Один шаг до...?

       В маленькой часовне горели факелы и свечи, люди набили тесное помещение до отказа. Местный священник стоял у алтаря, ожидая начала церемонии. Когда-то тучный, за дни осады он стал точно вдвое меньше, потому риза висела на нем, как мешок. Отец Ансельм теперь все чаще сердился и тайком от всех готовил настойку, пытаясь забыться и избавиться от внешнего мира. Но в целом он был доброй души человеком и любил юную дочь бывшего хозяина, чаще всех приходившую в маленькой церквушку.       Рэнулф уже был здесь. Он выглядел мрачнее тучи, что резко контрастировало с белоснежной одеждой. Мужчина ждал невесту, которую за неимением родственников должен был привести к алтарю его кузен.       Венчание началось, когда люди, наконец, заняли места, а святой отец подал знак, увидев, что Коннор и Эйлин стоят в ожидании у входа в церквушку. Наступила полная тишина, и местный деревенский музыкант затянул скучную торжественную мелодию на органе, который невесть как вместился в угол часовни; две певчие вторили плохо настроенному инструменту.       Для Эйлин все происходило точно в тумане: она не могла с уверенностью сказать, что вспомнила бы хоть половину из случившегося с ней за этот день. Пальцы дрожали, когда Коннор Бирн взял ее под локоть и повел к жениху. Тот видел, как сильно волнуется девушка, и сожалел, что ничем не может помочь ей. Единственное, что он сумел сделать — это едва заметно прошептать, склонившись к ее уху:       — Крепитесь, сестра, в конце концов ведь не происходит ничего страшного, — Коннор, увидев, что Эйлин подняла на него глаза, ободряюще улыбнулся и подумал, что в этот миг отдал бы все за ответную улыбку. Девушка, поняв, что у нее, возможно, появился во всем этом неприветливом сборище друг, немного воспрянула духом, и Бирну показалось даже, что ее ссутулившиеся плечи распрямились.       Когда Эйлин оказалась рядом с истуканом, который через считанные минуты станет ее мужем, она всей кожей ощутила холод, исходящий от Рэнулфа, и всеми силами попыталась держать себя, чтобы не броситься бежать. О’Хара в этот момент дала себе слово, что выдержит любые жизненные испытания, и если Господь хочет, чтобы она вышла замуж вместо пожизненного служения в монастыре, она это сделает, ведь на все воля Божья.       — Итак, мы собрались здесь, перед лицом Господа и в присутствии всех прихожан, соединить этого мужчину и эту женщину святыми узами брака, дарованными свыше, утвержденными Господом во времена человеческой безгрешности, — отец Ансельм понимал, что пышные речи сегодня неуместны, но от церемониальных излишеств было никуда не деться. Его монолог, как показалось обоим брачующимся, был бесконечно длинным, но и ему суждено было закончиться. — … В этом святом храме соединяю ваши руки и называю вас мужем и женой.       Священник взял из рук служки, стоявшего рядом, небольшой пресный каравай и протянул его жениху и невесте. Рэнулф и Эйлин разломили хлеб, а затем испили крови господней из серебряной чаши - крепкого вина, поднесенного отцом Ансельмом, чтобы соединить их плоть, которую символизировал каравай, и кровь.       Все остальное проходило для Эйлин, теперь уже Эйлин де Монфор, точно в тумане. Она помнила только холодный бесчувственный поцелуй в губы и то, как они с Рэнулфом поставили подписи в церковной книге, а затем ее и мужа осыпали мелкими монетками «на счастье». После толпа буквально подхватила новобрачных и уволокла в большой зал Вудштейна, где уже ломились столы от вкусной еды.       Время тянулось для девушки, сидевшей рядом с мужем за главным столом, очень медленно. Народ, поняв, что сегодня все же праздник, осмелел; хмельные настойки, бывшие здесь в изобилии, и вино быстро выполнили свое дело, потому в большом зале царил страшный гам. Люди Вудштейна смешались с захватчиками, забыв о прежней неприязни, сейчас они не разделяли друг друга на своих и чужих. Кто-то, правда, успел разодраться, но в общей атмосфере это было не так заметно.       Здесь, на пиру, были и гости - владельцы ближайших соседних владений, которых Рэнулф де Монфор так дипломатично пригласил поучаствовать в свержении старых хозяев замка.       Бывшая наследница точно пребывала в прострации, словно издалека наблюдая за всем происходящим. Она видела, как фальшиво улыбался ее муж, даже не прикоснувшись к еде; в прочем, девушка прекрасно его понимала: ей самой кусок не лез в горло, несмотря на предшествующий этому долгий, изнуряющий голод. Эйлин казалось, что от Рэнулфа скоро посыпятся искры, таким он выглядел напряженным.       Минуты превращались в часы, народ хмелел все сильнее. Вдруг кто-то закричал, переполошив всех собравшихся: — Луна в зените! — люди тут же подхватили фразу и, заколотив кулаками по стенам и столам, прокричали ее несколько раз. Эйлин передернуло, когда до ее затуманенного разума дошло, что это значит. Муж встал, грубо ухватив девушку за локоть и заставив ее подняться, а затем поклонился шумевшим гостям, и дал знак старой няньке Айде, которая стала недалеко от стола и ждала, пока ей позволят увести отсюда воспитанницу.       Старушка, едва не зажимая уши от царившего гвалта, подошла к Эйлин и мягко взяла ее за руку, уводя прочь от стола под гром сопутствующих улюлюканий, которые казались бывшей послушнице слишком резкими. Это могло обозначать только одно: новобрачную повели готовиться к первой ночи.