Один шаг до...?

       В кабинете, принадлежавшем бывшему владельцу Вудштейна, стояла тишина, нарушаемая только голосами людей и шумом возни, доносившейся с улицы. Комната была маленькая, вернее, казалась такой из-за обилия мебели и элементов декора: возле дальней стены рядом с маленьким камином устроились большой деревянный стол с мягким креслом, по периметру кабинета стояли добротно сколоченные шкафы с книгами, которые совершенно хаотично мешались с важной документацией. Да, Виктор О’Хара был настоящим неженкой: вместо того, чтобы выгодно вложить свои деньги, он расточал их на внутреннее обустройство крепости. Мягкие дорогие ковры, укрывавшие как пол кабинета, так и стены, множество светильников, горевших на жиру, большинство из которых были здесь совсем ни к чему. В подборке мебели не было ни капли вкуса, и подобное творилось по всему замку. Благо, что хотя бы о защите кто-то заботился: у такого безвольного человека, как Виктор О’Хара, были сыновья, очень хорошо подкованные в военном деле; именно поэтому Вудштейн очень долго держал осаду. К сожалению, они ничего не смыслили в хозяйстве, ровно, как и их отец. За последние несколько недель новому хозяину удалось привести все в некое подобие порядка, но работы оставалось еще очень много.        Возле окна стоял мужчина. Медовые пряди волос отливали золотом, когда их касался свет, но вблизи было видно, что на висках они едва заметно подернуты сединой, несмотря на то, что их обладателю не исполнилось и тридцати. Серые волчьи глаза внимательно рассматривали двор, цепко выхватывая каждую деталь. Сейчас человек по имени Рэнулф-де Монфор пытался понять, каким образом жильцы крепости устанавливали на стенах котлы с кипящей смолой, что им удавалось лить жижу широкой полоской струей, не двигая при этом чана. Отсюда, почти с самой высокой точки замка, ему наконец-то открылся этот секрет. В каменной кладке стены виднелись углубления, обитые металлом; смола или кипящая известь заливалась в эти ниши, а затем действием простого рычага открывалась заслонка, и все это стекало на головы тех, кому не посчастливилось оказаться внизу. Рэнулф удивился практичности изобретения, из-за которого пострадало немало его людей. В этом явно чувствовалась изобретательность Уильяма. Монфор слишком хорошо знал старшего из братьев О’Хара, и сейчас память услужливо подбрасывала ему образы жуткой казни, учиненной по его собственному приказу. Мужчина отогнал непрошеные воспоминания и взял себе на заметку сделать такой отвод для смолы в собственном замке, чтобы можно было без проблем отражать нападки разбойников и враждебных соседей. Рэнулф вздохнул, понимая, что уже много месяцев не был в Стоунфелле; его давно тянуло обратно, хотя он явно не был домоседом. Хорошенький подарок он привезет матери… Впрочем, она уже давно собиралась его женить, вот пусть и развлекается.       В комнату тихо постучали. Жест вышел едва различимым, и Рэнулф не сразу понял, что кто-то требует его аудиенции. — Войдите.       Дверь отворилась, и внутрь вошла Эйлин. Девушка присела в реверансе. — А, это ты. — Вы хотели видеть меня, милорд.        «Милорд. Господь милостивый, ну до чего глупая». Мужчина растянулся в циничной усмешке и наконец-то повернулся к своей невесте. Он вскинул брови, увидев неожиданные перемены, произошедшие с девушкой, и, как ему казалось, идущие ей на пользу. Ее привычные серые одеяния бывшей послушницы, которые она носила каждодневно, не шли ни в какое сравнение с платьем, которое прислала мать Рэнулфа в качестве подарка будущей невестке. Блио подчеркивало все достоинства Эйлин, которые она так тщательно скрывала, а потому мужчина был приятно удивлен, внутренне поклявшись себе, что больше она не посмеет прятать такие прелести под монашеской ризой.       О’Хара стояла у самого входа, пальцами перебирая бусины на платье. Это было единственным, что выдавало ее волнение и страх. Карие глаза смотрели ровно, не тушуясь, даже с легкой ненавистью и вызовом. Монфор хищно улыбнулся ей в ответ, подумав, что таких строптивиц, должно быть, очень интересно укрощать. Девушка почувствовала серьезную угрозу и, к радости Рэнулфа, опустила взгляд, вперив его куда-то в пол. Эта мгновенная перепалка без единого слова длилась не более мгновения и была прервана мужчиной. — Прелестно выглядишь, Эйлин. — Благодарю Вас.       К сожалению, девушка не могла сказать в ответ тех же слов. Монфор даже не удосужился переодеться к торжеству, а рассекал по замку в своей обычной рабочей одежде: свободные черные брюки, заправленные в кожаные сапоги, и туника из грубого льна, перетянутая на поясе толстым шнурком. — Зачем Вы звали меня? — Можешь сесть, я хочу что-то сказать тебе. — Эйлин осталась стоять на месте, точно прикованная, но Рэнулф не счел нужным обращать на это внимания и, обождав мгновение, продолжил говорить. — Здесь, в Вудштейне, предстоит выполнить еще очень много работы, но неотложные дела требуют моего присутствия в Стоунфелле. Поэтому мы отправимся туда через несколько дней. Можешь начинать готовиться к переезду, ты останешься там.       Девушка была обескуражена новостью, которую услышала из уст будущего мужа. Она поникла еще больше и, кажется, пожелала слиться с окружающей средой. — А как же Вы? Кто будет следить за Вудштейном? — У меня много забот и без этого захудалого местечка. Я оставлю верного себе человека за управляющего здесь. Со временем крепость достанется одному из наших сыновей, — Рэнулф говорил так спокойно, точно они были уже лет десять были женаты и имели детей. Девушка, выросшая в церковном приходе, смутилась от одного упоминания о происходящем; она так ушла в себя, что, услышав снова голос де Монфора, едва не оторвала от платья жемчужину, которую продолжала терзать все это время. — Если у тебя нет вопросов, можешь идти, — мужчина равнодушно указал на дверь, но, увидев, как Эйлин пытается что-то сказать, саркастично вздернул бровь. — Ну? — Я не понимаю… Почему мне нельзя в таком случае остаться здесь? Если Стоунфелл требует именно Вашего присутствия, почему я не могу на правах жены хозяина приглядывать за имением? У меня достаточно знаний, я справилась бы с помощью управляющего! — Рэнулф понял, что Эйлин почти умоляет его, когда она на одном дыхании выпалила свою тираду. Мужчина только закатил глаза, подумав в очередной раз, что ему попалась редкостная глупышка. — Нет. — Монфор буквально отрезал все попытки своей юной невесты упросить его остаться. — Но… Почему? Я не вижу никакой причины! — Потому что моей жене и будущим детям не место в такой дыре. Для того, чтобы привести Вудштейн в надлежащий вид, понадобится много времени. — То есть, теперь Вы хотите сказать, что увозите меня из родного дома, потому что он, видите ли, оказался для Вас недостаточно хорош?! — девушка не заметила, как ее тихий и обычной спокойный голос начал срываться на крик. — Я хочу сказать, что ты больше здесь не хозяйка, и твое присутствие только будет настраивать людей на сопротивление моему началу и королю.  Ты не знаешь ничего, душа моя, так что не суди о том, о чем не имеешь ни малейшего понятия, — Рэнулф начинал раздражаться, хотя честно пытался держать себя в руках. — Замок едва не обнищал под началом твоего глупого отца, а сейчас, душа моя, у людей, живущих здесь, появилась возможность выбраться из этой рутины, которую создало твое недалекое семейство! — Как Вы смеете говорить такое! Вы пришли в мой дом, уничтожили все, ради чего он существовал, а теперь диктуете свои правила, оскорбляете мою семью, которой все равно уже нет! Да что в Вас вообще есть святого?! — Играешь с огнем, дитя, — в глазах Рэнулфа загорелись нехорошие искорки, но Эйлин, похоже, это уже не волновало. Она не выслушала предупреждения и продолжила свою гневную тираду, вместе со словесным потоком выливая на будущего мужа скопившиеся эмоции. — Вы — жестокий и бездушный человек, Вам совершенно наплевать и на мои чувства, и на чувства тех, кого Вы поработили! Подобных людей я презираю и буду презирать всю жизнь, а лично вас я…- девушка тут же осеклась, запнулась на слове, в миг растеряв всю свою смелость, понимая, что переступила допустимую грань. — Ты меня — что? — Рэнулф медленной походкой направился к своей чрезмерно разговорчивой невесте, будто хищник к маленькому загнанному ягненку. Он выглядел совершенно спокойно, но в его серых глазах плясали нехорошие огоньки, которые не сулили юной О’Хара ничего хорошего. Эйлин шумно выдохнула, прогоняя подступивший к горлу ком, а затем сделала инстинктивный шаг назад и тут же почувствовала за спиной холодную стену. Мужчина в этот момент был почти в двух метрах от нее, но спокойней от этого не становилось. — Давай же, Эйлин, скажи.        Девушка замотала головой в отрицательном жесте, словно пытаясь защититься от цепкого взгляда и ровного властного голоса, пронизывающего насквозь. Она невольно попятилась к двери, надеясь, что удастся ускользнуть, как вдруг оказалась плотно прижатой к каменной стенке. Рэнулф навис над ней, возвышаясь на добрых полторы головы. Когда Эйлин попыталась упереться руками ему в грудь, чтобы оттолкнуть хоть немного, он схватил запястья девушки и, сведя их у нее над головой, больно вдавил в холодный камень. — Говори! — это слово он буквально прорычал ей в лицо, от напускного спокойствия не осталось и следа. — Ненавижу… — Эйлин из последних сил выдавила из себя такое опасное сейчас слово; девушка сильнее вжалась в стену, ища несуществующей защиты, будто каменная кладка родной крепости была способна спрятать ее от этих грубых и жестоких объятий. Рэнулфа, кажется, только забавляли ее попытки отвернуться, он рассмеялся почти добродушно, как будто рядом с ним очень удачно пошутил кто-то близкий. Но Эйлин могла поклясться, что в жизни не слышала ничего более жуткого, чем этот пронизывающий смех.        Мужчина, одной рукой держа девушку, свободной взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза, а затем произнес: — Ненависть, душа моя, — это прекрасное качество, сильней, пожалуй, только страх. А я люблю, когда меня боятся и жажду, чтобы эти чувства наполнили тебя всю без остатка. — Чудовище…- О’Хара предательски всхлипнула, чувствуя как по щекам потекли непрошеные слезы. — Именно так. А теперь… — Рэнулф едва заметно улыбнулся, наклонившись к самым губам Эйлин так, что она ощутила на коже каждое его слово. — Беги отсюда и не попадайся мне на глаза как можно дольше, — мужчина отпустил руки девушки и отступил на шаг, давая ей свободное пространство. Она тяжело прерывисто дышала, в ужасе распахнув глаза. Монфор снова отошел к окну, больше не обращая на Эйлин никакого внимания, словно она была одним из предметов меблировки. Девушка страшным усилием воли заставила себя отойти от стены, открыть дверь и покинуть кабинет отца. В таком оцепенении она шла по коридору, где снова встретилась с Коннором, который как раз направлялся к ее жениху. Бирн, увидев состояние Эйлин, на секунду задержался рядом с ней, осторожно встряхнув ее за плечи. — С Вами все в порядке?       Девушка подняла на него пустой отсутствующий взгляд, словно не понимая смысла вопроса; она сделала совершенно неуместный реверанс и едва слышно ответила: — Да, спасибо. Извините, — Эйлин легко отстранилась от парня и пошла дальше, оставив того недоумевать. Оказавшись в своей комнате, она смогла только дойти до кровати и упасть на нее без чувств, очутившись в спасительных объятьях временного забвения.

***

       Рэнулф почти в этот самый момент выслушивал обвинения от брата, который был единственным человеком, не боявшимся высказать ему в лицо все, что думает. Коннор ходил по комнате, размахивая руками в порыве эмоций, что было на него совершенно не похоже. — Ты, самодовольный осел! Что тебе сделала девчонка? Вы поговорили едва не впервые, а она уже выглядит так, будто побывала в преисподней! Хотя, судя по твоей кислой роже, именно там она и побывала.       Монфор только краем уха слушал кузена, разорявшегося уже битых четверть часа. Рэнулфа ни капли не интересовало мнение Бирна, у него давно было свое. Он, однако, начинал чувствовать, что ему надоедает бесконечное кружение брата по комнате, а потому резко осадил того. — Заткнись, Коннор. Если бы мне нужен был твой совет, я бы его спросил.        Фраза возымела мгновенное действие. Бирн сразу замолчал, чувствуя, как его пронизывает мелкая дрожь, вызванная яростью и бессилием против кузена. Парень в сердцах швырнул в Рэнулфа смятый лист писчей бумаги, который утянул с полки шкафа, но мужчина даже не думал реагировать. — Засунул бы ты свое самолюбие к чертям, напыщенный идиот… — Коннор обескуражено рухнул в кресло, стоявшее рядом со столом, тут же приняв обычное спокойное выражение. — Ничем тебя не проймешь, скотина бездушная.        Монфор впервые за много дней по-настоящему улыбнулся. — Кажется, обычно я исполняю роль истеричного деспота. Но, смотрю, тебя задела эта маленькая монашка, Бирн. Гляди, превратишься в сентиментальную тряпку.        Коннор громко хохотнул в ответ. — И что тогда? Отлучишь меня от своей высокомерной задницы? Боюсь. А все же, мог бы с ней помягче. Она и без того потеряла все, о чем тут говорить… — Ты сам знаешь, Коннор, что я сделал для нее все, что смог. Ладно, проваливай. Торжество скоро начнется. — Я бы на твоем месте переоделся, а то ходишь, как сын нищего затворника. Господи, и за что тебе досталась такая прелесть, как леди Эйлин? — Женись на ней сам, если тебе так хочется. — И женился бы, да только, боюсь, мне не справиться с конкуренцией, — Бирн лениво поднялся с кресла, запустил в брата еще одну бумажку и оставил того в одиночестве, а Рэнулф лишь тихо бросил ему вслед: — Много ты понимаешь…       А ведь и на самом деле Бирн ровным счетом ничего не понимал, как и глупышка Эйлин, которой теперь придется отдуваться за глупость собственного отца. Монфор хорошо помнил первый день снятия осады с Вудштейна и разговор между ним и Виктором О’Харой, произошедший здесь, в этом самом кабинете. Но Рэнулф знал, что скорее съест сырого ужа, чем позволит кому-то узнать о состоявшейся «сделке». Мужчина был жутко раздражен тем, что ему приходится идти на крайние меры и жертвовать собственной свободой. Рэнулф крепко выругался, а затем, поняв, что все еще не переодет к свадьбе, заставил себя отойти от окна и направился в свою комнату. На самом деле ему было плевать на девчонку и ее желания, а потому объяснять ей что-либо он не собирался ни сейчас, ни когда-то еще. Но, раз уж она так удобно подвернулась под руку, можно воспользоваться ситуацией и неплохо развлечься.