Один шаг до...?

       Эйлин молча наблюдала за тем, как сноровистая горничная опустошает сундук, присланный женихом. Несмотря на малый размер, он был довольно вместительным, и скоро на свет оказались извлечены тонкая шерстяная шаль, несколько украшений и пара белоснежных платков с красивейшими обручами, чтобы покрывать голову. О’Хара почти брезгливо смотрела на все эти вещи, не желая иметь к ним какое-либо отношение. Девушка отвернулась, чтобы ничего не видеть: каждый из этих предметов напоминал об ее нынешнем и весьма незавидном положении.        Эйлин терпела издевательства Айды над своим телом, когда старая нянька начала растирать ее мочалкой с ароматной мыльной жижей, а потом взялась за длинные непокорные волосы, нещадно вспенивая пепельно-золотистые пряди. От воды волосы девушки стали тяжелыми и потемнели, что вполне отвечало ее мрачному настроению. Она помнила, что когда-то давно, еще до ее отъезда в приход, старушка точно так же мыла ее, а потом укладывала спать. Айда была из обедневших крестьян. Она заменила ей и еще маленькому тогда Кайлу мать, когда леди Вудштейн отошла в мир иной, дав жизнь своей дочери; возможно, поэтому отношения с отцом у Эйлин не складывались очень долго. Дождавшись, пока девочке исполнится три, он отправил ее на послушание в монастырь, чтобы не видеть перед глазами постоянное напоминание о смерти его любимой жены. Братья забирали младшую сестренку на лето почти каждый год, но несколько месяцев назад отец отозвал дочь из прихода, решив, что ее судьба — это никак не монастырь. Эйлин сейчас сильно жалела о том, что отец, поддавшись какой-то мимолетной мысли, забрал ее обратно в Вудштейн. Ей, выросшей в приходе, первое время все здесь было чужим, но теперь было поздно что-то делать. Хотя девушка искренне не понимала, почему отец не позволил Господу забрать на служение ее грешную душу.        Тем не менее, после окончательного возвращения дочери Виктор О’Хара долго раскаивался перед ней, жалея о своем поступке, когда видел отчуждение, царившее между ним самим и маленькой копией его почившей жены. Поэтому в семье О’Хара почти установилась та теплая идиллия, о которой по-своему мечтал каждый, но, судя по всему, ей не суждено было долго существовать.        Эйлин вздрогнула, когда ее окатили горячей водой, смывая мыло и пену в лохань. В другое время она бы шуточно отругала за это Айду, но сейчас шутить совсем не хотелось. Девушка молча вылезла из купели и сразу же накинула на себя сухое покрывало, пока няня распоряжалась насчет уборки в комнате. Несколько проворных слуг утащили лохань, чтобы опустошить ее на дворе и снова убрать в кладовую. — Ну, что, девочка. Пора тебя принарядить, — Айда потерла руки, предвкушая, как будет мучить свою воспитанницу, и принялась растирать ее волосы куском полотна. — Не важно, что сегодня произойдет, но ты — О’Хара, а потому должна быть на высоте! — няня все пыталась разговорить девушку, и ей наконец-то удалось вызвать на губах Эйлин слабую улыбку. Старушка не желала показывать ей своего волнения, а потому взялась за работу с еще большим энтузиазмом. — Ах, ты, гордость задетая… Ну, ничего, мы покажем этим варварам, кто настоящая хозяйка Вудштейна! — старушка убрала полотенце и тут же накричала на свою компаньонку, присевшую у подоконника в ожидании распоряжений. — Сюда иди, гусыня лапчатая! Кто будет леди причесывать?!        Часы шли незаметно. Близился вечер и начало торжества; Эйлин должны были обвенчать с Рэнулфом-де Монфором в маленькой часовне Вудштейна, а потом сотоится традиционный свадебный ужин, устроенный скорее для слуг, нежели для их владельцев. В такой день грань между челядью и хозяевами стиралась, все сидели за одним столом как равные, и, несмотря на то, что в последние дни накаленная обстановка в замке достигла своего пика, люди ждали начало пиршества. В окрестных деревнях, еще недавно разгромленных, это послужило лишним поводом, чтобы уйти от работы и позволить себе отдых: новый хозяин помог с провиантом и пообещал хранить покой окрестных земель. На самом деле никто слишком не приветствовал Рэнулфа, но еще с первых дней было ясно, что-де Монфоры не станут сидеть сложа руки. Возможно, Вудштейн, пришедший в упадок за последние полвека, обрел новое дыхание; ради этого крестьяне были вполне готовы простить смерть бывших хозяев, которые о них не слишком-то заботились.       Эйлин стояла перед зеркалом и отрешенно рассматривала свое отражение. Возможно, при других обстоятельствах ей понравилось бы увиденное, но не теперь. Тем более наряд, присланный Рэнулфом, казался бывшей послушнице излишне открытым и вычурным: белоснежное блио сидело на девушке как влитое; его чистый цвет мягко контрастировал с золотистыми волосами, еще сильнее выделяя красивое лицо и стройную фигуру. Серебряные нити переплетались в богатом узоре, плывущем по корсету и длинным рукавам платья, которые расширялись к низу. В меру глубокий вырез лифа был расшит жемчугом — фамильным камнем-де Монфоров, который только напоминал девушке о том, что теперь она не принадлежит даже сама себе. Эйлин в зеркале встретилась взглядом с самой собой и едва не покраснела от смущения, осознав наконец всю нескромность блио. Правильные черты лица девушки тут же обострились, а большие светло-карие глаза распахнулись еще сильнее. Кончиками пальцев она попыталась хоть немного подтянуть ткань, чтобы прикрыть оголившуюся шею, но у нее не вышло. Эйлин знала, что никогда не сможет привыкнуть к таким нарядам, которые одним своим видом заставляли ее краснеть. А старая Айда тем временем прицокнула языком, рассматривая свою подопечную, пока служанка заканчивала с прической и втыкала в сложную пышную косу крошечные жемчужные шпильки. — Ба, да таких нарядов сама королева не носила, девочка. Если он действительно так богат, тебе бояться нечего, поверь моему слову.       В дверь постучали, поэтому О’Хара не успела ничего ответить и только закатила глаза. В комнату вошел человек, которого звали Коннор Бирн, он был родственником и, кажется, близким другом ее жениха, а теперь еще и новым управляющим Вудштейна. Это был парень всего на несколько лет старше самой Эйлин, она бы дала ему не больше двадцати, как было Кайлу, одному из ее братьев. Низкого роста, кряжистый и некрасивый, он обладал какой-то внутренней силой и всегда был чрезмерно спокоен; возможно, именно поэтому вспыльчивый Рэнулф держал его рядом с собой. Светлые, почти белые волосы завивались в крупные кудри, лежавшие на плечах. Коннор поклонился Эйлин, на короткий миг замерев, очарованный красотой «целомудренной монашки», как называл ее жених, а затем произнес: — Хозяин ожидает вас в кабинете. — Негоже видеть невесту до венчания, — нянька сердито нахмурилась, желая выпроводить незваного гостя, но О’Хара вовремя ее одернула. — Успокойся, Айда. Я пойду. Мы с тобой здесь ничего не решаем, верно — девушка в последний раз попыталась подтянуть лиф и покинула комнату. Бирн вышел следом, и, прежде чем выполнять остальные поручения Рэнулфа, проводил Эйлин взглядом. Он с сожалением подумал о том, что подобная прелесть достанется такому страшному человеку, как его кузен, а затем, мысленно пожелав ей удачи, ушел по своим делам.