Бемби ищет хозяйку

Понедельник был обычным, как ворчливая бабка в автобусе. Люди бежали, ничего не подозревая, на работу, с работы, с учебы, в детские сады и магазины, как хомяк в своем крепко привинченном колесе, и одновременно — Венечка точно знал — некоторые из них собирались вечером на бал Маргариты, и это были совершенно другие люди, хоть и неотличимые на первый взгляд. Он пытался понять, что их объединяет, но не мог выделить ни единого общего признака. В институте Венечка чувствовал себя так, будто на него направили прожектор: слишком много внимания, он не привык быть таким... видимым. Маша-Даша помахала ему игриво с другого конца аудитории, Таня кивнула немного напряженно, прочие тоже не смотрели сквозь него, как обычно, а здоровались. Странное чувство. Перед самым началом пары подскочил Толик: — Чувак, я тут подумал... Ты же, ну... Никому не расскажешь? Венечка уверил его в своем умении хранить секреты; Толик мог бы, в общем, ничего и не говорить: то, что подобные темы не обсуждаются с посторонними, подразумевалось само собой. Впрочем, для «элиты» с их коллективным разумом это могло быть и не очевидно... — Мне бы тоже не хотелось, чтобы про мою личную жизнь болтали, — сказал он. — Обижаешь! Да я могила! Венечка вздохнул. — Ты не единственный, из-за кого я волнуюсь. — Не бери в голову, бро! Я поговорю со всеми, скажу, чтобы не трепали языком. Судя по этому «всеми», Таня не только его посвятила в венечкину тайну. Однако посылать Толика исправлять ситуацию было все равно, что запускать слона в посудную лавку. — Забей, Толик. Не стоит. Толик изобразил жестами что-то, предположительно означавшее «будь спокоен», и ретировался. Венечка видел, как он сел через несколько рядов впереди, с друзьями, и о чем-то с ними шептался; после, обернувшись, показал Венечке большие пальцы, на всю аудиторию сигналя об успехе, и Венечка уронил голову на сложенные руки. Отлично, просто отлично. Теперь из сплетни, промелькнувшей среди двадцати других и наполовину забытой, его тайна превратилась в белую обезьяну, про которую лично он — якобы — просил всех не думать. Занятый душевными терзаниями, он едва не забыл, что после пары встречается с Артуром. Они не успели еще обменяться телефонами, неизвестно, ждал он или нет, но проверить стоило обязательно: совсем уж хамством было бы просто не появиться, понадеявшись на взаимность этого решения. К тому же, Артур его интриговал. Они вполне могли стать друзьями, и глупо разбрасываться такими возможностями — их и так слишком мало. Приближающиеся зачеты существенно оживили лекции, на них больше не хотелось спать. Аудитория наполнилась звуками: шелест бумаги, шорох ручек, встревоженный гул шепотков. Впервые за семестр не видно было пустых стульев. Все заразились предвкушением чего-то невидимого, уже зависшего над головой. Все, кроме Венечки, над головой которого зависло столько всякой фигни, что зачеты были всего лишь очередной болью в заднице. После лекции он мастерски ускользнул от Толика, готового причинять добро, и затерялся в толпе сокурсников. Поток вынес его к холлу, и оттуда, набросив куртку, Венечка вышел уже один. У входа курили, он проскользнул мимо, задержав дыхание. Артур действительно ждал, и Венечка подумал, что все же рад его видеть. Они не без труда нашли столик в «Хрюше»; в обеденное время студенты стекались сюда, как звери саванны — на водопой. Запах еды лип к одежде и потом долго еще оставался на ней, не стоило садиться так близко к кухне, но особого выбора не было. — Знаешь, я много думал после нашего прошлого разговора, — сказал Венечка, — вернее, я понял только позже, что ты имел к этому отношение, просто... То, что ты говорил про эгоизм, про игру в одни ворота... В общем, я попробовал сделать одну вещь, на которую раньше не решался. У меня она до сих пор вызывает противоречивые эмоции, но мои старания оценили. — Я о себе говорил, вообще-то. Совершенно с другой стороны! Я вовсе не советовал тебе ничего такого... Реакция Артура удивила его. Артур казался недовольным, даже рассерженным — не то чтобы Венечка ожидал похвалы, но по их прошлой беседе у него создалось впечатление, что доверительная откровенность будет встречена с энтузиазмом. Впрочем, конец декабря, зачеты, грядущие экзамены — любой студент становился раздражителен. Венечка попробовал перевести тему на учебу, надеясь, что Артура обрадует возможность выговориться, но тот ясно дал понять, что не желает обсуждать экзамены и все с ними связанное. Они неожиданно перешли на средневековые пыточные агрегаты, когда Венечка сказал: — Некоторым преподам сдавать без денег — проще повеситься, — а Артур подхватил: — Вопреки расхожему мнению, повеситься не так-то просто. Во-первых, ты должен определиться с методом смерти: быстро — от перелома шеи, медленно — от удушения. В зависимости от этого нужно рассчитать длину веревки, исходя из массы тела... Они заговорили о традиции публичных казней в разных странах и неожиданно нащупали общую тему. Венечка легко мог поддержать этот разговор, так как сам знал о пыточных приспособлениях немало, причем кое-что даже испробовал на собственной шкуре. Это был один из тех разговоров, который не казался странным обычному человеку, но тем не менее оставался тесно связан с тайной, хождение по грани было относительно неопасным — требовалось всего лишь сдерживать неуместный восторг. В конечном итоге Венечка получил искреннее удовольствие от встречи и скоро позабыл о несколько скомканном ее начале. Видит бог, ему было о чем думать и помимо раздражительности Артура. Час пробил, момент истины настал: «Самая темная ночь» с фейсконтролем и фаерщицами ждала его. А Маргарита ждала решения. Венечка до сих пор не знал, что ей ответить. Это было нелепо, до начала оставались считаные часы. Влиться в гарем? Попытать счастья с кем-то из ее знакомых домин? Вдруг повезет, вдруг с кем-то заискрит... как с Князем. Он вернулся в институт. Еще несколько пар — и домой, перекусить и переодеться, а потом — к Маргарите. От безнадежности он целиком погрузился в конспекты, ловя каждое слово препода. Свободной рукой через свитер провел по груди: как же жаль, что Князь не успел проколоть ему соски... Думать о нем было почти больно. Венечка заранее тосковал, хоть и видел его всего пару дней назад. Ездить в «Тишину» будет теперь неловко. Князь не станет усложнять ему жизнь, с уважением отнесется к любому выбору, к любой госпоже, которой придется отныне хранить верность; однако без спонтанных офисных сессий Венечка потеряет, скорее всего, рычаги воздействия на Коновалова, а это уже могло сурово отравить ему существование. «Элита» забудет про него, наверное — без «связей» нет причин считать его серьезным контактом. Все вернется на круги своя — невидимый, бесперспективный и одинокий Венечка... И будет ли хоть какая-то радость от тайных встреч с новой хозяйкой — одному богу известно. Всю дорогу из института домой он ломал голову над тем, что надеть — только поняв, что до начала «Самой темной ночи» осталось всего несколько часов, он задумался, в чем же полагается идти на такие мероприятия. Точно не в свитере, это он понимал, но дальше воображение отказывало. Рубашка, пиджак? Футболка? Вполне вероятно, что в повседневной одежде он окажется белой вороной — уж если сама Маргарита назвала все это карнавалом... Но особого выбора у Венечки не было, как и костюма. Он решил поехать в том, что найдет чистого, и сориентироваться на месте — у Маргариты столько костюмов в запасе, что в случае чего одеть можно хоть всех присутствующих. Он поднялся по лестнице, опасаясь нарваться на дядю Сережу у лифта. Каждый пролет имел свою яркую индивидуальность: на одном этаже путников встречала надпись «хуй» большими буквами, кажется, губной помадой, на другом — заколоченное фанерой разбитое окошко, на третьем — цветы в разномастных вазонах. Дома Венечка никогда не считал этажи, как у Князя: в новом здании все пролеты были одинаковы. В квартире он сбросил ботинки посреди прихожей. Через стекло в кухонной двери пробивался свет. На плите шипело и потрескивало, в комнате Лампа делала уроки перед телевизором, это автоматически обозначало, что мама дома. Судя по запаху, на ужин жареная картошка. Венечка сбросил куртку на пол и отправился прямиком в ванную. Утрамбовал в корзину с грязным бельем свитер и несвежую рубашку, пропахшие в «Хрюше» едой. Встал под душ. Что ждало его у Маргариты? Она говорила что-то про «попробуешь», значит ли это, что надо готовиться к экшену? Венечка на всякий случай побрился везде, где наличие волос смущало его и Галину — Маргарита никогда не выражала мнения по поводу растительности на теле, Князь, впрочем, тоже. Как быть с остальными этапами подготовки — неясно; Венечка уж точно не хотел бы обнажаться прилюдно, а тем более принимать участие в каких-либо сексуальных практиках, но ему могли поставить условие, и тогда... Что? Он согласится переступить через себя? Венечка устало прижался лбом к холодному кафелю, потом отодвинул край целлофановой занавески и взял мамин крем со стиральной машины. Ночной, жирный, он впитывался медленно и вполне подходил для венечкиных нужд; мама подумает, что его брала Лампа, Лампа будет все отрицать, но это никого не удивит. Хорошенько вымазав пальцы, он по одному ввел их в анус, растягивая. Согласится, наверное. Куда деваться. Выйдя из ванной, Венечка нашел чистую майку и распаковал новые носки, Лампа косилась на него, болтая в воздухе шариковой ручкой. Когда он надевал рубашку, Лампа невинно поинтересовалась: — А куда ты идешь? — Не твое дело, — буркнул Венечка, но она не обиделась и, разумеется, не отстала. — А я знаю, ты на свидание собираешься! Интересно, с кем, может быть, это... Таня Анцевич? Или «Маша-Даша»? Или «Маргарита, реконструкторы»? — Опять в телефон лазила?! Бить девочек нельзя, мама с детства внушала ему это, но иногда совершенно непонятно, что еще с ними делать. Раньше они с сестрой дрались, конечно. Мама сколько угодно могла повторять, что «тыжемальчик» и «тыжестарше», но мелкая пигалица умела заехать как заправский боксер. С тех пор Венечка вырос, и хотя мало что изменилось, устраивать разборки с применением физических воздействий было уже как-то некомильфо. К тому же, он никогда не отмоется, если его побьет младшая сестра. Венечка сделал глубокий вдох, выдох... Он мог бы жить в общаге, все равно здесь у него продавленный диван в проходной комнате, полторы полки в шкафу и на ужин чаще всего то, что он купит по дороге. По крайней мере, при прочих равных никто не совал бы нос в его личную жизнь. Мама, конечно, и слышать об этом не захочет — ведь у него есть дом, семья, и как он может думать о том, чтобы уйти жить к чужим людям? Это была бы обида на всю жизнь! Другое дело — снимать квартиру, как взрослый самостоятельный человек (желательно — с девушкой), но на это денег, разумеется, не было. Бабушка жила в трех комнатах, одна из которых, заставленная стеллажами от пола до потолка, походила на геологический музей; может, приняла бы квартиранта бесплатно, но оттуда далеко и неудобно ездить в институт. Венечка в который раз пообещал себе съехать хоть куда-то, как только найдет работу, и натянул через голову свитер. Все это не имело значения, пока у него ладилось с Галиной и в последние несколько недель, когда он ездил к Князю. Если случится чудо и он найдет свою идеальную госпожу, мелочи жизни снова перестанут его волновать. — Ну с кем, а? — не отставала Лампа. — Мама, он на свидание идет! — У тебя появилась девочка? — спросила мама удивленно. Он обернулся — она стояла в дверях, вытирая руки кухонным полотенцем с петухами. — Я еду с сокурсниками готовиться к экзаменам. — Ага, ага, помылся, нарядился, к экзаменам готовиться! — Лампа скорчила рожу, и он едва не запустил в нее диванной подушкой. — Я помылся, потому что я был вонючий, понятно? Люди так делают! Или на твоей планете иначе принято? — Ну-ну-ну, дети, не ссорьтесь. Идите кушать лучше. Венечка был голоден, в «Хрюше» днем перекусил курам на смех, а Маргарита говорила, что к началу все равно никто не приходит, значит, можно особенно не торопиться. В кухне под столом Лампа пинала его ногу, Венечка стоически терпел, потому что дать сдачи означало получить истерику от нее и лекцию от мамы, а у него не было времени на скандалы. Он выбросил все семейные неурядицы из головы, как только вышел на улицу. Венечке было о чем думать и без надоедливой сестрицы. Сегодняшний вечер решит все. Или нет?.. Скорее всего, он в последний раз увидит Маргариту; прислушавшись к себе, Венечка понял, что отпустить ее будет не так уж и трудно. Красивая, яркая, Маргарита была мечтой — но не его мечтой. Спору нет, ему чисто по-мужски приятно было иметь что-то интимное с такой женщиной, но когда моменты этой весьма относительной близости приходится делить с тремя другими людьми, все становится слишком запутанным. Всю дорогу он пытался представить себе женщину, которая была бы его идеалом. Внимательная к нему, но не чрезмерно заботливая; властная, но не подавляющая; совпадающая с ним вкусами, но не до предсказуемости. Как Князь. В эту стену он упирался каждый раз: Князь был его идеальным верхним, за исключением маленькой детали... Ну, то есть, не то чтобы прямо маленькой. Венечка с дрожью провел языком по небу. Вполне себе такой... детали. В переходе он все смотрел на парочку, которая шла в одном направлении с ним — женщина с уверенным, размашистым шагом и мужчина чуть позади, понурый, будто побитый. «Эти точно к Маргарите», — решил Венечка, но ошибся: на выходе они свернули совсем в другую сторону, к продуктовому магазину. Потом он подумал, что вряд ли многие гости Маргариты добираются на общественном транспорте. Она что-то говорила про знаменитостей, в общем, у нее там явно немного иного уровня публика. Венечка поднялся на поверхность и зашагал по улице. Он уже издали видел красноватые окна лофта и ярко-желтый прямоугольник входа в галерею, где толпилось неожиданно много народу. Венечка вспомнил, что Маргарита, кажется, имела к этой галерее какое-то отношение; если так, то ему, пожалуй, не померещилось в прошлый раз — новая экспозиция, приуроченная к «Самой темной ночи», вполне могла пересекаться с нею тематически. Галерея, надо признать, была отличным прикрытием: на выставке современного искусства никого не удивишь экстравагантными личностями в эпатажных нарядах. Был уже десятый час. Скоро начнется «самое интересное», если верить Маргарите. Фары проехавшей машины осветили темные фигуры, и Венечка замер. Показалось или нет? Он бросился бегом, едва не сшибая редких прохожих, туда, где мелькнуло лицо Князя, думая лишь об одном — не потерять, успеть... И на краю тротуара действительно разглядел знакомый силуэт. Князь обернулся, махнул рукой, завидев его, и Венечка подбежал, проваливаясь в сугробы между припаркованными машинами. Только в шаге от него остановился и застыл; что он хотел сделать? Целовать Князю руки через кожаные перчатки? Броситься на шею? В ноги? — Хорошо, что я тебя поймал, — сказал Князь. — Я хотел с тобой поговорить до того, как пойдешь туда. Поймал? Значит, ждал его? Венечкины губы разъехались в дурацкой улыбке. — О чем? — спросил он, чувствуя, как плещется внутри незваная радость. — Ты помнишь, когда я впервые увидел тебя, у Галины, я назвал тебя олененком Бемби? С тех пор много чего случилось, в том числе с тобой и со мной, и я понял одну вещь... Ты не олененок, ты же, блин, олень просто, — Князь улыбнулся, легонько толкнул его плечом, но тут же снова посерьезнел. — Если ты протупишь, потому что я промолчал, я себе этого не прощу. Я не имею права подталкивать тебя ни к какому решению, но черт побери, Бемби... У нас с тобой офигенная динамика. И ты должен знать, что у тебя есть выбор... что такой выбор есть тоже. Что ты можешь выбрать меня. Венечка остолбенело хлопал ресницами. — Вы... предлагаете мне контракт?.. — Ты приезжаешь ко мне раз в пару дней и мы получаем удовольствие от общества друг друга. Нахуй контракты, но давай называть вещи своими именами, Бемби. Ты — мой нижний. Я — твой верхний. И хватит делать вид, что это не так. Сердце заколотилось быстро-быстро, ноги стали ватными и грозили подогнуться. Венечка присел на капот ближайшей машины. Князь вздохнул, погладил его по щеке: — Я не должен был этого говорить. В сущности, это против всего, во что я сам же верю. Просить об отношениях — дело нижнего, поэтому я не предлагаю тебе ничего, я только хочу сказать, что трахаться я могу и с ванилью, если секс — это единственное, что тебя останавливает. Ты стоишь того, чтобы изменить некоторые свои привычки. И если ты хочешь меня попросить... Попроси. — Я... Князь приложил палец к его губам, запрещая говорить: — Не сегодня. Такие решения не принимают под влиянием момента. Палец был холодный — Князь, видно, ждал давно. На улице. Что это значит? Боялся проморгать, сидя в теплом салоне? Для него это... тоже важно? От таких чудес плавилось все внутри. Венечка разомкнул губы и взял его палец в рот, облизнул по всей длине, преданно заглядывая Князю в глаза. — Думай, Бемби. Ты знаешь, где меня найти. Князь развернулся и, обойдя его, сел в машину. — Вы разве не пойдете к Маргарите? — растерянно спросил Венечка. — Что я там не видел? На новогодних корпоративах и не такие фрики пляшут, мне вон через неделю япошек в караоке вести — вот где шоу с Д/с. Он завел двигатель, и Венечка торопливо обогнул машину, жмурясь от яркого света фар, нагнулся к окну со стороны водительского сиденья: — Как долго я должен думать? — Не меньше суток, — с напускной суровостью сказал Князь и мягко тронулся с места. Венечка проводил взглядом автомобиль, пока тот выезжал и разворачивался, потом вышел на дорогу, чтобы припаркованные машины не мешали видеть, и следил за красными огоньками габаритов, пока они не скрылись за поворотом далеко в конце улицы. В голове было пусто. Эта кристальная ясность опьяняла — он давно не чувствовал такой уверенности ни в чем. Судьба сделала ему подарок, лучший из всех, на которые можно было надеяться. Венечка посмотрел на окна лофта, где за багровыми занавесями мелькали смутные тени, на огни галереи, полной народу. Улыбнулся, сунул руки в карманы и неторопливо побрел в сторону метро. Все, что должно было случиться с Золушкой, уже случилось. *** Думать было не о чем. Всю дорогу домой он словно парил над землей, в голове осталась лишь блаженная пустота, как будто тревоги выдуло декабрьским ветром. Быть с Князем, принадлежать ему, звать его хозяином, — ответ может существовать только один: да. Вернее, не так... Да, господин Князь. Это простое решение казалось теперь очевидным. Почему он раньше не додумался? Венечка посмотрел на время. Князь дал ему двадцать четыре часа на размышления. Значит, раньше завтрашнего вечера звонить нельзя — таковы условия игры. Что ж... Венечка запустил таймер и некоторое время наблюдал за тем, как сменяют друг друга цифры. Каждая секунда приближала его к Князю. Он почти не отрывал взгляда от экрана, пока не зашел в квартиру, и только там спрятал телефон в карман брюк, боясь, что Лампа в очередной раз утащит его с ловкостью, которой позавидовали бы и фокусник, и карманник. Не то чтобы ей интересна унылая личная жизнь брата — для Лампы это уже давно стало спортом, простейшим способом выводить Венечку из себя. Он нашел сестру там же, где в прошлый раз, как будто ничего не изменилось — у телевизора, в обнимку с учебником английского. При виде Венечки Лампа оживилась: — Ой, чего это ты так лыбишься? Она сказала, что тебя любит? — Что-то вроде того, — пробормотал Венечка, вытащил из-за диванной подушки пижамные штаны и ушел в ванную. Там, почистив зубы, он простоял некоторое время с телефоном в руках, любовно поглаживая исцарапанный пластиковый корпус. Но цифры явно сменялись медленнее, когда на них смотрели, и Венечка отправил себя спать. Чем раньше он ляжет, тем быстрее пройдет эта ночь. Утром он проснулся с телефоном в руке. Еще полусонный, глянул на таймер и улыбнулся — ночь откусила треть от его двадцати четырех часов. Лампа ругалась с мамой о колготках — она, насколько Венечка мог разобрать, хотела идти в нейлоновых, а мама говорила, что на улице мороз и надо надевать шерстяные, потому что «онажедевочка» и ей потом рожать. Пока они препирались, Венечка посидел в туалете, умылся и оделся в покое и безмятежности. Выбритый с вечера, он успел на ранний автобус и появился в институте одним из первых, старый хрыч Гробовский, кажется, даже удивился: в его бровях произошло движение, похожее на взмах крыла. День тянулся, как назло, бесконечно. Наконец после всех занятий Венечка поспешил домой. Он летел как на крыльях — скоро, очень скоро выйдет срок, и можно будет позвонить Князю. Лампа была дома, с подружками; Венечка взял учебник и ушел на кухню. Оттуда он слышал, как они хихикают над какими-то глупостями. Одна из девиц, великовозрастная дурында, явилась на кухню — видно, придумали какую-то пакость с его участием, Венечка даже не поднял голову от книги. — Ева сказала, что можно йогурт взять, — Евой Лампа называлась в школе. Венечка молча указал на холодильник. — А ложечку? Так же не отрываясь от чтения, он указал на посудный шкаф. Девица некоторое время постояла над ним, демонстративно облизывая ложку, пока он не указал на дверь, и Венечка слышал, как в комнате она потом говорила Лампе: — Ева, ну твой брат ваще непрошибаемый! Может, он гей? Венечка стиснул зубы и мысленно досчитал до десяти. Потом взял телефон и досчитал еще раз, шевеля губами в такт сменяющимся цифрам. Ничего, кроме них, не имело значения. Через пару часов подружки ушли, Венечка переместился на свой диван, потом вернулась с работы мама; был уже поздний вечер. Венечка достал телефон и посмотрел на таймер, щелкавший в уголке экрана. Еще час. Как дотерпеть? Может, стоило бы сбросить напряжение... Венечка втихаря заперся в туалете и расстегнул штаны. От деловитых прикосновений член уже вставал, подрагивая. Венечка погонял туда-сюда мягкую кожицу, то открывая, то закрывая головку члена. Лучше бы, конечно, оттянуть до предела и вбиваться в плотное кольцо пальцев, но для этого нужен был крем или что-то вроде. Иногда он отбирал у сестры вазелиновый бальзам для губ и конспирации ради даже пару раз использовал по назначению, но сейчас в карманах не нашлось ничего подходящего. К тому же, это слишком заметно — скользкая, липкая рука, его вполне могли запалить по пути из туалета в ванную. Впрочем, гонять «шкурку» тоже было неплохо. Он зажмурился, сосредоточившись на ощущениях. Через час он позвонит Князю. Дальше будет «долго и счастливо». Таять в его руках, вздрагивать под плетью, и когда-нибудь, может, решиться на большее... Он вспомнил лицо Князя тогда, на кухне, и по телу разлилась сладкая истома. Тут же представил себя в офисе, голым, послушным; вот Князь связывает ему руки за спиной, опрокидывает на стол. Обходит медленно вокруг, и его пах оказывается напротив запрокинутого венечкиного лица. Расстегивает ширинку... В дверь забарабанили, и он вздрогнул от неожиданности. — Веник! Ну ты там долго еще? — Подождешь, — отозвался Венечка, изо всех сил жмурясь и концентрируя все внимание на процессе. — Я писать хочу! — Писай в раковину. — Вот сам иди и туда писай, я же девочка! Я не достану! Он попытался игнорировать плаксивый голос сестры, но Лампа так легко не сдавалась. Быдыщ! Быдыщ! Быдыщ! Судя по звуку, на этот раз ногой. — Ве! Ник! Ве! Ник! — Иди в пень! — крикнул он в отчаянии, но настроение уже улетучилось. Чертыхнувшись, он застегнул штаны, для конспирации нажал на слив и рванул защелку. Лампа предусмотрительно юркнула за угол и не показывалась, пока Венечка не скрылся в ванной. — Зараза мелкая... Он вымыл руки и вернулся в комнату. Снова глянул на таймер, положил телефон рядом, чтобы видеть, и взялся за учебник. Геодезическая астрономия предсказуемо не лезла в голову, он то и дело отвлекался и сладко вздрагивал, глядя на сменяющиеся цифры. Наконец таймер остановился на нуле и запищал. Сердце подпрыгнуло, хоть Венечка и ждал этого. Стараясь не привлекать к себе внимания, он встал, ушел на кухню. — Мам, ты какие банки просила на балкон убрать? Мама сунула ему в руки несколько пустых трехлитровых банок из-под огурцов и велела возвращаться за другими, из-под алычи. Венечка прошел мимо Лампы, гремя стеклом, и скрылся на балконе. Через балконную дверь он отлично видел, что происходит в комнате, и назойливая сестра не могла подслушать разговор, как если бы он заперся в ванной или туалете. Поставив банки в угол, Венечка вытащил телефон. Пора. С замиранием сердца Венечка нажал на кнопку вызова. Тут же вспомнил, как звонил Князю в первый раз, тогда, еще осенью. Посмеялся над собой — каким же глупым он был, боялся набрать этот номер, боялся заговорить с Князем... Какое счастье, что он сумел побороть себя. Страшно подумать, ведь он мог потерять тот клочок бумаги с номером, и тогда всего этого не случилось бы. Князь, Маргарита, институтские друзья — все это появилось в жизни Венечки из-за одного звонка. И теперь еще один звонок откроет для него новую жизнь. Венечка поднял телефон к уху. Опустил, глянул на экран — нет, все верно. Снова поднял, вслушиваясь. Перезвонил. Телефон был отключен. Бестолково потоптавшись на балконе, Венечка вернулся в квартиру. Сходил на кухню, взял у матери банки из-под алычи, снова вышел и, пользуясь уединением, снова позвонил, но результат оставался неизменным. Не то чтобы это было удивительно — вечер вторника, мало ли, лег спать человек, — однако Венечка надеялся, что его звонка будут ждать. Он перезвонил еще раз через полчаса и совсем на дурака — около полуночи, но телефон Князя был выключен, и Венечке не оставалось ничего иного, как лечь спать. Утром он опять проснулся с телефоном в руке, но на этот раз в менее радужном настроении. Позвонил Князю по дороге в институт; телефон все еще хранил молчание. Днем Венечка попробовал снова, потом нашел среди бумаг номер офиса и позвонил туда, но секретарша Ирина не брала трубку. — Какого хрена? — спросил Венечка у длинных гудков и пошел сдавать первый зачет. Начиналась сессия. Часть зачетов должны поставить автоматом, не зря же он сидел на парах весь семестр, но к остальным надо срочно готовиться. До Нового года оставалась неделя, нужно купить какую-нибудь косметическую фигню Лампе, маме они договорились дарить новую плойку, сбросившись пополам. После Нового года — экзамены, Венечка заранее уныло предвкушал, как его будут дрючить на экономике, скорее всего — не один раз. Денег на все это не было ни шиша. И в довершение всего у Князя отключен телефон. Впрочем, из всех венечкиных проблем эта, по крайней мере, не требовала решения прямо сейчас. На пару дней Венечка выпал из жизни. Вчитывался в свои и чужие конспекты, пытаясь уложить в голове все, что требуется, и воспроизвести в какой-то логичной последовательности. Писал конспекты конспектов — это неплохо помогало и запоминать, и понимать. Дома даже Лампа присмирела, включала телевизор еле слышно. Венечка привык фильтровать шум, но без неестественно счастливых голосов, выдававших рекламные слоганы, сосредоточиться было легче. Да и потом, тужась перед экзаменатором, он вылавливал из памяти нужные данные, а не какие-то глупости про орешки или стиральный порошок. К его удивлению, работа с бумажками «Тишины» сослужила ему отличную службу. Практика разложила по полочкам многие вещи, о которых он прежде читал, но не мог оценить в полной мере. Венечка уже успел обзавестись несколькими подписями в зачетке, когда однажды вечером в дверь квартиры позвонили. — К тебе пришли, — сказала мама, и по голосу Венечка понял, что она озадачена; очевидно, гость был ей не знаком. Венечка отложил учебник. Выйдя в коридор, он едва не споткнулся на ровном месте: это, пожалуй, был последний человек, которого он ожидал бы увидеть у себя дома, тысяча мыслей промелькнула и исчезла, заставляя сердце колотиться от невнятного страха. В прихожей стояла Галина.