Бемби ищет хозяйку

Любая библиотека напоминала ему о Галине. Даже маленькая читалка факультета, где готовились к семинарам, к зачетам, хоть там и книг-то было — два шкафа. Венечка старался не думать о бывшей хозяйке, но не давил память насильно. Галина должна пройти, как проходит простуда: хоть лечи, хоть не лечи — неделю будешь шмыгать носом. За окнами давно стемнело, вдоль улицы горели фонари. Он сидел на полу, у батареи. Диванчики были заняты. Таня — староста — и ее компания, они познакомились еще перед первым курсом и были с тех пор неразлучны. Сливки курса. На диванчиках было еще место для пары человек, но Венечка предпочитал уединение. Его вряд ли ждал теплый прием, половина из них не знала даже его имени, хоть они и учились вместе уже несколько лет. К тому же, у батареи было уютно, и никто не отвлекал. На диванчиках уже минут двадцать трепались о всякой ерунде. — Круче всего — «принц Альберт»... А ты не знаешь, что ли? Это в головке, вот так проходит и через дырочку — фух! Говорят, девушки испытывают ощущения просто не-пе-ре-да-ваемые... — А где Маша сегодня? — Которая из них? — Та, которая Маша-Даша. — Дома, небось, сидит... — Да какой дома, она каждый вечер тусит по клубам... — Ага, ищет своего принца... Альберта... Мокрый снег хлюпал по стеклу, по жестяному подоконнику. Венечка поправил книгу на коленях. Пора собираться домой, час пик прошел, и можно спокойно доехать. Хотелось есть. А дома, наверное, нечего — по вторникам мама приходила позже, и Лампа после школы подчищала запасы в холодильнике, не дожидаясь брата. Вылезать из теплого уголка не хотелось. Там, на улице — слякоть, промозглый ветер, мерзостная погода. Впрочем, не ночевать же в институте? Он захлопнул книгу, и на звук обернулись несколько человек, будто только сейчас заметив, что кто-то сидел в углу; впрочем, наверняка так оно и было. Венечка поднялся на ноги, подхватил рюкзак и кивнул старосте, прощаясь — с ней он за все годы учебы перемолвился парой десятков слов, и это было больше, чем со всеми остальными, вместе взятыми. Таня машинально помахала в ответ, и Венечка успел услышать, закрывая за собой дверь: — Ты кому там машешь, Тань? — Да никому. Спящие коридоры были темными и казались больше, чем днем. Он спустился в холл, и старуха-гардеробщица, подслеповато щурясь, принялась ворчать по нарастающей еще издалека, ругаясь на бессовестных студентов, из-за которых ей приходится торчать на работе до ночи. Чем ближе Венечка подходил к гардеробной, тем больше старуха убеждалась в том, что перед ней — студент, а не засидевшийся преподаватель, и тем громче и сварливее звучал ее монолог. Никто не обращал внимания на ворчание гардеробщицы, и никто не принимал его за чистую монету: Венечка помнил, как еще на первом курсе бабка заботливо зашила распоровшийся шов на его куртке, ни слова ему о том не сказав. Торопливо сунув руки в рукава куртки, Венечка выскочил на улицу. — Скачут туды-сюды без шарфа, без шапки, а потом приносют мне свои бациллы, — проворчала старуха ему вслед, и Венечка, фыркнув, послушно намотал на шею шарф. Вечерний воздух был влажным и не столько холодным, сколько освежающим после затхлости помещения. Венечка зашагал в сторону остановки. В желтых пятнах света фонарей еще немало встречалось народу, для кого-то вечер был в самом разгаре. Откуда-то из окон неслась навязчивая музыка. По дороге, брызгая мокрой снежной кашей из-под колес, ездили машины, неповоротливые и блестящие в свете фонарей. Телефон завибрировал в кармане, Венечка извлек его, едва не уронив в лужу, и глянул на экран. Галина, как он и думал. В первый раз она звонила днем, и должно быть, решила, что он на лекции и потому не может говорить. Венечка снова скинул звонок. Обидится. Ох, как же она обидится... Венечка сунул телефон обратно в карман и держал его в руке, водя пальцем по ребру. Про Галину можно не думать больше. Даже если с Маргаритой не идеально, она, кажется, вменяема сама по себе. Если вдруг все будет идти, ну, не очень, всегда ведь есть этот ее карнавал в декабре, «Самая темная ночь», если только Маргарита не раздумает Венечку приглашать. Да и в конце концов... всегда есть Князь. Телефон жег пальцы. Проехавшая мимо машина, повизгивая стертыми колодками, обдала Венечку фонтаном брызг. Куртка приняла на себя основной удар, но штанам тоже досталось, и сразу же стало холодно и противно. Красные габариты затерялись среди вечерних огней. Дышать, досчитать до десяти и дышать. Идиота кусок. Кто так ездит?! Отряхнув рукавом штаны и только сильнее размазав грязь, Венечка поплелся вдоль по улице. В автобусе было почти темно, а вот в метро на него глазели исподтишка, и это было неуютно, все эти оценивающие взгляды, это внимание. Как такое может быть приятным — он не мог себе представить. Стоять голым и беззащитным перед чужими людьми. Не здесь и не так, но для него разница была не слишком явной. Пусть на него смотрит Маргарита и ее гарем — разве это принципиально иное? Он вздохнул. В вагоне мигал свет, противно и навязчиво. Венечка достал телефон. Взять и позвонить Князю прямо сейчас, только что б Венечка ему сказал? Ничего. Нечего. Маргарита — совершенство. И Маргарита может познакомить Венечку с кем угодно, с любой верхней. Князь выполнил свою функцию. Нет ни единой причины ему позвонить. Да и зачем? Венечка вздохнул. Кто ж виноват, что Князь родился мужиком. Если б не это — пожалуй, ведь был бы пределом мечтаний... Грязные пальцы пробежались по записной книжке, нашли номер и быстро, чтобы не успеть передумать, удалили контакт. Венечка вернул телефон в карман и прижался лбом к поручням. *** До дому он добрался усталый и уже почти сухой, о неприятности напоминали только разводы на куртке. Галина поняла намек после третьего скинутого звонка. Венечка подозревал, что она не особенно расстроена — скорее, озадачена: если он не собирался к ней возвращаться, зачем тогда играл по ее правилам тогда, с Князем? Ушел бы сразу... Венечка заглянул в продуктовый рядом с домом, отыскал в морозилке коробку блинчиков со сгущенкой, взял быстрой каши на утро. В подъезде он подумал было подняться по ступенькам, но хотелось домой поскорее, и он свернул к лифту. Тут же понял, что зря: в квартире напротив лифта щелкнул замок, и на лестничную площадку вырвался едкий желтый свет. — Веня! Физкульт-привет! Венечка вздохнул. — Здрасте, дядя Сережа. — Ты что так поздно-то? Мамка, поди, волнуется, — сосед бочком протиснулся мимо батареи почтовых ящиков, встал рядом, потирая ладони о штаны. — Ее дома нету. Лифт нехотя раздвинул створки, исписанные всякой похабщиной, и Венечка торопливо шагнул внутрь. — Точно нету? Да ты погоди, чего ты... — Дядь Сережа, я не ел весь день, — Венечка помахал покупками и потянулся к кнопкам этажей, но сосед ящерицей прошмыгнул следом за ним: — Ну дык я с тобой прокачусь. Венечка пожал плечами, втихаря отодвигаясь от него подальше, и локтем нажал на кнопку. Сосед шевелил пальцами в драных тапках на босу ногу и то и дело оглаживал пожелтевшие от табака усы, жесткие даже на вид. Кабина быстро наполнялась непереносимым сивушным духом, и Венечка старался не дышать, вперив взгляд в залепленную жвачкой панель с кнопками, кое-где прожженными сигаретой. — Как там, это, сеструха твоя? — Нормально. — А мать как? Не болеет? — Здорова, спасибо. Лифт поднимался медленно, скрипя и завывая где-то наверху. Старая развалина. Сосед дернул Венечку за шнурок капюшона. — Вырос ты совсем, Венька, ну прям, это, богатырь! Вымахал-то! Девчонки-то небось за тобой бегают? А? Ну скажи, бегают? Лифт наконец притормозил и открылся. — Дядя Сережа, мама сказала вам денег не давать. Сосед гневно сверкнул глазами, судорожно вытер рот. Венечка отвернулся, торопясь к двери, зажал пакет между колен, нашаривая ключи. — Ну как же это... сказала. Мы ж... Веня! Не чужие люди! Ты ж мне, можно сказать, как родной, ты ж бы, может, папкой меня называл, если б жизнь иначе сложилась, Веня... Венечка... Стольничек, до понедельника... Венечка стиснул зубы. Сунул руку в карман, нащупал предпоследнюю сотку, протянул не глядя — банкноту тут же приняли, и он торопливо, ненавидя себя за это, заскрежетал ключом в замке, не слушая, как за его спиной дядя Сережа рассыпается в благодарностях. — Ну, выручил! Уж я за твое здоровье, ага... Закрывающиеся створки лифта заглушили его голос. Дверь в квартиру открылась, Венечка так и остался с ключами в руке. На пороге стояла Лампа, жуя жвачку. — Этот, что ли, опять привязался? — спросила она равнодушно, посторонившись и давая Венечке пройти. — Мама сказала не давать этому алкашу ничего, а ты опять даешь. — Не больно-то ты уважительно о родном отце, — буркнул Венечка, закрывая за собой дверь и скидывая на пол рюкзак. Лампа пожала плечами, полезла в пакет: — Ты чего принес? Я тоже хочу! — А котлеты кто доел? В тусклом свете разводы на куртке были совсем незаметны, и Венечка запихнул ее в шкаф: слишком устал, чтобы идти чистить, да к тому же, один снегопад — и будет как новая. — Да когда это было! — Лампа обиженно надула губы. Венечка сунул ей в руки коробку: — Иди жарь. Не сожги только опять, дурында. — Сам дурак, — Лампа показала ему язык и торопливо скрылась на кухне. Когда сладковатый запах поплыл по квартире, Венечка с трудом оторвал лицо от дивана. Надо было пойти умыться, постелиться, да успеть еще поесть, пока ненасытная сестрица не лишила его ужина.