого внимания на такие вещи. Он стянул носок и взял ступню в ладони, водя пальцами вдоль выступавших вен. Сначала гладил, потом уверенно надавил снизу, на подошву, разминая, снова и снова. Князь довольно вздохнул. — Хоть нанимай тебя массажистом на полный рабочий день. На совещаниях, правда, будет неловко со стояком... Все же у Князя такие красивые ступни, соразмерные, гармоничные. Одно удовольствие трогать. Венечка находил их невероятно эротичными, отчасти из-за некоторой беспомощности босой ноги в мире асфальта — и особенно мужской. Оказалось, что это имеет значение. Женские ступни чаще бывали на виду — в туфлях, в открытых босоножках: иной раз совершенно обнаженные и лишь перевязанные парой ленточек, будто подарок; мужские прятались в более закрытой обуви и редко показывались на свет. Словно были тайной. Тайны возбуждали. Венечка украдкой прижал стопу к своему паху, но маневр не остался незамеченным: — Ты собираешься трахнуться об мою ногу, как похотливый кобелек? Щеки запылали. — Кажется, у меня появилась плохая привычка. Можно?.. — Надеюсь, Ирине не приспичит принести какую-нибудь бумажку на подпись. Черт с тобой, дерзай, Бемби. Венечка торопливо сбросил свитер, через голову стянул рубашку, не расстегивая и застревая в рукавах, опрокинулся на спину, чтобы стащить брюки. Князь наблюдал за его суетой, едва заметно улыбаясь. Оставшись голым, Венечка распластался на ковре. Расставил колени пошире, открывая доступ взгляду, провел ладонями по груди, задев еще болезненные после вчерашних игр соски, по животу и вниз, к паху, где уже подрагивало и тяжелело. Обхватив член рукой, передернул пару раз, доводя до полной твердости. В этом было что-то особенное — лежать у ног Князя на полу, голым, в офисе, ласкать себя... Венечка приподнялся на локте, сел, опираясь на руку. Встал на колени, прижался животом к ноге Князя, водя головкой члена по подошве, по той нежной ее части, которая не касается земли и где кожа тонкая, бледная. После вчерашнего нежная головка была чувствительной почти что до боли — натерлась джинсами. Князь смотрел, не отрываясь. Потом подтолкнул в плечо, давая знак возвращаться на пол, и Венечка снова раскинулся на ковре, жестком и колючем, как мечта мазохиста. Ободрал спину, ложась; смех один, классика жанра. Князь осторожно провел стопой по его промежности, накрыл член, вынуждая убрать руку. Венечка не возражал — так было еще лучше. В идеале, конечно, задействовать бы обе ноги, входить между тесно сдвинутыми ступнями, но останавливаться не хотелось. К тому же, сегодня Венечке не много было надо. Он вспомнил вчерашний вечер, лицо Князя на грани оргазма и чуть севший голос после, и этого было достаточно. Сжав зубы, Венечка кончил, вжимаясь в свод стопы. Только позже, уже по дороге обратно в институт, он посчитал дни и понял, что это был последний раз.