***
Пробраться из монастыря в Цветок Империи оказалось легче, чем Альтаир и советники предполагали поначалу. Они ожидали, что за стенами их будет ждать вооруженная армия, но Золотой путь был устлан только трупами наемников и вассалов Аббаса, стражников, смело выступивших против них, и, что было самым печальным и жутким, обычных горожан и гостей этого праздника. Выжившие разбежались по домам и безопасным укрытиям, остальные монастыри спрятали за своими крепкими стенами тех, кому некуда было идти. Улицы опустели, и только городские колокола звенели, предупреждая об опасности. Первыми монастырь Абхамула покинула знать, больше не намеренная подвергать себя опасности. В сопровождении одного или двух стражников семьи наместников или министров покидали монастырь и, крадучись, пробирались в свои столичные дома и дворцы, чтобы забаррикадироваться и отсидеться в безопасности до тех пор, пока ситуация не прояснится. Все это время выжившие жрецы монастыря подготавливали раненого принца к переносу во дворец, укрепляя первые отыскавшиеся в кладовых носилки и обрабатывая его рану — насколько хватало их бедных знаний в лекарском искусстве. Но их усилий было бы недостаточно, чтобы спасти Малика, и все прекрасно понимали, что им придется вернуться во дворец. Шептуны, как всегда, видимые и слышимые только для него, передали донесение — Аббас со своими немногочисленными наемниками пришел из стороны, с которой его не ждали. Каким-то образом они проложили себе путь от района богачей до самого храма и вошли через боковые ворота, охранявшиеся не так хорошо, как центральные. Почти все воины, пришедшие с Аббасом, были перебиты, выжили только те, кого схватили в храме. Путь был чист, и они могут вернуться во дворец. Дождавшись хотя бы нескольких стражников, вернувшихся из сопровождения, Альтаир был готов провести процессию, состоящую из слуг, несущих носилки с Маликом, Малого круга советников, северян и стражников, конвоировавщих арестованных бунтовщиков, назад во дворец. Заминка вышла только при построении. Робер де Сабле, с трудом разобравшийся в произошедшем, бушевал. — Мы не можем вернуться во дворец, не зная, что нас там ждет, — протестовал герцог. — Нас здесь чуть не поубивали! — Все закончилось, герцог, — теряя терпение, сказал ему Альтаир. — Тайная стража охраняет дворец вместе со стражниками. После недолгой перепалки Роберу пришлось согласиться с планом построения, предложенным Альтаиру, и вскоре процессия покинула храм и монастырь. Пробираясь по заваленным телами улицам обычного района, где жили люди со средним достатком, министры качали головами и читали молитвы за упокой невинных душ. Робер де Сабле мрачно озирался, а Мария Торпе зло ругалась на своем языке, и Альтаир, понимавший ее, осознал, что девушка так же зла и возмущена преступлениями заговорщиков, как и все остальные. Это слабо утешало в такое трудное время, когда Малик был без сознания, а гигантская Империя вот-вот могла развалиться, но все-таки утешало. Единственным, кто не выказывал должного уважения к погибшим и не выказывал никакого сожаления, был Аль-Муалим, которого конвоировали стражники. Он держал осанку и смотрел прямо и гордо, словно бы шел не по залитым кровью улицам, а по бесконечному Золотому Пути прямиком в райские сады. И это бесило не только его. Альтаир видел взгляды стражников и министров, не сулившие бывшему Старшему советнику ничего хорошего. Соблазн позволить кому-нибудь убить Аль-Муалима и свалить убийство на суматоху во время подавления бунта был слишком велик, но здравый смысл, говоривший о том, что Аль-Муалим пригодится Малику живым, когда тот очнется, останавливал Альтаира от подобной ошибки. В конце концов, удовольствие увидеть его казнь за все совершенные им грехи — достойная награда за терпение. Быстрым шагом процессия добралась до Цветка Империи меньше, чем за четверть часа. Выбежавшие из дверей слуги, управляемые Тауфиком, забрали Малика в его покои, где, судя по донесениям шептунов, уже ждали лучшие лекари. Советники Малого круга ушли в один из самых удаленных кабинетов, где можно было бы обсудить произошедшее без лишних ушей. Шептуны, появившиеся из ниоткуда, присоединились к стражникам, охранявшим Аль-Муалима, и помогли им отконвоировать главного заговорщика в дворцовую тюрьму. Даже Робер ушел куда-то — наверное, в свои покои, переосмысливать свои планы. На небольшой площади между Золотым Бутоном и дворцовыми воротами остались только Альтаир, Мария Торпе и сопровождающие ее слуги. Девушка в нерешительности замерла в центре площади, словно не решаясь подойти к Альтаиру и спросить о чем-то. — Я могу вам чем-то помочь, леди Торпе? — тяжело вздохнув, спросил Альтаир на языке Северенны. Сейчас ему меньше всего хотелось заниматься ее делами, но он не мог ее проигнорировать. — Полагаю, что да, — сказала ему Мария на вполне внятном имперском. — Думаю, вы знаете, что мой дядя пытался интриговать с самого нашего приезда, делая это весьма активно, но безуспешно. Авторитет принца препятствовал его успеху. Но теперь, когда вы оба в подвешенном состоянии, для моего дяди открываются новые возможности. Я хочу предостеречь вас — не позволяйте вашим министрам поддаваться влиянию моего дяди. — Благодарю вас за предостережение, — искренне сказал ей Альтаир, надеясь, что Мария не поймет, что ему некогда этим заниматься. К счастью, на первый раз его ответ удовлетворил девушку, и она вернулась во Дворец Розы. Следующие два дня прошли суматошно. Лекари бесперебойно кружили вокруг Малика, решая, что делать с рукой, которую, судя по всему, почти не было надежды сохранить. Сила удара Аббаса оказалась внушительной, и ошибка Малика привела к тому, что от руки осталось одно название — плечо и предплечье соединяли только мягкие ткани. Зрелище было невыносимым даже для привыкшего к ужасам войны Альтаира, и поэтому в покои Малика, где обосновались лекари, путь ему был заказан. Все, что мог Альтаир — быть хотя бы как можно ближе к покоям. Но не только из желания быть неподалеку от Малика Альтаир оставался во дворце. Совет убедил его не покидать Цветок Империи, и Альтаир, сто раз пожалевший о своем согласии, был вынужден координировать расследование из собственной комнаты. По его просьбе Нумаир, сопровождаемый шептунами и стражей, бегло осмотрел дворец Аль-Муалима перед заседанием совета. Благодаря этому в руках Альтаира оказались ценные улики — личная переписка Аль-Муалима с сообщниками, другие дневники, учетные книги имущества и рабов. Отдав все, что касалось обычной жизни предателя, советникам, Альтаир погрузился в изучение личных дневников Аль-Муалима. Большая их часть была посвящена его службе еще при Аль-Фадхи, и Альтаир, разочарованный и так жестоко обманутый, все-таки не мог не понять ценности этих записей. Каким бы сильным не было его отвращение к тому, что сделал Аль-Муалим, Альтаир не мог не признать — не измени Аль-Муалим его судьбу, он стал бы тем же жестоким и невнимательным к другим, как его настоящий отец. Более того, он не нашел бы свою родственную душу в лице Малика и, вероятно, прожил бы весьма несчастливую жизнь, если бы вообще остался в живых. Прочитав дневники, Альтаир с большим трудом принял решение лично допросить Аль-Муалима. Шептуны и палачи не решались допрашивать немощного, как им казалось, старика. Он медлено, будто нехотя спускался на средний подземный уровень дворцового комплекса, где располагалась тюрьма, неторопливо петлял по запутанным коридорам, направляясь в самую чистую и сухую камеру, куда и определили бывшего Старшего советника. Видел Абхамул, Альтаир не хотел вести допрос, не желал видеть за решеткой Аль-Муалима, никак не мог принять раздирающую сердце правду. Наставник и сердечный друг, опекун и благодетель, мудрейший из мудрейших оказался по ту сторону закона. — А вот и ты, — глухо разнеслось по каменному мешку. Здесь нет эха, лишь густая тишина, где каждый едва различимый шорох подобен пушечному залпу. Альтаир выступил из тени коридора под свет факела, висящего у решетки. — Я ждал тебя. Хорошо, что это именно ты. Ни с кем больше я говорить не желаю. Альтаир невесело хмыкнул на последнюю фразу, произнесенную так тихо и устало. Аль-Муалим смирился с судьбой, не сейчас и не вчера, давно еще, много лет назад, он был готов, а сейчас просто хотел исповедаться, снять груз со своих старых иссохшихся плеч, донести свою правду. Аль-Муалим не выглядел злостным головорезом или отчаянным наемником. Все тот же старик, каким Альтаир его и знал всю жизнь. Выцветшие глаза смотрели несколько виновато, прости, мол, старого, хотел же как лучше. — Расскажи об Аббасе, — собравшись и отодвинув эмоции в сторону, проговорил Альтаир. — И о Правом ордене. — Аббас… Ну, давай об Аббасе, — старик поглаживал свою седую бороду, свалявшуюся и запутавшуюся за последние дни. Видимо трепал ее Аль-Муалим долго, в ожидании подопечного. — Убив Иса, он скрылся в обители Альгиля в Подгорной Топи и принялся за поиски моих адептов. О его поисках мне сообщил один из вербовщиков в Аяли, пограничном городишке. В Аяли прибывают много беженцев, направляющихся в Столицу, часть из них вербовщик отправлял ко мне, в орден. Вербовщик подслушал разговор Аббаса с его людьми и узнал его, после чего дал мне знак. Я послал своего человека следить за ним. Спустя пару дней мы встретились на руинах Белой Мельницы, где я в облике Старшего Брата принял Аббаса в Правый орден. — Для чего столько сложностей? Ты ведь с самого начала управлял Аббасом, — нахмурился главнокомандующий. — Он не должен был знать, — привычно пожурил его Аль-Муалим. Разве что пальцем не покачал. — Все мои приказы он получал через Иса или Вади. — Что дальше? — Я провел Аббаса в убежище ордена и поручил ему подготовку вторжения. Параллельно с этим он изучал дневники, которые я передал ему — мои собственные и выкраденные мною дневники Ибрагима, — чтобы понимать, ради чего он идет на верную смерть. Ну и, разумеется, я приготовил для него и его воинов путь, по которому он смог бы пройти в город незамеченным. — Что за путь? Старик хитро прищурился. — Знал ли ты, Альтаир, что катакомбы, по которым передвигаются твои шептуны, когда-то были шахтами, и что простирались они гораздо дальше, выходили за пределы города? — Предыдущий главнокомандующий упоминал, что коридоры, выходящие за пределы городских стен, были завалены или разрушены, — нехотя ответил Альтаир. — Метод защиты. Нельзя было допустить проникновения в город по подземным ходам. — Один из ходов, считавшихся заваленным, на самом деле сохранился, — Аль-Муалим, наконец, перестал теребить свою бороду и прикрыл слезящиеся старческие глаза. — Это было тайное знание всех Старших советников. Поскольку нам по должности предписано занимать одну определенную резиденцию до тех пор, пока мы не освободим должность. Переезжая в нее, мы вынуждены принимать на себя обязательство защищать знание об этом тайном ходе. Тайный эдикт, известный только Старшему советнику, гласит, что в случае опасности для жизни императорской семьи Старший советник обязан открыть тайный ход и провести по нему своего повелителя и его детей и женщин, подаривших его детям жизнь. Я решился использовать этот ход по-другому. Используя твои планы на расстановку стражников и знание о твоих перемещениях по городу, я неделями проводил людей Аббаса из подземного убежища в дома своих слуг. В день коронации они, облачившись в новые одежды и белые плащи, спрятались среди толпы у храма Абхамула и ждали сигнала. Аббас же ждал в одном из ближайших к монастырю домов в богатом районе. Их знаком к началу стал последний удар в ритуальный барабан. — Как найти этот тайный ход? — мрачнея с каждым произнесенным Аль-Муалимом словом, спросил Альтаир. Его так и подмывало уйти прямо сейчас, чтобы лично разрушить и завалить этот проклятый тайный путь, но ему еще многое нужно было узнать. — Мои слуги покажут, — Аль-Муалим говорил невозмутимо, словно описывал свое мирно проведенное утро. — Я допускал, что очередной мой план может провалиться, поэтому заранее предупредил слуг — в случае, если я окажусь здесь, они должны будут помогать расследованию. — Как будто у них был другой выбор, — задумчиво пробормотал Альтаир, решив переключиться на кое-что еще, не дававшее ему покоя. — Почему Вади? — Понимаю, ты хочешь узнать, сделал ли он то, в чем я его обвинил, на самом деле, — кивнул ему Аль-Муалим, определенно довольный пытливостью своего подопечного. — Большую часть — да. Шантаж знати через оргии и беременных наложниц действительно был его идеей. Но осуществлять нечто подобное он начал достаточно давно, еще до того, как стал главой рода и вошел в совет. Пока его братья пытались добиться родового медальона в дуэли, он выкупал самых красивых рабынь, учитывая вкусы братьев. И в решающий момент он устроил для них большой пир, после которого все его братья совершенно внезапно для всех отказались от своих попыток стать главой рода. Совет рода Вади принял его как главу, и с тех пор он не прибегал к этому методу до первого заговора против Умара. Вади был одним из немногих, кто не принял в нем участие, и это и спасло его, и подвергло новому риску. Саиф, решивший, что ему нужен такой сильный, знатный и опытный помощник, склонил его на свою сторону и убедил его использовать свой метод шантажа для вербовки других наместников, благо подкупить этот жадный мешок никогда не составляло большого труда. Через Вади Саиф планировал держать под контролем других наместников, чтобы никто из них не попытался занять трон в обход Саифа. В этот раз он решил действовать подобным образом в тайне от меня. Он считал, что в суматохе после смерти Малика Саифа подкупленные и шантажируемые им люди поддержат его, а не настоящего наследника. Но он забыл, насколько далеко простиралось мое влияние, и мне пришлось напомнить ему об этом. Он, конечно же, затаился после этого, позволив мне воспользоваться результатами его шантажа ради новых покушений, но я понимал, что он становился не только бесполезным, но и опасным грузом для моего плана. Поэтому мне пришлось избавиться от него. — Так же, как ты избавился от Иса? — слушать это все было тяжело. Теперь картинка складывалась, все вставало на свои места, не оставалось больше темных пятен во всей этой истории, что не давали ему спать по ночам. И расслабленный мерный голос старца внушал ложное чувство спокойствия, осталось лишь дослушать очередную сказку и стать оружием в его руках. Все эти годы столько людей выверенно плясали под его дудку, купленные не только деньгами и жаждой власти, но и заботой, отеческой любовью. — Дядя Малика тоже был в сговоре или он просто все разузнал и пытался остановить тебя? — Какая наивность, мой дорогой мальчик, — беззлобно отозвался Аль-муалим, позволив себе хохотнуть. — У Абьяда были свои планы на племянника, и я догадывался, что у него своя выгода от нашего с ним сотрудничества, это у всех Саифов в крови. Но нет, я не убивал его. Не знаю, что там произошло между ним и Софианом, но могу предположить, что не поделили священную “Аль” перед фамилией. Мне он был нужен живым. На тот момент. Вот так легко и просто все было у Аль-Муалима. Раньше Альтаир уважал и восхищался этой непоколебимостью, этой монументальной стойкостью и холодом острого ума. Сейчас же это заставляло задуматься, хотел ли Альтаир сам стать таким. Холодным и отрешенным, а в итоге — безжалостным; и не только к врагам империи, но и к дорогим и близким людям. Основной информации, необходимой для расследования, он получил достаточно. Во всяком случае, достаточно для того, чтобы свалить последующие допросы на подчиненных. Альтаир мог бы развернуться и уйти, но что-то иррационально-личное помешало ему. Желание добиться правды стало нестерпимым, и, пожалуй, впервые в жизни Альтаир пошел у него на поводу, задав вопрос, беспокоивший его сильнее прочих: — Почему ты поступил так с ними? С Маликом и его братом? — Задавать такие вопросы… так не похоже на тебя, — удрученно вздохнул Аль-Муалим, впервые на памяти Альтаира опустив потухший взгляд мутных глаз в пол. Аль-Муалим, запертый сейчас здесь под землей, замурованный в каменном мешке, с уже определенной незавидной судьбой, жалкий и немощный, и Аль-Муалим, которого всю свою жизнь знал Альтаир, были совершенно разными людьми. Сейчас Альтаир видел перед собой седого старика, смертельно уставшего от своей долгой, насыщенной и, несомненно, тяжелой жизни. Только сейчас эта разница бросилась ему в глаза. — А на тебя не похоже подлость и предательство. — Огрызаешься, — понятливо покачал головой бывший советник. — Я тебя не так воспитывал. — Мое воспитание — заслуга Ибрагима. Я уже и сказать не могу, что ты из меня лепил. — Я лепил из тебя достойного правителя. Императора, Альтаир. Я воспитывал величайшего из великих. А эти глупые дети не заслужили ничего из того, что им досталось! — надрывно, с бесконечной болью зашелся Аль-Муалим, вдруг подскочив со своего места и бодро вцепившись в прутья клетки. — Они не выстрадали свою власть! На их плечах не было груза ошибок их предков! В конце концов, они не родились принцами по крови! Аль-Муалим отошел от решетки и принялся судорожно наматывать круги по небольшому пяточку камеры: — Эти избалованные мальчишки были совершенно не готовы к власти. Им просто повезло, что их отец был достаточно наглым и находчивым, чтобы захватить трон. Он не научил их ничему! Ничему, Альтаир! Малик носа из дворца не показывал всю свою жизнь! А наша с тобой Империя — это не дворец. Она огромная. Она мощная и эту мощь нужно уметь обуздать. В столице империя не заканчивается, она простирается на весь континент, от моря до моря. Ты видел ее всю. Исходил все тропинки, видел всех жителей, говорил с ними, воевал с ними плечом к плечу. Тебя народ знает, не Малика. У тебя правление в крови, мой мальчик. У тебя в жилах, закаленных в боях, течет царская кровь. Кровь, что ты проливал за свою империю, построенную твоими дедами, за свой народ, преклонивший колени перед твоими дедами. — Это несправедливые слова, — возразил Альтаир, больше неспособный слушать весь этот поток сознания. — Я ничем не лучше. Мое происхождение — не гарант моей пригодности к правлению. — В этом ты, быть может, прав, — согласился Аль-Муалим, остановившись и вновь подойдя к решетке. — Но ты вырос другим. Ты рос среди народа и видел жизнь простых людей такой, как она есть, со всеми ее радостями и горестями. На поле боя ты был обычным солдатом, знающим цену жизни и смерти, встречающимся с ними лицом к лицу. Благодаря тому, что я отправил тебя к Ибрагиму, ты стал одним из лучших предводителей, когда-либо существовавших в этом мире. Ты вел за собой гигантскую армию, так скажи мне, велика ли разница — вести за собой воинов или всю страну? — Велика, — Альтаир смело смотрел в глаза тому, кто за короткий срок успел стать чужим, и он был готов поклясться, что видит в глазах Аль-Муалима удивление. — Я не готов к власти. И я не просил ее. Как Малик не просил своего отца захватывать власть и сохранять ее для него. Но он, в отличие от меня, готов к ней. Он хочет править. Он готовился к этому с рождения. И ты всегда знал об этом. Но забыл, погрузившись в ненависть к его отцу. Ты забыл, что для каждого есть свое место. Мое место в армии. Место Малика — на троне. По твоей воле страна могла лишиться первого достойного правителя за долгие века. — Можешь оправдывать его сколько хочешь, — разочаровано протянул Аль-Муалим. Кряхтя, старик вернулся на скамью и грузно уселся на нее. Окинув тяжелым, полным разочарования взглядом подопечного, Аль-Муалим резко процедил. — Весь род Саифов был гнойным нарывом на теле Империи, и я совершил ошибку, помогая им получить престол. Да, твой отец был не лучшим правителем, но при нем Империя хотя бы не разрушала сама себя. Мне не жаль никого из них, ни Умара, ни Саифа. Я жалею лишь о том, что мои старания прошли прахом. И даже несмотря на мое разочарование в тебе как в человеке, для которого я старался все это время, я готов поклясться, что намерения мои были чисты. Я единственный из всех сохранил истинную преданность. Все, и Умар, и Саиф, и проклятый Аббас, и даже ты, вы все следовали своим личным амбициям. Власть, деньги, — Аль-Муалим насмешливо глянул на главнокомандующего, — спокойная жизнь в привычном застоявшемся русле, променяв честь и достоинство на слабые чувства. Я же был, есть и буду предан Империи. — Империя — это не границы, старик. Это люди, что в ней живут. Ты предал людей ради границ. Развернувшись, Альтаир направился к выходу из катакомб. — Что со мной будет? — с искренним весельем в голосе окликнул его Аль-Муалим. Он не мог не поддеть Альтаира напоследок. — То, что ты заслужил, — не оборачиваясь, отозвался главнокомандующий и скрылся за неприметной дверью, разделяющую узенький дворцовый коридор и лестницу, ведущую в катакомбы и тюрьму, где его уже ждал шептун с большим бумажным конвертом в руках. — Передай это Малому совету, — приказал он шептуну, кивнув на конверт. — Последующие допросы — без меня. У меня есть другие дела. Так Альтаир провел свой первый день вдали от Малика. Выйти в город на второй день Альтаиру снова не позволили, и он, разочарованный этим, был вынужден поручить осмотр дворца Аль-Муалима и поиск убежища Правого ордена своим шептунам. К Малику его и на пушечный выстрел не подпустили — лекари приняли решение ампутировать руку, но они теряли драгоценное время, разыскивая самого умелого в таких вопросах собрата. Совет продолжил заседать с раннего утра до позднего вечера, но и туда Альтаира не то, что не позвали, его даже не пустили внутрь. Почему-то советники решили, что могут обсуждать судьбу государства и их с Маликом собственные судьбы в обход их, и Альтаир, при всей своей дисциплинированности не отличавшийся большим запасом терпения, с трудом удерживался от вмешательства, способного сделать все еще хуже. Однако, к середине третьего дня нервы Альтаира окончательно сдали. Все не задалось с самого утра. Через слуг Альтаиру передали новость — лекарь-умелец был найден, и ночью Малика прооперировали. Теперь вместо левой руки у Малика была культя. Эта новость выбила Альтаира из колеи настолько, что он втайне от всех позволил себе проронить слезы. Впервые Альтаир понял, насколько бедственное положение сложилось в Империи с медициной, и даже четверти века мира было мало для их лекарей, чтобы научиться тому, что уже умели в дружественной Республике. Лекари просто не решились рисковать жизнью Малика, и Альтаир был благодарен им за это, но его не оставляла мысль, что все сложилось бы иначе, успей отец Малика выписать из Республики их знаменитых лекарей, чтобы те обменялись опытом с имперскими. Спустя годы он, конечно, понял, как сильно тогда заблуждался, думая, что с большими знаниями лекари смогли бы спасти руку Малика. Это было невозможно, как бы он не надеялся на обратное. Совет, продолживший заседать, сделал все только хуже. После горького известия от лекарей Альтаир получил записку от Нумаира — совет снова не собирался звать его на заседание, и это положило конец терпению Альтаира. Ему надоело терпеть то, что всем вокруг, судя по всему, плевать, на их с Маликом мнение, и поэтому он решил действовать. Через шептунов он вызвал в свои дворцовые покои Тауфика с намерением посоветоваться. Евнух пришел к нему явно не по своей воле. Он был искренне верен Аль-Саифам, и для него бросить Малика в таком положении означало предать господина. От ворчания и протестов его останавливала только надежда на благоразумие и поддержку Альтаира. И, к счастью, надежды его оправдались. — Вы звали, господин? — тщательно избегая прочих титулов, спросил Тауфик, оказавшись в его покоях. — Чем я могу быть полезен? Быть может, окружить вас императорскими почестями… — Сейчас не до этого, — строго сказал Альтаир, понимая, что при желании напряженный и уязвленный евнух может «сидеть» у него на ушах хоть до самых сумерек. — Я хочу вернуть Малику положенный ему трон. Но не знаю, как заставить совет прислушаться ко мне. Я не авторитет для них. — О, — лицо удивленного евнуха вытянулось. — Ну, тут нет ничего проще. Просто заявите совету свою волю и откажитесь от престола в пользу… господина Малика. Закон на вашей стороне. — Речь идет о той бумажке? — уточнил Альтаир, все еще плохо разбиравшийся в законодательных тонкостях. — Я просто должен прийти и напомнить о ней? — Именно. Твердо стойте на своем: вы отказываетесь от престола в пользу господина Малика, так как его род последний связанный хотя бы какими-то кровными узами с вашим, — объяснил ему Тауфик. — Противники этому — будет удивительно, если таковые найдутся, — будут вынуждены смириться. — Почему же тогда они спорят, если даже не возражают против правления Малика, — мрачно пробубнил Альтаир, выхаживая по темной и пыльной комнате. — Чтобы создать видимость работы, разумеется. Иначе народ растерзает и их, и нас за компанию, — Тауфик немного равнодушно пожал плечами. — Как бы там ни было… Если я больше ничем не могу помочь, могу ли я вернуться к заботе о господине? — Да. Ступай. И не забудь послать за мной сразу же, как он придет в себя, — отпустил евнуха Альтаир. Они покинули покои вместе, но разошлись в разные стороны. Тауфик скрылся в тайных коридорах для слуг, чтобы вернуться к Малику. Альтаир же отправился в Зал Мыслителей. Двери охранялись двумя незнакомыми стражниками. Видимо, кто-то из генералов вызвал зеленых новичков из обители Альгиля, чтобы было кому охранять помещения дворца — стражей, подчиняющихся Альтаиру, временно перевели на другие посты, чтобы помешать удерживаемому ими во дворце Альтаиру устроить бунт (что было смехотворно, учитывая силу его влияния и полное отсутствие амбиций). Увидев Альтаира, они переглянулись, словно не ожидали его появления. — Пропустите, — твердым и властным голосом приказал им Альтаир. — Не положено, — по привычке ответил один из юнцов. — Совет заседает. — Мне вас под трибунал отправить за неповиновение главнокомандующему? — рявкнул мгновенно взбесившийся Альтаир, даже не собиравшийся сдерживаться в подобных обстоятельствах. Здесь не было Малика, ради которого он мог позволить себе сдержаться. — Разошлись и открыли двери! Живо! Его внушительно-злобный голос подействовал, и стражи позволили ему войти внутрь. Кажется, он своим появлением прервал очередной спор по собственную душу, потому что в Зале Мыслителей при его появлении резко воцарилась непривычная тишина, хоть он и был заполнен под завязку. — Господин Ла-Ахад! — поднялся кто-то из наместников в первом ряду. — Мы не ждали вас! — Оно и видно, — честно и искренне ответил Альтаир, совершенно не заботившийся о том, как звучат его слова. — Вот уж третий день пытаетесь решить мою судьбу в обход меня. Спорите, тянете время. Оно и видно, что не ждали. Откуда-то с дальних рядов донеслись смешки — либо у Альтаира были неизвестные союзники, оценившие его слова по достоинству, либо кто-то из противников не сдержался. — Как радостно видеть тебя на этом заседании, Альтаир, — поприветствовал его Рауф. — Будь добр, проходи. Я пытался добиться приглашения для тебя на совет, но, к сожалению, не все зависит от меня. Быть может, тебе есть, что сказать, или же ты пришел слушать? — Я пришел остановить этот бессмысленный совет, — Альтаир вышел на возвышение с императорским креслом, пустовавшим все эти три дня. — Здесь нечего обсуждать. Я отказываюсь от своего права на престол в пользу Малика Саифа. Престол принадлежит ему по праву. — По какому такому праву? — попытался подловить его наместник Белой равнины, полагавший, что главнокомандующий действительно так плох в законодательстве, как всем казалось раньше. — Малик Саиф принадлежит к роду, связанным кровными узами с моим. Он имеет право на трон в случае, если династия прерывается или если наследник отказывается от престола, — начал Альтаир. Он редко говорил так подробно, и сейчас это пришлось ему на руку, ибо все слушали его внимательно. — Более того. Совет заключил соглашение с ним и Аббасом Софианом. Если вы забыли, я напомню. Если наследник соглашается занять трон, Малик Саиф отправляется на Суд Четырех. Я отказываюсь. Соответственно, коронация Малика Саифа законна и угодна богам, так как мое решение добровольно и осознанно. Кто из вас готов оспорить эти условия и спрыгнуть с Шайтанова утеса, как и положено в таких случаях? Наместники зашептались друг с другом, словно не веря в то, что услышали от Альтаира. Рауф же поднялся со своего места, чтобы подойти к Альтаиру и тихо переговорить с ним, пока наместники готовились открыто согласиться с этими словами. — Я горжусь тобой, мой мальчик, — вполголоса похвалил Рауф Альтаира, похлопав его по плечу. — Но не слишком ли ты категоричен? Ты… хорошо подумал? — Тут нечего думать и обсуждать, — так же тихо повторил Альтаир. — Они глупцы, если не понимают, что так будет лучше для всех. Малик должен править. Я не создан для трона. — Малый круг на твоей стороне, Альтаир, — сказал Рауф прежде, чем обернуться к наместникам. В следующую секунду он снова обращался к Большому совету. — Итак, наместники и министры. Пора подвести итог наших заседаний. Кто из вас оспаривает право Малика Саифа на трон? Ответом ему послужила быстро установившаяся звенящая тишина. — Прекрасно, — Рауф хлопнул в ладоши. — В таком случае, трон сохраняется за династией Аль-Саифов до тех пор, пока ее единственный представитель, Малик Аль-Саиф, не откажетесь в пользу кого-то еще. Альтаир ибн Ла-Ахад сохраняет за собой должность главнокомандующего, если принцу это будет угодно. На этом предлагаю закончить заседание и разойтись до тех пор, пока его высочество не придет в себя. Малый совет благодарит вас за ваши труды. Благослови вас Абхамул. После короткой молитвы советники и наместники, переговариваясь, разошлись. В Зале Мыслителей задержались только Альтаир и советники Малого круга. — Что бы мы без тебя делали, Альтаир, — качал головой Нумаир. — Убеждать этих мужей — что воевать с мельницами. Мы уж и не надеялись закончить с этим раньше, чем принц очнется. — Самое главное еще впереди. Нам нужно предотвратить возможную войну с Королевством, — мрачный Рафик поглаживал свою бороду. — Кто знает, как герцог Снофельский решит воспользоваться сложившейся ситуацией. — Происходящее не противоречит договору с северянином, — сказал Альтаир. Уж в этом он что-то да понимал. — Он обещал племянницу императору. Какая ему разница, за какого именно императора ее выдавать? — Ему, может, и никакой, — заметил Рауф. — Но у девушки-то тоже право голоса есть. Да и с его высочеством они, в конце концов, помолвлены. Как бы то ни было, теперь мы должны быть еще осторожнее. Не только с северянами, но и с самим господином. Ума не приложу, как он переживет потерю руки, когда придет в себя. — Неужели ничего нельзя было сделать? — сочувственно спросил Нумаир у Альтаира, который, как все знали, дольше всех стражников в свободное время дежурил у покоев Малика последние три дня, опасаясь новой Тихой ночи. — Как сказал лекарь, он ещё легко отделался, — мрачно отозвался Альтаир. — Слава Абхамулу, что спасли его жизнь. Услышав эти слова от Тауфика этим утром, Альтаир, видевший на войне и не такое, не мог не согласиться с ним в глубине души. Каждое утро он благодарил богов за то, что они сохранили Малика для него и для этой грешной страны. Но отсутствие руки сильно меняло качество жизни любого. Никакие богатства и удобства жизни принца не могли обеспечить его теми же возможностями, что у него были раньше. Верное сердце Альтаира не раз сжималось при мысли о том, что человек с такой чувствительной душой, как Малик, может не вынести собственной недееспособности. Даже если никто не скажет ни одного злого слова о нем, сам Малик будет знать — летописи запомнят его как первого в истории страны императора-калеку, пострадавшего в мирное время. Считай, все добрые намерения заранее обречены остаться почти незамеченными — какие там достижения и заслуги, когда история запомнит тебя как Малика Однорукого. Нужно не иметь разума, чтобы не понять этого, и не иметь сердца вовсе, чтобы не чувствовать боли и не грустить от такого положения дел. Надежда оставалась только на то, что его, Альтаира, любви будет достаточно, чтобы хотя бы отвлечь Малика от жизненных невзгод. Малый круг совета вскоре разошелся — как бы им не хотелось поговорить о принце подольше или придумать, как бы его поддержать, у них все еще оставалось много незаконченных дел. Еще один день прошел в томительном ожидании, Малик все еще не пришел в себя. Но лекари уже не были так строги к Альтаиру, и впервые за все это время главнокомандующего пустили в покои принца. Кроме него увидеть Малика позволили только Рауфу. — Не каждый старик за всю жизнь переживет столько, сколько он пережил в свои годы, — тихо сказал Рауф, стоящий рядом с Альтаиром в арке, ведущей в комнату. Они не решались подойти ближе, чтобы не нарушить покоя принца. — Ему только двадцать шесть… Для меня и он, и ты, Альтаир, в сущности, такие мальчишки. Но я горжусь вами и уважаю вас. Все, что я могу — молиться Четырем о том, чтобы эти испытания были последними тяжелыми событиями в ваших жизнях. — Да будет так, — тихо отозвался Альтаир, пристально всматриваясь в бледное лицо Малика. Дыхание принца было таким слабым, что Альтаиру казалось, что его и вовсе нет. Но стоило присмотреться, и слабое движение груди становилось заметным. Решив, что на этот день гости пробыли с принцем достаточно, лекари попросили их покинуть покои. В коридоре Рауфа и Альтаира ждал сюрприз в лице Разан, управляющей гаремом. — Если вы пришли справиться о здоровье принца, то все в порядке, — предвосхищая самый часто повторяющийся вопрос в последние дни, сказал Рауф. — Мы только что видели его и можем вас заверить в том, что он жив и, дай Абхамул, скоро будет здоров. — Благодарю, но я пришла не только за этим, — чуть поклонившись, ответила Разан. — Я пришла по просьбе леди Торпе и Майсы-лира, гаремной жены принца Малика. Они хотели бы обсудить с советом нечто важное и потому попросили меня пригласить вас во Дворец Розы. — Но… будет ли это прилично? — Рауф обменялся удивленными взглядами с Альтаиром. — Чтобы мы, советники, посещали женскую обитель, да еще и без разрешения… — Две женщины, живущие в этой обители, разрешают и просят вас посетить ее, — устало вздохнув, сказала Разан. — Поверьте, то, что с вами хотят обсудить, важнее любых приличий. Но, если это так вас беспокоит, смею заверить, что никому и в голову не придет вас в чем-то обвинять. В конце концов, никому не обязательно знать о вашем присутствии во Дворце Розы, кроме тех, кто вас пригласил. — Даже принцу? — не удержался от добродушной подколки Альтаир. — Даже принцу, — усмехнулась Разан, и Альтаир улыбнулся ей в ответ. — Ну, раз так, — немного неуверенно ответил Рауф. — Полагаю, нам больше ничего не остается. В сопровождении Разан Рауф и Альтаир покинули Золотой Бутон и быстрым шагом добрались до Дворца Розы. Коридоры дворца же они преодолевали медленнее — то из одного поворота им встречалась наложница, сопровождаемая служанкой, и Альтаиру с Рауфом приходилось останавливаться и опускать голову вниз, чтобы пропустить ее, то в смежном коридоре слышался звонкий девичий смех, и Разан отлучалась, чтобы велеть бездельницам вернуться к урокам или работе. Вскоре, к их облегчению, показалась арка, ведущая в покои почившей императрицы, которые все еще занимала леди Торпе. — Знаешь, моя жена была близка с покойной императрицей, — прошептал Альтаиру Рауф, когда Разан зашла в покои доложить о них. — Так вот она часто бывала в этих самых покоях и хорошо их описывала, но она никогда не упоминала, что здесь были двери. Я всегда представлял себе этот вход иначе. — Ваша жена не ошибалась, — Альтаир припомнил одно из донесений шептунов, приставленных к Марии. — До приезда леди дверей действительно не было. Каприз, полагаю. Рауф не успел ничего ответить — двери открылись изнутри, и Разан, стоящая в проеме, пригласила их внутрь. Гостиная, в которую они зашли, была уютной даже несмотря на то, что в комнате, отделанной под имперский вкус, было много северных предметов мебели. Мария сумела найти гармоничное сочетание того, к чему привыкла, с тем, где ей предстояло жить, а минимум необходимых ей вещей говорил о ней как о весьма практичной девушке. Сегодня же, однако, в гостиной стоял нетипичный для этого интерьера инструмент. Высокая деревянная ширма скрыла участок дивана, на котором, видимо, сидели девушки, от глаз мужчин. — Добро пожаловать, советник Гафур, главнокомандующий Ла-Ахад, — поприветствовала их из-за ширмы Мария. — Прошу простить меня за то, что сегодня я не говорю с вами лицом к лицу. Подобные меры нужны для защиты Майсы-лира. — Мы понимаем, — ответил ей Рауф. — Чем мы можем помочь вам? — Разговор будет долгий. Пускай принесут кресла и напитки, — попросила Мария Разан. Управляющая сделала знак рукой, и из соседнего помещения для слуг выскочили несколько девушек. Они поставили напротив ширмы два кресла и столик между ними, а на столике расставили угощения и напитки, после чего вернулись в свою комнатку. Мария же поспешила пригласить посетителей разместиться. — Прошу, присаживайтесь. Альтаир и Рауф расположились в креслах и приготовились слушать. — Я знаю, что в последние дни вы были очень заняты заботой о принце и расследованием заговора, — начала Мария. — И что у вас почти не было возможности следить за моим дядей. Но, к сожалению, он все-таки воспользовался этим, пусть и не совсем так, как я этого ожидала. Сестра одного из его вассалов — моя близкая подруга, их отец занимает должность при дворе моего дяди, короля. Ей удалось подслушать очень важные сведения, касающиеся внутренней политики Империи, и она поспешила отписать мне. Вот, что она пишет: «Дорогая Мария, я могу только молиться о том, чтобы никому не пришло в голову прочесть мое письмо к тебе! За время твоего отсутствия очень многое изменилось — благодаря содействию батюшки я стала одной из фрейлин ее величества. Принимая участие в жизни двора, я многое узнала о политике и, о Боже мой, как же я могла раньше спокойно спать! Наш доблестный и честный король, которым я так восхищалась, на самом-то деле злой и жестокий человек, не гнушающийся использовать родственников, чтобы разрушить чужие жизни! Сегодня утром за завтраком госпожа спросила его, как же он смог устроить твой блистательный брак с будущим императором, на что его величество расхохотался и похвастался: весь этот брак — лишь возможность для него использовать твое происхождение как щит в политических играх. Король хочет использовать ваш брак для принуждения императора идти у него на поводу. Императору придется идти на уступки, соглашаться на унизительные условия в любом вопросе, будь то торговое соглашение или разделение территории во время войны. Но он вряд ли захочет воевать — все, что его интересует, это возможность вытянуть из казны Империи как можно больше денег, про ресурсы и говорить нечего. Возможность изменить торговые договоренности также небезразлична его величеству — он не упустит возможности обогатить свои дворцы мебелью из редких пород дерева, а жена и многочисленные любовницы будут в восторге от диковинных восточных тканей. Даже шахты, что преподнеслись им в дар принцу как твое приданое, забиты золотом до отказа только временно — стоит вам с принцем заключить брак, и шахтеры и воины нашего короля тут же спустятся в шахты за добычей, чтобы успеть обворовать Империю раньше, чем ее люди приедут добывать ресурсы. Начать войну императору будет сложно — ему придется ждать истечения срока ненападения, указанного в документах на передачу шахт и соглашениях на брак. К тому времени король успеет убедить принца продлить этот срок, и я уверена — тебя попытаются вовлечь в это. Заклинаю тебя, дорогая, предупреди своего нареченного и не доверяй своему дяде, ибо он больше не твоя семья. Настоящая семья никогда не станет использовать тебя подобным образом». Выслушав Марию, Рауф погрузился в раздумья. — До меня доходили слухи о попытках вашего дяди сблизиться с министрами и советниками, но я предполагал, что он делает это по собственной инициативе, — вскоре сказал он, поглаживая свою седую бороду. — Я, как, впрочем, и другие министры, считал, что герцог заинтересован в собственном положении при дворе Империи. Но теперь, когда мы знаем, что он выполняет задумку короля, грозящую Империи как минимум торговым кризисом, дело принимает совершенно другой оборот. Судя по тому, что вы, леди Торпе, сообщили нам об этом, вы хотите помешать герцогу добиться желаемого. Могу ли я узнать, почему? — Потому что я не хочу быть оружием в его руках, — помолчав недолго, ответила Мария. — Соглашаясь на брак с принцем Маликом, я полагала, что делаю это ради возможности вырваться из окружения, относившегося ко мне как к вещи, которой можно распоряжаться. Но теперь я вижу, что моего согласия добились обманом. Вы сами видите, даже помолвка оказалась тщательно продуманной манипуляцией со стороны моего дяди. Зная это, невозможно оставаться в стороне. — Понимаю, — Рауф кивнул. — В таком случае… есть ли у вас план, как остановить вашего дядю? — Есть, — за ширмой послышалось шуршание ткани и легкие шаги. Через мгновение Мария вышла к растерявшимся от такой неожиданности и не успевшим отвернуться советнику и Альтаиру. — Изучив все доступные мне законы и нюансы этикета Империи, я прошу вас, господин Ла-Ахад, вызвать моего дядю на дуэль. — На каких условиях? — забыв о приличиях, нахмурился Альтаир. — Если он победит, все остается как прежде. В глазах других я все еще буду помолвлена с принцем и выйду за него замуж, на деле же мой дядя получит возможность грабить и разрушать Империю изнутри, — Мария смело встретила его тяжелый взгляд и не только не отвела своего, но и заставила Альтаира немного смутиться своей недалекости. — Если победите вы, помолвка с принцем будет расторгнута, и я… стану вашей женой. — Это же абсурд! — вскричал подскочивший Рауф. — Герцог ни за что не согласится на подобное! — О, он согласится, можете не сомневаться, — улыбнулась Мария. — Мой дядя только и умеет, что соглашаться с чужими идеями, кроме того, он горд. Его гордость воина не позволит ему отказаться от дуэли, даже если все его труды будут стоять на кону. Вопрос лишь в том, согласится ли господин Ла-Ахад. — Вы не подумали о принце, — возразил Альтаир. То, что Малик не мог высказать своего мнения, не означало, что у него не было мнения по этому вопросу вовсе, и Альтаиру не нравилось то, что им придется проигнорировать это. — Придя в себя, он сможет найти лучшее решение. — Мы не можем ждать так долго, неизвестно, сколько принц будет приходить в себя, — Мария выглядела немного раздосадованной. — Дядя, тем временем, уже действует. Пока вы занимались своими делами, он уже нашел поддержку у нескольких аристократов и не планирует на этом останавливаться. Неужели вы готовы потерять столько драгоценного времени? Неужели вы думаете, что принц не отказался бы от женитьбы, которая не принесла бы его стране ничего, кроме страданий? Готовы ли вы будете нести ответ перед ним, когда он очнется? Альтаир и Рауф переглянулись. Они не ожидали чего-то подобного от девушки, которой, казалось, не было совершенно никакого дела до их страны, ведь она была чужестранкой, приехавшей ради брака, которого, судя по всему, не так уж и желала. И теперь она предлагала им решение серьезной проблемы, угрожавшей будущему страны. — Вы говорите справедливые вещи, и я не могу не согласиться с тем, что мы не должны сидеть сложа руки, — наконец, произнес очевидные вещи Рауф. — Однако… что в результате этой дуэли получите лично вы? В случае проигрыша вашего дяди, разумеется. — Как мне кажется, все достаточно очевидно, — пожала плечами Мария. — В этом браке я буду свободнее хотя бы потому, что я приняла решение вступить в него без чужого вмешательства. Кроме того, меня перестала прельщать судьба императрицы, когда я осознала масштаб этой ответственности. Для того, чтобы быть императрицей, нужно иметь душу имперки. Но у меня ее нет. Я могу идеально освоить язык и этикет, не нарушить ни единой традиции, но у меня нет и, скорее всего, никогда не будет полного ощущения принадлежности к народу, о котором мне предстоит заботиться. Конечно же, я буду заниматься благотворительностью и делать все возможное, чтобы улучшить качество жизни имперцев, но мне не обязательно быть императрицей для этого. — Но вы все еще будете замужем за человеком, которого не любите, — Рауф смотрел на нее с удивлением. — Кроме того, как это воспримет народ… Не думаю, что вы встретите много поддержки, отказавшись от принца ради воина. — Вы слишком много внимания придаете мелочам, — казалось, Мария устала от необходимости разжевывать им очевидные для нее вещи. — Я не считаю нужным беспокоиться о любви, слишком эфемерной и непостоянной, чтобы полагаться на нее всецело, или о народе, потому что в первую очередь я живу для себя. Стабильные отношения могут обойтись без любви и основываться на взаимном уважении. Я обещаю оказывать вам уважение, которого вы заслуживаете, и знаю, что аналогичным образом со мной поступите и вы. И, раз уж на то пошло, я готова выносить и родить ребенка, поскольку никогда не имела ничего против детей, хоть и не была от них в восторге. Что до народа… то, полагаю, истинный наследник, отказавшийся от трона и женившийся на чужеземке, окончательно потеряет в глазах народа свое право быть императором, но останется примером для подражания в случаях, когда стоит отказаться от сома, чтобы поймать кита. — Подобная мудрость — большое подспорье в жизни, — слова Марии, судя по всему, растопили лед недоверия в сердце Рауфа. Советник выпрямился в кресле и с одобрением и даже некоторой гордостью посмотрел на девушку. — Полагаю, что таким образом мы убьем гораздо больше зайцев, чем кажется поначалу. Но, конечно же, решение только за тобой, Альтаир. Не торопись, подумай хорошенько. Прислушавшись к словам советника, Альтаир действительно крепко задумался. Конечно, женитьба на женщине, с которой у них было не так уж много общего, ко всему прочему, еще и северянкой и родственницей его врага, его не сильно прельщала. С другой стороны, он не был готов видеть ее рядом с Маликом всю оставшуюся жизнь, и благодаря этому факту согласиться на подобный договорной брак ему было бы проще, чем годами мучиться необоснованной ревностью. Однако, он не мог не подумать о том, что скажет сам Малик, узнав об этом. Не будет ли ревновать сам Малик? Возможно, но в таком случае они будут квиты. Рядом с ними будут девушки, добровольно согласившиеся исполнить навязанный им обществом долг, не требуя при этом большего, чем они могут или хотят им дать. С какой стороны ни посмотри — для всех в этом есть выгода. Даже если Малик будет ревновать, его здравый смысл согласится с их решением. — Я согласен, — вздохнув, сказал Альтаир. — Но с одним условием. Вы должны убедить настоятеля Арслана расторгнуть помолвку. — Моя служанка приходится дочерью новому настоятелю Золотой часовни, — Мария улыбалась уголками губ, и Альтаир на миг пожалел о том, что она так редко улыбается. — Именно он подсказал нам это решение. Как только вы победите, настоятель расторгнет помолвку. Кроме того, он будет готов не только обвенчать, но и обручить нас в тот же день. — А ритуалы? — Альтаир снова нахмурился. — Я уже прошла все обряды, с моих рук даже не сошел ритуальный узор. Для вас же настоятель Арслан готов сделать исключение как для свидетеля, проходившего обряды вместе с его высочеством, — четко ответила ему на это Мария. — Мы все подготовили заранее. — Тогда решено, — Альтаир поднялся на ноги. — Сегодня я вызову герцога на дуэль. Завтра мы сразимся. И в случае моей победы мы поженимся. На этом их разговор можно было считать законченным. Поблагодарив девушек, Рауф и Альтаир распрощались с ними и покинули покои. Но не успели они сделать и дюжины шагов от изящной арки, как двери снова открылись, выпуская кого-то, и тонкий и дрожащий голос позвал из-за спины: — Главнокомандующий Ла-Ахад! Подождите! Обернувшись, Альтаир увидел торопящуюся к нему Майсу, за которой семенила ее краснеющая от стыда служанка. Рауф, тоже заметивший их, был вынужден задержаться, чтобы подтвердить, что не произошло ничего непристойного, если у кого-то возникнут вопросы. Майса же, совершенно не заботясь о чем-то подобном, подбежала к Альтаиру и низко поклонилась ему в ноги. — Благодарю вас, господин! От всей души! — выпрямившись, пропела она. Ее глаза блестели в солнечных лучах, и слезы, скопившиеся в уголках, вот-вот грозили сорваться вниз по пухлым щекам. — Благослови вас Абхамул за ваше доброе сердце! — Я не понимаю, — растерянно сказал Альтаир, совершенно сбитый с толку ее поведением. — Госпожа Мария никогда не хотела быть с принцем, а как застала меня плачущей перед свадьбой, так и вовсе отчаялась, — объяснила ему Майса. — Как ей тут от брака было отказаться, поздно уж было. А как узнала, что дядя ее интригует, так подошла ко мне и сказала: «Не плачь больше, Майса, я придумала, как сделать так, чтобы принц на мне не женился. Надо только найти мне другого жениха, который не будет требовать от меня делать больше, чем я могу», Ну я и сказала ей — господин Ла-Ахад человек хороший и неженатый, ему давно уж все прочат, мол, жених достойный, да и принц к тому же. Она подумала-подумала и согласилась. Она такая умная и храбрая девушка, вы не пожалеете! Она даже учила меня защищаться кинжалом, — договорила Майса, перейдя на заговорщицкий шепот. Это искренне впечатлило Альтаира, ведь заниматься чем-то подобным, не попавшись шептунам, надо было уметь. Возможно, он действительно не понимал, как сильно ему повезет с Марией, если все сложится так, как она придумала. И только после этой мысли Альтаир понял — а ведь даже делая что-то для себя, Мария не забывала о других. В этом они оказались весьма похожи — им обоим было известно, как это, жертвовать чем-то для тех, кто был тебе дорог, лишь бы не видеть слез или боли на лице этого человека. — Тебе не за что благодарить меня, — сказал он наложнице. — Я сделал то, что должен был. Сейчас же мне пора идти. Иди и ты. Майса, с улыбкой поклонившись ему вновь, развернулась и в сопровождении служанки ушла к комнатам фавориток. Альтаир же вместе с Рауфом отправился в Золотой Бутон — вызывать на бой Робера.***
— Ты ЧТО сделал? — возмущенно простонал Малик, прервав рассказ Рауфа о том, как спустя несколько часов после дуэли Альтаир заключил брак с леди Торпе (которую теперь нужно было называть госпожой Ла-Ахад, что по меркам Малика было уже слишком). — Я победил, — невозмутимо ответил Альтаир. Не без усилий он свыкся с этим положением дел за последние несколько дней, и теперь он был готов бесконечно доказывать Малику, что сделал он это не зря. — Это было несложно. Он бахвалился час, проиграл за десять минут. — Альтаир не только победил, — похвастался Рауф. — Он расширил условия дуэли и добавил в них сохранение шахт за Империей и отъезд герцога сразу же после вашей коронации. К слову о шахтах. Мы уже уведомили наместников, живущих у границы, и их родовые гнезда отправили к шахтам охрану. Король Ричард не сможет обокрасть вас. — Как… ты на это согласился? — Малик продолжил гнуть свою линию, напоминая Альтаиру об их секрете, и Альтаир замешкался, пытаясь придумать ответ, не раскрывающий их, но достаточно информативный. — Не серчайте на него, ваше высочество, — снова вмешался Рауф. — Надо признать, что это была идея госпожи Ла-Ахад. Она доходчиво объяснила нам политическую пользу и, кроме того, напомнила Альтаиру о долге, который мы все рано или поздно должны выполнить — о продолжении его рода. Теперь, судя по погрустневшему взгляду, Малик понял. Альтаиру лишь оставалось надеяться, что это понимание было правильным. — Вот так и вышло, что вы сохранили за собой трон, а ваш сателлит обзавелся семьей, — подвел итог событиям последней недели Рафик. — Но довольно о наших делах. Как вы себя чувствуете, ваше высочество? — Слабым. Беспомощным, — каждое слово ранило присутствующих, и они с трудом скрыли свою боль, возникшую от горьких слов Малика. Но принц не увидел их меняющихся лиц, поскольку прикрыл уставшие глаза. — Но я рад, что вы верите в меня даже в такого. Я благодарю вас за все, что вы сделали для меня. Тауфик, увидев, что его господин вот-вот провалится в сон, решил, что пора прекращать этот затянувшийся визит. — Господа советники, на сегодня довольно разговоров о делах, — сказал он тоном, не допускающим возражений, словно был строгим учителем, наказывающим учеников. — Навестите принца в другой день, когда он наберется сил. Советники не стали перечить и засобирались. Попрощавшись с почти уснувшим принцем, они покинули императорские покои. Остался только Альтаир. — И вы тоже, господин, — попытался было выпроводить и его евнух, но он был остановлен твердым взглядом главнокомандующего. — Сколько дней ты не спал? — спросил Альтаир у главного евнуха. Тауфик действительно выглядел не лучшим образом. Гигантские мешки под глазами, сами глаза, слезящиеся, с лопнувшими капиллярами, подрагивающие руки… Не понять, что Тауфик измотан, было невозможно. — Кто ж присмотрит за принцем ночью, ежели не я, — развел руками Тауфик. — Я, — твердо сказал Альтаир. — Иди и выспись. Ему нужен здоровый и сильный слуга. Иди. Я справлюсь. Тауфик повиновался с преувеличенной неохотой — все-таки Альтаир был единственным человеком, которому он был готов доверить заботу о господине. Напомнив, что он может позвать слуг в случае необходимости, Тауфик оставил их с принцем. И, видит Абхамул, в ту ночь Малик действительно спал, чувствуя себя защищенным в руках обнимающего его сателлита. Эта тихая, полная близости и восстановления ночь, даже сквозь сон запомнилась ему как истинное доказательство любви и верности его сателлита, и за это он был готов простить Альтаиру брак хоть с самим Шайтаном.