***
— Спускайся оттуда немедленно, девчонка! Как я посмотрю в глаза твоему отцу, если ты сорвешься?! — сестра Мэри-Клэренс уже битых полчаса пыталась заставить восьмилетнюю послушницу слезть с огромного каштана, разросшегося прямо за забором монастыря. — Я накажу тебя, если ты не окажешься рядом со мной прямо сейчас, стоя двумя ногами на земле! — Не слезу! Я жду папу! — маленькая О’Хара крепко обнимала ствол дерева, стоически не позволяя себе расплакаться. Отец всего месяц назад, когда ещё сажал на повозку, едущую в аббатство, пообещал ей, что это был последний год, что осенью он заберет ее домой. Не мог же любимый папа обмануть ее в очередной раз? — Твой отец не приедет! Ты отправишься домой следующим летом! — Ты врешь! — девочка сорвала каштан и бросила его в сестру, попутно глотая подступающие к горлу слезы, но, конечно, не попала с такого расстояния. — Он обещал мне, что приедет, и мои братья приедут! Они заберут меня в Вудштейн навсегда! — еще один каштан полетел прямо в Мэри-Клэренс. — Если он не приедет, я спрыгну прямо отсюда и разобьюсь! Эйлин, кажется, действительно собралась прыгать. Девочка отпустила ствол и, балансируя, подошла к краю ветки, уже не сдерживая слез. Она видела перепуганное лицо монахини и начавшую желтеть траву. Ей казалось, что разбиться об эту самую траву — единственное верное решение, тогда отец обязательно вспомнил бы о ней и приехал, но, вот досада, было бы уже поздно… И вдруг маленькая О’Хара подумала о том, как плохо будет ее братьям, которые, в отличие от Виктора, любили свою маленькую сестренку. Как расстроится отец-настоятель, как долго будет плакать Мэри-Клэренс и как она будет лежать там, в пожухлой траве, некрасивая, никому не нужная и… мертвая. Эйлин передернуло от ужаса, и она тут же вернулась к стволу, крепче вцепившись в него и разрыдавшись во весь голос. Пожилая монахиня тяжело, но облегченно вздохнула. Ее послушница каждый день уже на протяжении нескольких недель взбиралась на это дерево, ожидая, что на горизонте вот-вот появится такой желанный силуэт, но никогда еще Эйлин так не поступала. Мэри-Клэренс было искренне жаль девочку, которую буквально оторвали от родного дома, когда она была еще совсем малышкой. Женщина не понимала, зачем травить душу ребенку, каждый год всего на месяц забирая ее обратно в замок, где она не была нужна даже родному отцу. — Ну, хорошо, юная леди, сделаем так, как вы пожелаете. Сиди там сколько захочешь, но даже не думай, что тебе это сойдет с рук. Конечно, монахиня не думала, что «сколько захочешь» обернется целым днем. Эйлин наотрез отказалась слезать и до глубокой ночи просидела на дереве. Месяц уже показался из-за горизонта, когда сестра пришла за девочкой. На самом деле, Мэри-Клэренс весь день провела, наблюдая за послушницей издалека, но позволила Эйлин думать, будто та находится в полном одиночестве. — Эйлин… В кроне что-то зашуршало, но ответа не последовало. — Эйлин, спускайся пожалуйста, уже поздно, тебе пора спать. — Не спущусь… Ты злишься на меня, а сестра Дидрейт будет бить меня розгами. Она так рассердится… Я пропустила весь день в школе и не пришла на вечернюю молитву… — Не будет, я поговорю с ней лично, слезай. Я принесла тебе кое-что вкусное! У Эйлин давно урчало в желудке, она ничего не ела с самого завтрака, а потому все же решила довериться монахине и перестать щекотать ее бедные нервы. Девочка ловко спрыгнула вниз, едва не разорвав при этом серенькое одеяние. Женщина тут же обняла ее. — Ты себе не представляешь, как перепугала меня сегодня. Пообещай мне, что больше не будешь так делать, хорошо? — Угу, — Эйлин тихо буркнула, понимая, что в этот раз перегнула палку. — У тебя есть еда? — Мэри-Клэренс рассмеялась и вытащила из-за пазухи краюшку белого хлеба, смазанного маслом, чем несказанно удивила девочку. — Это велел передать тебе сам отец-настоятель. Вот видишь, никто не собирается тебя наказывать, только впредь веди себя как следует. Через некоторое время монахиня укладывала чистую и сытую бунтарку в своей келье. Все юные послушницы уже давно спали, и провести в общую комнату Эйлин было бы довольно проблематично. Женщина прочла над послушницей молитву и, благословив ее, хотела лечь сама, но девочка окликнула ее. — Сестра Мери-Клэренс?.. — Что, моя дорогая? — Прости за то, что я бросала в тебя каштаны. Ты не заслужила этого, а меня следовало бы поставить коленками на крупу за такое поведение. И прости за то… что напугала тебя. Я не хотела. Правда. — Не беспокойся, я не сержусь. — Хорошо… Мери… Он правда не приедет за мной? Монахиня хотела соврать Эйлин, сказать ей, что Виктор обязательно заберет ее домой очень скоро, как обещал, но, видимо, девочка уже поняла все сама. Эйлин тяжело вздохнула и отвернулась к стене, отчего у сестры больно кольнуло где-то в сердце. — Я так и знала… Он всегда врет мне… Уже который год… — Милая… Я не могу заставить твоего отца держать свои обещания. Но могу сказать тебе кое-что очень важное, — женщина присела на кровать и нежно погладила девочку по голове. — В жизни случается много всего, и не всегда Господь шлет нам хорошее. — Почему? — Потому что он хочет, чтобы мы становились сильнее. Ведь не зря кто-то очень мудрый однажды сказал: «Сила духа выше желаний разума». — Бог хочет, чтобы я была сильной? — Я скажу тебе больше, Эйлин, ты уже очень сильная и сможешь выдержать любые испытания. Девочка повернулась обратно и сейчас смотрела на сестру не по-детски серьезными глазами. — Ну… наверное, здесь, в аббатстве, не так уж и плохо, по крайней мере, никто не пытается выгнать меня отсюда… — И никогда не выгонит, дорогая. Спи спокойно. — Доброй ночи, сестра Мэри-Клэренс, — малышка в последний раз тяжело вздохнула и, наконец, уснула, твердо зная, что больше никогда не будет плакать о человеке по имени Виктор О’Хара, раз уж сам Господь велит ей взять себя в руки устами монахини.***
Эйлин видела издалека приближающуюся повозку, которая в этот раз действительно должна была забрать ее в Вудштейн. Накануне мать-настоятельница получила письмо, в котором Виктор О’Хара требовал немедленного возвращения дочери, и сегодня был последний день перед тем, как молодой девушке предстояло покинуть аббатство Сен-Норштайн навсегда. — Спускайся оттуда немедленно, девчонка! Как я посмотрю в глаза твоему отцу, если ты сорвешься?! — Эйлин прыснула от смеха, задиристо разглядывая висящий неподалеку каштан, но, конечно, не позволила себе этой шалости. — Аббатиса Клэренс, Вы не думаете, что в нашей жизни уже было нечто похожее? — Молю, не шути со мной, у меня душа занимается, когда я вижу тебя наверху! — Хорошо-хорошо. Девушка с привычной легкостью слезла с любимого каштана, держа в руках книгу. Как было объяснить матери-настоятельнице, что старое дерево — это единственное место, где она могла хотя бы не надолго ощутить себя свободной от всяких обязательств? Уже точно никак… — Я видела повозку, это за мной, сложно не узнать отцовских коней, - девушка саркастично ухмыльнулась, - он всегда тратит деньги на какую-то ерунду, да простит меня Господь. Я не хочу уезжать… Сен-Норштайн стал моим домом за эти годы куда больше, чем замок О’Хара, я быстрее приняла бы постриг, чем вернулась туда. — Понимаю, моя дорогая, но против воли хозяина не пойдешь, судя по всему, дела очень срочные, раз Виктор вызвал тебя. — Я скажу Вам, мать-настоятельница, какие у него могут быть дела. Он влез в долги, я получала письма от братьев… Хочет выдать меня замуж за какого-нибудь богача… Я знала, что не нужна этому человеку, но чтобы использовать меня в качестве выкупа. Отвратительное чувство… — Ну-ну, думаю, ты преувеличиваешь. Пойдем, все уже ждут в трапезной, чтобы попрощаться! Кажется, твои подопечные приготовили для тебя целую кучу подарков! Аббатиса взяла девушку за руку и поманила за собой, а та рассмеялась, вспомнив маленьких послушниц, которым она преподавала в школе вот уже два года. Но теперь, кажется, придется оставить их всех на совести сестры Дидрейт, которая на проверку оказалась не такой уж и злой, как думала Эйлин в детстве. Уж кому-кому, а сестре Дидрейт можно было доверить весь класс. Прощание вышло долгим и слезливым, послушницы даже спели Эйлин новую песню и набили ее дорожный сундучок всем, чем только могли, особенно дорогим подарком оказался мешочек с засахаренными каштанами. Но самым запоминающимся моментом стал последний разговор с матерью-настоятельницей, когда-то сестрой Мэри-Клэренс. Женщина долго поучала девушку, стараясь в короткие минуты уложить как можно больше жизненной мудрости — обязательного спутника для любимой послушницы в будущем. Аббатиса усаживала Эйлин в повозку и, благословляя на прощание, сказала ту самую фразу, которая однажды уже помогла девушке перебороть себя: — Помни, моя дорогая, сила духа выше желаний разума.***
Эйлин смотрела на площадь под собой. В одну секунду перед ее глазами пронеслись самые дорогие воспоминания, приводя тем самым девушку в дрожь. В эту самую секунду она осознала, что хочет бороться за свое место в этом мире, даже если ей придется соседствовать с чудовищем, которое только вчера стало ее мужем. Уютные камни на площади вдруг показались ей поющими исчадиями ада, которых она видела на картинках в книгах... И тут Эйлин поняла, что хочет жить. Но только она попятилась назад, чтобы случайно не споткнуться и не сорваться вниз, как сзади скрипнула дверь. — Какого черта?!