Во славу Империи!

Если у меня спросили, хотел ли я когда-нибудь что-то изменить, я, не задумываясь, ответил бы, что да, я хотел бы. Если бы боги даровали мне подобный шанс, я бы изменил тот день, когда мое положение при дворе стало для меня важнее, чем мое желание работать на благо Империи. Я заметил это слишком поздно, настолько поздно, что сейчас в моих силах либо дойти до конца, либо признаться в своих грехах и понести заслуженное наказание. Пожалуй, я зашел так далеко, что и для второго уже слишком поздно. Я долго наблюдал за императором Умаром, присматривался к нему с самого первого дня, как он назначил меня одним из министров. Я видел, что его не слишком сильно волновали самые важные сферы внутренней жизни Империи, вроде огромных потерь во время походов, эпидемий, которые, даст Абхамул, случаются раз в пять лет, вопиющей бедности крестьян и горожан, которая со временем становится все более явной. Император менял тему разговора, стоило кому-то из министров предложить построить новые госпитали или найти способ, как убрать отходы с улиц на окраинах столицы. Постепенно проблемы, на которые закрывали глаза десятки лет, копились, превращаясь в гигантское перекати-поле, которое вот-вот должен был обрушиться на головы тех, кто уже достаточно пострадал. Однако, императору не было никакого дела до этого. Но, стоило заговорить о новых способах ковки мечей или о том, сколько нужно сделать кольчуг, или о том, сколько сильных коней отобрали для очередного конного полка, взгляд Его Величества загорался так, как не горит самое яркое пламя. В какой-то момент он перестал даже проводить время с женой, которую любил больше этой пресловутой войны, даже больше своей жизни любил. Отчасти это объяснялось тем, что она долгое время не могла понести, а для Его Величества здоровый наследник был самой большой надеждой на то, что после его смерти будет кому завоевывать новые территории и оборонять уже завоеванные. Он словно жил и дышал битвой, и, если верить рассказам еще живых советников, заставших предыдущего императора, Умар — далеко не первый в роду Аль-Фадхи, чье сердце билось только ради сражения. Подобные свидетельства я находил и в архивах, читая жизнеописания прошлых правителей этой династии. Как при этом Империя не развалилась и не погрязла в бедности и болезни, ума не приложу. В какой-то момент чаша терпения глав нескольких родов была переполнена. После очередного похода, закончившегося, впрочем, как и всегда, победой Империи, в котором погибло особенно много воинов с обеих сторон, выяснилось, что наместники, сильнее всего преданные императору и рвавшиеся в бой едва ли не впереди него самого, потеряли в нем столько своих сыновей, внуков и племянников, сколько они не теряли до этого. Иные рода и вовсе потеряли своих глав, а занявшие их места родственники сочли истинным виновником гибели их родных не проигравшее Королевство, а того, кто в очередной раз пошел на него войной. А Умар, проигнорировав советы своих приближенных и мольбы безутешных семей, просящих не нестись в пекло новой битвы сразу же по окончанию старой, уже планировал новые походы. Головы несогласных летели с плеч чаще, чем голуби перелетали с места на место. И это в кои-то веки повлекло за собой определенную реакцию. Наконец-то, впервые за все правление Аль-Фадхи, ближайшие поданные императора задумались о том, что наместник Абхамула на земле не всегда бывает прав и справедлив.