Во славу Империи!

Во всей Империи трудно было сыскать более тихого места, чем монастырь Альгиля в Подгорной Топи. Окруженный вересковыми полями и болотами, между которыми пролегали узкие дорожки, монастырь напоминал белую ракушку среди трав и иссыхающих, застоявшихся источников. Его белые стены, сделанные из привезенного с моря известняка, стояли вот уже три долгих столетия и вскорости собирались осыпаться прахом. Они уже начинали разрушаться — западным крылом монастыря монахи не пользовались последнюю декаду, так как от стен там осталось лишь одно основание. Однако, гордые монахи, самый младший из которых уже разменял полвека, не унывали и продолжали жить по старым порядкам. Они выращивали свою скудную пищу — неприхотливые сорта озимых, из которых пекли пресный хлеб, картофель, кабачки и тыквы, — на немногочисленных полях, пригодных для земледелия, собирали на болоте ягоды, из которых делали вина и настойки. В компании пастушьих собак пасли коз из самой выносливой породы в долине соседней горы, и козы эти приносили им молоко для сыра и масла и мясо, которое они солили к зиме. Порядок их жизни не отличался от порядков, по которым они жили еще при Аль-Фадхи. Это касалось не только материальной составляющей уклада их жизни, но и их верности. Монастырь Альгиля в Подгорной Топи был пристанищем последних верных династии Аль-Фадхи монахов. Туда по приказу почившего императора ссылали монахов, отказавшихся поклясться в верности новой династии, чтобы они не сеяли смуту среди народа. Монахи не стали протестовать — они затаились в своем монастыре, замкнулись в своих воспоминаниях о том, как хорошо было жить при Умаре, ходить в походы в составе его армии, одерживать победы над Королевством… Даже до них дошли слухи о том, что истинный наследник, мальчик из рода Аль-Фадхи, мог выжить и вырасти. И эти слухи вдохновили монахов настолько, что они открыли свои двери, когда в них постучался отряд вооруженных всадников, предводитель которых выкрикивал: «Именем Аль-Фадхи, пустите нас внутрь! Есть ли тут верные истинной династии?». И, разумеется, монахи не отказали в приюте просящим единомышленникам. Аббасу очень повезло узнать об этом монастыре еще несколько месяцев назад. Разыскивая членов Правого Ордена или любых других людей, осведомленных о деятельности ордена, Аббас узнал, что в Империи остался только один очаг верности Аль-Фадхи — и был то монастырь Альгиля в Подгорной Топи. И в ту злополучную ночь убийства Аббас осознал — ему придется бежать в этот монастырь и искать там не только укрытия от Тайной Стражи, но и последователей того самого Правого Ордена. Вернуться в Западную Бухту не представлялось возможным — Аббас был уверен, что там его будут поджидать воины, подчиняющиеся императорскому сателлиту. Заявляться в родовое гнездо Ущелья было бы еще глупее — этот несносный старик наверняка разболтает все Совету. Других союзников у Аббаса не осталось, и так он, гордый Морской Волкодав, был вынужден прятаться по самым злачным местам подобно крысе все те три дня, что ушли у его отряда на дорогу до монастыря. Монахи с завидным энтузиазмом помогли своим единомышленникам. Напоив, накормив и разместив дюжину воинов и их предводителя, монахи открыли для Аббаса свои сокровищницу и библиотеку, последнее хранилище редких свитков, созданных еще при первых Аль-Фадхи и не попавших под пожар смены власти, уничтоживший упоминания о прежней династии. Аббас был бы и рад изучить все, что чудом оказалось в его руках, но он понимал — ему нужны не устаревшие легенды и хроники, ему нужны факты, которым не более четверти века. Единственное, на что он мог рассчитывать — знания людей, заставших Умара, знавших его лично и хоть сколько-нибудь приближенных к императорской семье, только такие люди могли бы дать ему подсказку, наставить его на путь истинного поиска. Но вот незадача — таких осталось совсем немного. Малый Круг Совета, старик-Ущелье… Это были люди, которых Аббас знал лично. Из незнакомых и выживших осталось меньше дюжины человек, и всех их еще предстояло отыскать. Сутки в архивах — и у Аббаса на руках появился список людей, на помощь которых он рассчитывал. Он долго выискивал имена и фамилии, которые были хоть сколько-нибудь близки с Умаром в последние годы его жизни, расспрашивал монахов и выяснял через агентов о том, мог ли кто-то пережить смену династии. Не то, чтобы он рассчитывал найти каждого, живого и в трезвой памяти, но хоть кто-то должен был навести его на след. Кроме того, обнаружился новый факт о Правом Ордене — как выяснилось, он не имел никакого отношения к монастырю. Монахи совершенно ничего не знали об Ордене и никогда не встречали людей в белых одеждах. Потому количество людей, которых Аббасу предстояло отыскать, увеличивалось на неопределенное количество. Отправив своих людей на поиски любых людей, которые могли бы что-то разузнать, Аббас был вынужден оставаться в монастыре и ждать. Время тянулось непростительно медленно по меркам Аббаса — никаких новостей не поступало на протяжении двух дней. На исходе второго дня Аббас откровенно начал терять веру. Ему не помогали все известные ему слухи и факты, ему не помогала ненависть к Аль-Саифам, его не утешало то, что прошла лишь неделя, и что по гигантской Империи нужных людей можно искать месяцами. Такому деятельному человеку, как Софиан, хотелось всего и сразу, и его горячая кровь начинала бурлить еще сильнее, когда он не получал желаемого. Процессы в его душе и теле происходили быстрее, чем у многих, и за короткое время, когда многие не успевали даже заволноваться, Аббас превращался в параноика. Аббас терзал себя осознанием собственного деяния, которое другие считали преступлением. В каждом шорохе, каждом чужом движении Аббас слышал шаги подкрадывающейся смерти. Он везде видел подвох и боялся засыпать, ожидая клинка, что вонзит ему в сердце Шептун из Тайной Стражи, посланный Альтаиром. И, видимо, Альгиль сжалился, увидев его страдания, так как ночью его вдруг разбудил один из монахов, бледный старик со свечой в руках. — Просыпайтесь, господин, просыпайтесь. Боги услышали наши молитвы и послали нам помощь. — Что? Какую помощь? — непонимающе спрашивал сонный Софиан, пытаясь отыскать свои ботинки в полумраке кельи, где он жил. — Один из ваших воинов вернулся, да еще и в сопровождении некоего путника в белых одеждах. Они ждут вас, господин. — Сейчас узнаем, что за весть принес мне путник, — сказал Аббас, закончив одеваться и повесив ножны с саблей на пояс. В сопровождении монаха, освящавшего ему путь, Аббас покинул жилое крыло монастыря и вышел во двор. В свете уличных факелов он увидел две фигуры, стоящие возле уличных конюшен — его оруженосец, Дари, и тот самый посланник в белых одеждах. — Назови себя и имя своего господина, что прислал тебя, — сказал Аббас, положив руку на рукоять своей сабли так, чтобы незнакомец видел это. — У меня нет имени, как и у братьев моих, там, откуда я прибыл, нет ни слуг, ни господ. Есть лишь братья, — странник поклонился ему. — Я прибыл, чтобы передать вам письмо от нашего Старшего Брата. Странник склонился к седельным сумкам, что он снял со своего коня и сложил на земле, и достал из одной из них свиток, спрятанный в деревянный футляр. Поклонившись снова, странник на вытянутых руках протянул Аббасу свиток. Немного посомневавшись — разумеется, для вида, — Аббас принял футляр из его рук и вытащил письмо. Отдав футляр Дари, Аббас развернул свиток и с удивлением прочел начертанное в нем послание: «О, мятежный брат, я приветствую тебя и желаю тебе процветания! Боги послали мне великую милость — позволили узнать о рождении брата-единомышленника в твоем лице. Каждый раз, когда в этом мире просыпается один, ищущий правду и жаждущий поклониться истинной династии, мое сердце преисполняется радостью и поет молитвы за скорое объединение. Смею заверить тебя, что наши цели переплетены между собой, и наша мечта возвести на трон истинного наследника может исполниться. В моих руках есть сведения о нем, и я с превеликой радостью передам их в твои руки. Если твоя душа хочет справедливости, найди мельницу с белыми стенами, что подобно перламутровой броши украшает пояс Саильфы. Я буду ждать тебя там. Прошу тебя приехать в одиночестве и клянусь обеспечить твою безопасность в назначенном месте. Старший Брат из всех, что очнулись во славу Правого Ордена» Раздумывал Аббас недолго. Даже если это ловушка, ему уже совершенно нечего терять. — Передай своему брату, что я приеду. Но если он надумал обмануть меня, то его участь будет незавидной. Поклонившись ему, странник водрузил свои сумки на спину лошади и запрыгнул в седло, после чего неторопливо выехал с монастырского двора. Аббас же не сомкнул глаз в эту ночь. Он велел своим людям остаться в монастыре и ждать его возвращения, а сам выехал на рассвете шестого дня, прошедшего с момента, как он покинул Столицу. Он прекрасно знал, куда должен ехать. Белая Мельница на Найире была одним из сакральных мест Империи, она располагалась именно там, где из Большой Найиры, Подола Саильфы, выходил рукав, что разделял и питал Столицу. На холме, с которого открывался дивный вид на Пояс и Подол Саильфы, располагались руины из белого камня, которые и называли Белой Мельницей. Легенд об этом месте ходило больше, чем созвездий составили знатнейшие звездочеты. По одной легенде на этом месте когда-то стоял первый каменный дом в Империи, в котором жили первые императоры, не имевшие тогда династического имени, и был этот дом разрушен Великим Фадхи, объединившим Империю. По другой — это действительно была мельница, в которой Махмуд, самый миролюбивый из сынов Фадхи, молол муку для своего народа. Народ не смущал весьма скромный возраст руин — всего-то пять столетий, — когда как династия появилась тремя веками ранее. Народу нравилось представлять, что руины неизвестного происхождения были наследием первых императоров, и каждый раз проезжая мимо, путники по привычке поминали их. Путь от монастыря до руин занял у Аббаса почти сутки. Обычно дорога от монастыря до руин занимала полтора дня — грубо говоря, они находились на полпути к Столице. Но если не делать остановок и гнать лошадь так быстро, как это было возможно, то доехать можно было и за день. Именно так поступил и Аббас — он ни разу не остановился, чем почти загнал своего коня. К вечеру его усталый конь выдохся окончательно и отказался взбираться на холм, и Аббас был вынужден оставить животное пастись у реки, сняв перед этим все, что могло бы указать на его имя. Убедившись, что он сделал для своей безопасности все, что мог сделать, Аббас оставил коня и принялся взбираться на холм. Сначала подниматься было тяжело — его ноги, дрожавшие от долгой и напряженной скачки, заплетались, лицо закоченело под порывами ветра, бьющими в лицо, жар, что разрастался внутри, не согревал его. Но вскоре он добрался до вершины и позволил себе немного передохнуть, прислонившись плечом к каменной арке, одной из частей руин. Арка стояла особняком от основного здания, и там, в тени последних уцелевших стен, Аббаса уже ждал Старший Брат. Аббас знал это — слишком уж тихо было в этих руинах. Не щебетали птицы, свившие гнезда в дырах и на верхушках стен, не щебетали их вылуплявшиеся птенцы. Не переругивались между собой шакалы и лисы, часто укрывавшиеся в руинах от непогоды. Даже мыши — и те не бросались под ноги, напуганные звуком его шагов. Такое случалось лишь тогда, когда кто-то из желающих поговорить по душам прибыл в руины. Животные боялись людей и убегали, завидев их. Но Аббас не был пугливым зверем. — Я пришел, как и обещал, — сказал он достаточно громко, чтобы его было слышно лишь в руинах. — Покажись, Старший Брат, и расскажи мне то, что обещал рассказать. По остаткам каменного пола зашелестели полы халата и прошаркали старые ноги. Чья-то худая и тонкая рука, облаченная в черную кожаную перчатку, высунулась в дыру в стене и поманила Аббаса внутрь. — Проходи, — услышал Аббас тихий, едва различимый в завывающих ветрах шепот. — Проходи, Младший Брат, укройся во тьме от чужих глаз и освяти эти руины для моих. Аббас, не колеблясь, подошел к дыре и шагнул в темноту, что скрывалась за ней. Рядом что-то шелестело и шаркало — старик в белых одеждах, опираясь на стену, вышагивал куда-то. Оказавшись напротив Аббаса, Старший Брат поднял голову, и Софиан с удивлением увидел белый шелковый мешок на его лице. Пять прорезей — для глаз, носа и густой длинной бороды, — были вырезаны ровно и обшиты по краям простой черной нитью. Белые одежды, перчатки и мешок скрывали практически все участки кожи этого человека и делали его похожим на привидение. Но те крошечные детали, что можно было видеть — губы, края ноздрей, борода, — никак не помогали составить полноценного впечатления о его внешности. Кем бы ни был этот человек, он хорошо постарался, чтобы скрыть свой истинный облик. Сейчас Аббасу было все равно, единственное, что его интересовало — информация, которую знал этот странный человек. — Ты пришел, брат, — прошелестел Старший Брат. Его голос был очень странным, словно треск старого дерева, тихий, но резкий, скрипучий. — Я готов выполнить свое обещание, однако, у меня будет просьба к тебе. — Что за просьба? — разумеется, Аббас понимал, что без просьб и требований в таких делах не обойтись, но неизвестность, окутывавшая его собеседника, наверняка, скрывала за собой серьезную опасность. Потому ему нужно быть осторожным. — Я знаю, во что ты веришь, брат, — Старший Брат протянул к нему свои тонкие руки в перчатках. — И я хочу попросить тебя присоединиться ко мне и остальным братьям, которые тоже всей душой жаждут возвращения истинного наследника. Один Абхамул ведает, сколько слез мы пролили в ту ночь, как мы горевали по родителям этого несчастного младенца, и как мы возликовали, не увидев его крошечного тельца рядом с ними на Кремации. Все эти годы мы тайно разыскиваем принца, и нам нужен такой человек, как ты, в наших рядах. Юный, сильный, умный и знатный, способный стать опорой его высочеству! Чтобы быть сателлитом при нем и помочь ему стать достойным правителем! Что ты скажешь на это, Сын Альгиля? Присоединишься ли ты к моему Правому Ордену, стоящему на страже истинной династии? Слушая эти слова, задевающие самое его нутро, Аббас ощущал, как все его сомнения растворяются подобно туману. Чувствуя эту силу в голосе Старшего Брата, который действительно разделял его чувства, Аббас думал — о, да, он достоин быть сателлитом своего истинного господина, истинного правителя. Гнев, подобно шторму бушевавший в его горячей груди, успокоился, превратившись в тихий моросящий дождь ожидания заслуженных почестей. В черных глазах, блестящих в лунном свете сквозь прорези в белой ткани, Аббас видел ту же смесь честолюбия и верности, веры в то, что истинный наследник воздаст каждому по заслугам. Чтобы правосудие свершилось, им нужно было вернуть на землю судью, награжденного божественной мудростью. Они оба понимали это. — Да, я согласен присоединиться к твоему ордену, — сказал Аббас, склонив голову. — Тогда начнем же обряд, — воскликнул Старший Брат, поднимая руки к небу. За стеной, что чуть возвышалась над его спиной, вспыхнуло высокое пламя, запах жженых трав, табачных и полевых, заполнил их с Аббасом легкие. Аббас не успел даже подумать о том, что происходит, как церемония его инициации действительно началась. Повинуясь манящему жесту Старшего Брата, Аббас подошел к нему и опустился на колени, правильно растолковав его кивок. Рука в кожаной перчатке коснулась его лба, и Аббас с удивлением почувствовал почти что сакральную силу и тяжесть этой на первый взгляд тонкой руки. — Сим нарекаю тебя своим младшим братом, белые одежды носящим, — сейчас голос Старшего Брата звучал по-другому. Зычный и раскатистый, как отзвук боя в большой военный барабан, он оглушал Аббаса и смешивался с дурманящим запахом трав, полностью завладевая его сознанием. — Ты, что ищешь истину и защищаешь династию, чей основатель вышел напрямую из божественных чресел. Ты, верный и гордый, ты, тот, кто своим острым клинком разрежет полотно лжи и предательства. Альгиль — твой отец, что направляет твой клинок, укажет тебе путь. Это твой истинный день рождения, когда ты пробудился ото сна. Добро пожаловать в мир, брат! Вытащив из-за пазухи небольшой сверток, Старший Брат развернул его, накину на плечи Аббаса и следом натянул что-то ему на голову. Аккуратно поднявшись, Аббас понял — Старший Брат накинул на его плечи и голову накидку с большим и глубоким капюшоном. Белый цвет накидки переливался в лунном свете, напоминая своей чистотой самое чистое серебряное блюдо. Одно только ощущение этой ткани на плечах и макушке наполняло Аббаса гордостью. Пламя за стеной утихло так же внезапно, как и загорелось, но Аббас даже не обратил на это совершенно никакого внимания. Его голова кружилась от этого пьянящего ощущения причастности к чему-то воистину великого, судьбоносного. Когда Старший Брат взял его под руку и повел куда-то в сторону другой дыры в стене, Аббас беспрекословно следовал за ним. Старший Брат вывел его на другую сторону холма и позволил вдохнуть несколько раз свежего ночного воздуха прежде, чем указать куда-то. Присмотревшись к ярко-золотому всполоху, Аббас с удивлением увидел… Столицу. — Смотри, брат, — сказал Старший Брат, указывая ему на дремлющий город. — Среди них, этих предателей, живущих под сенью кровавого правления, ходит наш Повелитель. Да, именно так, наследник в Столице, — в голосе Старшего Брата, заметившего резкое движение взволновавшегося Аббаса, послышались удовлетворение и одобрение. — Благодаря случайному пожертвованию из столичного храма Альгиля мы получили ценнейшие реликвии — документы и дневники министров, приближенных к Умару Аль-Фадхи, и людей, знавших его. В этих ценных бумагах остались упоминания о днях, предшествовавших Тихой Ночи. С твоей помощью мы изучим их и разыщем наследника. — Где же эти бумаги, Старший Брат? — едва сдерживая свое нетерпение, спросил Аббас. — В нашем тайном укрытии, — ответил Старший Брат, вновь утягивая его куда-то за собой. — И ты сейчас узнаешь туда путь. Запоминай внимательно все, что видишь — тебе вот-вот откроется один из нескольких секретов Империи, над разгадкой которого многие бьются уже несколько сотен лет. Следуя за Старшим Братом, Аббас обошел руины с другой стороны до тех пор, пока не дошел до строений, которые, по-видимому, были подсобными. Наиболее примечательным сооружением оставалось лишь хранилище, в котором прятали еду и прочие важные вещи. Присмотревшись к деревянной дверце, почти что замурованной в земле, Аббас с удивлением осознал — эта дверца совершенно новая, ей и года нет. Видимо, кто-то часто бывал здесь и прятал что-то в этих руинах. Старший Брат постучал носком своего башмака по этой дверце, и спустя несколько мгновений она распахнулась изнутри. Внизу, у подножия каменной лестницы, стоял человек в белом с факелом в руках. Старший Брат спустился к своему собрату и взял у него факел, Аббас шел за своим Старшим Братом. Позволив им пройти вперед, их сопровождающий закрыл за ними двери, после чего стал завершающим в их маленькой процессии. Они шли по длинным и извилистым коридорам, подсвеченным тускло горящими факелами. Аббас с удивлением осматривал старые каменные стены, построенные в прорубленных под землей коридорах. Да, здесь было не слишком светло, но эти коридоры выглядели ухоженными — никакой паутины и грязи, ровные полы, на которых нет ни одного камушка. За этими поразительными наблюдениями Аббас потерял счет времени и не заметил, как Старший Брат остановил его перед большими каменными дверями. — То, что ты увидишь за этими дверями, драгоценный брат, — прошелестел Старший Брат, — является истинным сокровищем, одним из ценнейших. Это наше наследие, оставленное истинно верующим драгоценным Фадхи. Взирай же на него и будь благодарен судьбе за то, что получил такую возможность… Старший Брат взялся за ручки и потянул их на себя, с тихим скрипом двери, петли у которых было неплохо смазаны, поддались и открылись. В нос ударил терпкий и пыльный запах. Аббас поморщился и прикрыл глаза, не позволяя пыли ослепить себя. Распахнув глаза, он сделал несколько шагов вслед за Старшим Братом. Когда старец отступил куда-то в сторону, Аббас ненадолго оказался на небольшом выступе, с которого открывался вид на уникальное зрелище. Всем было известно о существовании целой сети катакомб под Столицей. История самого города началась с появления в этом месте первого шахтерского городка. Давным-давно здесь нашли золото, но люди, в то время не умевшие его безопасно добывать и не владевшие нужными технологиями, не рискнули рыть слишком глубоко. Добыв все, что было возможно, на такой небольшой глубине, люди, уже выстроившие на поверхности большой город, решили забросить ту часть шахты, что выходила за пределы города. Завалив ненужные ходы, люди оставили те, что пролегали под городом, и превратили их в катакомбы, но со временем перестали использовать и их. Сменялись столетия и правители, существование городских катакомб все еще не было секретом, но точность знания о них среди простого народа была утеряна. Протяженность ходов, их входы и выходы были известны лишь избранным мужам, служащим императору. По спонтанно возникшей традиции эти знания передавались от складывающего свои обязанности Старшего Советника к визирю, сменяющего его, и от Главнокомандующего и по совместительству начальника Тайной Стражи к воину, сменявшего его. Вспомнив об этом, Аббас зло чуть ли не зубами заскрипел — сейчас кроме Аль-Муалима тайну городских катакомб знал этот шайтанов пес, Ла-Ахад. Помимо них о ходах знали только Шептуны. Судьба шахт, оставшихся за пределами города, долгие годы оставалась никому неизвестной. Люди, забывшие об их существовании, считали, что за пределами города нет никаких прочих ходов и шахт. Вот почему Аббас был так удивлен, когда увидел то, во что превратили члены ордена остатки первой шахты, считавшиеся заваленными или и вовсе забытые. Круглую центральную часть шахты, от которой начинались все проходы, члены ордена обустроили как общее помещение. Половину большого зала отвели под кухню и столовую, уставленную крепкими деревянными столами и лавками, на нескольких кострах готовили еду. Еще один крупный участок зала занимали женщины и дети, сидящие на потертых коврах и потрепанных подушках, они внимали словам учителя, стоявшего на небольшом помосте, и рассказывавшего им о чем-то. Оставшееся пространство отвели для всех желающих просто отдохнуть, полежать и покурить кальян. Увидев, что в этом пространстве появился Старший Брат, люди отвлеклись от своих дел и подошли поприветствовать его. Они обнимали его и здоровались, а, услышав о том, что Аббас теперь один из них, оказали такой же радушный прием и ему. Вопреки их бедным одеждам и усталости на лицах, в их глазах Аббас видел неподдельное счастье от встречи с новым братом. Вскоре Старший Брат остановил это и попросил всех вернуться к своим занятиям, сказав, что младшему брату нужно еще многому научиться. Смеясь и переговариваясь, народ разошелся. Старший Брат снова взял Аббаса под руку и повел его в боковой коридор, незамеченный Софианом ранее. Видимо, именно этот из всех коридорчиков принадлежал именно ему, старцу, поскольку никто из людей не проследовал за ними, даже их провожатый. Они шли по узкому коридору до тех пор, пока не уперлись в обычную деревянную дверцу, чудом встроенную в землистую почву. Старший Брат отпер ее ключом, открыл и пригласил Аббаса внутрь. Эта оказалась маленькая спальня — простая походная кровать, застеленная обычной подушкой, набитой сеном, и тончайшим одеялом, шаткий стол с маленькой горящей свечкой в подсвечнике на нем и трехногая табуретка. Вот и все, что было в этой комнате из мебели. — Чья это комнатка? — полюбопытствовал Аббас. — Твоя, братец, — удивил его Старший Брат. — Я ждал тебя, потому попросил наших братьев и сестер приготовить ее для тебя, того, кто заменит для этих людей меня, когда придет мой срок идти к моему Повелителю. Ты будешь здесь жить и работать. Когда я оставлю тебя, ты сможешь отдохнуть и поработать. На столе тебя ждут обещанные мною документы, но прежде всего… Я расскажу тебе еще кое-что. Старший Брат сел на табуретку и жестом попросил Аббаса усесться на кровать, чтобы завершить разговор. — К возвращению нашего настоящего наследника нам стоит сделать нечто очень важное. Мы должны освободить ему дорогу к власти, — черные глаза Старшего Брата блестели в темноте. — Мы плетем заговор, младший брат. Мы хотим уничтожить это предательское отродье. Это нашими стараниями пал младший принц, и теперь мы стараемся растоптать старшего, но его охраняют слишком хорошо. Потому нам нужны такие, как ты. Сильные, властные, влиятельные, умеющие добиваться желаемого. Поможешь ли ты нам, братец, полностью искоренить предательство? — Разумеется, — не колеблясь, сказал Аббас. — Это мое сокровенное желание, которое я лелеял годами. Я сделаю все необходимое. — Вот и славно, мой мальчик, вот и славно, — Старший Брат шелестел все тише и тише. — В таком случае, мое сердце спокойно. Ты наверняка знаешь, что скоро у принца праздник… Это прекрасный шанс избавиться от него так, чтобы никто не подумал на нас. Что скажешь? Готов ли ты воспользоваться этим шансом? Теперь и глаза Аббаса засияли. Он был готов ко всему. — Да, Старший Брат. Я подготовлю все. Но мне потребуется помощь. — Скажи, что нужно, и я распоряжусь об этом. — О, это будет сущий пустяк для кого-то вроде вас. Мне всего лишь нужно знать, как попасть в Столицу, — последний лучик света, соскользнувший с оплавившегося огарка свечи, освятил глаза Аббаса, налившиеся кровью, и его хищную улыбку. Берегись, отродье предателя, думал Аббас. Скоро я залью дворцовые полы твоей грязной кровью.

***

Как вскоре выяснила Мария, ее согласие на свадьбу, которое она обозначила, приняв подарки принца, ускорило ход всех последующих событий. Буквально на исходе того же дня, когда она появилась на публике с подарками принца на руках и в волосах, в ее покои принесло дядю и главного евнуха. Обменявшись с ними приветствиями, Мария со скучающим выражением лица вернулась к тому, чем занималась до их прихода — к изучению имперского языка по книгам, что Робер привез сюда еще из дома. — Леди изволили учить язык, — радостно отметил это Тауфик, улыбаясь такой удовлетворенной улыбкой, что Марии даже захотелось наградить этого императорского служку парой тумаков. Лишь предостерегающий и напоминающий о последствиях взгляд дяди удерживал ее от этого. — Ежели вам потребуется помощь, вы всегда можете обратиться к вашей служанке. Она знает языки и всегда подскажет вам что-то. — Вы что-то хотели? — устав слушать непрошенные советы, напомнила Мария евнуху о цели его прихода. — Да, ваше высочество, — Тауфик поклонился ей, и Мария сразу поняла — ее положение действительно изменилось. — Новость о том, что вы приняли предложение нашего государя и оказались помолвлены с ним, разлетелась по Империи. От всего Цветка Империи хочу поздравить вас и заверить вас в нашей готовности служить вам. Помимо прочего… я пришел сообщить о том, что государь уже назначил дату официальной помолвки. Официальная помолвка состоится через неделю, пир в честь этого счастливого события принц пожелал совместить с празднованием собственного дня рождения. Что до свадьбы, то вы и принц вступите в брак на следующий же день после коронации, ее дату вам сообщат отдельно. — Благодарю за столь… добрые вести, — все-таки Мария еще не свыклась с этой новостью. Заметив, что Тауфик не торопится уходить, она вздохнула. — Что-то еще? — Да, госпожа. Поскольку ваше положение изменилось, мы переселяем вас из этих гостевых покоев в покои, полагающиеся вашему положению. С сегодняшнего дня в вашем распоряжении комнаты покойной императрицы, — по лицу Тауфика было заметно, что он не слишком одобряет приказ своего господина, но не может перечить ему. — Кроме того, в ваше услужение поступит Разан-сара, старшая в гареме, она была правой рукой императрицы, после ее смерти она заведует Дворцом Розы в одиночку. Она научит вас всему, что нужно знать императрице. Разан придет к вам завтра, а пока вы можете перейти в ваши новые покои. Там уже все готово, мы перенесли туда вещи в ваше отсутствие, но их разберут только под вашим присмотром. Служанка отведет вас, как вы будете готовы. — Если на этом все, то оставьте нас, — попросила Мария. — Я поговорю с дядей и пойду в покои. — Как пожелаете, — поклонившись, Тауфик покинул их покои. Стоило ехидному евнуху выйти за двери покоев, как Робер, молчавший все это время, позволил себе расслабиться. Он немного сгорбился, позволяя племяннице в последний раз помочь ему с его доспехами. — Вот и все, Мария, — приговаривал он. — Теперь нам осталось лишь дождаться свадьбы. Принц, возможно, попробует услать меня домой после официальной помолвки и до самой свадьбы, но ему придется подать это так, чтобы я мог «уехать по своему желанию». А желания этого, как ты понимаешь, у меня нет. — Мне приятна ваша забота, дядя, — отвечала Мария. — Будет приятно видеть хоть одно знакомое лицо в этом дворце. Пусть и столь недолгий срок… Какую бы принц не назначил дату свадьбы, время пролетит очень быстро. — Тебе придется многому научиться за этот короткий срок, племянница, — заметил Робер. Когда Мария закончила снимать с него доспехи, Робер опустился в кресло и указал племяннице на соседнее, после чего потянулся к вину. — Принц не просто так затеял это все. Он настроен очень серьезно… Выделил тебе покои любимой матери, предоставил в твое распоряжение управляющую… Это проверка, Мария. Он хочет посмотреть, воспользуешься ли ты этой возможностью, начнешь ли ты учиться. — Я начну, дядя. Я выучусь всему, что позволит мне получить влияние, — тихо сказала Мария. — Раз он так хочет, я приму его варварскую веру и стану хорошей императрицей. — К слову об этом, — Робер крутил в руках кубок с вином, уже опустошенный им наполовину. — Насколько я понял, принц оставил право выбора веры за тобой. Но посоветуйся с этой Разан, узнай о рисках. Ошибки обычно дорого исправляются. — Да, дядя. Могу ли я удалиться? — спросила Мария, чувствуя, что больше не может выносить эти разговоры. — Не спрашивай у меня больше разрешения. Конечно, иди, если ты так хочешь, — немного равнодушно ответил Робер. Присев в книксене, Мария покинула свои старые покои. В галерее ее окружили слуги — по правую руку шла служанка, Нуха, позади семенили двое евнухов, смотрящие себе под ноги. Мария не могла не признать — такое сопровождение действительно придает ей уверенность и чувство безопасности. Неважно, насколько она сильна сама по себе, никто не знает, что может произойти, а сопровождающие всегда могут помочь или как минимум позвать на помощь. Сейчас Мария уже не понимала, как раньше она не боялась ходить по коридорам замка Черной долины в одиночку. Слуги провели ее по нескольким коридорам, и путь этот был долгим и запутанным. В темноте, едва разрушаемой светом факелов, Мария с трудом могла разглядеть убранство коридоров и почти не запомнила никаких ориентиров. Вскоре коридоры закончились, и Мария с удивлением поняла — они вышли во двор, видимо, слуги вели ее в другое здание. — Куда мы идем? Почему мои новые покои так далеко от прежних? — спросила Мария служанку. — Мы идем во Дворец Розы, госпожа, — отвечала Нуха. — Это дворец женщин, там живут жены и наложницы императора, его дочери и маленькие сыновья, а еще служанки вроде меня. Пока что всем Разан-сара управляет, но как вы замуж выйдете, так станете госпожой. — Что за человек Разан-сара? — полюбопытствовала Мария. — Не в тягость ли ей будет с неверной нянчиться? — О, Разан-сара хороший человек, мы все ее очень любим, — Нуха улыбалась. — Правоверный ты или нет — ей никакого нет дела, она смотрит лишь как ты свою работу делаешь. Она строгая, но справедливая, ругает только за дело. Но ее лучше не злить или не обижать, иначе до конца жизни будешь полы во дворе драить, и продвижения по службе тебе не видать. Это все, что я знаю о жизни в гареме, я тут недавно. — Откуда же ты, Нуха? — Позже расскажу, госпожа — мы уже во дворце. Смотрите внимательнее и дорогу запоминайте, — напомнила ей Нуха. Они вошли во Дворец Розы, и Мария сразу заметила, насколько его убранство отличается от убранства Золотого Бутона, в гостевых покоях которого она жила все это время. В то время, как Золотой Бутон при всей своей золотой и бархатной отделке, был весьма строгим зданием из темного мрамора, гранита и дерева, Дворец Розы был более приятным и светлым. Он был выстроен из белого и серого мрамора и розового гранита, украшен изящной глиняной лепниной, в его окнах были не простые стекла, защищенные железными прутьями от воров, а искусно разукрашенные витражи, сюжеты на рисунках, очевидно, были позаимствованы из каких-то легенд. И они казались интересными. Мария могла бы рассматривать их всю ночь, но уже на третьем витраже Нуха напомнила ей — правилами предписано не задерживаться в коридорах по ночам, все должны быть в своих комнатах. Мария с трудом оторвалась от витражей и последовала за слугами, дав себе обещание вернуться и рассмотреть здесь все получше. Дворец Розы был меньше Золотого Бутона, однако, коридоров здесь было столько же, если не больше. К счастью, они были освещены лучше и выглядели светлее, и Марии было легко запомнить весь путь от главного входа до выделенных ей покоев. Нуха ловко провела ее по трем коридорам и вскоре остановилась возле арки, занавешенной изящно расшитыми тканями. — Мы пришли, госпожа, здесь ваши покои, — присела Нуха, пропуская Марию вперед. Оказавшись внутри, леди Торпе смогла в полной мере оценить то, насколько в этой стране и в этом дворце ценили императрицу. Прекрасно понимая, что далеко не каждая императрица по той или иной причине будет проживать в покоях супруга в Золотом Бутоне, архитекторы Дворца Розы выделили под императорские покои едва ли не треть всего здания. Входя через арку, посетители первым делом попадали в большую гостиную. Под изящными витражами вдоль всей стены вытянулся длинный диван с резной спинкой, подушки в его сидении, обшитые узорчатыми шелками королевских цветов, казались мягкими и удобными. Это был один из немногих предметов мебели здесь. Пара низких обеденных столиков, поставленных, казалось, наспех, разложенные рядом подушки… Видимо, эту мебель перенесли сюда недавно и поставили наугад, не зная предпочтений будущей хозяйки. Да и вообще… складывалось ощущение, что комната эта действительно долго простояла в запустении. — Это не только гостиная, госпожа, здесь принято еще и обедать. Только вот мебель только сегодня принесли, раньше комната пустовала, императрицы долго уж нет, — промолвила Нуха, поймав вопрошающий взгляд своей госпожи. — Будь вы нашего народа, мы бы хоть сколько-нибудь могли угадать ваши вкусы и нужную мебель раздобыть… А так… откуда же знали мы, что вам может понадобиться. Если попросите, вам сделают любую привычную для вас мебель… по крайней мере, постараются. Ежели чертежи достанут. Что вам угодно? Быть может, такой большой стол на высоких ножках, как в Королевстве принято для обедов делать? — Меня устроит один большой и широкий низкий столик из тех, что у вас есть, — ответила Мария. — Поставьте его у дивана, в самом центре, вон там. А свободное место… Расставьте вон там, слева от двери, мои художественные принадлежности, что я привезла из дома. Протопите эту комнату камином, расставьте цветы жасмина в вазах, пусть они распространят свой запах. Позже я составлю список прочих вещей, которые мне здесь понадобятся. Пока покажите мне остальные комнаты. Нуха показала ей остальные покои — маленький и уютный рабочий кабинет с выходом в сад, огороженный от остального двора, гардеробную (сплошь пустые шкафы и голые манекены, в центре небольшой комнатки сиротливо стояли сундуки с платьями Марии), личную купальню и спальню. Спальня, небольшое помещение со светлыми стенами, расписанными лозой и розами, была хорошо освящена десятком свечей и протоплена, в камине все еще тлели угли. Низкая и большая кровать была застелена самыми мягкими простынями, укрыта самыми нежными одеялами, под которыми выступали бугры мягких пуховых подушек. Осмотревшись, Мария удовлетворенно кивнула. — Меня устраивает моя спальня, — сказала она. — Нуха, помоги мне раздеться, и можешь быть свободна. Утром будем разбирать мои вещи и заказывать мебель. Сняв с себя одно из новых платьев, сшитых из подаренных принцем тканей, с помощью Нухи, Мария переоделась в ночную рубашку, сняла украшения и разложила их на столе, расплела волосы и забралась в кровать. Нуха же, погасив часть свечей, пожелала госпоже спокойной ночи и ушла из ее покоев. После ухода служанки Мария провозилась в постели совсем недолго. Прочитав короткую молитву, она вскорости уснула. Ранним утром ее разбудил птичий щебет и смех в садике во дворе. Приподнявшись на локтях, Мария кликнула Нуху. Но, к ее удивлению, в комнату вошла не ее закутанная в ткани традиционного наряда служанка, а незнакомая высокая женщина с непокрытой головой. — Доброго утра, леди Мария, — сказала незнакомка на чистом королевском языке. — Мое имя — Разан, я управляющая и казначей гарема, мой титул — сара. По приказу его высочества с сегодняшнего дня я поступаю в ваше услужение. — Доброго утра, Разан-сара, — Мария понадеялась, что правильно произнесла титул. — Я не ожидала, что мы встретимся столь рано, но я искренне рада нашему знакомству. — Мы исполнили приказания, что вы отдали накануне, кроме того, я взяла на себя смелость разобрать вашу одежду и украшения и разместила их так, как они были размещены в прежних покоях. Ежели вы будете недовольны, только скажите, и мы все исправим, — Разан смотрела твердо и уверенно, сила ее авторитета и опыта распространялись по воздуху подобно запаху пряных благовоний, отчего спорить с ней Марии совершенно не хотелось. — В гостиной вас ждет завтрак, Нуха и другие служанки сейчас придут с водой для умывания и одеждой. Я подожду в гостиной. И, не дождавшись ответа, Разан вышла из спальни Марии. В следующую же секунду внутрь проскользнули Нуха, держащая в руках одно из новых платьев, и незнакомые служанки, несущие большой таз, кувшин и полотенца. С их помощью Мария быстро привела себя в порядок и вышла в гостиную. Разан стояла в центре комнаты, издалека рассматривая мольберт и прочие художественные принадлежности, привезенные Марией из королевства и расставленные слугами в одном из свободных углов комнаты. Стол, который поставили в точности там, где сказала Мария, уже был заставлен явствами — тарелкой, полной жареных перепелиных яиц, блюдом с печеными овощами, блюдами с фалафелем и мясом перепелок, кувшины с вином, щербетом и гранатовым соком, все это вкуснейшее богатство источало прекрасные ароматы, пробуждающие аппетит. Но Мария не торопилась сесть за стол. Она замерла в нерешительности, не представляя, что ей следует сделать сначала — позавтракать или же поговорить с Разан. Решение, впрочем, вскоре ей было найдено. — Не желаете ли разделить со мной трапезу, Разан-сара? — спросила Мария, но сейчас уже на имперском, старательно подбирая слова. — Почту за честь, миледи. Если вам будет удобно, говорите со мной на вашем родном языке, — сказала Разан, поклонившись ей. Не без указаний от Разан они разместились за столом. Мария была усажена на краю дивана так, чтобы иметь доступ к большинству блюд, Разан же опустилась на подушки у ее ног. Трапеза началась, и какое-то время они провели в молчании, утоляя первый голод. В это время у Марии появилась возможность получше рассмотреть управляющую гаремом. И она не могла не признать — она еще ни разу не видела столь высокой женщины за все свое пребывание в Империи. Даже в Королевстве редко встречались женщины такого роста, и то самая высокая едва достала бы макушкой даже до подбородка Разан. У Разан было крепкое телосложение — широкие плечи и крупные, слегка полноватые бедра, большие ладони с длинными, крепкими и мозолистыми пальцами. Изгибы талии и небольшая грудь казались неподходящими ей — с ее высоким ростом и крепко сбитым телосложением они выглядели совершенно несуразными. Но в ее простом лице с ровными чертами — четко очерченным подбородке, ровным разрезе глаз и прямом тонком носе, — было что-то красивое. У Разан была хорошая кожа, такая же смуглая, как и у всех имперцев, часто появлявшихся на солнце, глаза ее по цвету напоминали созревший каштан, а густые черные волосы, заплетенные в косу и уложенные вокруг ее головы, блестели и пахли пряным маслом. На этом Мария удовлетворила свою потребность в изучении внешности своей новой знакомой и с энтузиазмом принялась за завтрак. Утолив голод и жажду, Мария взяла в руки кубок с вином и вздохнула. — Скажите честно, Разан-сара, — не выдержав, задала она так интересующий ее вопрос, — ждет ли от меня принц отречения от моей веры и обращения в вашу? — Миледи слишком торопится, — покачала головой Разан. — Не буду отрицать, что вера многое значит для нашего народа, но почти все, что есть в нашей религии, уходит корнями в прошлое или нашу обычную, повседневную жизнь. Наша вера и обычная жизнь тесно переплетены, наши предписания гораздо более приближены к реальности, чем принято считать. Взять, например, предписание, по которому женщинам покрывать свои кожу и головы. В первую очередь это необходимость, продиктованная нашим жарким климатом и палящим солнцем. Чтобы сберечь нашу кожу от ужасного жара и опасных волдырей, что появляются после долгого нахождения на солнце, нам положено носить шали и длинные рукава. Это предписание появилось очень давно, когда один из наших прежних правителей, обеспокоенной высокой смертностью и разгулом кожных болезней среди женщин, выяснил, какой вред наносит наше солнце коже, и повелел женщинам покрываться и меньше времени проводить на солнце. Справедливости ради, аналогичное предписание было продумано и для мужчин. Со временем эти предписания перемешались с моральными законами, прописанными в наших священных книгах. Так что, как вы понимаете, миледи, для начала вам стоит узнать больше об обычной, повседневной жизни. — А еще выучить язык и узнать все тонкости гаремной жизни, — вздохнула Мария, вспоминая весь предстоящий ей объем работ. — Даже не представляю, как возможно все это успеть до свадьбы. — Миледи не стоит так переживать, — осадила ее Разан. — Гарем устроен не настолько сложно, как может показаться на первый взгляд… Нуха, пригласи к нам Майсу-лира. Она живет на этаже фавориток. Ох, что за чудесная девушка эта Нуха, — Разан улыбнулась, стоило служанке покинуть покои. — Как вы находите ее работу в качестве вашей служанки? — Нуха — моя опора в этом дворце, Разан-сара. Не затруднит ли вас рассказать мне о ней побольше? Я пыталась расспросить ее, но она такая скрытная, — попросила Мария. — Ох, не серчайте на нее за это, для Нухи расспросы о гареме тема очень щекотливая, она ведь, в конце концов, не раба, — Разан отпила щербет и призадумалась ненадолго, словно подбирая слова. — По приказу старшего евнуха мы подыскивали для службы вам такую девушку, что была бы хорошо образована — знала бы языки, священные тексты и наши традиции. Мы выбирали среди дочерей придворных, настоятелей храмов и священников. Из всех предложенных нам кандидатур Нуха, дочь настоятеля храма Абхамула, что в Цветке Империи, показалась наиболее подходящей. Нуха, ее мать и сестры, как и прочие родственницы священников, всю жизнь провела в храме, она благочестива, умна и прекрасно образована. Она совсем недолго прожила во Дворце Розы и об устройстве гарема знает совсем немногое. — Вот оно как, — Мария задумчиво кивала. — А что это за девушка, за которой вы послали? — Я расскажу, но чуть позже. Для начала я расскажу о том, как устроен гарем, раз уж Нуха не может. Когда девушек привозят в гарем, их тщательно осматривают и отбирают. Из самых здоровых и крепких отбирают самых красивых, их приписывают к гарему, остальные становятся служанками. И вот так, самыми простыми словами, Разан объяснила Марии устройство гарема. Самым сложным было запомнить, как отличать служанок по цвету поясов. Фиолетовые пояса носили служанки, которые служили императрице и фавориткам императора, по узорной кайме этих поясов определяли, кому именно они служат. Они живут рядом со своими госпожами, чтобы всегда иметь возможность прийти по первому зову. Для принцесс и принцев среди служанок отбирали нянек, которым положено носить розовые пояса. При принцессах их нянюшки остаются до конца жизни, по мере их взросления меняя розовые пояса на фиолетовые, с принцами служанки нянчутся лишь до семи лет, и то крайне редко. Эти должности среди служанок считались самыми лучшими и почетными. Еще одной хорошей работой считалась работа на кухне, должность помощницы служанки. На работу в кухню набирали редко, служанки работали там годами, и носили они поверх своих белых фартуков белые пояса. Все прочие служанки носили желтые пояса и выполняли прочую работу — убирали дворец, стирали одежду, переносили вещи и раскладывали их. К удивлению Марии, разделение наложниц было не менее четким — наложницы имели свои ранги и титулы, этим рангам соответствующие. Единственными, у кого не было титулов, были наложницы самого низкого ранга — новенькие или не подходящие под описание любимых принцем девушек, они жили в тех же помещениях, что и служанки, постоянно занимались и ждали возможности попасться своему повелителю на глаза. Но большинству из них было не суждено даже удостоиться взгляда императора, чего нельзя было сказать о наложницах с титулом найра. Найры были красивыми девушками, как правило, проданными в рабство или захваченными во время походов, но они по разным причинам не подходили для того, чтобы разделить ложе с императором. Все, что они делали — развлекали императора и его гостей на праздниках, танцуя и выступая перед ними, услаждая их взгляды своей красотой. Со временем девушек с этим титулом выдавали замуж за сыновей придворных, получить в свою семью девушку, имевшую в императорском гареме титул найра, считалось большой удачей, это был гарант благосклонности со стороны императора. Высшими титулами среди наложниц были титулы нора и лира. Титул нора прибавляли к именам тех наложниц, которым удалось лишь раз провести ночь с императором, или к тем, кто просто сопровождал его на праздниках, иногда это были всего лишь девушки, подходящие вкусам господина, но которых не приглашали к нему. Титул лира же предназначался для любимейших наложниц, так называемых «гаремных жен» императора, с которыми он часто делил ложе, и которым повезло родить ребенка от принца. Помимо титулов наложниц существовало еще два отдельных титула, предназначавшихся для императрицы и принцесс, дочерей императора. Императрицу называли либо «Ваше Величество», либо добавляли к ее имени титул арая, принцесс — «Ваше Высочество» или добавляли к их именам титул ларая. — Я понимаю, что это звучит сложно, — строгое и серьезное лицо Разан смягчилось, когда она заметила, как Мария старается запомнить все, что услышала, — но вы скоро изучите все на практике. О, прекрасно, я слышу, что девушки идут. Сейчас вы познакомитесь с одной из наложниц. Майса-лира — последняя девушка, с которой был принц, она одна из так называемых гаремных жен. — Последняя? — удивилась Мария. — А что же, был кто-то еще? — Если не ошибаюсь, до Майсы принц делил ложе только с одной девушкой, и то всего один раз, — задумчиво сказала Разан. — Да, то была девушка по имени Хафса. Красивая, талантливая танцовщица, но ума было с горошинку. Время, что она наслаждалась своим положением фаворитки, совпало с трагедией — император отправился к престолу Абхамула. Уж не знаю, с какими побуждениями она это сделала, но в ночь, когда принцы оплакивали отца, Хафса вломилась в их покои. За это она была наказана — ее услали прочь из гарема, и с тех пор о ее судьбе ничего неизвестно. По крайней мере, для принца, его высочество считает, что она отбывает послушание в одном из монастырей, но на деле ее тело уже давно сгнило. За подобные преступления, нарушающие душевное равновесие принца, наложниц обычно казнят, но говорить об этом не следует. После Хафсы у принца была всего одна наложница — Майса-лира. А вот и она, птичка наша, — поприветствовала Разан вошедшую в покои наложницу, одетую в перламутрового цвета платье, подол которого был вышит узором в виде маленьких голубок, соприкасающихся крыльями друг с другом. Разан указала ей на подушки рядом с собой, после чего заговорила на имперском. — Проходи, Майса, присаживайся к нам. Я хочу тебя познакомить с госпожой. Поклонившись управляющей и незнакомке, Майса опустилась на свободную подушку и опустила глаза, не только повинуясь этикету, но и пряча свой страх — она, как и Мария, прекрасно осознавала всю неловкость этого момента. Фаворитка и будущая жена принца находились в одном помещении, и они обе прекрасно понимали, что только одна из них по-настоящему интересна принцу. Разан же невозмутимо допивала щербет и готовилась к непростому разговору. — Справедливости ради, Майса, я позвала тебя не только ради знакомства, но и чтобы сообщить вам обеим важную вещь, — Разан заговорила на имперском, подбирая самые простые слова, чтобы Мария могла понять ее. Но вскоре она решила говорить как есть и подозвала Нуху, чтобы та перевела своей госпоже то, что скажет управляющая. — Видите ли, принц, как хозяин гарема, может принимать решение о том… кому будет позволено рожать от него наследников. В истории императорского гарема бывали случаи, когда императоры выбирали матерью наследников своих наложниц, игнорируя императриц, или и вовсе отказывались от брака, наследников им так же рожали наложницы. Уж не знаю, как относиться к этому, но его высочество, принц Малик… приказал внести изменения в гаремные книги. По его приказу матерью наследников будет Майса. Дослушав Нуху, закончившую переводить слова Разан, Мария нахмурилась чисто по привычке. Первым ее ощущением стало облегчение. Как бы она не храбрилась, говоря, что готова сделать все необходимое, ее все-таки пугала и нервировала необходимость делить ложе с человеком, который ей не нравился. В конце концов, их брак не был даже дружеским, он был откровенно политическим. Другая на ее месте была бы как минимум оскорблена. Но Мария не могла сердиться на принца за такое решение — она была благодарна ему за то, что он избавил ее от этой необходимости делить с ним ложе, при этом оказав должное почтение и предоставив ей покои матери, которую, без сомнения, очень любил. Ему наверняка пришлось сделать над собою серьезное усилие, и это многое говорило о том, что он все-таки относится к своей нареченной со всем возможным в их положении уважением. Взглянув на сидевшую у ее ног наложницу, Мария заметила, что та, как и она, храбрится. Но ее руки, державшие стакан с гранатовым соком, подрагивали. Видимо, Майса опасалась, что Мария, услышав эту новость, решит сжить ее со свету. Мария тепло улыбнулась и потрепала Майсу по плечу. — Что за славная новость, — сказала она, удивив этим Разан и Майсу, которая немного понимала по-королевски. — Я нисколько не расстроена. Более того, с моих плеч словно упала тяжкая ноша. Теперь, когда я знаю, как обстоят дела, и что из себя представляет гарем, я могу позволить себе спокойно закончить обучение языку. Большое спасибо, что разделили со мной трапезу. Заглядывайте ко мне еще, если у вас будут на то время и желание. Правильно истолковав ее слова, Разан засобиралась. Попрощавшись с Марией, она увела из ее покоев Майсу. Вышагивая по коридорам в сторону этажа фавориток в сопровождении Разан-сара и нескольких служанок, Майса молчала какое-то время. Но у дверей помещений для наложниц она остановилась и расплакалась. — Что такое, Майса? — нахмурилась Разан-сара, приобняв Майсу за плечи. — Что расстроило тебя, моя голубка? — Ох, Разан-сара, я плачу от радости, — счастливо улыбалась Майса. — Я так боялась, что эта северянка мне жизни не даст, как императрицей станет, а она и не расстроилась вовсе, что принц с ней ночевать не будет. Я даже слышала, как она выдохнула, как будто она сама давно что-то придумывала этакое, чтобы с ним ложе не делить, а тут все сложилось как ей угодно. И теперь я могу жить спокойно и без страха. Саильфа благословила меня. — Все так, голубка, все так, — согласилась с ней Разан. — Надеюсь, однако, что эта девушка найдет себе подруг в гареме. В конце концов, ей повезло меньше вашего — бедняжка здесь как залог дружбы государств. Для меня будет счастьем, если при моей службе в гареме все будут дружны между собой так же крепко, как сдружились Империя и Королевство.