***
Прежде, чем выбрать меньшее из двух зол — настоятелем часовни Абхамула в дворцовом комплексе или настоятелем городского храма, — Малик решил наведаться в библиотеку и заодно пригласить туда советников для скромного разговора, надеясь, что они хоть что-то вспомнят об интересующих его указах. Чтобы не вызвать подозрений касательно своих пристрастий, Малик нашел еще несколько относительно недавних указов отца, которые можно было бы обсудить в контексте продолжения его дела после собственной коронации. Когда архивные указы или личные документы почившего императора прошлись по рукам советников, Аль-Муалим, сидевший за библиотечным столом напротив принца, покачал головой: — Казалось бы, еще вчера мы обсуждали многое из этого, а на деле уж несколько лет минуло, — сказал он, поглаживая свою длинную бороду. — Что же вы планируете делать с этими задумками и указами, ваше высочество? — То же, что и с прочими указами отца, — спокойно пожал плечами Малик. — Некоторые исправить с учетом нынешнего положения дел, некоторые реализовать, а от некоторых отказаться. Особенно это касается указов «О наследовании», «О гаремном устройстве» и «О сателлитстве». — Ваше высочество меня удивляет, — крякнул Рауф, пытаясь устроить свои иссохшие чресла в жестком деревянном кресле. — Что вас не устраивает в этих указах? — Если говорить о наследовании, то я хочу пересмотреть некоторые особо жестокие правила, — мрачно сказал Малик, которого в конец вымотала эта борьба с собственными советниками за право делить ложе только по желанию, а не по их просьбам. — Во-первых, я хочу улучшить придворный этикет так, чтобы никому и в голову не пришло вмешиваться в чьи бы то ни было гаремные дела, особенно в мои. Во-вторых, я хочу полностью устранить все отголоски порядков Аль-Фадхи и окончательно запретить братоубийство и детоубийство при воцарении одного из братьев или сыновей почившего императора. Вдобавок к этому я хочу пересмотреть титулы для принцев и изменить их так, чтобы они не напоминали о междоусобице. В-третьих, мне необходимо расширить права на наследование детей, рожденных от гаремных жен и закрепить их в законодательстве. Да, такое и раньше бывало, что императорами становились сыновья наложниц, но они не были защищены законом, и я намерен это исправить. — Когда вашему высочеству будет удобно обсудить поправки в указе «О наследии» с нашими летописцами из министерства законодательств? — поинтересовался Нумаир, по пунктам записавший каждое пожелание принца касательно первого закона. — Сразу же после коронации, когда я обрету полное право менять указы подобного значения, — Малик поджал губы, выражая недовольство необходимостью ждать. — Но это необходимо будет сделать сразу же и очень решительно, поэтому все приготовления должны быть сделаны заранее. Для этого и нужно будет сначала отредактировать указ «О гаремном устройстве», полагаю, это возможно сделать еще до коронации. Это будет достаточно незаметное, но крайне важное изменение. Нужно будет сократить сроки содержания некоторых титулованных наложниц и прописать основы прав для рожденных ими детей, чтобы развить это в указе «О наследии». Если вам понадобятся консультации касательно гаремного устройства, вы можете обратиться к моему старшему евнуху. — Как прикажете, ваше высочество, — кивнул Нумаир. — А что до указа «О сателлитстве»? Что в нем не устраивает ваше высочество? — поняв, что основные пожелания по первым двум указам принц уже выразил, напомнил о последнем указе Аль-Муалим. От Малика не укрылась тень, пролегшая на лице старца. Малик прекрасно помнил, что идею взять в сателлиты Альтаира подал ему именно старший советник, и отчасти ему было понятно волнение советника. В конце концов, все знали, что после небольшого улучшения отношения между принцем и его сателлитом снова ухудшились, и Аль-Муалим наверняка волновался за воспитанника. С другой стороны, старец прекрасно понимал, что какой бы глубокой ни была пропасть между ними, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы принц решился на изменение такого малоизвестного и малозначительного по меркам прочих указа, как указ «О сателлитстве». Но раз уж Аль-Муалим с таким трудом скрывает напряжение и тревогу, отсутствие новостей о взаимоотношениях между принцем и сателлитом показалось ему достаточно плохим предзнаменованием, и теперь советник полагает, что принц планирует вскорости избавиться от навязанного ему сателлита. Конечно же, говорить Аль-Муалиму или кому-бы то ни было о том, что принца и главнокомандующего теперь связывают совершенно другие, порицаемые отношения, Малик не собирался, но это не отменяло необходимости в изменениях. — Я хотел бы немного усовершенствовать его, — уклончиво ответил Малик, заметив, что это совершенно не успокоило советника. — Но если в случае с предыдущими указами я знаю об их первоисточниках и примерно представляю, что послужило причиной внесенных ранее изменений, то истоков указа «О сателлитстве» мне обнаружить не удалось. Чтобы отредактировать его с умом, мне нужно узнать больше о его появлении. — Боюсь, о нем нам почти ничего не известно, — сказал Рафик, переглянувшись с другими советниками. — Указ «О сателлитстве» — один из немногих указов его величества, созданных им самостоятельно. Конечно, такие указы могут иметь в себе многое от указов Аль-Фадхи, но при этом у них отсутствует очевидная связь с возможным первоисточником ввиду большого количества изменений. Создавая некоторые указы — и указ «О сателлитстве» в том числе, — ваш батюшка сохранял в тайне и причины, подтолкнувшие его к их созданию, и возможные первоисточники. Нам неведомо, откуда именно мог покойный император почерпнуть основу для этого сателлитства. — И что же, неужели при Аль-Фадхи не было ничего близкого к сателлитству? — мастерски разыграл неосведомленность Малик, плавно подводя советников к интересующему его явлению. — Было кое-что, но об этом не принято вспоминать после смены главенствующей ветви нашей веры, — игнорируя предупреждающие шиканья и переглядывания остальных советников, Аль-Муалим все же сказал это. — Как ваше высочество знает, при Аль-Фадхи главенствующей ветвью нашей религией была ветвь Альгиля, воина, и люди, которым он покровительствует, зовутся гилинами. Конечно, среди народа, как и сейчас, впрочем, есть люди других ветвей, но гилины тогда имели больше привилегий, и для них было написано больше всего полезных законов. Среди них было что-то отдаленно напоминающее указ «О сателлитстве», однако, буду честен — я уж и не вспомню его название и суть, поскольку даже не был ознакомлен с ними. Основную работу над созданием аналога после смены власти проделали жрецы Абхамула, поскольку, как я понимаю, ушедший в небытие указ тесно связан с верой. — Понимаю. В таком случае… могли бы вы подсказать, к кому мне следовало бы обратиться? Я всего лишь хочу знать разницу между старым и новым указом, чтобы не допустить ошибок моих предшественников и улучшить должность, благодаря которой я еще жив, — мимика и весь язык тела в целом Малика никак не выдали его личной заинтересованности в этом вопросе, что полностью развеяло сомнения и тревогу Аль-Муалима. Видя абсолютное спокойствие и обычный дружелюбный настрой принца, советник, наконец, убедился в его мирных намерениях. Его лицо разгладилось и приняло прежнее сдержанное выражение. — Думаю, вам стоит навестить Шахина, главного жреца Золотой Часовни Абхамула, — растирая затекшие за время разговора кисти рук, сказал Аль-Муалим. — Выдающаяся личность среди жрецов-хамулитов, этот Шахин, надо признать. Ровно три дня пробыл настоятелем столичного храма Абхамула, а на четвертый стал уже Верховным Жрецом Четырех. Говорят, что он мудр настолько же, насколько высокомерен, а слава о силе его веры простирается по всей благочестивой имперской земле. Никто лучше него не знает о документах, связанных с верой, поскольку именно с ним по этому поводу советовался покойный император. — Благодарю вас за совет и за то, что согласились обсудить со мной эти важные вопросы. Прошу прощения за то, что оторвал вас от прочей работы. Вы можете возвращаться к ней, — и, не успев договорить, Малик уткнулся в бумаги, исписанные ничего не значащими идеями, давая понять, что разговор на этом окончен, и что отвлекать его не стоит. Советников не нужно было просить дважды. Они почти сразу же удалились из библиотеки, оставляя принца наедине с книгами… и еще кое-кем. — И стоил ли этот разговор потраченного на него времени? — спросил Тауфик, выплывая из-за ближайшего стеллажа с горящей свечой в медном подсвечнике в одной руке. Другой рукой он едва удерживал стопку чистых свитков. — Ваше высочество могли сэкономить массу времени, сразу послав за священниками. — И тогда я бы потратил массу времени на обоих, когда мне был нужен только один. Ты уже послал за ним? — спросил Малик, даже не оборачиваясь в сторону Альтаира, вышедшего из-за стеллажа за спиной принца. — Да. Но не могу обещать его появление. Много ждать от жреца-хамулита — признак слабого ума, — голос сателлита так и сочился презрением, причину которого Малик понял относительно недавно. Видимо, гилины так и не простили возвышение хамулитам, отчего отношения между последователями отца и сына сильно испортились. Но внутри самого принца заскреблось какое-то неприятное чувство, похожее на печаль. Его, Малика, всю жизнь растили как хамулита. Не в этом ли причина его тревог и забот? Страх свершенного прегрешения терзал его с самого пира, но трактат жреца-гилина сделал все только хуже. Малик понял, что спокойное отношение Альтаира к произошедшему обусловлено лишь тем, что он гилин, для ветви которого мужеложество почти не считалось грехом, и это открыло Малику глаза на несовершенство собственной веры. На протяжении четверти века вера Малика была непоколебима, она прошла проверку смертью, страхом и отчаянием, но почти разрушилась, когда дело дошло до любви. Сложно представить себе что-то, разрушающее тебя изнутри сильнее, чем несоответствие представлений о жизни и реального положения дел. Должен ли он что-то с этим сделать? Снова сменить ветвь для всей Империи, как это сделал его отец? Или же сменить веру только для себя? Что он, как принц и как верующий, может сделать для себя и себе подобных? Вопросы копились в его голове подобно дождевой воде в бочке на улице, но ответы, разумеется, не возникнут сами собой. Ему придется отвечать на все эти вопросы самостоятельно. — Ваше высочество? — отвлек его от размышлений голос евнуха. Подняв голову от бумаг на столе, принц посмотрел в сторону Тауфика и увидел рядом с ним высокого худого мужчину в простых одеяниях. Альтаир уже, судя по всему, снова спрятался среди стеллажей, оставляя их разговаривать якобы без свидетелей. — По вашему приказу Шахин-ул явился. — Прошу, присаживайтесь, мудрейший, — Малик сделал знак поклонившемуся жрецу выпрямиться и указал ему на стул напротив. — Как обстоят дела в часовнях Четырех в дворцовом комплексе? — Всевышний хорошо заботится о нас вашими руками, — ответил настоятель в обычной для хамулитов тяжеловесной манере. На его языке это значило «Не без проблем, но мы не жалуемся». Другого ответа от него можно было не ждать. — Могу ли я чем-то помочь Божьему Сыну? — Мне необходима ваша память, мудрейший, — сказал Малик, протягивая старику копию указа «О сателлитстве». — Насколько мне известно, вы помогали моему отцу, да будет его перина в Золотых Покоях мягкой, разрабатывать этот документ. — Истинно так, ваше высочество. Но что вызвало у вас интерес к нему? — Я хочу немного расширить возможности и обязанности сателлитов, — понимая, что он говорит с человеком, способным испортить все его планы на изменение указов, Малик сказал жрецу немного больше, чем собственным советникам. — Но, как вы понимаете, чтобы указы служили хорошую службу в будущем, нужно знать, какие последствия вызвало их исполнение в прошлом. Я хотел бы узнать у вас о создании этого документа, о его истоках… О возможном первоисточнике… Узкие глаза на загорелом лице старца опасно сузились, но в следующее же мгновение снова были раскрыты как обычно. Заметив быстро промелькнувшую на лице жреца гримасу отвращения и возмущения, сменившуюся прежней сдержанностью, Малик понял — жрец прекрасно осведомлен о том, откуда отец почерпнул идею о сателлитстве. И теперь он сам прилагал все усилия, чтобы не дать жрецу повода думать, что он, Малик, уже об этом знает. В тяжком ожидании прошло несколько минут. Настоятель Шахин сверлил принца тяжелым взглядом темных глаз, выглядывающих из-под нахмуренных густых бровей, словно пытаясь дождаться от него честности. Но Малик сохранял прежнее доброжелательное и невинное выражение лица, и оно, в конце концов, обмануло старика. Мрачно поджав губы, Шахин-ул, прекрасно осознавая, что перечить принцу, младшему из детей Абхамула, это еще более тяжкий грех чем-то, о чем ему предстояло рассказать, заговорил. — Указ «О сателлитстве» был создан по подобию одного гилинского эдикта об отношениях, но это весьма щекотливая тема, — Шахин замялся, но видя, что принц его внимательно слушает, был вынужден продолжить. — Этот эдикт назывался «Кумар», и он позволял грешникам вступать в благочестивые браки, не разрывая своих греховных отношений. Наш покойный повелитель принял мудрое решение отменить этот эдикт и создать новый, очистив его от лишней грязи. Так появилось сателлитство… — И для чего же ему было это нужно? — Все очевидно донельзя, ваше высочество. Ваш отец прекрасно знал, что его день близится к закату, и его последним желанием было защитить своих сыновей. Разумеется, вокруг вас уже тогда вились воины и охранники, но покойный повелитель подозревал, что этого может быть недостаточно. Помимо указа «О сателлитстве» он издал тайный документ, по которому после первого серьезного покушения на вас и вашего покойного брата вас обоих заставили бы выбрать сателлитов, — настоятель все больше и больше расслаблялся, видя, что принц воспринимает информацию именно так, как должен был, и теперь он говорил уже искреннее, выдавая больше важной информации. — Об этом указе знали только главные министры из главного круга, уж простите, неизвестно мне верное название. Им было приказано выбрать заранее нескольких хороших воинов, которых можно было предложить. В удачное время с вами бы завели разговор и убедили согласиться на защиту, как я понимаю, так и произошло. Основною целью этого приказа было лишь желание обеспечить вашу безопасность, только и всего. Могу ли я, наконец, узнать, что ваше высочество хочет изменить в указе «О сателлитстве»? — Разумеется, это будет честно, поскольку вы очень мне помогли, — Малик сделал глубокий вдох, прекрасно осознавая, что оставшаяся часть разговора будет не из легких. — Я хочу перевести этот указ из ведомства веры в светское ведомство. Иными словами, перерубить его религиозные истоки и сделать его более политическим. — Как же так, ваше высочество! — вскричал Шахин, и его борода мелко задрожала от его возмущения. — Пусть я, как добропорядочный хамулит, не одобряю первоисточник этого документа, я твердо уверен в том, что он должен сохраниться в ведомстве веры. Этот документ имеет слишком долгую историю, тесно переплетенную с нашей великой верой, их связь невозможно перерубить. — Возможно, — мягко сказал Малик, не показывая, насколько сильно его раздражает позиция настоятеля. — Полагаю, вы прекрасно осознаете важность должности сателлита. Это должность, имеющая прямое отношение к безопасности императорского рода. Старый документ, действительно имеющий крепкую связь с верой, уже канул в небытие. Новый же документ более светский, чем его первоисточник. У меня нет цели оскорбить духовенство, и вы прекрасно понимаете это, мудрейший. Я всего лишь хочу освободить вас и ваших братьев от лишней ноши, избавить вас от соприкосновения с делами государства, не входящими в ваши обязанности. Подобным образом Малик увещевал настоятеля еще около четверти часа. Первое время настоятель Шахин-ул яростно сопротивлялся и спорил, но в ответ получал лишь спокойные и вежливые возражения, к которым было не подступиться, которые было не опровергнуть. Чем дольше они разговаривали и препирались, тем сложнее становилось настоятелю сопротивляться. В конце концов, он был вынужден дать свое согласие и написать записку о том, что теперь указ «О сателлитстве» перешел в руки государевых министров. — Поступайте как знаете, ваше высочество, — сказал Шахин-ул прежде, чем уйти. — Я согласен передать вашим министрам работу над этим указом, однако, не буду кривить душой — я и мои братья-хамулиты не будем молчать, если в работе с этим указом вы сделаете шаг назад, к грешной сути его первоисточника. А мы обязательно узнаем об этом — грехи невозможно смыть. Берегите свою божественную суть и не позволяйте шайтановым проделкам запятнать ее. С этими словами жрец ушел в сопровождении Тауфика, а Альтаир снова вышел к своему принцу. — К чему все это? — спросил главнокомандующий. — Чего вы хотите? — Я хочу вернуть то, от чего мой отец так необдуманно избавился, — тихо сказал Малик, и Альтаир едва расслышал его голос в треске свечей. Но эти тихие слова ответили на сотню тысяч повисших меж ними безмолвных вопросов, делая их отношения устоявшимися. Собрав документы в простую папку, Малик покинул библиотеку. Кусочки мозаики сложились в полную картинку, пусть и нельзя было сказать, что изображение было неожиданным.***
Очередное собрание Малого круга совета, вопреки привычкам принца работать по утрам проводившееся в один из теплых вечеров, началось с неожиданной новости. Альтаир, отлучившийся куда-то с раннего утра, появился во дворце в лучшем случае к началу сумерек, и то в сопровождении своего благодетеля. Лик Аль-Муалима был еще угрюмей обычной гримасы его подопечного, и Малик не мог не обратить на это внимание. Судя по всему, причиной плохого настроения у его подчиненных стало утреннее происшествие, доклада о котором пока еще не поступило, и Малик, решив, что ждал достаточно, поспешил потребовать объяснений. — Утром я слышал звон набата, расположенного неподалеку. Кажется, что-то случилось с кем-то из знати Империи, — медленно проговорил он, делая вид, что изучает принесенные на рассмотрение бумаги. — Быть может, кто-то из вас, наконец, удосужится рассказать мне, что произошло? — Разумеется, ваше высочество, — Аль-Муалим принял удар на себя, игнорируя смущенные переглядывания коллег, снова отчитанных по его вине. — Это крайне печальное дело. Я с прискорбием сообщаю вам о том, что наместник Ущелья, Мудрик Вади, которого я все это время подозревал, трусливо покончил с собой на исходе ночи. После себя он оставил лишь записку с чистосердечным признанием. В ней он признается в организации заговора против императорской семьи, убийстве второго принца Кадара, покушениях на вас, ваше высочество, и, кроме того, в шантаже, подкупе, незаконному удержанию в неволе, убийству рабов и прочих греховных вещах. Его признания подтверждают найденные в его личных вещах расписки, учетные книги незаконно купленных рабынь и рожденных ими детей и, в конце концов, сами рабыни и их дети, найденные в подсобных помещениях его столичного дворца. — Я ничего не понимаю, — нахмурившись, Малик прочитал переданную ему через Тауфика записку покойника. — Кто его обнаружил? Как вы нашли книги и все остальное? Неужели поэтому Альтаир отсутствовал все утро вместо того, чтобы быть при мне, как и положено? Расскажите мне все, в подробностях. Усевшись в свое любимое кресло, которое держали в гостиной принца специально для него, Аль-Муалим глубоко вдохнул, отпил воды из поднесенного ему слугой кубка, и принялся рассказывать. — Нам стало известно о возможной причастности Вади к заговору достаточно давно. Еще после второго покушения. Как вы можете помнить, во время расследования Альтаир вышел на Бюро Посредников, организацию, которая промышляет грехом. Это пристанище преступников всех сортов — воров, колдунов, мастеров по подделке вещей и документов, убийц, в конце концов. Через это Бюро возможно добыть желаемое, даже если это чужая жизнь. Один из клиентов этого Бюро заплатил большие деньги за вашу с принцем Кадаром гибель. В качестве залога в Бюро был оставлен родовой перстень Вади. Но, как вы знаете, два покушения не увенчались успехом благодаря Альтаиру, — Аль-Муалим умолк ненадолго, собираясь с мыслями, и Малик не стал его торопить. Вскоре Аль-Муалим заговорил снова. — Мы продолжили расследование. Единственным подозреваемым был только Вади, но мы не торопились, понимая, что злоумышленник, кем бы он ни был, не рискнет повторить свой заказ после двух неудачных попыток подряд. Прямых доказательств вины наместника Вади или хотя бы причастности его к преступлению у нас все еще не было. Поэтому все это время я старательно обрабатывал Вади, пытался подтолкнуть его к чистосердечному признанию. Мы много беседовали в последнее время, но Вади, как и любой политик с его опытом, не раскрывал своих секретов. Однако, я видел, что он что-то знает, но боится мне рассказать, потому не отступал и продолжал наши беседы. Все сильно усложнилось с гибелью вашего дяди… Мудрик Вади испугался и замкнулся в себе, и мои старания почти что пошли прахом… — К слову об этом, — Малик поспешил ухватиться за упоминание дяди и задать вопрос, который волновал его столько времени. — Убийцы моего дяди — те же самые наемники из Бюро? И почему столько времени ничего не было известно об этих расследованиях? В конце концов, приказывал ли я держать меня в курсе? — Конечно, приказывали, ваше высочество, — кивнул ему Аль-Муалим. — Однако, мы не могли рассказать этого, ведь мы не могли поручиться в истинности имеющейся у нас информации. Теперь же мы во всем уверены, ваше высочество. Заговор распутался сам собой. И, если вы готовы к этому, я с удовольствием все вам объясню. Повинуясь кивку принца, Аль-Муалим откинулся на спинку кресла и мерным и успокаивающим голосом восстановил последовательность событий. За год до убийства принца Кадара, на первом же Сборе, организованным наследным принцем после смерти императора, некогда единые наместники разделились на несколько групп. Одной из них была группа заговорщиков, состоящая из Абьяда Иса, наместника Огненных Земель, Мудрика Вади, наместника Ущелья, и Аббаса Софиана, наместника Западной Бухты. Изначально их собрал вокруг себя Вади, оскорбленный невниманием со стороны покойного императора. По слухам, Тихая Ночь была устроена на деньги рода Вади, одного из богатейших родов Империи. Покойный император обещал Мудрику Вади гораздо больше, чем в итоге возвратил, и последний затаил обиду. Чтобы отомстить и возвести собственный род на престол вместо не успевшего на нем закрепиться, Вади собрал вокруг себя недовольную знать. Сначала Вади склонил на свою сторону наместника Иса, испытывавшего аналогичную обиду. Немного золота и поддержки на советах, убеждение в том, что Вади хочет убрать Аль-Саифов и сделать Абьяда императором Аль-Иса — и наместник Огненных Земель полностью втянулся в заговор, взяв на себя большинство активных действий при дворе. В его обязанности входило усыплять бдительность наследника и Малого совета, узнавать о продвижении возможных расследований и в целом быть в курсе того, что происходит в Золотом Бутоне. После Вади привлек к своему заговору Аббаса, искренне ненавидящего нынешнюю династию, которому предстояло заказать в Бюро Посредников принцев, устранить Абьяда после гибели обоих принцев и стать козлом отпущения. После казни Аббаса как последнего известного заговорщика, разумеется, встал бы вопрос о следующем наследнике. Но поскольку ближайший родственник династии, Иса, был бы (и уже) мертв, а его сыновья, занятые борьбой за родовое гнездо, не смогли бы занять престол, следующим очевидным претендентом на престол становился заслуживающий это наместник, достаточно знатный и уважаемый в своем родовом гнезде и в Столице. Единственным подходившим под эти условия остался бы Мудрик Вади. Однако, все пошло не по плану. Воодушевленный удачным убийством принца Кадара и, пусть и неудавшимся, покушением на его старшего брата, Вади, ни секунды не сомневаясь, заставил Аббаса снова послать своих людей в Бюро и заказать наследника, а в качестве залога отдал свой перстень. Он рассчитывал на то, что его не будут подозревать в первую очередь, и был прав — наученный горьким опытом Аль-Муалим решил, что таким образом кто-то пытается подставить Вади. Но неудавшееся второе покушение и подготовка к третьему отвлекли Вади от его соратников, и это привело к еще одному роковому событию. Недальновидный Аббас, так и не разгадавший мотивов Вади и считавший, что это Иса пытается захватить власть, убил возгордившегося наместника Огненных Земель раньше, чем должен был, и бросился в бега. Это нарушило все планы Вади и заставило его совершить одну ошибку за другой. Готовясь к нападению на пиру, Вади повторил свою ошибку — через слугу он передал убийце клинок со своей меткой, рассчитывая на то, что сможет свалить на Аббаса и это. Однако, отсутствие в союзниках дяди принца, имевшего доступ к его покоям и обладавшего знаниями о происходящем во дворце, забило еще один гвоздь в крышку гроба наместника. Вади не знал, что принцу не сообщили имя убийцы его дяди, как не знал он и того, что никто из наемников Бюро не выдал заказчика. Более того — почти все наемники были перебиты, и лишь один, ничего не способный рассказать, был подвергнут пыткам в катакомбах. То, что Аббас позаботился о безопасности своих людей и велел им избавляться от опознавательных знаков во время походов в Бюро, спасло его от лишних подозрений. А его отсутствие в Столице и долгое пребывание в монастыре Альгиля в Подгорной Топи полностью развеяло большую часть из тех, что были, но не знавший об этом наместник Ущелья продолжал свои неумелые попытки подставить Аббаса. Однако, единственным, кого в итоге подставил Мудрик Вади, был он сам. Он осознал свои ошибки слишком поздно. Лишь когда столичный шпион из его сети, сплетенной над всей Империей, сообщил о скором появлении во дворце Старшего советника, Аль-Муалима, Мудрик Вади запаниковал. Даже не зная, о чем с ним хочет поговорить советник, Вади решил, что все кончено, и что его заговор раскрыт. Он не нашел ничего лучше, как написать полноценное признание в своих деяниях и отравиться. Аль-Муалим и слуги Вади обнаружили его тело в рабочем кабинете, сидящим за большим столом, заваленным исписанными листами с признанием, и уже остывшим. — Подумать только, — возмущенно протарахтел Рауф, когда Аль-Муалим закончил свою историю. — Мудрик Вади, опора Империи! Его семья веками была оплотом верности истины и веры, столбом, поддерживающим власть! До чего мы докатились! Мудрейшие люди Империи бунтуют против своего законного повелителя! Уму непостижимо! — Удивительно, что вы так считаете, — Малик с трудом сдерживал печальную усмешку. — В конце концов, и мой отец, если верить слухам, похожим образом получил трон. Однако… Мудрик Вади никогда не создавал впечатления злостного заговорщика. Этот тщедушный старик, конечно, был алчен и упрям, да и в политике подкован… Но при этом он никогда не отличался острым умом. Он так долго продержался на своем месте только потому, что придерживался нейтралитета. А тут… Мне очень сложно в это поверить. — Такое иногда бывает, — вздохнул Аль-Муалим. — Иногда самые жестокие предательства идут от тех, от кого ожидаешь этого меньше всего. В конце концов, все мы люди, и никогда не знаешь, будешь ли ты достаточно силен, чтобы противостоять соблазну и начать борьбу за то, что тебе не принадлежит. Вади начал эту борьбу и сам же от нее пал. — Это верно. Что в итоге мы имеем? — Малик потянулся за документами по этому делу, которые были переданы Аль-Муалимом и разложены на столе принца евнухом. — Что там насчет наложниц, документов и прочего, что вы нашли в доме Вади? — Мы допросили большинство слуг и наложниц за это время, — продолжал отчитываться Аль-Муалим. — Их можно разделить на две группы. Одни были совершенно нормальными, жили обычной жизнью столичного дворца, тем самым создавая о своем господине должное, благочестивое впечатление. Остальные слуги, занимающиеся греховными промыслами, с ними практически не пересекались, потому обычные слуги и наложницы из личного гарема ничего не знали о том, как именно Вади увеличил свое богатство за последние годы. У дворца Вади есть большая пристройка на три комнаты. По документам она записана как подсобное помещение, обычным слугам вход туда был запрещен по простой причине — якобы она была непригодна для пользования, а у Вади руки не доходили заняться ее ремонтом. Но на деле они использовались для, прошу простить меня за мой вульгарный язык, оргий. Большую комнату обустроили под залу для празднеств, разделенную на несколько закутков, завешенных шторами. Никто из гостей не знал друг друга — все были в масках. Обычно Вади приглашал не больше пяти гостей, выбирая лишь тех, кто точно не выдаст его и при этом принесет пользу. Пиры проводились раз в три месяца, из дюжины содержавшихся для этих пиров девушек обычно выбирали трех или четырех. Все остальное время вне пиров девушки и рожденные ими дети, которых Вади использовал для шантажа, содержались в двух других комнатах. Когда дети и девушки переставали быть ему полезным, он отсылал девушек в другие свои имения или раздавал знакомым. Что до судьбы детей… С прискорбием должен признать, что судьбу большинства уже усланных нам узнать не удалось. Скорее всего, несчастные крохи были убиты за ненадобностью, да простят меня Саильфа и Иная за то, что я так говорю. — Отвратительно, — возмущенно пробормотал Нумаир, жена которого недавно родила ему первенца. Новоиспеченный отец с трудом скрывал ярость от услышанного. — Гореть детоубийце шайтановым пламенем тысячу лет! — Аминь, Нумаир, — мягко погладил молодого коллегу по плечу Рафик, после чего повернулся к Аль-Муалиму. — Прошу, продолжайте, Старший советник. Что еще открылось вашим глазам в этом доме? — Конечно же, бедные заложницы и дети, — поглаживая седую бороду, ответил Аль-Муалим. — Мы постараемся вернуть большинство из них по домам или найти им хорошие пристанища в Столице, разумеется, вместе с детьми. По крайней мере, тех, кто сохранил здравый рассудок и готов жить дальше. К моему сожалению, не все они находятся в здравом уме — оно и понятно, Вади обращался с ними попросту возмутительно. Некоторые из них потеряли детей… Таких девушек мы поместим в лечебницу при столичном монастыре Инаи, те из них, кто сможет выздороветь, смогут покинуть монастырь или при желании остаться там и стать послушницами. Единственное что… Ума не приложу, как быть с детишками, о чьих матерях мы ничего не знаем… — Мы знаем судьбу только одной матери. Ширин, — напомнил наставнику Альтаир. — Если ваше высочество позволит, я хочу попросить за ее дочерей. — Чего именно ты от меня хочешь? — Малик с недоверием смотрел на сателлита. Его удивляло участие Альтаира в судьбе дочерей убийцы, пусть и ставшей на путь греха не по своей воле. — Я обещал их матери сохранить им жизнь, — Альтаир говорил просто и твердо. — Но хочу сделать больше. Я прошу поместить их в Золотую Часовню Инаи. — В своем ли ты уме, Альтаир? — ахнул Рауф. — Незаконнорожденных, рожденных во грехе, да в часовню Великомученицы? — Я, возможно, тоже незаконнорожденный, — мрачно ответил Альтаир, напоминая всем присутствующим о своей кличке, ходившей среди народа. Ничейный сын ничейного рода. Его глаза блестели в свете свечей, словно источая свет силы, пульсировавшей в его теле. — Но я вырос за пазухой у Альгиля и оказался при деле. — Мне кажется, главнокомандующий пытается сказать, — не дав принцу резко ответить, вмешался в разговор двух сателлитов, едва не превратившийся в перепалку, Нумаир, — что если дочери Ширин попадут в часовню Инаи при дворцовом комплексе, они не только получат хорошее образование и смогут послужить дворцу и вам, ваше высочество. Тем самым они искупят ошибку своей матери перед богами и перед династией. Верно ли я говорю, главнокомандующий Ла-Ахад? — Все так, — Альтаир склонил голову, выражая своим привычным жестом мольбу. — Пусть будет так. Дочери Ширин будут помещены в Золотую Часовню Инаи, — сдался Малик. Альтаир редко просил что-то для себя и еще реже для других, и поэтому ему просто невозможно было отказать. Тем более, что и сам Малик в глубине души не был против этой идеи. — Полагаю, нам следует поступить подобным образом с другими детьми. Тех, что постарше, мы распределим по монастырям и часовням. Совсем маленьких — раздадим по семьям, где нет детей, или в приюты, которыми занимаются проверенные люди. — Будет исполнено, — Нумаир принял из рук евнуха подписанный документ с печатью принца. — Что до документов, — снова взял слово Аль-Муалим, — то, должен признать, работы там непочатый край. Чего стоят только одни книги учета наложниц и детей… Вади скрупулезно вел эти книги, записывая в них все, что касалось его греховных празднеств. С кем провели ночь девушки, понесли ли они впоследствии, придется ли позволить им рожать или же достаточно будет сообщить отцу ребенка о беременности. Все эти имеющиеся книги учета наложниц и детей использовались как доказательства произошедшего прелюбодеяния — большинство гостей были людьми семейными. Их имена он также отдельно фиксировал в записных книжках. Он вел отчетность — кто и что ему задолжал, пообещал сделать или передать, кто уже заплатил или выполнил обещанное. Таких записных книг набралось порядком — как мы поняли, он использовал и другие методы шантажа и не гнушался подкупа. Нам еще предстоит изучить их полностью, но того, что мы уже увидели, достаточно, чтобы составить полную картину. — И все эти гнусности… он делал только чтобы занять трон? — Малик поморщился, с трудом представляя себе истинные масштабы преступлений Вади. — Конечно. Таким образом он вербовал людей и заручался поддержкой. Все, кого он подкупил подобным образом, должны были протолкнуть его к трону. Подготовить народ, подтолкнуть обычных людей к нужному выбору. Нам, конечно же, потребуется еще время, чтобы завершить расследование, но самое главное уже случилось, — подвел итог этого невеселого дела Аль-Муалим. — Преступник сам вырыл себе могилу. — Истинно так, — кивнул Рауф. — Однако, каково будет окончательное решение касательно всего рода Вади? Сохранится ли за наместниками Вади из Ущелья их надел? — Это очень сложное решение, — вздохнул принц. Он провел рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями. — С одной стороны, было бы неправильным вырезать все стадо ради одной паршивой овцы. С другой… невозможно такое, чтобы никто из рода Вади не догадывался о происходящем. Я допускаю, что было возможно скрыть подобное от нас, но не от собственной семьи, что знает тебя порою лучше тебя самого. Полагаю, что после коронации мне придется лишить род Вади титула наместников и распустить их земли, кроме того, они лишатся всех своих богатств и дворцов. Их род будет опозорен навсегда, вряд ли они смогут оправиться когда-нибудь. Полагаю, это будет достаточным наказанием для них. — Разумное решение, ваше высочество, — согласился с принцем Аль-Муалим. — И, раз уж вы заговорили о коронации, я предлагаю провести ее в скором времени. Посудите сами. Заговор раскрылся. А мы как раз так и планировали — как заговор раскроется, так и коронацию проведем. И свадьбу вместе с ней сыграем. — Звучит разумно, — согласился Малик, но на его лице были заметны сомнения. — Однако… не слишком ли вы торопитесь, предлагая провести коронацию в ближайшее время? В конце концов, один заговор только что раскрылся, но гарантий, что не объявятся новые заговорщики, у вас нет. В конце концов, этот Аббас… — Я бы не думал о нем, — спокойно возразил принцу Альтаир, и все, включая Малика, с удивлением воззрились на главнокомандующего. Он редко позволял себе заговорить на заседаниях, когда это не было необходимо. — Он не опасен. Рано или поздно мои люди выманят его из монастыря. И накажут за его грехи. — Альтаир прав, — Аль-Муалим переплел пальцы своих морщинистых рук, покрытых старческими пятнами. — Аббас не представляет никакой угрозы для вас. У него слишком мало наемников и вассалов, а в родовом гнезде его вряд ли поддержат, особенно, когда узнают правду. А они узнают правду, уж это я устрою. Кроме того, даже если и остались другие группы заговорщиков, они не рискнут выступить против вас сейчас. Вы должны воспользоваться передышкой и взойти на престол. Вам будет гораздо легче отражать атаки недоброжелателей, когда в ваших руках окажется полная власть. — Хорошо, — Малик сдался, прекрасно осознавая правоту своих подчиненных. Он помассировал виски, надеясь, что головная боль, вызванная огромным потоком информации, скоро прекратится. — В таком случае я согласен на коронацию. Сообщите наместникам о новом Сборе, который состоится через десять дней. К тому времени мы определим дату коронации и моей свадьбы и составим примерный план их проведения. На сегодня достаточно. Вы можете быть свободны. Советники не стали засиживаться и разошлись, оставив принца и сателлита наедине. Единственным, кто задержался, стал Аль-Муалим. Он поманил к себе Альтаира, чтобы поговорить напоследок. — Время перед коронацией пролетит быстрее, чем пролетело время перед помолвкой, — прошелестел он. Альтаир непонимающе моргнул, словно не узнавая своего наставника в этом грустном, серьезном старике со слезящимися глазами. — Скоро мы погрязнем в хлопотах, будем делать все возможное, чтобы достойно отпраздновать возведение его высочества на престол. Взгляды всей Империи будут прикованы к нам в этот день. Каждая мелочь важна. В связи с этим я хочу взять с тебя одно обещание. Это тебя совершенно не затруднит, обещаю, мальчик мой. — Что такое? — сдерживая нетерпеливое желание вернуться к принцу, поторопил наставника Альтаир. — Хранишь ли ты еще саблю, которую я подарил тебе в честь твоего выпуска из академии? — спросил Аль-Муалим и улыбнулся, стоило его воспитаннику кивнуть. — Вот и славно. Это очень ценная церемониальная сабля, Альтаир. Да, она пригодна для сражения, так как была хорошо закалена и заточена прежде, чем я подарил ее тебе. Но она… передавалась в моем роду из поколения в поколение, ею должен был владеть старший сын. Я подарил ее тебе, поскольку я сам не воин, и у меня нет детей, которые могли бы носить ее с честью, а братьев у меня уж не осталось. Для меня ты как сын, Альтаир. Я хочу, чтобы ты взял ее на коронацию. Порадуй меня на старости лет и позволь Столице насладиться видом статного воина — с такой-то саблей! — Хорошо. Я возьму ее, — опрометчиво пообещал Альтаир, после чего тепло попрощался с наставником и вернулся к принцу. К его удивлению, после ухода последнего из советников принц не стал засиживаться в покоях. После событий последних дней Малик вышел в свой личный участок дворцового сада, выход в который находился только в его покоях. — Ты веришь в то, что все действительно закончилось? — тихо спросил Малик, переплетая пальцы руки с пальцами Альтаира. — Этот заговор, эти убийства… — Я видел тело своими глазами, — так же тихо ответил Альтаир. — Он был последним, кто желал тебе зла. Больше он никому не навредит. — Но кроме него могут быть другие, Альтаир. Теперь я боюсь. Я боюсь заводить детей и даже просто жить дальше, ведь моя власть началась с крови. Что, если… Малик не смог договорить — пользуясь возможностью, Альтаир проявил инициативу и втянул его в поцелуй. Малик сначала напрягся, подумав о том, что их могут увидеть, но потом позволил себе расслабиться. Если Альтаир себе это позволил, значит, он позаботился об их безопасности. В конце концов, кому еще доверять свою безопасность, как не Альтаиру? В свете уличных факелов, отбрасывающих свой свет на закрывающиеся к ночи бутоны, танцевали мотыльки. Тонкий запах тюльпанов и чайных роз смешивался с опускающейся на город влажностью, тонко растворяясь в нем. Легкий ветерок играл с полами платьев Малика и Альтаира, проводил своей невесомой ладонью по их коротким волосам, тревожил их обоняние запахами цветов и кожи друг друга. Они несколько раз прерывали поцелуй, чтобы возобновить его, и эти короткие передышки делали его более чувственным. Несколько минут показались им бесконечностью, однако, они были вынуждены отстраниться. Конечно, дворец сейчас стал гораздо безопаснее, но они все еще не могли рисковать. Им пришлось отстраниться окончательно. — Больше никаких если, — уверенно сказал Альтаир, чем удивил и заставил Малика содрогнуться. — Ты станешь императором. Ты станешь отцом. Ты изменишь эту страну. — А ты? — А я защищу твою спину. — Мне приятно, что ты храбришься, но мы не знаем, что ждет нас завтра, — Малик поглаживал пальцами тыльную сторону ладони Альтаира. — Просто подумай. За каких-то два месяца мы пережили столько событий, перенесли столько потрясений. А я еще не взошел на престол. Что будет, когда меня коронуют? Как я, неспособный себя защитить, смогу защищать целую страну? Вместо ответа Альтаир увел принца обратно в покои. Оказавшись в спальне, Малик взглядом выгнал слуг. Как только они остались наедине, Альтаир подошел к принцу и заставил его скинуть с плеч халат и откинул его на танкетку у постели. Затем развязал пояс, сдерживающий длинную шелковую рубашку на своем месте, и тоже откинул его. Задрав рубашку Малика одной рукой, Альтаир провел рукой по его телу снизу вверх. От низа живота к ключице. Точно так же, как он сделал это несколько месяцев назад, когда принц еще не начал своих тренировок. Сильные мышцы под горячей и мягкой кожей, натертой особыми маслами, напряглись от его прикосновений, и в тишине пустой комнаты Альтаир расслышал тихое и возбужденное дыхание принца. — Ты изменился, — тихо сказал Альтаир, опустив рубашку принца и сократив и без того скромное расстояние между ними. Приобняв Малика одной рукой за талию, Альтаир потерся кончиком носа о его нос, и этот маленький жест мгновенно запал в душу принцу как самое интимное и нежное, что могло бы быть между ними. Альтаир меж тем продолжил говорить. — Ты стал сильнее. Духовно. Физически. Ты уже не тот принц, к которому меня приставили сателлитом. — Мне нравятся твои комплименты, — так же тихо ответил Малик, поглаживая кончиками пальцев подбородок Альтаира. С трудом пряча улыбку, которая по его мнению могла бы показаться странной вечно серьезному Альтаиру, Малик снова поцеловал сателлита, чтобы ощутить вкус его сухих, горячих губ в последний раз в этот тихий вечер. Отстранившись, он обнял сателлита напоследок и вполголоса произнес. — Но ты прав. Все изменилось. Надеюсь, это было последнее серьезное испытание, уготованное нам судьбой. Прикрыв глаза, Альтаир обнял принца в ответ и с трудом подавил в себе желание заурчать подобно сытому коту. Они оба понимали — если Альтаир проведет в личной спальне принца, где было допустимо находиться лишь ее хозяину, наложницам и слугам, еще несколько минут, это вызовет подозрения. Поэтому объятие не продлилось долго. Через несколько вдохов Альтаир отстранился и, поклонившись, покинул покои Малика. Ему еще предстоял долгий вечерний обход. В конце концов, у их любви пока что недостаточно власти, чтобы избавить его от обязанностей и службы. Малик же позволил слугам помочь с переодеванием и затушить свечи — в этот непростой день он собрался лечь пораньше. Слишком много было непростых новостей и удивительных событий, оставивших после себя множество впечатлений и мыслей. Оказавшись в одиночестве, принц забрался в постель и принялся размышлять. В его голове подобно пчелам в улье роились сотни мыслей-пчел, и все, как одна, рисовали ему удивительное будущее. Впервые с момента гибели брата Малик позволил себе помечтать о том, какая жизнь его ждет впереди. Новость о раскрывшемся заговоре сняла с его души тяжелый груз печали и желания отомстить, а поддержка Альтаира вдохновила принца, позволила ему поверить в то, что у него, нет, у них все еще впереди. Теперь его не пугала жизнь в качестве императора, не смущал политический брак, даже не пугала необходимость стать отцом. Мечты захватили принца в свой манящий мир, наполненный светом и надеждой, и не отступили от его расслабившегося разума даже тогда, когда он погрузился в сон.