Не покидай меня

Я очнулся в своем привычном окружении. Белые стены и белый потолок расплываются перед глазами. Неприятное ощущение проходит по моему телу. Оно поглощает все эмоции, не оставляя ничего, опустошая. Как же мне надоели эти белые стены и белый потолок! Вся эта белизна, царапающая глаза. Весь этот свет, который должен быть «теплым», но не был. Лампы, светильники или просто лампочки отдают только белый, холодный свет. Было ощущение, что он замораживает все вокруг, и мои эмоции тоже.  — У тебя есть эмоции? — спрашивает едкий внутренний голос. До уколов я его знать не знал. Он появлялся в моей голове и с такой же скоростью исчезал. Хотелось биться об стену, чтобы выгнать его. Хотелось уснуть и больше не просыпаться. Я уже больше ничего не хочу. Зачем вообще мне моя жизнь, такая жалкая, ничего не стоящая? Я не хочу видеть голубое небо. Я не хочу видеть Дистрикт 12, даже своих родителей и братьев. Я не хочу слышать песню Сойки-Пересмешницы. И больше всего я не хочу видеть Китнисс. Я хочу, чтобы она не видела меня, как я страдаю. Я хочу умереть и не показаться ей. Хочу, чтобы моя смерть осталась секретом, чтобы никто не узнал.  — Ты до сих пор думаешь о Китнисс? - интересуется снова мой ужасный голос. Почему у меня в голове находятся эти вопросы, ответы на которые я не могу найти? Почему я чувствую себя сумасшедшим? Я схожу с ума?  — Она убийца, жестокая убийца! Знаешь, что она сделала? — настаивает мой внутренний голос. Мое веко начинает нервно дергаться.  — Она попыталась тебя убить. Она создана Капитолием, чтобы убивать! — создана Капитолием? Разве я сейчас не в Капитолии? Разве я не там, где меня пытали? Или спасли? Меня спасли? Но почему окружение все то же? Разве это не тот холодный "капитолийский" белый? В глазах мутнеет, мое зрение становится все хуже и хуже. Я чувствую, как начинаю засыпать, но спать мне не хочется. Смотрю налево: стоит капельница с морфлингом. Это все объясняет. Они подключили меня к наркотику, чтобы мне было «спокойней». Еще психолога им сюда отправить надо было. Он бы облегчил мою жизнь навсегда. Хотя нет. Моя жизнь бы облегчилась, когда морфлинг все-таки возьмет вверх в моем теле, и я умру от его передозировки. Заходят врачи в своих белых халатах. В руке одного из них массивный чёрный кейс с металлическими застежками. За ними в комнату входят два Миротворца и та женщина средних лет. У неё темные волосы, почти черные. Хоть она и невысока, я замечаю, что она имеет тут большую власть. Врачи начинают суетиться вокруг меня, проверяя пульс и вставляя новую капельницу. Их проверка оканчивается и некоторые отходят к столу, который стоит справа от меня. Я не мог увидеть сквозь их спины, что там происходит. Я слышу, как они раскладывают что-то металлическое. Ко мне подходит врач и переворачивает мою левую руку, венами вверх, снова. Он вводит мне знакомую желтую жидкость. Я чувствую привычный холод, разливающийся по моему телу. Мое зрение ухудшается, и я не могу различать все, что происходит вокруг. Ко мне подходит эта женщина. Она держит в руках небольшую прозрачную папку, через которую я смог увидеть фотографии. — Пит, — начинает она, открывая папку и доставая фотографии, — сегодня мы должны показать вам несколько снимков. Я киваю в ответ, готовясь увидеть их. Скорее всего, мне покажут происходящее в Дистриктах. Может, они покажут мне Китнисс? — Все эти фотографии настоящие, сделанные во время 74-х и 75-х Голодных Игр, — объясняет она и кладет кейс на высокий стул около моей капельницы. Она показывает мне первую фотографию, сделанную на моих первых играх. На ней Китнисс стоит с ножом в руке, целясь в меня. На её лице ярость. Складывается ощущение, что она хочет меня убить. — Можно взять? — спрашиваю я. Мне станет намного легче, если я потрогаю эту бумагу и убежусь, что она настоящая. — Да, конечно, — мне дают фотографии, и я начинаю вглядываться в них. Я не могу вспомнить этот момент в играх. Может, у меня стала такая плохая память? Смотрю на Китнисс. Она выглядит странно. Складывается ощущение, что Китнисс откуда-то вырезали и наклеили сверху. Я замечаю, что свет, падающий на нее, падает на меня совершенно по-другому. Эта фотография — ложь! Меняю фото. Мне попадается фотография, где Китнисс стреляет в меня, замаскированного под камень. На этом фото еще больше заметно, что оно ненастоящее. Может, они вырезали Китнисс из другого снимка, может, сделали на компьютере. Сейчас мне это не важно. Я всматриваюсь в лицо Китнисс, ненастоящее, но такое знакомое. Снова меняю фото и вижу что-то новое. Горит здание, перед ним стоит Китнисс. Она героически смотрит на камеру, будто показывая свою храбрость. Я замечаю что-то другое в этой фотографии, вернее, в том, как она сделана. Предыдущие фотографии сделаны из глянца, блестящего на свету. В отличие от них, это фото выглядит настоящим. На нем Китнисс реальная, живая. Это не обработанное компьютером изображение. Я хочу смотреть на неё вечно, но все-таки меняю фото. На следующем я снова вижу Китнисс. Она направляет лук вверх, прямо на камеру. Вокруг нее видны джунгли, похоже, это Квартальная Бойня. Наверно, это когда она стреляла в силовое поле на арене, после чего меня забрали в Капитолий. Я до сих пор помню, что со мной случилось тогда. От ужасного взрыва меня оглушило. Я ничего не слышал, но пытался найти Китнисс. Я побежал в сторону большого дерева, там, где она должна была быть. Большие куски цемента и чего-то похожего на стекло падали с неба. Я бежал очень быстро, стараясь не попасть под кусок «неба». Услышал гул планолета. Планолет подлетел прямо над большим деревом и спустил свой «коготь» для мертвых трибутов. Я заметил, как «коготь» поднялся с телом. Я не смог узнать это тело, но теперь я догадываюсь, что это была Китнисс. Увидев это, я еще быстрее побежал. Лианы и низкие ветки преграждали мне путь. Они замедляли меня, не позволяя найти Китнисс. Я прибежал на поляну, но я опоздал. Там было пусто. Я не видел ни Финника, ни Бити, ни Китнисс. Как будто они все испарились. Конечно, их спасли. Фотографии закончились, и я отдаю их обратно. Мне становится немного не по себе, и я откидываюсь на кровати. Мне снова вводят желтый «яд». Я слышу мутные голоса, но не разбираю слова. Вспоминаю Китнисс в тысячный раз. Может, я и хочу умереть, но все равно хочу ее увидеть.  — Увидеть убийцу?  — спрашивает внутренний голос. Нет, нет, нет. Я не хочу его слышать. Я не хочу, чтобы во мне вообще существовало хоть какое-то сомнение по поводу Китнисс и моих чувств к ней. Я буду любить её. Всегда. В независимости от того, где я, насколько сильно меня пытают и настраивают против неё. Я хочу любить её, и я буду. - Пит,  — говорит «злой я», — она убийца. Она только и хочет, чтобы тебя убить, разве ты не понимаешь? Она жестокий убийца, она убивает людей, а ты любишь её? Её надо ненавидеть! Убийца. Убивать. Убивает. Китнисс убийца? Нет, этого не может быть. Она не может убивать людей, это ложь. Ложь… Я начинаю дергаться, а мои руки - трястись. Мне снова что-то вкалывают, отчего перестаю дергаться. Я вообще не могу двигаться, только открывать глаза и моргать. Я чувствую себя жалким. Жалким, беззащитным и не способным сделать хоть что-нибудь. Открываю глаза и смотрю прямо на темноволосую женщину. Мне всё равно, если ей будет неприятно. Мне всё равно, если она уйдёт, так даже будет лучше. После такой душевной и физической боли, которую они мне причинили, мне всё равно. Я погружаюсь в знакомую темноту. У меня складывается ощущение, что я уже знаю всю эту темноту наизусть. Я знаю, где она светлее и где она темнее. Также у меня постоянно складывается всё большее ощущение, что я схожу с ума. Думаю: я настолько сумасшедший, насколько любой человек в Капитолии не сможет стать. Я схожу с ума в Капитолии, это уже давно понятно. Я сумасшедший от этих пыток, препаратов, от которых мне становится плохо, и от уколов, которые мне колят до потери пульса. Я умираю, но меня каждый раз достают из загробного мира с помощью всяких наркотиков и лекарств. Боже. Почему я должен страдать? Разве они не могут просто отпустить меня? Разве я хоть что-то сделал не правильно? Я лишь пытался спасти Китнисс, не дать ей умереть. И что из этого вышло? Я в Капитолии, в полумёртвом состоянии. А Китнисс — лицо революции. "Я не хотел ничего этого, я лишь хотел спасти Китнисс от смерти", - повторяю я вновь и вновь.  — Как ты можешь?  — опять интересуется «злой я». — Уберечь её? Уберечь убийцу? Вспомни, что она хотела сделать с тобой! Неужели ты не помнишь? Она пудрила тебе мозги, а ты верил! Ты ВЕРИЛ! Я верил. Но я верил не в это. Я верил, что умру в Квартальной Бойне, но я жив. Я жив, и я буду жить.