Евгений Онегин. 21 век

Хочешь победить врага - обними его. (Неизвестный автор) Если враг не сдается - на нем женятся. (Неизвестный автор) 1. Враги! Давно ли друг от друга Их жажда крови отвела? Давно ль они часы досуга, Любовь, мысли и дела Делили дружно? Ныне злобно, Врагам наследственным подобно, Как в страшном, непонятном сне, Они друг другу в тишине Готовят гибель хладнокровно... Не засмеяться ли им, пока Не обагрилась их рука, Не разойтиться ль полюбовно?.. Но дико светская вражда Боится ложного стыда. 2. Презрев всех зрителей, Евгений Беззлобно к другу подошел И как во сне, без рассуждений, Ладонью по щеке провел… Сказал он шепотом: «Малыш, Прошу прости, прошу, не злись!...» И дрогнули тогда ресницы, Еще чуть – чуть – и может сбыться… «Он голубой!» - вскричала Ольга, - «Ох, мамочки, он голубой!» – И вмиг Евгений бедный мой На смех был поднят, как ни больно… Пощечина: «Ах ты, скотина! Ему родить хотела сына!» - 3. Татьяна резкою рукой Так обозначив отношенье Всех женщин, плакала с тоской, Хоть верное взяла решенье. Герой не дрогнул. Он смотрел На Ленского и все стерпел. Не злясь и Таню не кляня, Как будто спал при свете дня. Что ж делать? Как построить речь? Хохочет дядя, все стоят И так внимательно глядят, Как будто Женя – Камбербетч… А зам? Что – зам? Он отвернулся. Тогда Евгений улыбнулся. 4. Прочь вышел, в кабинет вошел, Задумался на миг устало, Недрогнувшей рукой нашел Бумаги стопку, написал он От мук классический отказ, - (Пусть даже он и пидорас!) На увольненье заявленье, Ответ на общее презренье. Он даже смог отчет составить О всех делах и списках сумм, Не прерывая тяжких дум, Его для дядюшки оставить. Все это точно и с умом, И кратко, ценно что притом. 5. Собрав все личные вещицы, Евгений тихо вышел вон. Решил покинуть он столицу, Ушел, никем не отвлечен. Машину, взятую в кредит, Свою успел он оплатить Совсем недавно. Потому Ее он другу своему Знакомому продал поспешно, Невыгодно - за полцены. Коль путешествуешь, - нужны Всем нам бабосики, конечно. Он в самолете тихо спал. Проснувшись, полчаса рыдал, 6. В иллюминатор мутный глядя… И успокоился. И стих: «Ну, ничего, постой же, дядя! Я отомщу «за малых сих!» Ведь кой-чему я научился, Я поумнел, я изменился, Озлился, так же ж вашу мать!... И месть Евгений сочинять Там начал прямо в самолете, Крутил – вертел, вздыхал, потел, Грыз «Паркер», кофе пил, не ел, Набрасывая план в блокноте… И вот пред ним внизу - Париж, И сотни площадей и крыш…. 7. Еще учася в универе, Он познакомился тогда С французиком – Мишель Вивере: Очки, ботаник хоть куда: Науки, скромность и зачеты Его манили как и шорты Марины Зениной. Она На курсе их была «звезда». Блондинка, груди, все такое. (С ней Женя спал на первом курсе, И не в его там было вкусе Когда у девы все большое). Заметил склонность он француза И преподал, как надо в вузе 8. Учась, студенток соблазнять. Из прихоти своей мгновенной Мишелю показал, как взять Над нею волю, обладать, Иметь и трахать. И Марина Узрев не мямлю, но мужчину, Вмиг отдалась. Смешно, но связь Их длилась и не порвалась. Закончив вуз, они женились. И оказалось – муж богат, Пусть даже он и мелковат, - Но вам такое и не снилось. «Я твой должник!» - Мишель сказал Евгению, как улетал. 9. Французы, верно, скуповаты. И в долг Евгению не дав, Мишель все ж помнил, как когда-то Слова он важные сказал. Теперь приняв в поместье друга Готов он оказать услугу, - Взять адвокатом в свой концерн, Что был известен. Он хотел Помочь и долг вернул он знатно. И на веранде за вином Он вспомнил, что прошло давно… «Ты говоришь – невероятно… Любовь такая – ты сбежал! Дурак ты!...» - Женя рассказал 10. Слепой любви глухую повесть И свой минет, и свой побег, И план свой мести, что сберег, И этим всю убил веселость. Французы, знаем, толерантны К любой любви. Им всем понятны Причуды странные страстей, Изгибы чувств, ошибки дней. «Лети, сожми его в объятьях» - На русском так Мишель сказал. Евгений головой мотал И выпил он бокал свой залпом: «Ему теперь не нужен я, Теперь враги мы, не друзья!» 11. Париж, Париж – мечта влюбленных, Париж – романтика любви… Пахал Евгений вдохновенно И не вздыхал он: «мон шери!» Забыв на время все былое, Оставив секс и страсть в покое Он охуенный стал юрист, Он был умен, он шел на риск. Он боль еще горячих ран Работой заливал поспешно, Почти не спал и плоть не тешил, И не жевал он круассан. Ужом на сковородке он Любой разделывал закон. 12. За безнадежные дела Он брался так довольно смело, И чтобы слава вдруг пришла, Французский применял умело Не поцелуй, а лишь язык, К которому вполне привык) И в фирме стал незаменимым, (Судьбой и гением хранимый). Так пару месяцев прошло, Присыпаны песком все раны, Ему неплохо так везло, Но и пахал он неустанно. Так мы лекарством назовем Работу. Жизнь летит, как сон! 13. И стал он лучшим. Бест оф бестом. Плевако б завидки взяли. Каким теперь он мелким бесом Шутил, свидетелей журил, Казался дурачком народу, Свою умнейшую породу Он до конца теперь скрывал… Ну а затем он разрывал В клочки любое обвиненье… И раз Мишель ему сказал (Теперь ему он доверял) «Жени, - ты – гений, просто гений!» И стал Евгений нарасхват: И друг, и лучший адвокат. 14. Он стал летать в другие страны, Он стал в них жить, их понимать, Он видел столько фриков странных, Что перестал и укорять Себя за прожитые чувства, Столь искренние, без искусства. Пекин, и Токио, Нью – Йорк – Везде, где он работать мог. Он жил в Швейцарии прекрасной: Часы, банкиры, шоколад, Он в Вене отдохнуть был рад И в Чехию летал не раз он. Однажды шейха защищал И накопил он капитал. 15. Мальдивы, Фиджи, Ориноко… Работа – дом – и самолет… Да, грустно было, одиноко… И вновь Европа в путь зовет. Евгений стал космополитом И равнодушным к новым лицам. Уж ровно вовсе ничего Не занимало здесь его. Работа, судьи, адвокаты… Пока Мишель не настоял (За друга он переживал) И отдыхать погнал куда-то… Женек поехал: в мире снов Где нам грустить – нам все равно. 16. Кавказ - и Терек своенравный Крутые роет берега; Пред ним парит орел державный, Стоит олень, склонив рога; Верблюд лежит в тени утеса, В лугах несется конь черкеса, И вкруг кочующих шатров Пасутся овцы калмыков, Вдали — кавказские громады: К ним путь открыт. Пробилась брань За их естественную грань, Чрез их опасные преграды; Брега Арагвы и Куры Узрели русские шатры. 17. Уже пустыни сторож вечный, Стесненный холмами вокруг, Стоит Бешту остроконечный И зеленеющий Машук, Машук, податель струй целебных; Вокруг ручьев его волшебных Больных теснится бледный рой; Кто жертва чести боевой, Кто Почечуя, кто Киприды; Страдалец мыслит жизни нить В волнах чудесных укрепить, Кокетка злых годов обиды На дне оставить, а старик Помолодеть - хотя на миг. Питая горьки размышленья, Среди печальной их семьи, Онегин взором сожаленья Глядит на дымные струи И мыслит, грустью отуманен: Зачем я пулей в грудь не ранен? Зачем не хилый я старик, Как этот бедный откупщик? Зачем, больничек завсегдатай, - , Я не лежу в параличе? Зачем не чувствую в плече Хоть ревматизма? — ах, создатель! Я молод, жизнь во мне крепка; Чего мне ждать? тоска, тоска!.. 19. Прекрасны вы, брега Тавриды; Когда вас видишь с корабля При свете утренней Киприды, Как вас впервой увидел я; Вы мне предстали в блеске брачном: На небе синем и прозрачном Сияли груды ваших гор, Долин, деревьев, сёл узор Разостлан был передо мною. А там, меж девушек, гитар, - Какой во мне проснулся жар! Какой волшебною тоскою Стеснялась пламенная грудь! Но, Муза! прошлое забудь. 20. Какие б чувства ни таились Тогда во мне — теперь их нет: Они прошли иль изменились... Мир вам, тревоги прошлых лет! В ту пору мне казались нужны Пустыни, волн края жемчужны, И моря шум, и груды скал, И гордой девы идеал, И безыменные страданья... Другие дни, другие сны; Смирились вы, моей весны Высокопарные мечтанья, И в поэтический бокал Воды я много подмешал. 21. Порой дождливою намедни Я, завернув на скотный двор... Тьфу! прозаические бредни, Фламандской школы пестрый сор! Таков ли был я, расцветая? Скажи, Фонтан Бахчисарая! Такие ль мысли мне на ум Навел твой бесконечный шум, Когда безмолвно пред тобою Зарему я воображал Средь пышных, опустелых зал... Спустя три года, вслед за мною, Скитаясь в той же стороне, Онегин вспомнил обо мне. 22. Я жил тогда в Одессе пыльной... Там долго ясны небеса, Там хлопотливо торг обильный Свои подъемлет паруса; Там всё Европой дышит, веет, Всё блещет Югом и пестреет Разнообразностью живой. Язык евреев удалой Звучит по улице веселой, Где ходит гордый славянин, Француз, испанец, армянин, И грек, и молдаван тяжелый, И сын египетской земли, Корсар в отставке, Морали. 23. Одессу звучными стихами Наш друг Туманский описал, Но он пристрастными глазами В то время на нее взирал. Приехав он прямым поэтом, Пошел бродить с своим лорнетом Один над морем — и потом Очаровательным пером Сады одесские прославил. Всё хорошо, но дело в том, Что степь нагая там кругом; Кой-где недавний труд заставил Младые ветви в знойный день Давать насильственную тень. 24. А где, бишь, мой рассказ несвязный? В Одессе пыльной, я сказал. Я б мог сказать: в Одессе грязной — И тут бы право не солгал. Потом за трубкой раскаленной, Волной соленой оживленный, Как мусульман в своем раю, С восточной гущей кофе пью. Иду гулять. Уж благосклонный Открыт Casino; чашек звон Там раздается; на балкон Маркёр выходит полусонный С метлой в руках, и у крыльца Уже сошлися два купца. 25. Глядишь и площадь запестрела. Всё оживилось; здесь и там Бегут за делом и без дела, Однако больше по делам. Дитя расчета и отваги, Идет купец взглянуть на флаги, Проведать, шлют ли небеса Ему знакомы паруса. Какие новые товары Вступили нынче в карантин? Пришли ли бочки жданных вин? И что чума? и где пожары? И нет ли голода, войны, Или подобной новизны? 26. Но мы, ребята без печали, Среди заботливых купцов, Мы только устриц ожидали От цареградских берегов. Что устрицы? пришли! О радость! Летит обжорливая младость Глотать из раковин морских Затворниц жирных и живых, Слегка обрызгнутых лимоном. Шум, споры — легкое вино Из погребов принесено На стол услужливым Отоном; Часы летят, а грозный счет Меж тем невидимо растет. 27. Но уж темнеет вечер синий, Пора нам в Оперу скорей: Там упоительный Россини, Европы баловень — Орфей. Не внемля критике суровой, Он вечно тот же, вечно новый, Он звуки льет — они кипят, Они текут, они горят, Как поцелуи молодые, Все в неге, в пламени любви, Как зашипевшего Аи Струя и брызги золотые... Но, господа, позволено ль С вином равнять do-re-mi-sol? 28. Финал гремит; пустеет зала; Шумя, торопится разъезд; Толпа на площадь побежала При блеске фонарей и звезд; Сыны Авзонии счастливой Слегка поют мотив игривый, Его невольно затвердив, А мы ревем речитатив. Но поздно. Тихо спит Одесса; И бездыханна и тепла Немая ночь. Луна взошла, Прозрачно-легкая завеса Объемлет небо. Всё молчит; Лишь море Черное шумит... 29. Так год прошел. Другой проходит. Вы, верно, спросите меня, С кем Женя спит, куда он ходит, И с кем он Вове изменял? Ответ: ни с кем. С рукой одною. До смерти моему герою Раз захотелось. Парня снял - Похожего. Умело взял Тот в рот… Все сделал он прекрасно, Но был не тот. И пах не так. Евгений понял, что дурак, Не длил эксперимент напрасный, Затем что сочный был самец, Но измотался он вконец. 30. Пришла пора вершить возмездье, С Мишелем фирму основав, Дав волю охлажденной мести, Евгений дядю разорял. И через подставные лица Он тихо начал веселиться: То дяде он контракт сорвет, Понизит он его доход, То в прессе он шумиху пустит, Что фирма дяди на мели, В суды заявит тяжбы три, Поддавши дядю злости – грусти! Удар – и снова тишина… И тут…настала вновь весна…