На следующий день после состоявшегося разговора у Эйлин началась лихорадка, с которой она боролась невыносимо долгую неделю. Всё же она оказалась не такой сильной, какой хотела быть: сложившаяся ситуация дала, наконец, о себе знать и обернулась тяжелой болезнью, едва не утащившей девушку с собой. Старая Айда вместе с молодой помощницей и лекарем приложила все возможные силы к выздоровлению хозяйки.
Рэнулф всю неделю ночевал в главной зале на скамье с мягкой набивкой, которую все здесь по какой-то нелепой ошибке называли диваном. Он не особенно волновался за жену и пропускал осуждающие взгляды мимо: он занимался обустройством замка, согнав людей на поля и проведя учет провизии, и, как бы челядь ни жаловалась, жизнь в недавно осажденной и обнищавшей крепости закипела. Новому хозяину пришлось писать письмо управляющему Стоунфелла для того, чтобы оттуда прислали караван с припасами - имевшегося сейчас в Вудштейне не хватало катастрофически. Виктор О’Хара запустил все хозяйство, а его сыновья благополучно позволили этому свершиться.
Новый управляющий Вудштейна, брат и близкий друг Рэнулфа, Коннор Бирн, отлично справлялся с работой, хотя бумаги и счета были явно не по его части. Бирн с самого дня свадьбы почти не разговаривал с ним по-дружески, особенно, когда узнал, что леди Эйлин больна. Коннор лишь выполнял свое дело и изредка пытался надавить брату на совесть, чего у него, конечно, не получалось.
Стоило Эйлин поправиться, Рэнулф вернулся в хозяйскую спальню, чем снова напугал свою маленькую жену. Однако ей не стоило даже волноваться на этот счет: мужчина просто-напросто игнорировал ее существование, лишь изредка удостаивая ее каким-либо вниманием. Он уходил рано утром, когда девушка еще спала. В течение дня в комнате почти не появлялся и возвращался поздней ночью, проводя все свое время за работой. Иначе говоря, выходило так, что новобрачные друг друга фактически не видели, и их обоих это, судя по всему, вполне устраивало. Хотя Эйлин была несколько удивлена: ведь она дала свое согласие, почему тогда муж не замечает? Конечно он позаботился о том, чтобы у нее имелось все, в чем она только могла вообще нуждаться: от лекарств до новой одежды. Однако на этом его внимание к ней и заканчивалось.
За время болезни Эйлин тесно сблизилась с молоденькой служанкой по имени Кензи, которой постоянно доставалось от старой Айды, но девушка была очень добродушной и веселой, чем быстро расположила к себе хозяйку. Кензи, как считала Эйлин, была настоящей красавицей: пышные белокурые волосы, собранные в косу, удивительно хорошенькое лицо и изящное плавное тело — все это, да простит её Господь, стало для самой Эйлин предметом робкой зависти. В зеркале юная О’Хара видела лишь серую, ничем не приметную мышь. Возможно, именно поэтому муж не проявлял к ней никакого интереса.
В попытке как-то скоротать дни до грядущего отъезда в Стоунфелл, Эйлин сначала много времени проводила с Кензи, даже помогая ей в бытовых делах и на кухне. Узнав, что служанка безграмотна, Эйлин пообещала ей научить ту грамоте, благо, Кензи оказалась благодарной ученицей: в свободные минуты она пыталась вытянуть из хозяйки как можно больше полезных знаний. Взамен она помогала Эйлин в мирских вещах, которым ее не обучили в монастыре: например, показала ей, как готовить мясо и варить мыло.
Так прошло еще две недели, осень стояла в самом разгаре, а в жизни Эйлин ничего не менялось. Люди работали на полях, замок стоял полупустым.
В один из вечеров, когда Кензи оставила хозяйку в гордом одиночестве, отпросившись на пару дней в деревню к родителям, Эйлин мучилась от тоски и одиночества, совершенно не зная, чем себя занять. В монастыре у нее никогда не было свободного времени: для юных послушниц всегда находилась какая-нибудь работа. Эйлин не привыкла маяться от безделья и не могла придумать себе занятие: рукоделие надоело, для работы на улице она была еще слишком слаба, а все книги хранились в кабинете отца, который сейчас занял Рэнулф, естественно, запиравший комнату на ключ. И теперь девушку ни к чему не допускали, ссылаясь на ее недавнюю болезнь: так распорядился хозяин. Идти с этим вопросом прямо к Рэнулфу Эйлин не решалась, она и без того каждую ночь засыпала на своем уголке кровати с легкой дрожью. Хотя муж и начал воспринимать девушку как предмет домашнего интерьера, воспоминания о минувшей ночи «любви» все еще заживали на ее теле.
В этот вечер было совсем невыносимо: Айда благополучно задремала за шитьем, поэтому Эйлин не с кем было даже поговорить. Почти час просидев на месте в душной комнате, пытаясь при этом вышивать гобелен, она не выдержала и решительным шагом направилась в кабинет, намереваясь потребовать для себя доступ к домашней библиотеке.
Однако с каждым шагом решимость Эйл падала, едва не улетучившись вовсе. Но все треволнения были напрасны: комната оказалась заперта. Это могло значить лишь то, что мужа в замке сейчас не было; он почти все погожие дни, надо отдать ему должное, проводил вместе со слугами, пытаясь извлечь максимальную пользу из застоявшейся земли.
Раздраженно насупившись и тут же упрекнув себя за это, девушка решила прогуляться по замку в поисках хоть сколько-нибудь интересного занятия.
Первым делом она направилась на чердак. В детстве они с братьями, упокой Господь их грешные души, часто забирались туда и копались в старых вещах, постоянно находя что-то новое и превращая свои поиски в увлекательную игру. Конечно, всем четверым попадало за шалости от няни Айды, а иногда даже от безразличного ко всему отца. Однако редко когда наказания имели положительный эффект. Эйлин улыбнулась воспоминаниям, отыскав, наконец, нужный коридорчик. Она не ждала особенно приятного зрелища: после того, как закончилась осада, по приказу нового хозяина слуги избавились от старого ненужного хлама, так что, скорее всего, сейчас девушку ожидала пустая пыльная комната. Но кое-что там по-прежнему должно было оставаться на своем месте, это Эйлин было достоверно известно.
Она наконец-то добралась до сухонькой деревянной лестницы, которая сейчас лежала на полу. Несмотря на внешний вид, лестница оказалась очень тяжелой и заставила повозиться с собой лишних несколько минут, прежде чем девушке удалось поднять ее и правильно прислонить к стене. Сама же дверца на чердак, благо, никогда не запиралась: на ней попросту не было замка, поэтому дальнейший путь для Эйлин не составил никакого труда.
Как и ожидалось, комната оказалась страшно запыленной и почти пустой; на месте был только старинный деревянный ансамбль для столовой и еще несколько сундуков с бытовыми мелочами. Но Эйлин интересовали не сундуки и не мебель, а полуразрушенная кладка старой печной трубы, которую давно не топили в этой части Вудштейна. Отсчитав нужное количество камней от пола, девушка нашла тот, что был необходим ей. Она надавила на камень и он, поддавшись внешней силе, провалился в трубу. Несколько кусков кладки вокруг образовавшейся дыры свободно позволили отложить себя в сторону.
Внутри оказалось полое пространство, страшно закопченное. Металлическая перегородка, которую поставили здесь, когда перестали топить, не позволила первому камню упасть далеко, поэтому Эйл извлекла его без всякого труда. Здесь же стояла и большая старая и выпачканная в саже деревянная шкатулка.
Этот тайник они с братьями создали как раз перед отъездом Эйлин в монастырь: так старшие решили утешить малышку, которая очень не хотела куда-то уезжать. Все вместе они пополняли свое секретное хранилище каждый год, когда она возвращалась на лето домой.
В последний раз девушка разбирала шкатулку еще год назад, прошлым летом. В этот ее приезд было как-то не до тайника. Братья стали старше, суматоха и заботы поглотили их. В дни осады никто и не вспоминал о шкатулке. А теперь вспоминать было просто-напросто некому, осталась одна лишь Эйлин, но она долго не решалась подняться сюда, боясь столкнуться с прошлым.
Девушка тяжело вздохнула, любовно погладила узор на деревянной крышке и, собравшись духом, отложила ее в сторону.
В шкатулке обнаружилась пачка писем, которые Эйлин тут же опознала: эти письма она писала старшим из монастыря. Пара засушенных каштанов, браслеты из ниточек… Помнится, маленькой девочкой Эйл подарила такие каждому из братьев. Конечно, они были сплетены просто ужасно, но почему-то все трое, даже совсем взрослый Уильям, решили сберечь эти безделушки в память о сестре.
Здесь же лежало несколько украшений их покойной матушки, которые они стащили у отца в кабинете. Обнаружился и красивый осколок церковного витража, завернутый в кусок бумаги… глядя сквозь него, можно было увидеть мир ярким и переливающимся: для маленьких детей это была самая милая забава. Еще несколько памятных мелочей, гревших душу девушки, преданно хранили светлую грустную память о минувших днях. Эйлин долго перебирала их, быстро забыв о своей скуке.
Вдруг на дне шкатулки под горкой мелочевки девушка заметила незнакомые ей доселе предметы: странный сверток, точнее, кусок ткани, перемотанный нитью, и пачка писем, судя по адресату, принадлежавших Уильяму. Письма были когда-то запечатаны гербовой печатью, что несказанно удивило Эйлин: она не знала, что Уилл состоял в переписке с какой-то высокопоставленной особой. Что же такого могли содержать эти бумаги, раз брату понадобилось прятать их здесь?
Решив, что обязательно разберется с этим немного позже, Эйлин надежно упрятала письма в подклад платья, надеясь выгадать свободное время, чтобы незаметно ознакомиться с перепиской брата: неизвестно, какую информацию она могла в себе хранить. Сейчас же девушка торопливо распаковывала сверток, сгорая от нетерпения. Это, можно сказать, было последнее послание ей от братьев… Внутри оказался медальон. Девушка прекрасно знала, что это за медальон… Отец очень бережно хранил его и никогда не отдавал никому в руки: эта вещь принадлежала его горячо любимой жене, леди Дэвен. Внутри украшения хранился портрет самой леди Дэвен, на которую так сильно была похожа ее дочь.
Эйлин тут же поняла, что медальон оставили ей братья специально, зная, что рано или поздно она найдет тайник. На секунду она представила, будто ее семья снова рядом…
Девушка заставила себя проглотить рвущиеся наружу слезы и, мысленно помолившись, надела медальон, спрятав его под воротник платья, чтоб никто не смог отобрать у нее это бесценное сокровище. Мысленно поблагодарив братьев и помолившись за их спасение, она пообещала им быть сильной.
В это время на улице началась какая-то возня, это и спугнуло хозяйку тайника. Эйлин расторопно упрятала шкатулку на место, а затем покинула чердак, надеясь лишь, что Айда не придала ее отсутствию никакого значения: сейчас девушке очень не хотелось отвечать на неудобные вопросы и расспросы.
Решив, что раз уж сегодня она не собирается сидеть на месте, юная леди де Монфор отправилась на кухню в надежде выпросить у повара какую-нибудь работу. К Айде идти не хотелось: старушку Эйлин любила, но с той было невыносимо скучно, старая нянька очень много ворчала, нервируя этим бывшую послушницу, и к тому же была почти совсем глухой. Конечно, иногда Эйл казалось, что няня притворяется, но уличать умудренного человека в обмане было некрасиво.
Идя на кухню, девушка еще из коридора услышала голоса, один из которых принадлежал Коннору Бирну, а второй повару. Двое явно скандалили, чему решено было положить конец: Эйлин прибавила шагу и вошла в помещение, откуда доносились звуки. Увидев девушку, оба мужчины тут же замолчали. Повар, держащий в руках половник, точно алебарду, сердито насупился и отвернулся, Коннор же учтиво склонил голову в приветствии.
— Леди Эйлин. Давно вас не было видно. Какими путями вас занесло в самые дебри замка?
Девушка усмехнулась. Если уж Бирн считал дебрями кухню, то чердак с пауками, молью и летучими мышами, ему точно бы не понравился.
— Я искала какое-нибудь занятие для себя. Мне хотелось почитать что-нибудь, но кабинет отца заперт…
— Мой брат может кого угодно задушить своей мнительностью. Будто кто-то будет рыться в его вещах, кому он нужен, прости, Господи! — Бирн закатил глаза, явно утомленный поведением Рэнулфа. — Думаю, если вы попросите его лично выдать вам несколько книг, он не откажет. — Поняв, что от молчаливой собеседницы ответа он не дождется, Коннор решил хоть как-то продолжить разговор. — Как ваше самочувствие?
— Прекрасно, господин, сейчас мне гораздо лучше. Как ваши дела? Выглядите устало.
— Устало… Сейчас здесь все работают на износ, чтобы этот замок не рухнул в ближайшую же зиму. И зовите меня по имени, я прошу. Мне безумно надоели эти извечные церемонии! — Коннор лукаво подмигнул девушке, но та предпочла не отвечать, а лишь мило улыбнулась, не решив еще для себя, можно ли доверять этому человеку. Хотя Коннор ей импонировал гораздо больше, нежели собственный муж, семья Монфоров должна была очень долго залечивать нанесенные раны.
— Что здесь произошло? — Эйлин жестом указала на повара, который смотрел на хозяев исподлобья, скрестив при этом руки, явно недовольный ситуацией.
— Как бы так объяснить…
— Говорите, как есть.
— В общем, леди, вас и вашего мужа очень здорово обсчитывают. И, судя по всему, довольно давно.
Девушка не заметила, как от удивления у нее вытянулось лицо. Она шокированно посмотрела на повара, который уже даже не пытался оправдываться.
— Насколько давно?!
Коннор замялся, не ожидая, что спокойная послушница вообще может повышать тон. Для него всё, что было связано с монашеством, было очень далеко и понималось весьма смутно, означая полнейшую покорность и смирение.
— Если смотреть по счетам, уже не один год. По счетам, которые проверял ещё ваш отец.
Несколько мгновений девушка молчала, понимая, что в ней закипает гнев. Усмирив эмоции, она подошла к повару и кулачком стукнула его в грудь.
— Теперь мне понятно, почему ты не разрешал помогать тебе, Винсент. Очень жаль, что ты оказался таким бесчестным человеком! Отец тебе доверял. — Эйлин видела смятение, легкий испуг и крайнее неудовольствие в глазах кашевара. Но тот ничего не ответил ей, только крепче сжал поварешку, ожидая вердикта хозяев.
— Что же. Скажите, Коннор, вы бывали при дворе?
— Приходилось.
— Что там делают с ворами?
Коннор наконец-то понял, к чему клонит девушка и решил немного подыграть.
— С теми, кто попался на мелочи поступают по разному, леди. Кого-то бросают в темницу, а некоторым отрубают руки. А таких, как этот, просто вздергивают на виселице.
Лицо Винсента, и без того бледное, побелело еще сильнее. Он умоляюще посмотрел на Эйлин, которую знал еще маленькой девочкой, в надежде на спасение: нрав нового хозяина все уже успели прочувствовать на себе. Рэнулф де Монфор уж точно не стал бы занимать место в погребе, запирая там человека, он попросту учинил бы расправу по всем заслугам. Эйлин, понимая, что нужно предпринимать что-то лично, снова обратилась к Винсенту.
— Пообещай мне одно: ты больше не посмеешь красть у хозяев, — девушка ледяным взглядом смерила седого толстячка, который, кажется, готов был уже упасть перед ней на колени, но все еще молчал, однако Эйлин вполне устроило то, что она увидела. Девушка направилась прочь из кухни, попросив Коннора на пару слов. Тот, еще немного поругав Винсента, догнал ее на лестнице.
— Простите за дерзость, Эйлин, но ваша семья очень распустила слуг.
— Боюсь, что это даже для меня слишком очевидные вещи. Коннор, умоляю вас об одном, не говорите ничего Рэнулфу. Я боюсь, что он может навредить Винсенту. У него семья, жена, дети и старая мать. Теперь, конечно, неудивительно, что он так легко пережил осаду… Но дети не должны отвечать за грехи родителей.
— Вы просите меня сделать невыполнимое, леди. Если брат примется проверять мои отчеты, он обязательно заметит недоимки. На самом деле, вы зря так боитесь за судьбу повара, мой кузен жесткий человек, но далеко не бездушный.
С этим утверждением Эйлин точно не собиралась мириться, но, впрочем, спорить с Бирном не собиралась тоже. Она начала судорожно выдумывать, как ей помочь Винсу избежать расправы и в этот момент девушке в голову пришла очень дерзкая мысль.
— А что, если я лично помогу вам избавиться от всех недочетов в бумагах управляющего и счетах?
— Как вы себе это представляете?
— Покажите мне, где вы работаете, Коннор.
***
Это была небольшая, но светлая комната, в которой когда-то старая няня и тогда еще живой учитель рассказывали детям О’Хара, как правильно считать и писать буквы. Сейчас она была завалена бумагами: все это были счета и другие нужные бумаги, которые не проверялись годами и сейчас оказались свешены на шею несчастного Бирна. Юноша вздохнул, потирая шею.
— Рэнулф обещал выделить мне помощника из своих людей или здешней более или менее грамотной прислуги, но пока дальше обещаний дело не зашло. Сейчас каждый человек на счету… Мой кузен очень торопится обеспечить Вудштейн к зиме.
— Что же, это делает ему честь. — Девушка явно не понимала, зачем Коннор оправдывает этого жестокого сухаря, но не стала спорить. Увидев фронт работы, она деловито потерла руки и обратилась к Бирну. — Раз вам нужен помощник, думаю, сегодня я вполне справлюсь с этой ролью и мы можем приступить прямо сейчас. Показывайте, где вы нашли эти недоимки, а я покажу вам, чем могу быть полезна.
***
Коннор и Эйлин до поздней ночи просидели над бумагами. Бирна поражало, как цепко юная девушка выхватывает самые мелкие детали и планомерно уничтожает все погрешности, примешивая их к общим расходам. Половину она просто списала на регулярные траты отца: тот очень любил различные предметы роскоши и не жалел никаких денег, даже если их попросту не было. Кое-где Эйлин просто подделывала почерк бывшего управляющего, еще больше шокируя Коннора. Конечно, откуда ему было знать, что прилежная монашка в приходской школе частенько рисовала себе и подругам хорошие оценки, когда была помладше, чем несказанно расстраивала мать-настоятельницу.
Время шло быстро. К вечеру в бумагах, которые необходимо было обработать за сегодняшний день, не осталось ничего такого, к чему мог бы бы придраться пытливый Рэнулф, если ему вдруг придет в голову начать проверять работу Коннора. А он проверял и ещё как. Благо, оставалось надеяться, что кузен измотает себя физической работой и не станет тратить время на вычитывание счетов.
Молодые люди закончили поздно: работа в дуэте со смышленой помощницей пошла очень споро. Эйлин стремилась сделать как можно больше правок в надежде спасти жизнь нерадивому воришке. Ее встряхивало от одной мысли о том, что Винсент и, не приведи, Господь, его жена будут болтаться на виселице только из-за того, что повару захотелось лишний раз накормить свою семью. Раз уж судьба так обошлась с самой Эйл, то пусть хоть у кого-нибудь будет целая и счастливая семья.
Коннору пришлось буквально выталкивать девушку из рабочей комнаты, когда та начала откровенно зевать и клевать носом, а с полей стали возвращаться люди. Рэнулфу не стоило заставить их двоих в одной комнате, мало ли, что он мог себе придумать. Сам Бирн брата не боялся ни капли, его скорее страшила незавидная участь юной послушницы.
— Эйлин, вам нужно идти отдыхать, совсем скоро замок уснет, а мы с вами так и останемся сидеть, точно церковные мыши.
— Что вы, я совсем не устала, — в опровержение своим словам двушка зевнула и потянулась, при этом явно намеренная продолжать свою писанину. Но новый управляющий не позволил ей сделать этого.
— Боюсь, я и без того слишком сильно задержал вас. Я поговорю сегодня с братом, возможно, он позволит мне взять вас в качестве помощницы. Конечно, если вы не против…
— Я, против? Ни капельки! Я не могла даже предположить, что вы предложите мне это! — На самом деле, это не было правдой, Эйлин откровенно лукавила. Ее главной целью было как раз навязаться в помощь Бирну, чтобы начать хоть немного соображать в делах замка, но она не знала, как бы так поаккуратнее спросить его об этом. Что же, цель, судя по всему, был достигнута.
— Тогда мы договорились, я полагаю. А пока… — Коннор учтиво и очень осторожно поцеловал руку девушки. — Доброй ночи, леди.
Эйлин зарделась, и, быстро кивнув, покинула комнату.
Бирн почему-то тяжело вздохнул и вернулся к бумагам, зная, что с минуты на минуту заявится его брат, который обязательно потребует отчета.
***
На улице стояла глубокая ночь, когда Рэнулф вернулся в башню; Эйлин по привычке притворилась спящей. Мужчина снял одежду, оставшись в одной тонкой камизе и подошел к кровати. Однако муж вместо того, чтобы спокойно улечься спать, он склонился над девушкой, которую мгновенно пробил ледяной озноб.
— Я знаю, что ты не спишь, — Рэнулф взял девушку за плечо и мягко, насколько это было возможно, повернул к себе лицом. Та инстинктивно сжалась, ожидая худшего, но то, что она увидела, совсем не соответствовало ее ожиданиям. Рэнулф ничего не говорил, просто держал в руке ключ, протягивая его Эйлин, которая, еще не сообразив, что к чему, не стала тянуть и осторожно перехватила вещицу из ладони мужа, вопросительно глядя в его мрачные серые глаза.
— Бирн сказал, что ты приходила к нему сегодня. Ты можешь брать книги в любое время, когда тебе нужно, если меня нет, — мужчина повременил секунду, и, поняв, что Эйлин ему просто-напросто не верит, добавил. — Это и твой дом, верно?
Девушка удивленно кивнула, пытаясь прочесть на каменном лице Рэнулфа хоть какие-то эмоции, но все, что ей удалось уловить — это безразличие и легкое отчуждение. Впрочем, чувства эти были вполне взаимны. Решившись, она задала мужу вопрос, который обсуждала сегодня с Коннором.
— Я говорила сегодня с вашим братом, господин.
— Да знаю я, знаю. И что теперь?
— Мне хотелось бы… по возможности помогать ему и участвовать в составлении бумаг. Я обучена грамоте и счету, поэтому могу оказаться весьма полезной.
Рэнулф окинул девушку скептическим взглядом.
— И зачем тебе это?
— Рано или поздно я должна буду научиться быть достойной хозяйкой Вудштейна, если мне предстоит сюда вернуться.
— Да неужели? А если не предстоит?
— Какая разница, если мои знания везде будут со мной и смогут пригодиться в любом месте? — Эйлин сначала хотела напомнить мужу о том, что они уже договорились на этот счет, но потом поняла, что ее откровенно провоцируют. Девушка терпеливо ждала ответа в то время, пока Рэнулф сверлил ее глазами. В итоге он просто пожал плечами и улегся спать, лишь бросив напоследок:
— Делай, что хочешь.
Эйлин внутренне порадовалась его ответу и тому, что очередной из немногих произошедших между ними разговоров не закончился скандалом или чем похуже. Девушка спокойно отвернулась к стене, планируя завтрашний день, который обещал быть весьма продуктивным, поэтому ее быстро сморило. Через несколько минут Рэнулф уже мог слышать ровное дыхание своей неприступной монашки. Мужчина не в пример своей юной жене еще долго не мог заснуть, хотя сегодняшние дела, как сперва казалось, буквально выжали из него все силы.
Рэнулф, разглядывая тлеющие угли в камине, размышлял о той обузе, которая свалилась на него вместе с женитьбой на дочери Виктора. Конечно, пусть она развлекается, как посчитает нужным, тем более Бирну действительно не помешал бы грамотный помощник. Все равно Эйлин явно уже приложила руки к бумагам: слишком уж складно были составлены те документы, которые вручил ему накануне брат. На самом деле Рэнулф с огромным удовольствием уступил бы Эйлин Бирну, раз уж она так ему нравилась, но обстоятельства не позволяли этому свершиться, хотя девчонка была бы куда счастливее рядом с таким надежным и обходительным человеком, как Коннор. С ним же, с Рэнулфом, житейского счастья ей точно не повидать, хотя бы по той простой причине, что она ему стала неинтересна: однажды испытанное желание напрочь отшибло, и оно явно не намеревалось возвращаться. Несмотря на то, что Рэнулф велел Эйлин прекратить надевать серые платья, она по прежнему носила только их, прекрасно мешаясь с цветом стен. В общем, мужчину это вполне устраивало. На секунду он зажмурился, оторвавшись от созерцания угольков и подумал о своей жене как о женщине. Он представил, как мог бы гладить ее длинные пепельно-медовые волосы, медленно снимать с нее невзрачное одеяние, оставляя обнаженным нежное трепещущее тело…
Но единственное, что ему захотелось с оным сотворить — это заставить съесть лишнюю порцию за ужином и, укутав во что-то теплое, отправить играть в куклы.
Голос в голове мерзко хихикнул. Рэнулф странно и резко выдохнул, проигнорировав насмешки, уткнулся носом в подушку и раздраженно засопел: сейчас его злило все, начиная отвратным звоночком в голове и заканчивая безмятежно спящей Эйлин.
