Я к морю пришел и сказал неуемной волне: «Ты вечно в смятенье, какое томит тебя горе? Жемчужною пеною искришься ты, но в груди Таишь ли жемчужину сердца, питомица моря?» Дрожащая, скрылась волна, ничего не сказав. Пришел я к скале и спросил: «Почему ты молчишь, Внимая рыданьям несчастных, страдальческим стонам? О, если есть капелька крови в рубинах твоих, Послушай меня, побеседуй со мной, с угнетенным!» Вздохнула угрюмо скала, ничего не сказав. Бродя одиноко, я ночью спросил у луны: «Открой мне, в чем тайная суть векового скитанья? В твоем серебре этот мир — как жасминовый сад, — Не сердце ль пылает твое, излучая сиянье?» Вздохнула печально луна, ничего не сказав. Тогда я предстал пред Творцом, и сказал я Творцу: «Не вижу я в мире наперсника, единоверца, Твой мир безупречен, но песня ему не нужна, Твой мир бессердечен, а я — раскаленное сердце!» Он чуть улыбнулся в ответ, ничего не сказав.
— Вашему высочеству стала интересна изящная словесность, — отметил Альтаир, возвращая принцу пергамент с прочитанным стихотворением. — Читал когда-нибудь что-то подобное? — спросил принц, принимая из его рук пергамент. — Подобное — да. Конкретно это стихотворение — нет. Чье оно? — Одного талантливого человека из кружка при столичной библиотеке, — Малик свернул пергамент в трубочку. — Тауфик его посещает в свои выходные, иногда он приносит мне самые интересные произведения. Что скажешь о том, что тебе повезло прочитать? — Оно, несомненно, лучше тех громоздких текстов, что писали в прошлом, — Альтаир немного равнодушно пожал плечами. — Однако, мне нечего больше сказать. Я не ценитель. Почему вы спросили? — Всегда было интересно твое отношение к подобным вещам. Благодарю тебя за честность, — Малик хотел сказать что-то еще, но в кабинет вернулся Тауфик. Евнух поклонился, ожидая разрешения заговорить. — Что такое, Тауфик? — Гости уже собираются в садах и залах, скоро их пригласят разместиться в большом зале, — Тауфик выпрямился. — Для вас мы уже подготовили купальни и все необходимое для завершающих вашу помолвку обрядов, после них начнется праздник. — В таком случае, не буду засиживаться в комнате и дальше, — тяжело вздохнув, Малик поднялся с места. — Альтаир, не надо меня сопровождать. Найди советников и отдохни с ними. И даже не пытайся меня ослушаться. Увижу на выходе из ритуальных залов — велю снова выпороть. Альтаир усмехнулся на эту угрозу, понимая, что принц, впечатленный исходом прошлого наказания, назначенного им сателлиту, больше никогда не исполнит ее вновь. Однако, понимал он и то, что может спокойно отправить принца в купальни и ритуальные залы, поскольку тайной стражи вокруг было больше, чем гостей, приглашенных на праздник. В личные комнаты принца ни одна мошка не проскочит незамеченной. Поднявшись, Альтаир поклонился принцу и оставил его наедине со слугами. Переодевшись к празднику в своих дворцовых покоях, Альтаир прошелся по коридорам и залам, где уже собрались гости. Кажется, все были довольны. Вино, медовуха и щербет лились рекой — почти что буквально. По всем садикам и публичным залам расставили питьевые фонтаны, человеку, испытывавшему жажду, стоило лишь подойти и зачерпнуть желанного напитка. То тут, то там сновали девушки, выпорхнувшие ради такого случая из гарема. В изящных переливавшихся одеждах, закрывавших их тела, но при этом достаточно тонких, чтобы можно было разглядеть цвета их кожи и волос, некоторые из них разносили угощения — сладкую пастилу, леденцы и засахаренные фрукты. Остальные же развлекали гостей танцами и ничего не обещающим флиртом. Рассевшиеся по углам залов музыканты играли праздничные мелодии, едва заглушавшие гомон празднующих гостей. Проходя по коридорам, Альтаир замечал все, слышал все громкие поздравления и благословения и тихие разговоры, признания в любви и предложения дружбы, слышал все, о чем говорили гости, которым опьяняющие напитки развязали их длинные языки. Однако же, пока что его слуха не достигло ничего заслуживающего внимания. Наконец Альтаир дошел до дверей главного зала, избранного центром этого праздника. Двери были пока еще закрыты, и открыться им предстояло только при появлении принца, потому людей поблизости было немного — лишь три советника Малого круга, Разан, управляющая гаремом, которая вместе с Тауфиком присматривала за девушками и гостями, и три наложницы. Одна из них показалась Альтаиру знакомой — кажется, это была та самая девушка, что сопровождала принца на прошлом пиру. Позволив Тауфику развлекать советников причудливыми историями, Альтаир подозвал управляющую. — Присоединится ли невеста к празднику? — тихо спросил он, надеясь на то, что Разан уже успела проконсультировать свою новую госпожу касательно традиций, и что никакие неожиданности в лице невесты, ворвавшейся на праздник к жениху, в программе вечера не предусмотрены. — Конечно же нет, — ловко скрыв свое возмущение этим вопросом, ответила Разан. — На этом празднике присутствуют только найры и Майса-лира, любимица принца. По просьбе ее высочества, во Дворце Розы устроен праздник для наложниц без титулов и служанок. Альтаир кивнул ей, позволяя вернуться к двум наложницам, но уходить не торопился. Ожидая появления принца, Альтаир стал свидетелем удивительного зрелища. Рауф, старый вдовец, соскучившийся по общению с женщинами, танцевал с двумя наложницами, третья, фаворитка принца, благоразумно держалась в стороне. Музыканты, тоже ожидавшие возможности зайти в зал, с удовольствием сыграли для них простую танцевальную мелодию. И мелодия эта была настолько бодрой, что в пляс пустились даже Тауфик и Нумаир. Оставив советника танцевать в тени одной из колонн, Тауфик выплыл в круг света, отбрасываемого светильником, и принялся танцевать вокруг смущенного Рафика так страстно и изящно, что ни у кого не осталось сомнений — именно он учил наложниц танцевать. Немногочисленные зрители в лице Альтаира, Разан и музыкантов, покатывались со смеху, наблюдая за этим весельем. Вскоре Рафик отбился от хитрого евнуха, и тот, изображая из себя отвергнутого страдальца, удалился к колоннам, чтобы составить компанию танцующему Нумаиру. Наблюдая за этим удивительной сценкой, они пропустили появление принца. — Я рад, что вы начали праздновать без меня, — с трудом сдерживая смех, громко сказал Малик, выйдя из тени. Он прошел по другим коридорам и вышел к дверям зала из другого прохода, который обычно использовался жителями дворца. Этот проход был скрыт свисающим с потолка гобеленом, чтобы скрывать появление слуг, которым предписывалась скрытность, и Малик воспользовался этим, чтобы понаблюдать за своими близкими. Когда сдерживать смех стало совсем невмоготу, он был вынужден появиться перед гостями и заговорить с ними — его гордость не позволила бы ему рассмеяться у всех на глазах. Пусть он был обычным юношей — в сущности, мальчишкой, — для своих советников и хорошим другом Альтаиру, для всех остальных Малик был повелителем. И вести себя он должен был соответствующе. Выстояв в поклоне положенное время, гости и слуги выпрямились. Тауфик подошел к дверям и постучал в них, и евнухи, дежурившие в зале, открыли двери изнутри. В залу хлынул поток гостей, возглавляемый Маликом. Несколько минут шумной болтовни и поиска нужного места — и все расселись по местам, соответствующим своему положению. Стоило Малику, сидящему на отведенном для императора месте, взмахнуть рукой — и праздник начался. Заиграла музыка, в зал вплыли найры, притянувшие взоры гостей к своему танцу и блестящим украшениям на слегка оголившихся руках. Майса, сопровождаемая Тауфиком, прошла к принцу так, чтобы не отвлекать гостей, и опустилась у его ног. Это был достаточно заурядный пир, пусть и устроенный по случаю помолвки и дня рождения принца. Он был не менее пышным, чем предыдущий, устроенный в честь приезда гостей, однако, даже рыцари из делегации чувствовали себя на нем свободно и раскованно, их уже почти ничто не удивляло. Все присутствующие гости пили и веселились, Малик исподтишка наблюдал за ними, иногда прерываясь на разговоры с сидевшей подле него Майсой. Иногда его покой тревожили особо знатные или только прибывшие гости, поздравлявшие его с двумя столь радостными событиями. Одним из них оказался юнец немногим младше Малика, чье смуглое и печальное лицо казалось смутно знакомым. Пока юноша аккуратно обходил сидящих на коврах и подушках гостей, Малик успел подозвать Тауфика и спросить имя малознакомого гостя. — Ба, да это же Хасан Иса, — ответил евнух, присмотревшись к гостю. — Давненько его не было в Столице, да и не ждал никто, что он появится при дворе настолько рано. Но… Не обманывают ли меня мои глаза — он хромает на левую ногу! — Действительно, — мрачно пробормотал нахмурившийся Малик. Ему абсолютно не нравились закрадывающиеся в его душу подозрения. Не могло быть такого, что об этом никто не знал, вопрос лишь в том, почему никто не доложил ему. — Дядя упоминал, что Хасан упал с лошади и сильно покалечился, но эта травма… Я, конечно, не лекарь, но даже я понимаю — он слишком быстро поднялся на ноги и слишком хорошо ими пользуется для кого-то, упавшего с лошади. Что это может означать? — Ума не приложу, ваше высочество, — покачал головой Тауфик. — Разве что ваш дядя о чем-то умолчал, да простит меня его душа, упокоенная Абхамулом. Но это совершенно непохоже на наместника Иса. Честнейший же был человек! Продолжая хмуриться, Малик особым жестом подозвал к себе Альтаира. Сателлит и кузен оказались у его возвышения одновременно. — Да благословит Абхамул ваше высочество! — Хасан с трудом поклонился. — Альгиль да защитит спину главнокомандующего! — Рад видеть тебя в Столице, Хасан, — кивнул ему Малик. — И соболезную твоей утрате, пусть перина дяди в Золотых Чертогах будет мягкой. Для меня было большим благословением присутствие дяди на Совете, и сейчас мне его очень не хватает. Однако, не могу не спросить — почему же ты не сопровождал его? — Как? — удивленно спросил Хасан, выпрямившись. — Разве отец, да будет его путь светлым, не сообщил вам при личной встрече причину моего отсутствия? — Очевидно, нет, иначе его высочество не стал бы спрашивать, — Альтаир закатил глаза, поражаясь простоте ума Хасана. В то же время Альтаир с трудом скрывал беспокойство и надежду на то, что юный Иса не знает имени убийцы своего отца — о том, что в гибели Абьяда был повинен Софиан, принц все еще не знал. Если он услышит это от Иса, голов не сносить всему совету и Альтаиру за компанию. — Я… был ранен в стычке на границе наших земель около трех месяцев назад, — понизив голос, Хасан нервно оглянулся, надеясь, что их не подслушивают. Чтобы не нервировать его еще сильнее, догадливая Майса, все еще сидевшая у ног принца, и вовсе отвернулась и тихо заговорила с евнухом. Поверив ее уловке, Хасан продолжил. — Я выехал на охоту с друзьями и братьями, для нас загнали кабана и двух оленей. Я догонял оленя в одиночку и в пылу погони не заметил, как пересек границу, пролегающую между Огненными Землями и Шахарским Ущельем. Почти сразу же я нарвался на шахарских дружинников, патрулирующих границу. Не разобрав моих опознавательных знаков, их лучники начали выпускать стрелы в мою сторону, одна из них сильно ранила меня в ногу. Я был схвачен и доставлен к отцу. Он был очень сердит на меня, и я не могу его винить. Более крупного столкновения чудом удалось избежать — отец лично ездил к наместнику Шахарского Ущелья, чтобы договориться. Я был сурово наказан. Вдобавок к раненой ноге отец повелел всыпать мне плетей и отправил отбывать месячное послушание в ближайшем монастыре Альгиля. Я только недавно покинул монастырь, и то по причине гибели отца. — Это многое объясняет, — вздохнул Малик, вспоминая о том, насколько натянутыми были отношения двух наместников на последних заседаниях. Раньше два соседа неплохо общались и даже собирались поженить детей, но недавно их отношения резко изменились, и многие гадали о причине этого. Отбросив в сторону ненужные размышления, Малик вернулся к более важным вопросам. — Тебе что-то известно об убийце? — Пока ничего, ваше высочество, да и возможности расследовать это дело должным образом у меня нет, — пожал плечами Хасан. — Отец не успел выбрать наследника, между мной и братьями вот-вот начнется борьба за титул Наместника. Поэтому мне нельзя долго задерживаться в Столице. Если ваше высочество позволит, могу ли я завтра выехать домой? — Полагаю, что твоя ситуация является уважительной причиной для отсутствия на праздновании и трех ближайших заседаниях, — недолго думая, ответил Малик. — Не стану задерживать тебя дольше, чем нужно. Держи меня в курсе вашей борьбы за титул, постарайтесь обойти без лишнего кровопролития. Поблагодарив принца, Хасан поклонился ему еще раз и медленно скрылся в толпе. — Ваше высочество, вы хотите обсудить это сейчас? — уточнил Альтаир, когда Хасан ушел. — Нет, позже обсудим это с советниками, — Малик покачал головой. Заметив, что сателлит собирается вернуться на свое место, принц остановил его. — Альтаир, не торопись уходить. Я был бы рад, если бы ты посидел здесь со мной и Майсой. Понимая, насколько редкий ему выдался шанс, Альтаир не нашел в себе сил отказаться от предложения принца. Было бы очень глупо с его стороны не воспользоваться возможностью провести один вечер как можно ближе к нему. Альтаира даже не смущало присутствие фаворитки, Майсы, которая, пользуясь разрешением Малика, не прятала лицо за вуалью и лакомилась сладостями. — Я хочу выдать часть найр замуж за молодых государственных мужей, не дожидаясь истечения девятилетнего срока их пребывания в гареме, — спустя несколько минут тягостного молчания промолвил Малик, и его слова удивили Альтаира и Майсу. Он немного смущался неловких пауз, которые в последние дни повисали в его личных разговорах с кем-либо все чаще и чаще, и сейчас, заметив очередную неловкость, он поспешил завязать разговор. — Мне хочется сократить гарем. — Насколько мне известно, сейчас в гареме в лучшем случае пять сотен девушек, и большинство из них служанки, — неохотно вспомнил Альтаир одно из донесений Тауфика, которые ему приходилось читать с тех пор, как он стал сателлитом. — Наложниц осталось немногим меньше сотни. Около пяти десятков не имеют титула, еще сорок или около того — найры, танцовщицы. И только одна фаворитка. Ваше высочество, вам не кажется, что это непростительно мало для императорского гарема? — По меркам Аль-Фадхи этого, разумеется, слишком мало, — согласился Малик. — Однако, я не из Аль-Фадхи. Я происхожу из рода мужчин, которые выбирают себе лишь одного спутника на всю жизнь. Я не хочу обнадеживать этих девушек и держать их в гареме даже тот девятилетний срок, который им положено здесь провести до выдачи замуж. В законах есть лазейки, и я хочу ими воспользоваться, чтобы даровать девушкам свободу от этого дворца. Что скажешь, Майса? — Я считаю это справедливым решением, — тихо ответила она. — Девушкам тяжело всегда быть взаперти, сколько бы у них ни было платьев и украшений. Они скучают на занятиях и в свободное время. Думаю, что свободного времени у них слишком много. Конечно, они радуются возможности танцевать на праздниках, поскольку только тогда они могут увидеть новые, незнакомые лица, пообщаться с кем-то, кого они еще не встречали. Но праздники случаются редко, да и на них только и могут они, что танцевать. Мне кажется… многие из них втайне мечтают доказать и другим, и себе, что они способны не только развлекать гостей, но и делать нечто большее. Что им хотелось бы… быть кем-то. Слушая речи фаворитки принца, Альтаир переводил удивленный взгляд с нее на Малика и обратно. Он не ожидал услышать чего-то подобного от этой девушки с очень юным лицом. Майса в его глазах была не тем человеком, который задумывался бы о подобных вещах. Сколько ей было лет? В лучшем случае, восемнадцать. Их с принцем разделяла возрастная пропасть, в которой была сокрыта гигантская разница пережитого опыта. Но за этой свежей, почти что невинно-юношеской внешностью Альтаир видел незаурядный ум, не уступающий уму принца. Теперь он понимал, почему принц выбрал эту девушку среди всех прочих, и его неуемная ревность, возникавшая каждый раз, стоило ему увидеть принца и его фаворитку вместе, понемногу унималась. Пожалуй, только в ее руки Альтаир был готов вверить заботы о счастливой семейной жизни Малика. Малик же, слушая Майсу, кивал, соглашаясь с ней. Казалось, он и сам думает подобным образом. Проследив за его взглядом, Альтаир понял, что принц внимательно наблюдает за молодыми гостями, которых знал лично, и запоминает, кто кому и сколь сильно пришелся по душе. Наконец, он сказал: — Вон там, в тени ближайшей к нам колонны, что по мою правую руку, сидит один из племянников Нумаира. Как его зовут? — Искендер Хасиф, ваше высочество, — быстро вспомнил имя гостя Тауфик, стоящий за спиной принца. — Он служит в судебном министерстве, о нем хорошо отзываются в народе. Позвать его к вам? — Нет, не нужно, я о другом говорю, — Малик легким кивком указал на одну из девушек, белокожую красавицу в перламутрово-розовом платье, что танцевала на другом конце зала. — Мне кажется, эта девушка пленила его разум. Он не отрывает от нее взгляда уже добрую четверть часа. Майса, знаешь эту девушку? — Это Акса, одна из новеньких, вроде бы она южанка, — Майса задумалась. — Мы мало общались, но она очень милая. Спокойная такая, добрая, всем помогает. Она как-то говорила, что у нее была большая семья, в которой много детей, и она хотела бы создать такую семью. Если этот судья хороший человек, который любит детишек, то она будет счастлива стать его женой. — Говоришь, одна из новеньких… Кого еще привезли недавно? — поинтересовался Малик, отмечая про себя столь удачно пришедшее к нему желание посводничать, благодаря которому он вскоре сможет устроить личную жизнь для одного из многочисленных родственников одного из своих доверенных советников. Это занятие по какой-то причине ему очень понравилось, и сейчас он был в настроении продолжать эту игру в сводничество. — Акса — одна из пяти девушек, поступивших в гарем неделю назад, — напомнил принцу Тауфик. — Я докладывал о них, это рабыни, освобожденные из рук островных пиратов или купленные у работорговцев. В число девушек с титулом найра, допущенных до этого праздника, помимо Аксы попала только одна девушка, Ширин. Да вот же она, танцует прямо перед вами, ваше высочество. Тауфик указал на едва заметную фигурку в бледно-зеленом платье, пожалуй, самом закрытом из всех, что видел Малик в этот вечер. Ширин, новенькая найра, танцевала не так уверенно, как другие девушки, даже другая новенькая, Акса, справлялась лучше. На Ширин почти никто не обращал внимание, настолько непримечательный был у нее наряд, и настолько обычная у нее была внешность. Средней длины черные волосы, не собранные в прическу, обычные карие глаза, с какой-то странной печалью и даже страхом смотрящие из разреза полупрозрачной зеленой маски, накинутой на голову и прячущей большую часть ее лица. Нервные движения не вызывали у гостей желания общаться с ней или даже смотреть на нее, и, кажется, девушку это устраивало. Она была самой невыразительной и неприметной на этом празднике, Малик даже не посмотрел бы в ее сторону, если бы ему туда не указали. — Что скажешь? — вновь обратился к Майсе Малик, имея в виду ее мнение о Ширин. — Ширин очень замкнутая, ни с кем не общается, — ответила Майса. — Сидит себе в углу и плачет постоянно. Мы уж и так, и этак с ней пытались заговорить, а она только головой машет. Уж не знаю, почему ее выбрали танцевать, она и сама не слишком-то хотела. — Что же, в таком случае, она может помочь нам с одним делом. Тауфик, подзови ее, — Малик, краем глаза заметивший подкрадывающегося к ним Аль-Муалима, уже успел догадаться о его намерениях. В последнее время Аль-Муалим слишком наседал на Альтаира с вопросами о женитьбе и продолжении рода. Малик бы проигнорировал этот факт, если бы ему пришлось услышать об этом от Альтаира, но дело было в другом. Во-первых, Альтаир никогда не жаловался на подобные вещи, и о том, что его опекун активно пытается убедить его в необходимости женитьбы и скорейшего размножения, Малик знал только потому, что сам был свидетелем подобным разговорам. Во-вторых, Аль-Муалим, очевидно, считал, что Малик, согласившийся на помолвку и выбравший себе фаворитку, которую повелел сделать матерью своих будущих детей, может как-то повлиять на своего сателлита. Иначе Малик не мог объяснить поведение советника в последние дни — Аль-Муалим уже дважды за последнюю неделю подходил к нему с просьбой поговорить с Альтаиром и убедить его последовать своему примеру: жениться и обзавестись детьми. Разумеется, Малик соглашался сделать это, но не делал, чтобы не потерять доверие Альтаира. Малик и сам знал, насколько тяжело слушать подобные вещи от близкого человека, и он не хотел становиться очередным занудным манипулятором в жизни Альтаира. Более того — он специально отвлекал советника от забот о женитьбе Альтаира или, как сейчас, создавал видимость того, что в личной жизни главнокомандующего намечается какой-то прогресс. Кажется, Аль-Муалим принял его уловку за чистую монету. Увидев, что евнух отправляет к возвышению, на котором сидели принц, его фаворитка и сателлит, еще одну девушку, Аль-Муалим решил, что принц таким образом пытается выполнить его просьбу и познакомить Альтаира с кем-то достойным. Малик с трудом скрыл смесь удовлетворения тем, что советник вернулся к своим друзьям, и разочарования от необходимости общаться с еще одной девушкой из гарема, и кивнул Ширин на подушку подле Альтаира. — Не пугайся, — сказал он, увидев страх в глазах Ширин. — Я позвал тебя только затем, чтобы ты разливала нам вино и подавала угощения. Нарежь дыню и подай ее главнокомандующему. Кажется, даже слова принца не успокоили девушку, очевидно, боящуюся сделать ошибку и получить за это наказание. Трясущимися руками она взяла в руки маленький серебряный нож и потянулась за дыней — по крайней мере, так это выглядело со стороны в первые несколько секунд. Буквально два коротких вздоха потребовалось сделать Ширин, чтобы резко метнуться вперед, в сторону Малика. Она выставила руку с зажатым в ней ножом вперед, готовясь нанести удар сразу же, как преодолеет разделявшее их расстояние, но она, очевидно, недооценила сидящего рядом Альтаира. Движение Альтаира было неуловимым — как бросок кобры, выследившей добычу. Он успел схватить Ширин за вторую руку и развернуть ее за себя, позволяя Малику, схватившемуся за рукоять спрятанного под халатом кинжала, загородить собой испуганную Майсу и Тауфика. На несколько мгновений исчезли все звуки, а мир замедлился и сузился до размера каменного возвышения, где они сидели. Ширин, страх которой превратился в безумное отчаяние, пыталась вырвать свою руку из захвата Альтаира, но главнокомандующий крепко держал ее свободную руку, пытаясь предугадать движение руки, в которой Ширин держала нож. Зеленая шифоновая маска, закрывавшая половину лица Ширин, сползла вниз — ее тонкие завязки, не рассчитанные на подобные движения, развязались. Этот неожиданный момент и крепкое вино из императорских запасов сыграли с Альтаиру злую шутку. Альтаир, недооценивавший девушку, посчитал, что вот-вот ее обезоружит, и уже выставил руку вперед, потянулся к ее второй руке… Он никак не предполагал, что в худенькой и необученной девушке найдется достаточно сил, чтобы побороться с ним хоть немного. Рука Альтаира, которой он попытался заблокировать удар Ширин, встретила сопротивление. Ему удалось остановить удар лишь когда кончик ножа скользнул по его губам сверху вниз, разрывая кожу. Вкус крови отрезвил Альтаира. Отточенным движением он выкрутил руку Ширин с такой силой, что она сама выпустила из пальцев нож. Со звуком ножа, упавшего на мраморный пол под возвышением, в мир Альтаира вернулись прежние скорость, цвета, звуки и запахи. Их с Ширин борьба продлилась меньше минуты. Увидев кровь, закричала Майса, прятавшаяся за спиной бледного, как смерть Малика, Тауфик зычно позвал стражу, музыканты, сидящие в разных концах зала, оборвали свои мелодии, не понимая, что происходит. К Альтаиру и принцу тут же подлетели советники Малого Круга и два шептуна, ради такого случая переодетые в слуг. Шептуны оттащили Ширин от своего господина и поставили ее на колени. Гомон ничего не понимающих гостей все нарастал — недовольные тем, что музыка перестала играть, и девушки прекратили свои танцы, гости громко возмущались и требовали продолжить празднование, чем мешали Малику сконцентрироваться и поговорить с министрами. Чаша терпения принца оказалась переполнена мгновенно. — Тишина! Я сказал — замолчите все! — поднявшись на ноги, он обвел гневным взглядом сидящих перед ним гостей, что умолкли, услышав его слова. — На ваших глазах чуть не убили меня, вашего принца, и ранили моего сателлита, а вы, вместо того, чтобы позволить нам разобраться, возмущаетесь, как праздные зеваки! Нет бы, спросить, что случилось, подумать о ком-то кроме себя! На вашу долю выпадет еще сотня праздников, а вот будет ли вам при следующих правителях так же весело и радостно, как при мне — один Абхамул ведает! Всем гостям запрещено покидать этот зал до тех пор, пока вас не допросят, каждый, кто попытается уйти без разрешения или откажется отвечать на вопросы, будет отправлен в катакомбы и казнен после пыток. Аль-Муалим, организуйте допрос гостей, в ваше распоряжение временно поступают стража, пусть Альтаир выделит вам в помощь шептунов, и пусть остальные советники вам помогут. Тауфик, уведи девушек в гарем вместе с Разан, допросите весь Дворец Розы, а потом обязательно допроси всех остальных жителей дворца. Эту убийцу недоделанную удавить! Альтаир, ты идешь со мной. — Если позволите, — утирая кровоточащую губу рукавом и делая шептунам, держащим наложницу, знак не торопиться с выполнением королевского приказа, остановил принца Альтаир, — я задержусь ненадолго. Прежде, чем казнить эту девушку, я допрошу ее. Ну, или хотя бы попытаюсь. Прямо сейчас она морально уязвима. Есть шанс выбить чистосердечное признание. — Ладно, — Малик, видя, насколько это важно для сателлита, слегка расслабился. — Я подожду в галерее, не могу видеть это место. Заодно успокою Майсу. Не задерживайся слишком долго. Подхватив под руку Майсу, Малик вместе с ней и Тауфиком покинул залу, следом за ними Разан и несколько евнухов увели танцовщиц. Альтаир же обвел взглядом всех, кто остался в зале. Пользуясь своим служебным положением, Рауф, Рафик и Нумаир заняли возвышение принца в качестве рабочей зоны, где они собирались допрашивать гостей по списку, составляемому ими в этот момент. Аль-Муалим успокаивал нервных гостей и призывал их быть терпеливыми и честными. Робер де Сабле, изрядно набравшийся (как, впрочем, и все его рыцари), с интересом наблюдал за быстро организованным расследованием по горячим следам, и его нагло-насмешливый взгляд бесил Альтаира. С трудом взяв себя в руки и убедившись, что ситуация под контролем, Альтаир, наконец, соизволил обратить свое внимание на преступницу. Он легким кивком велел шептунам поднять ее на ноги и потащить за ним, в угол, освобожденный музыкантами, которых увели для допроса советники. Именно там, в укромном углу, скрытому от входа открытой створкой двери и широкой колонной от всего остального зала, Альтаир планировал допросить преступницу. Когда шептуны остановились, Ширин снова рухнула на колени, но сейчас уже сама — дрожащие от страха ноги не держали ее. — Ну что, Ширин, — тихо, но очень серьезно и твердо спросил Альтаир. В его голосе чувствовалась угроза, которую он даже не пытался скрыть. — Ничего не хочешь мне рассказать? Ширин подняла на него свой испуганно-бессмысленный взгляд, полный слез, ее тело била крупная дрожь, было очевидно, что девушка плохо осознает происходящее вокруг. — Ясно, ты не можешь сосредоточиться, — прошелестел Альтаир, присаживаясь на корточки так, чтобы их глаза оказались на одном уровне. — Я тебе помогу. Кто велел тебе это сделать? — Богатый господин, — всхлипнула Ширин. — Ясно, это был богатый человек. Знаешь ли ты его в лицо? Может быть, он пришел сюда? Укажешь на него, если я проведу тебя мимо гостей? — Я… не знаю, не видела его. Я жила в его доме, в подвале, он посылал к нам своего слугу. Слуга… бил… меня… ребенка… держал как пленниц… Мы там так долго жили, я чуть с ума не сошла… — Что это за дом, Ширин? Ты укажешь к нему дорогу? — Нет, господин, я не местная, города совсем не знаю. — Слугу сможешь опознать? Он бывает здесь? — уточнил Альтаир. Ширин, продолжая всхлипывать, покачала головой, и Альтаир мрачно вздохнул. — Ясно. Как ты попала во дворец? — Тот слуга обещал отпустить меня и ребенка, если я выполню приказ его хозяина… Он продал меня во дворец и велел убить того юношу при первом удобном случае. Он дал мне вещь для этого… — Какую вещь? — Она… на мне… под платьем… Повинуясь кивку Альтаира, один из шептунов быстро обыскал Ширин, да так ловко, что Альтаиру и другому шептуну не пришлось видеть ничего лишнего, и в итоге выудил из складок платья небольшой кинжал. Взяв кинжал в руки, Альтаир тщательно осмотрел его со всех сторон. Кинжал был небольшой и очень простой — обычная свинцовая рукоять с простым, незамысловатым узором, на лезвии не было никаких памятных надписей или символов. Такой было очень удобно носить под одеждой так, чтобы никто не заметил. Девушка, судя по всему, носила его привязанным к ноге. Видимо, этим оружием она должна была убить принца, если бы ей выдался подходящий случай, но принц, сам того не осознавая, дал ей возможность взять в руки другой нож, не вызывая при этом никаких подозрений, и воспользоваться этим в своих целях. Не осмотри ее Альтаир здесь и сейчас, она, возможно, избавилась бы от кинжала по пути к месту казни или ожидая приговора в темнице, лишив их единственной улики. Тем не менее, на эту улику Альтаир рассчитывал слабо. Морально Альтаир был готов к тому, что это дело — очередной тупик, и здесь все так же чисто, как и в предыдущих нападениях. Последние нападения на принца характеризовались полным отсутствием опознавательных знаков, способных указать на заказчика, и в этот раз Альтаир ожидал чего-то подобного. Однако, сейчас ему повезло выцепить взглядом одну важную деталь в узоре на рукояти. Завитушки, вылитые на рукояти, волнами расходились по ней, и единственным свободным от них участком было пространство, отгороженное ромбом. В самом центре ромба на свету тускло блестело изображение ущелья между двумя высокими горами. Герб наместника Мудрика Вади. — Смотри, Ширин, — Альтаир показал девушке на герб. — Тебе известно назначение этого рисунка? Что он значит, Ширин? Кому принадлежит? — Я не знаю, не знаю, господин! — у Ширин началась истерика, она разрыдалась, заламывая руки и качаясь в разные стороны. Видимо, ее нервы окончательно сдали, и она перестала быть полезной, по крайней мере сейчас. Добыть полноценное признание, на которое так рассчитывал Альтаир, у него так и не получилось. — Кажется, смертная казнь ненадолго откладывается, — мрачно сказал своим шептунам Альтаир, выпрямляясь. — Заприте ее в укромном месте и стерегите как зеницу ока. Я еще поговорю с ней, когда она придет в себя. Уведите так, чтобы принц не видел. Позволив шептунам куда-то утащить Ширин, Альтаир вернулся к советникам и отозвал в сторону Аль-Муалима. — Что такое? — немного недовольно спросил Старший советник, подойдя к воспитаннику. — Вот и мне интересно, — прорычал Альтаир, нервно поигрывая полученным от наложницы кинжалом, — что такое? Что же это такое — принца пытаются убить на празднике в честь собственной помолвки. И к этому снова причастен один и тот же человек. Вы знаете, о ком я говорю. Вы наносили ему визиты, не раз и не два в последнее время. Любой другой бы отказался от своих планов или выдал бы истинного заказчика, но этот человек снова попытался убить принца, пусть и чужими руками. Так вот я спрашиваю вас, Аль-Муалим — что это такое? Где это видано, чтобы убийца ходил безнаказанным по этой земле? — Одумайся, Альтаир, это же очередная интрига, — Аль-Муалиму было достаточно бросить один лишь взгляд на рукоять, чтобы увидеть опознавательный знак, выгравированный на ней. — Мы оба прекрасно знаем, что Вади — подставная утка. Подставить его выгодно только Аббасу, мы же знаем, они действовали заодно с покойным Иса! В конце концов, Софиан все еще на свободе и прячется неизвестно где! Нам нужно действовать осторожно, если ты дашь мне еще время, я вытяну из Вади информацию об Аббасе и не только! В конце концов, это могут быть даже не они, у принца много недоброжелателей, желающих его смерти, организовать это покушение мог кто угодно! Кто угодно мог привести эту девушку во дворец! — Вот только песок мне в глаза не засыпайте, — огрызнулся Альтаир. Это был тот редкий случай, когда в нем проснулось невиданное и редкое для человека его склада характера красноречие. — Вам самому не смешно от своей последней версии? Рабынь, только попавших во дворец, тщательно осматривают. Я знаю Тауфика и Разан! Они самые неподкупные люди во всей Империи после вас и меня! Они ни за что не подпустят к принцу кого-то, способного ему навредить. Признайте это уже — враг принца бывает в этом дворце, но не живет здесь постоянно! Это очевидно один из наместников или придворных! И пока все указывает только на Аббаса и Вади! — Альтаир…! — Нет, подождите, я не закончил, — гнев Альтаира вырывался наружу, он с трудом контролировал тон своего голоса, но их оживленный спор уже заставлял прочих присутствующих оглядываться в их сторону. — Мне надоело ждать! Мы уже потеряли младшего принца. Я едва смог защитить его старшего брата — три покушения подряд! А вы со своими интригами и тайными расследованиями топчетесь на месте и рискуете его жизнью! Не доводите до греха, Аль-Муалим! Или вы выведете на чистую воду Вади, как обещали мне, или… Или я сделаю это сам. И мои методы вам не понравятся. И вот так, всунув Аль-Муалиму в руки злосчастный кинжал, Альтаир стремительно покинул зал. Принц все еще ждал его в коридоре, неподалеку от дверей. Он разговаривал с Майсой, которая выглядела уже не столь бледной. Но, услышав тяжелые шаги Альтаира, принц и его фаворитка повернулись в его сторону. Майса присела в поклоне, а Малик нахмурился. — Твоя губа снова кровоточит, — сказал он, копаясь в карманах своих парчовых штанов. Вскоре он выудил из них батистовый платок с императорской монограммой и быстро отлучился к фонтану с обычной водой, чтобы смочить ткань. Вернувшись, Малик протянул Альтаиру платок. — Вот, возьми… приложи к ране. — Благодарю, ваше высочество… Альтаир не успел сказать что-то еще — Малик переключился на фаворитку, и где-то в груди главнокомандующего кольнуло. Он принялся вытирать свое лицо, теперь понимая, почему все вокруг смотрели на него с еще большим страхом, чем обычно, и слушал разговор принца с его фавориткой. — Иди к себе, Майса, — сказал Малик, потрепав ее по плечу. — Сегодня был трудный день, и я рад, что ты не пострадала. — И я рада, ваше высочество… Если позволите, могу ли я… сказать кое-что вашему сателлиту? — снова поклонившись, спросила Майса. — Конечно, ты всегда можешь говорить с ним, если у тебя возникнет в том какая-то необходимость, — Малик улыбнулся. Почему-то ему показалось правильным разрешить подобное для своей фаворитки. — Я скажу Тауфику и Разан, что я не буду против, если тебе потребуется поговорить с главнокомандующим Ла-Ахадом наедине. Только без глупостей. — Разумеется, ваше высочество, — увидев, с каким шутливым выражением лица ей грозит пальцем принц, Майса тихо рассмеялась, но быстро посерьезнела и обратилась уже к Альтаиру. — Господин, я благодарю Богов за то, что вы защитили нас. Для меня большое счастье знать, что подле его высочества всегда есть достойный воин, готовый прийти на помощь. В благодарность я хочу дать вам это, — Майса вынула из-за пазухи маленький кожаный треугольничек. В просвете между краями кожи просвечивали исписанные клочки пергамента. — Это амулет, в него вшита молитва о любви. Ее делают в часовнях Саильфы. Считается, что если человек будет носить этот амулет при себе, то на него или на нее обратит внимание любимый человек. Этот амулет принес мне много счастья и удачи, а это хорошая примета! Пусть он сослужит добрую службу и вам! Повинуясь одобряющему кивку принца, Альтаир принял подарок из рук его фаворитки, Ох, что за ирония — получить молитву на любовь возлюбленного от той, что уже заняла его сердце. По крайней мере, так казалось Альтаиру. Он поторопился убрать маленький треугольник в кошель на поясе — этот маленький кусочек кожи словно жег ему пальцы. — Иди, Майса, — повторил Малик. — Нам всем пора отдохнуть. Принц, сопровождаемый сателлитом, и наложница, сопровождаемая слугами, разошлись в разные стороны. Малик шел в свои покои, и с каждым шагом его сдержанность рассыпалась на маленькие кусочки. Следуя за ним, Альтаир видел его трясущиеся руки и подрагивающие плечи, и уже это много говорило о том, что принц чувствовал в этот момент. Принц с трудом боролся с паникой, захлестывавшей его с момента, как он осознал все произошедшее. Именно сейчас он осознал, насколько он уязвим, и насколько сильно он зависит от близких, способных его защитить. Но он крепился так долго, как это было возможно. Его самоконтроль сломался в тот же миг, как он переступил порог собственных покоев. Опустившись на диван в малой гостиной, где он обычно принимал советников, Малик откинулся на его спинку и закрыл руками лицо. Сквозь пальцы было слышно его тяжелое дыхание. — Ваше высочество? — позвал его Альтаир спустя несколько минут неловкого молчания. Он не знал, что ему следует делать, и Малик, не отдавая ему приказов, сильно все усложнял. — Ты что-нибудь узнал? — Очень мало, и все ни о чем. Я вынужден отложить исполнение вашего приказа до тех пор, пока не выясню все, что она знает. Ее запрут в надежном месте и будут охранять. — Хорошо. Малику потребовалось несколько минут, чтобы обуздать свою панику. Его мутило так сильно, что, казалось, весь мир крутится с лихорадочной скоростью вокруг него, превращая его окружение в круговорот мельтешащих перед глазами пятен. Когда мир остановился, Малик выпрямился, убрал руки с лица и щелкнул пальцами. За его плечом тут же материализовался слуга, выскочивший из соседнего помещения. — Ваше высочество? — склонился евнух низкого ранга, ожидая приказа принца. — Сейчас же обработайте рану главнокомандующего, она снова кровоточит. После сделайте кальян из дурманящих трав и принесите его в малую гостиную, — так теперь принц называл свое маленькое убежище, где проводил свое время наедине с собой или Альтаиром. — И подайте туда же вино. Много вина. Слуга поклонился — и его ветром выдуло из покоев принца. Через несколько минут он вернулся с тряпками и лекарствами, используемыми для заживления маленьких ран, и под чутким контролем принца обработал рану Альтаира. Когда слуга ушел снова, чтобы выполнить вторую часть приказа, Малик поднялся и на негнущихся ногах попытался выйти из большой гостиной. Видя, что принц перенервничал настолько, что вот-вот рухнет, Альтаир позволил себе нарушить этикет и подошел к нему, подставляя руку. Ухватившись за локоть Альтаира, Малик, краснеющий от столь непривычного чувства близости к другому мужчине в целом (и к Альтаиру в частности), смог дойти до нужной комнаты и опуститься на подушки. Игнорируя протест Альтаира, пытающегося уйти на обход, Малик рывком усадил его рядом. Не рассчитав силу, Малик потянул его вниз слишком резко и сильно, и Альтаир неловко завалился на спину, распластавшись на подушке. Мягкая и большая, как среднего размера перина, подушка мгновенно приняла удобное для него положение, и Альтаир к собственному удивлению обнаружил, насколько он устал за весь этот долгий день. Рядом улегся Малик, одной из рук вцепившись в край одежды Альтаира, чтобы не позволить ему уйти. Их бока соприкасались, обмениваясь теплом их тел, и Альтаир вскоре поймал себя на том, что принюхивается к чему-то. В комнате пахло чем-то привычно-пряным, немного терпким и горьким, но мягким и приятным. Альтаир удивился про себя — что же это могло бы быть? Он знал, что здесь еще не раскурили благовония, да и кальян еще не принесли. Слуги проветривали покои принца каждые полтора часа, и последний раз, если верить докладу шептунов, полученному по пути в покои, был незадолго до их с принцем прихода. Получается, что этот запах… пришел сюда вместе с ними. Через несколько секунд Альтаира осенило — он чувствует запах принца. Смесь его пота с маслами, которым натерли его кожу в купальне во время одного из последних обрядов. Этот факт вызвал у организма Альтаира очень неоднозначную реакцию, которую главнокомандующий попытался скрыть краем своего праздничного халата. К счастью, это движение пока что осталось незамеченным для принца, больше увлеченного ожиданием. Вскоре в малую гостиную вошли слуги, они расставили еду и напитки на большом столике и установили готовый кальян, после чего оставили принца и его сателлита наедине. Ощущение неловкости исчезло, стоило им испить вина и раскурить кальян. Через пару затяжек Альтаир почувствовал, как дурман обволакивает его разум, а основной инстинкт, инстинкт хищника, требующей от него постоянной настороженности, притупляется. Инстинкты и концентрация полностью отключились, когда в ход пошло крепкое вино, пожалуй, самое старое из императорских запасов. Раз в несколько мгновений Альтаир поворачивался к принцу и видел в его глазах все то, что чувствовал сам. Это был запредельный уровень близости — их глаза и язык тела говорили громче слов. В какой-то момент что-то пошло не так по меркам трезвых и богобоязненных людей, но для сына бога и его ближайшего слуги, опьяненных дымом и вином, эти самые меры уже не существовали. Малик, видимо, решивший, что он нуждается в большей физической близости с собственным сателлитом, перекатился на бок, закинул на Альтаира одну ногу и, подтянувшись, оседлал его бедра. Глаза удивленного Альтаира широко распахнулись, золотистая радужка ярким пятном блеснула в тонком свете маленькой свечки в стоявшем неподалеку подсвечнике на большой ножке. Тело сателлита мгновенно отозвалось на самоуправство принца, только вот сейчас этого было уже не скрыть. Более того — тело принца реагировало на все происходящее точно так же, и это было слишком ощутимо и слишком желанно, чтобы остановиться. Альтаир положил руку принцу на бедро и провел ладонью вверх, к талии. Это прикосновение ощущалось для них обоих как безобидный всполох искр, распаливших их желание еще сильнее. Малик же попытался подняться повыше, чтобы их лица были на одном уровне, но случайное движение его бедер сделало их ближе в другом месте. Ощущение, возникшее у них, стоило их естествам прижаться друг другу сквозь одежду, вытеснило все прочее, что они еще могли чувствовать. Сейчас их начало волновать исключительно нахлынувшее возбуждение. Повинуясь внезапному порыву, Малик начал раздеваться, его примеру проследовал Альтаир, завороженно наблюдавший за этим инициативным и очевидно ведущим за собой человеком, которого он раньше не видел в принце. И если Альтаир, выросший в исключительно мужском обществе, в котором оголение перед боевыми товарищами в бане или во время купаний в походах было обычным делом, не был удивлен, увидев Малика нагим, то вот сам Малик не смог сдержать какого-то судорожного вздоха. Он прекрасно понимал, что другие мужчины выглядят примерно так же без одежды, и имел представление о разнице мужских и женских тел — в конце концов, он уже делил ложе с женщинами, пусть это был и не самый приятный опыт, как для него, так и для самих девушек, — но он не представлял, что чужое мужское тело вызовет у него больше возбуждения, чем женское. Он жадным взглядом пожирал широкие, мускулистые плечи и крепкий, почти что стальной торс Альтаира, туго обтянутый его горячей смуглой кожей. Опустившись взглядом ниже, туда, где располагались их едва соприкасающиеся мужские начала, Малик с трудом сглотнул накопившуюся во рту слюну. Он не знал, как называются испытываемые им чувства, но еще никогда ему не доводилось ощущать ничего настолько приятного. Повинуясь неизвестному ему доселе порыву, Малик потянулся вперед и коснулся пальцами едва начавших заживать губ Альтаира. Они оказались удивительно мягкими на ощупь, и даже небольшая рана не повлияла на это ощущение. Желание становилось все более непреодолимым, и Малик не стал ему сопротивляться. Он наклонился к Альтаиру и поцеловал его так глубоко и властно, как никогда не целовал своих наложниц. Альтаир ответил ему, пуская в ход язык, и вскоре они оба потерялись в ощущениях. Их языки переплетались, иногда они отстранялись, чтобы сделать вдох и снова вернуться в поцелуй. Эти глубокие поцелуи заняли какое-то время, но они лишь распалили желание принца и его сателлита еще сильнее. В какой-то момент Малик разорвал поцелуй и снова выпрямился, разглядывая Альтаира и не понимая, что он еще может сделать с этим роскошным телом. Видя, что принц застопорился, даже не представляя, что стоит делать в такой ситуации, Альтаир решил рискнуть. Он прикоснулся рукой к стволу принца — всего лишь провел кончиками пальцев снизу вверх, — и это вызвало у Малика гортанный стон, прервавшийся на глубоком вздохе, последовавшим за новым прикосновением сателлита. В очередной раз Альтаиру аукнулось его треклятое образование, точнее, тот его раздел, что был посвящен успокоению плоти в долгом походе. Об одной из легенд о походах Альгиля, в которых божественный отрок бывал чаще, чем в Золотых Чертогах, воины предпочитали умалчивать, поскольку именно благодаря ей мужчины узнали о способах удовлетворения своей и братской плоти, для которых не нужно вступать в соитие с женщиной. Это никогда не порицалось, если происходило между двумя воинами или просто образованными мужчинами — подумаешь, кто из названных братьев, ставших друг другу ближе всех, не прибегал к подобному способу утихомирить плотские позывы. И пусть в некоторых отдельных местах это считалось правильным, на всей остальной территории Империи это, во всяком случае, не было противозаконным, чего нельзя было сказать об измене или слишком частых походах к танцовщицам в бордели. И сейчас Альтаир решил воспользоваться этим знанием, чтобы помочь принцу разобраться в своих ощущениях. Несколько приглашающих поглаживаний пальцами по стволу лишь раззадорили Малика. Запрокинув голову назад, он двинул бедрами навстречу ласкающей его руке, и Альтаир, восприняв это как добрый знак, обхватил его крепче особым образом — теперь он держал в своей большой ладони оба их ствола так, чтобы иметь возможность ласкать и принца, и себя. Движения его руки, скользящей по их прижатым друг к другу стволам, почти что свели принца с ума, и он едва не рухнул Альтаиру на грудь, в последний момент выставив руку и оперевшись о пол. Не осознавая это, Малик начал двигаться навстречу руке Альтаира, и дополнительное трение их самых чувствительных мест лишь усилило их ощущения. Альтаир улыбнулся, видя по лицу принца, что тот близок к самому ключевому моменту этих внезапных ласк, и решил ускорить приближение кульминации. Свободной рукой он пробрался к небольшому участку кожи между источником семени принца и его тугим входом и, убедившись в том, что это нужное место, надавил на него. Почувствовав, как пальцы сателлита давят на еще одну удивительно чувствительную точку, о которой он не знал совершеннейшим образом ничего, Малик потерял свои остатки самообладания и громко застонал. На короткий миг он закрыл слезящиеся от удовольствия глаза, чувствуя, как из его ствола выплескивается семя. Это продолжалось гораздо дольше, и из него выплеснулось настолько много, как никогда до этого, даже тогда, когда он занимался этим с наложницами. Это удовольствие оказалось столь сильным, почти что ослепляющим, что принц даже не заметил, что его сателлит тоже излился (и только потом он осознал, что Альтаир получил не меньшее удовольствие от произошедшего). Чувствуя удивительную слабость, Малик окончательно завалился на саттелита. На коже растекалось выплеснутое им семя, оно засыхало, заставляя их обоих чувствовать дискомфорт. Сконцентрировавшись на этом дискомфорте, Малик вдруг встревожился. Пьянящая пелена понемногу начала спадать, возвращая его разуму способность мыслить здраво, и это заставило принца осознать, что только что на самом деле произошло. Это было что-то прекрасное и вместе с тем греховное — он понимал это, но не чувствовал себя грешником по какой-то непонятной причине. Малик ощущал все произошедшее… правильным. Как будто это должно было случиться именно так, именно между ними. В этом было больше смысла, чем во всем, что было между Маликом и его наложницами, и Малик почему-то быстро успокоился. Что с того, если случившееся станет известно? Наверное, все будет в порядке. В конце концов, если что-то пойдет не так, он всегда может разыграть карту своей власти и происхождения от божественной семьи. Уж это-то должно заставить возможных недоброжелателей засунуть свое возмущение в самую глубь Шайтановых пещер. Вскоре Малик отдышался и смог приподняться на руках, липкие от семени участки кожи обдало прохладным порывом сквозняка, и принц поморщился. Взглянув Альтаиру в глаза, Малик содрогнулся — он совершенно забыл о том, что у каждой монеты есть две стороны. Если произошедшее между ними всплывет наружу, никто не скажет ему, принцу и будущему императору, ни слова, поскольку его власть простирается не только на законном, но и на религиозном уровне. Никто не посмеет в чем-то обвинить сына Абхамула, но Альтаир не защищен от гнева богобоязненных людей. В глазах других Альтаир — простой смертный, обычный сирота, достигший слишком больших высот. История знает имена слишком многих приближенных к императору, чьи головы полетели с плеч только потому, что народ был недоволен их деяниями. Такой участи Альтаиру Малик никогда бы не пожелал. Но император должен служить народу, интересы и желания подданных всегда превыше собственных интересов одного человека. В их обстоятельствах Малику пришлось быть палачом Альтаира, и это, очевидно, было бы выше его сил. Размышляя об этом с разных сторон, Малик словно подкинул монетку, но увидел что она упала ребром и завертелась, как детский волчок. Мнение других людей внезапно отступило на задний план, стоило Малику вспомнить о том, что у сателлита есть собственное. И это полностью перевернуло мир принца с ног на голову. Малик вспомнил, как долго он возвращал доверие сателлита после того, как несправедливо наказал его. В тот проклятый день Малик ткнул Альтаира носом в разницу их положений, показывая сателлиту, кто из них хозяин, а кто слуга. Тогда он собственными губами произнес приказ, создавший между ними пропасть, которая так долго мешала им сблизиться. Все эти месяцы Малик пытался создать их отношения заново, заставить Альтаира забыть о том оскорблении, которое сам ему нанес, пытался стать в его глазах настоящим, сильным правителем, которого Альтаир мог бы уважать. И сейчас он воспринимал полученное удовольствие как повод для потери уважения со стороны такого сильного человека, как Альтаир. Более того — Альтаир, усвоивший тот некорректный урок, мог неправильно воспринять все произошедшее. То, что между ними только что произошло, могло быть истолковано Альтаиром, мало понимающим в столь глубоких эмоциональных вещах, как банальное использование его принцем. Осознание этой мысли причинило Малику почти невыносимую боль, а присутствие рядом Альтаира, даже не подозревающего о ходе размышлений принца, делало все еще сложнее. С трудом одевшись и поднявшись на ноги, принц собрался уже было покинуть свою малую гостиную, но на пороге остановился, чтобы бросить через плечо просьбу для Альтаира: — Пожалуйста, если можешь… забудь о том, что произошло. — Я никому не скажу, — тихо бросил Альтаир в спину ушедшему принцу. Оставшись наедине с собой, Альтаир призадумался на миг о том, понял ли принц, что сателлит правильно растолковал его истинные намерения или же ему померещилось это неловкое движение вздрогнувших плеч принца. Так и не придя к окончательному решению, Альтаир заставил себя подняться, с трудом привел себя в порядок — насколько это было возможно при наличии у него подаренного принцем платка и графина с водой, — и покинул покои принца ради вечернего обхода по дворцу. Малик же впервые так долго пробыл в наспех приготовленной слугами бане. Выгнав слугу, обычно помогавшего ему с омовением, принц велел никому не появляться до тех пор, пока он сам не позовет. Он попросту не мог себе позволить показаться перед слугами в настолько… перевозбужденном во всех смыслах состоянии. Меньше всего ему сейчас хотелось слушать предложения прислать к нему девушку. Уж точно не после того, что только что произошло между ними с Альтаиром. При мысли о горячих и сильных руках сателлита, трогающих его в самых сокровенных местах, его член снова налился кровью, и Малик с трудом подавил стон — он бы сейчас многое отдал, чтобы повторить случившееся. Но это уже было невозможно, он ведь сам повелел Альтаиру забыть об этом приятном, но недоступном для понимания других происшествии. Поэтому все, что ему оставалось — попробовать справиться с зовом плоти своими силами. Конечно же, Малик никогда не занимался ничем подобным самостоятельно. Он даже не знал, что такое возможно. Но действия Альтаира подсказали ему — многие мужчины так делают, просто об этом никто не говорит. Прикрыв глаза, Малик аккуратно обхватил рукой член и медленно попытался повторить то, что с ним делал Альтаир четверть часа назад. Сначала провести рукой вверх, а потом вниз, сжимая достаточно крепко. Первые несколько раз у него получилось не очень-то удачно. Он слишком сильно сжимал пальцы, двигая вместе с ними и чувствительную кожу, что ощущалось не самым приятным образом, но вскоре Малик понял, как стоит двигать рукой так, чтобы не задевать ничего лишнего и ласкать именно необходимые участки. С каждым новым движением он открывал новые чувствительные точки своего тела, и вскоре он уже метался по мокрой гранитной лавке, вспоминая прикосновения Альтаира и представляя, что это его рука ласкает принца, а не собственная. Чтобы довести себя до пика наслаждения, Малику потребовалось гораздо больше времени. Это действительно оказалось труднее сделать самому — под ним не было горячего тела Альтаира, ему в бедро не упирался такой же возбужденный член, а собственный ласкала своя неумелая рука, а не крепкая и приятная хватка сателлита. Испытывая почти что безумную потребность в разрядке, отчаявшийся принц потянулся свободной рукой туда, где гладил его своей второй рукой сателлит, и принялся прощупывать свою промежность в попытке отыскать то самое чувствительное место, прикосновение к которому доставило ему столь сильное удовольствие. Нащупав ее, Малик уже не смог сдержать стона — волна удовольствия, крохотными электрическими разрядами прокатившаяся по его телу, выплеснулась ему в руку и на мраморный пол новой порцией семени. Тяжело дыша, принц с трудом сдержал смех — его советники бы с всей серьезностью пожурили бы его за такую трату благословения, предназначенного для чрева наложницы или жены. К счастью, слуги принца достаточно верны, чтобы сохранить свидетельства его небольшого греха в тайне от посторонних глаз и ушей.***
Весь следующий день Альтаиру казалось, что принц его избегает. Оказавшись у арки, ведущей в большую гостиную принца, Альтаир узнал от охраны приказ принца не беспокоить его. Это было необычно — даже в первые дни своей новой службы Альтаир всегда находился рядом с принцем, пусть тот тогда и не одобрял этого назначения. Очевидно, дело было в ночном происшествии, но они оба понимали, что Альтаир не проболтается. Значит, принц боится чего-то другого. Вот только чего? Впервые в жизни Альтаир тревожился о чем-то подобном. Неизвестность терзала его верное сердце — неужели он, выполнив самое сокровенное желание принца, заметное в его глазах, совершил роковую ошибку и лишился расположения, которого с таким трудом и всем доступным ему тактом он добивался все это время? Альтаир совершал обходы, проверял свитки с показаниями гостей и танцовщиц, но мысли его все равно вертелись вокруг того, что произошло между ним и принцем наедине. Он с легкостью согласился отложить допрос наложницы, когда ему сообщили, что девушка пока что еще не полностью вернула себе рассудок. По какой-то непонятной причине все валилось из рук, сконцентрироваться на своих обязанностях у Альтаира не получалось. Сбросив часть работы на шептунов, Альтаир отправился «патрулировать» дворец. На деле же он наворачивал круги по ближайшим к покоям принца коридорам, готовый взорваться от переполняющих его эмоций, но вдруг один из шептунов донес ему новость: принц покинул свои покои. В эту же секунду Альтаира посетила весьма опасная для его положения идея о том, как бы ему поговорить с принцем о произошедшем. На правах императорского сателлита Альтаир прошел в пустующие покои принца. Он знал, что искать Малика по дворцу и пытаться обсудить с ним случившееся бесполезно — Малик снова подвергнет его наказанию и будет прав, его не смутит даже мнимое отсутствие повода для успокоения их общих знакомых. Но в своих покоях, там, где он является собой, Малик слишком уязвим, и они оба знают это. Малик не сможет солгать ему или отдать приказ о наказании, если они останутся наедине в самом интимном месте для них обоих. Ожидая возвращения принца, Альтаир прохаживался по покоям — навернул несколько кругов по большой гостиной, после чего ушел в кабинет, где его не было видно через входную арку. Постояв немного у окна, ставни которого были увиты цветущим плющом, Альтаир обернулся. Он уже собирался было подойти к книжному шкафу и выбрать оттуда один из свитков, что принц давно разрешил ему брать для чтения, как вдруг его цепкий взгляд упал на строчки, начертанные рукой Малика на развернутом на столе пергаменте. Судя по блестящим чернилам, последние строки были написаны совсем недавно и уже почти высохли. Склонившись над столом, Альтаир прочитал привлекший его внимание текст.Маска убитого в походе воина — мой холодный лик, Его последний вздох о возлюбленной — мой безмолвный крик. Я выиграл в любви, но проиграл свой духовный бой, Я прогневал отца, что в чертогах смотрит за мной. О, возлюбленный, молю, забудь все причиненное мною зло И не принимай как наказание чувство к тебе мое. Не спорю: моя благосклонность к тебе что северенская стужа, Но в мечтах моих ты мирно-тихо живешь, не тужишь. Если б я рядом мог быть — вот была бы радость, Но, увы… На плечах моих правления тяжесть. О, Саильфа, прости своего сына, Саифа.
Прочитав это коротенькое стихотворение, Альтаир улыбнулся и ушел из покоев принца. Он принял для себя три решения. Во-первых, он никогда не признается в том, что прочитал первую газель своего принца без его ведома. Во-вторых, он никогда не скажет, что видал и лучше, пусть это и было правдой. В-третьих — ох, сколь многое бы отдал Альтаир за то, чтобы они сблизились в других обстоятельствах, — уже помолвленному принцу незачем было знать, что возлюбленный в любой момент мог бы ответить ему взаимностью.