Во славу Империи!

К вечеру птицы, весь день напролет щебетавшие в саду, разбитом под окнами покоев принца, умолкли, уступая ночную вахту сверчкам. Под их тихий и на удивление мелодичный стрекот Малик, сидевший в своем кабинете, отчаянно пытался переключить свое внимание на важные документы и приказы. Но его мысли, игнорируя все прилагаемые им усилия, постоянно вертелись вокруг потери родного брата. Малик все не мог перестать представлять жуткую картину: израненное тело Кадара, увиденное им в госпитале Инаи, его губы, на уголке которых уже засохла кровь, огромное кровавое пятно на земле Малахитовой площади. И так много боли, ужаса и еще чего-то, не имевшего названия, но раздиравшего грудную клетку агонией от вонзившегося в нее клинка потери, было в этих воспоминаниях, что Малик впервые за день позволил себе обхватить руками голову и зарыдать, подобно маленькому мальчику. Горячие соленые слезы падали с его ресниц на желтоватые свитки и смешивались с чернилами там, где еще несколько секунд назад Малик почему-то видел капли крови брата. Двое слуг, один из которых следил за жаровней, что поднимавшимся от нее теплом рассеивала вечернюю прохладу, а другой сидел у дверей на коленях, готовый в любую секунду выполнить повеление своего господина, замерли, услышав его рыдания. В следующую секунду их уже как ветром выдуло из кабинета — они понимали, что такой гордый человек, как их господин, не захочет, чтобы его слезы видели люди их положения. Поуспокоившись, Малик не торопился поднимать головы, позволяя слезам обсохнуть на ресницах. Вдруг какое-то шевеление, несвойственное обычно практически бесшумным слугам, привлекло его внимание. Малик резко поднял голову и с облегчением вздохнул, увидев в кресле рядом с его письменным столом Аль-Муалима. Облачившийся в платье и халат, более подходящие для ночной прохлады, Аль-Муалим удобно устроился в резном деревянном кресле, подушка и подлокотники которого были обиты дорогим шелком небесного цвета и расшиты коралловой нитью. Сначала Малик хотел было рассердиться на то, что старший советник пришел к нему без приглашения, но потом передумал, вспомнив, что он сам дал слугам и страже приказ пропускать Аль-Муалима к нему в кабинет в любое время, когда бы тот ни пришел. Советник вежливо молчал, зная, что Малику сейчас меньше всего хочется говорить о чем-либо. Сам же Малик тоже не спешил начинать разговор, хоть и зная, что старцу есть, что сказать, раз уж он пришел в такой час. — Что вам угодно, старший советник? — наконец, не выдержав, спросил Малик. — Вы узнали что-нибудь? — Пока что новостей нет, но, думаю, к утру они появятся, — вздохнул Аль-Муалим. — Я воспользовался данным вами разрешением приходить в любое время по другому поводу. Я хотел бы попросить вас о том, чтобы впредь Вы покидали собственные покои лишь в сопровождении личного сателлита. Его высочество был убит, а на вас покушались, и это все в один день. Пожалуйста, не пренебрегайте собственной безопасностью. Риск слишком велик. Упоминание погибшего брата резануло по сердцу добрым десятком ножей, и Малик поморщился. Он чувствовал себя просто отвратительно, но искренне старался сконцентрироваться на чем-то еще. — У вас есть идеи? — чисто из вежливости поинтересовался Малик, стараясь не показывать, что ему сейчас хочется побыть в полном одиночестве. — Помимо удвоенных патрулей и увеличения количества стражников во дворце и, в особенности, у дверей ваших покоев, я искренне надеюсь, что Вы позволите мне приставить к вам выбранного мною сателлита, — Аль-Муалим выглядел спокойно и миролюбиво, но вместе с тем по его взгляду было видно, что он не намерен отступать от своей просьбы. — У меня на примете есть идеальная кандидатура. Ваше высочество, я прошу вас назначить на должность сателлита главнокомандующего Альтаира ибн Ла-Ахада. — Вы… что?! — вскричал Малик. Несмотря на то, что наследник краем ума понимал справедливость просьбы Аль-Муалима, ему все равно было даже противно и подумать о том, чтобы его сателлитом стал человек, допустивший гибель его брата. — Старший советник, вы прекрасно знаете, что я уважаю ваши советы и предложения, равно, как и мой отец, большинству из них я следую. Но эта просьба уже переходит все границы. — В вас снова говорит ваша боль, заглушая разум, — тяжело вздохнул Аль-Муалим, что отрезвило Малика лучше, чем если бы он кричал или требовал прекратить идти на поводу эмоций. — А между тем, я предлагаю вам наилучший вариант из всех возможных. Альтаир — сильный, выносливый и наблюдательный воин. Он в состоянии защитить вас, и сегодня днем на Малахитовой площади он уже это доказал. Малик встал и подошел к окну, чтобы хоть так спрятать от советника свои эмоции, которые он был не в силах скрывать. Раз за разом при упоминании Альтаира в его груди взрывались фейерверки, в цвете которых было намешано с десяток не самых светлых чувств. Однако, он в очередной раз не мог не признать правоту старшего советника. — Этот Ла-Ахад — пока что главнокомандующий, — процедил сквозь зубы Малик. — Пусть он бездарность в плане охраны императорской семьи, его заслуги в качестве завоевателя и воина, сражавшегося во благо Империи, неоспоримы. Я не собираюсь ради собственной безопасности жертвовать безопасностью целой страны. — Этого и не потребуется, ваше высочество, — Аль-Муалим тихо усмехнулся, и, услышав это, Малик понял, что старший советник, впрочем, как и всегда, все уже продумал. — Пока что наши отношения с соседями позволяют нам не воевать. Ваш отец при жизни достаточно укрепил с ними отношения и развил все сферы, которые были плохо развиты при предыдущей династии. Вам достаточно будет лишь решить несколько вопросов, с которыми не успел разобраться при жизни его величество. Я имею все основания полагать, что для их разрешения военного вмешательства не потребуется. Таким образом, главнокомандующий сможет заниматься охраной вашего высочества без ущерба для собственных обязанностей. Этот довод был достаточно весомым, но Малик почему-то продолжал хвататься за каждую мысль-соломинку, подобно утопающему, что пытается спасти свою жизнь в бурном потоке. И чем больше его доводов разбивалось о стену уверенности старшего советника в кандидатуре Альтаира, тем сильнее трещало по швам его желание противиться. Однако, Малик почему-то считал необходимым дойти до конца и сопротивлялся только из желания сопротивляться. — Я не собираюсь рисковать собственной жизнью, я не глупец и не самоубийца, — Малик, наконец, справился с собственными чувствами настолько, насколько было в его силах, и позволил себе вернуться в свое кресло. — Но я считаю, что в императорской страже, да что уж там говорить, во всей армии, есть достаточно воинов, равных по таланту и силе главнокомандующему. И часть из них принадлежит к знатным родам, чьи представители веками оберегали Империю. Что до Ла-Ахада… Ничейный сын ничейного рода, о его прошлом ничего не известно, он скрытен и нередко груб, все, что у него есть — его способности воина. Несмотря на то, что именно от них зависит моя жизнь, одно умение драться не сделает его достойным сателлитом. — Ваше высочество, вы беспокоитесь понапрасну, — покачал головой Аль-Муалим, догадавшись о том, что беспокоит принца на самом деле. — Я знаю Альтаира всю его жизнь, и мне не составит труда рассказать вам все, что вы пожелаете о нем узнать. — Боюсь, вам потребуется на это много времени, поскольку я не знаю о нем решительно ничего, — фыркнул Малик. — То, что мой отец уважал его как воина и самого юного Главнокомандующего Имперской Армии за всю историю Империи, мне ничего не говорит. — О, едва ли я займу у вашего высочества много времени, — почему Аль-Муалим так странно и грустно улыбается, Малик понял, стоило ему услышать историю. — Я узнал о существовании этого талантливого юноши совершенно случайно. С младенчества Альтаир жил и воспитывался в Храме Сына Альгиля, настоятелем которого был погибший сегодня на площади Ибрагим. Когда Альтаиру было всего шесть, он вместе с другими юношами из храма сдавал экзамен на владение мечом и знание легенд об Альгиле, где по просьбе Ибрагима присутствовал я. Его выступление было блистательным, и я помог ему попасть в Имперскую Военную Академию, что было почти невозможно для мальчика его возраста, но я не сомневался в его таланте. Из академии он вышел, как вы знаете, одним из названных лучшими учеников за всю ее историю. Уже в первом своем сражении Альтаир зарекомендовал себя отличным воином, и все генералы пророчили ему большое будущее. Я порекомендовал его вашему отцу, Императору, как оруженосца для уже постаревшего прежнего главнокомандующего — такому одаренному воину необходимо было поучиться военному искусству у опытного и знающего человека. После смерти прежнего главнокомандующего, в его последнем слове к Императору, он просил доверить безопасность Империи мечу Альтаира. Так он и получил свой титул. Малик с трудом поверил в услышанное. Образ нахального и гордого главнокомандующего, каким его воспринимал при каждой встрече принц, никак не желал вязаться с историей, рассказанной Аль-Муалимом. Но если до этого Малик был готов спорить до победного конца, лишь бы не подпускать к себе Альтаира ближе, чем было предписано этикетом, то сейчас он почему-то был готов уступить. Говорила ли в нем усталость от насыщенного событиями дня, призывая согласиться на все, что ему предлагали, лишь бы его оставили в покое, либо же какая-то частичка его была готова дать Альтаиру шанс, Малик точно сказать не мог. — Пока что меня удовлетворит услышанное, — стараясь говорить так, чтобы не выдать голосом своих мыслей, ответил Малик. — Хорошо, пусть главнокомандующий занимает также пост моего личного сателлита. Но учтите — это только до тех пор, пока не будут найдены убийцы моего брата и те, кто их нанял. — Ваши слова — бальзам на сердце, — мягко улыбнулся старший советник, удовлетворенный тем, что ему удалось убедить принца. Вспомнив о том, что уже довольно поздно, он поднялся с места. — Раз ваше высочество дали согласие, прошу разрешения удалиться. Я сообщу Альтаиру о вашем решении и велю тем, кто занимается расследованием, подготовить доклады к утреннему собранию министров. — Благодарю вас за службу Империи, старший советник, — кивнул ему Малик. Он только сейчас понял, насколько сильно он вымотался, и ему искренне хотелось уснуть до самого утра. — Вы можете идти. Аль-Муалим поклонился ему на прощание и покинул его кабинет. Дождавшись, пока его шаги стихнут в коридорах дворца, Малик позволил себе уйти в умывальню, чтобы привести свое тело в порядок и затем отдохнуть. Вопреки собственным ожиданиям, вместо того, чтобы ворочаться и пытаться усмирить разум, который никак не мог остановить ворох воспоминаний, как приятных, так и попросту ужасающих, Малик, стоило ему забраться в кровать в покоях, уснул сразу же, как только его голова коснулась мягкой пуховой подушки.

***

Малик проснулся удивительно рано для человека, уснувшего глубокой ночью. Несмотря на собственные ожидания, он чувствовал себя отдохнувшим. Тело как будто кто-то накачал энергией, и Малик решил потратить ее на то, чтобы разобраться с делами, накопившимися за целые сутки. Он быстро привел себя в порядок и даже подобрал себе парадное платье серого цвета и расшитый белыми и алыми нитями темно-синий халат, оделся без помощи слуг, чьи ежедневные прикосновения почему-то искренне раздражали его. Когда двое слуг, услышав, что господин входит в кабинет, пошли ему навстречу в надежде, что Малику нужна их помощь, они в некотором роде были разочарованы, увидев его полностью собравшимся. Их явно расстраивало отсутствие возможности выполнять свою работу, что беспокоило Малика в последнюю очередь. В сопровождении слуг принц покинул покои. Два стража, дежурившие у входа, чуть поклонились — насколько им позволяли плотные доспехи. Малик хотел было уже отправиться в Зал Мыслителей, где он каждое утро выслушивал доклады министров, но, вспомнив о том, что появиться на собрании он должен в присутствии личного сателлита, остановился и огляделся. Один из стражей молчаливо кивнул принцу на садик, разбитый на открытой от стен и крыши площадке, огороженной от улицы железной решеткой и росшим на ней зеленым плющом. Там, у фонтанчика, в котором мелодично переливалась вода из одной чашечки в другую, чтобы затем вытечь в круглую широкую чашу, стоял Альтаир. Он, словно размышляя о чем-то, чертил кончиками пальцев узоры на водной глади. — Позвольте поинтересоваться, — холодно окликнул его наследник, желание сохранять добродушный настрой которого испарилось сразу же, стоило ему увидеть сателлита, — планируете ли вы приступать к своим обязанностям? Не думаю, что вашему благодетелю, старшему советнику, будет приятно знать, что вы их не исполняете. — Прошу простить, ваше высочество, — Альтаир был невозмутим и сдержан, как и всегда. Он подошел к принцу и поклонился ему. — Благословит Абхамул ваш день. — Альгиль смотрит на вас из Чертогов, — отвечал Малик, поджимая губы. Затем, решив, что с него достаточно любезностей, он направился в Зал Мыслителей, даже не заботясь о том, чтобы идти в ногу со своими стражами. Справедливости ради стоит отметить, что для них это не было проблемой, и вместе они достаточно быстро дошли до нужного зала. Все министры и живущие в столице наместники уже собрались. Появление наследного принца было встречено поклонами и фразами приветствия, но, стоило всем присутствующим разогнуться, а Малику усесться, в зале внезапно послышался тихий гул. Увидев, что Альтаир занял место за креслом принца, министры сразу же поняли, что это значит, и зашептались. Рафик обменялся взглядами с Аль-Муалимом, который легким кивком головы ответил на его немой вопрос. Альтаир, видевший лица всех стоявших перед Маликом министров и наместников, однако, и виду не подал, что знает причину этого гула. Несмотря на его титул и положение, про его суровый и временами даже крутой нрав было известно практически всему двору. Но Малика, судя по всему, мнение других по поводу назначения сателлита, ни капли не волновало. Позволив своим подчиненным пошептаться еще с пару минут, он несколько раз стукнул кулаком по деревянному подлокотнику и твердым, уверенным тоном сказал: — В связи с убийством… Второго принца, я, по настоянию старшего советника, назначил главнокомандующего Ла-Ахада моим личным сателлитом. Также я хочу, чтобы все, кто расследует это происшествие, сообщали о своих находках и передавали все выясненные детали ему или старшему советнику, — все присутствующие затихли, стоило им услышать его голос, и Малик был этим удовлетворен. Он старался выглядеть максимально невозмутимым, что, однако, давалось ему с некоторым трудом. Боль от потери все еще давала о себе знать. — На этом тему изменений в положении членов Совета я закрываю. — Ух ты, неужто Абхамул закрывает глаза на подобную несправедливость точно так же, как его высочество — эту тему? — вполголоса хмыкнул Аббас, один из наместников, когда Малик сделал рукой знак своим министрам, позволяя им разместиться в их креслах, расставленных в несколько рядов так, чтобы они могли сидеть к нему лицом. Несмотря на то, что его было сложно расслышать от шороха одежды и шагов, тихих голосов и скрипа стульев, юный Аль-Саиф его риторический вопрос все-таки расслышал. — Наместник Западной Бухты Софиан, вы что-то сказали? — сухо спросил он у Аббаса, замершего, услышав собственное имя из уст будущего Императора. Зло усмехнувшись, Аббас встал и выпрямился под пристальным взглядом Малика. — Я удивился тому, как легко главнокомандующий пробрался в круг советников, которым вы доверяете более других, — Аббас ухмылялся так противно и мерзко, что Малику в какой-то момент даже захотелось казнить его. Но, помня о том, что Аббас, несмотря на свой характер, который многие находили даже еще более отвратительным, чем характер Альтаира, был равным по силам главнокомандующему воином и единственным на данный момент адмиралом Имперского флота на западе, Малик сдерживался. В то же время, ему было интересно дослушать Аббаса до конца. Зная, что скоро он станет правителем, Малик использовал любую возможность узнать тех, кто будет ему служить. Аббас тем временем продолжал говорить. — Среди наместников и подчиненных главнокомандующего достаточно славных воинов, сражавшихся вместе с вашим отцом, но вы, как, впрочем и покойный Император, продолжаете осыпать главнокомандующего почестями и оказывать ему доверие, которого он, быть может, не заслужил. Я нахожу это по меньшей мере странным. Советники снова зашептались, и от их тихих голосов в Зале повисло странное жужжание, словно в помещение запустили сотню мух. — Следи за словами, Аббас, — воспользовавшись шумом, вполголоса сказал ему Рафик, сидевший слева от него. Он надеялся таким образом приструнить дерзкого наместника, но его слова не возымели на того никакого действия. Старший советник же, сидевший по правую руку Аббаса, оставался единственным молчаливым наблюдателем этой сцены, не предпринявшим для ее разрешения никаких действий. Малик нахмурился. Он всегда позволял министрам высказывать свои сомнения и предложения на собраниях, но смысл, вложенный Аббасом в его слова, больше походил на издевательство, чем на возмущение назначением Альтаира. Для большинства министров его слова прозвучали как просьба заменить Альтаира кем-то еще, дать другому воину проявить себя в качестве сателлита. Но для Малика, старшего советника, Рафика, Альтаира и, быть может, еще пары приближенных министров, неприязнь Аббаса к Альтаиру и самому Малику была слишком заметна, чтобы они могли не обращать на нее внимание. Малик переглянулся с Аль-Муалимом, одним только взглядом сумев показать тому свое желание наказать дерзкого наместника, но старший советник поджал губы и тихонько мотнул головой из стороны в сторону. Принц, поняв, что он имеет в виду, чуть закатил глаза, но отдавать приказ о наказании не стал. Движение и взгляд Аль-Муалима, предназначенные не столько Малику, сколько взбешенному словами Аббаса Альтаиру, остались без внимания последнего. Альтаир, не проронивший ни слова с момента встречи с наследным принцем, многозначительно положил руку на эфес своего меча и сделал было два шага вперед, но сойти с возвышения, на котором стоял трон, позади которого было его место, Альтаир не успел. Малик, не поворачивая к нему головы, задержал его, преградив путь взмахом руки. — Вернись на свое место и не делай глупостей, — прошипел он, бросив на сателлита уничтожающий взгляд. Альтаир колебался, разрываясь между долгом, требовавшим беспрекословно подчиняться своему повелителю, и собственной гордостью, вопившей о необходимости задать трепку Аббасу. В конце концов, долг победил, и после минутной заминки Альтаир сделал шаг назад. Малик, убедившись, что Альтаир сдерживается и пока не рвется убивать наместника, уже открыл было рот, чтобы полно и подробно объяснить Аббасу его неправоту. Но своим долгом вмешаться снова — как Малик узнал позже, по просьбе Аль-Муалима, — счел Рафик. Он поднялся со своего кресла и повернулся к Аббасу. — Наместник, видимо, считает себя мудрее наследного принца, раз обсуждает в таком тоне его решения. Я не спорю, наместник знает больше о воинах, достойных нести на себе ответственность за безопасность и благополучие Императора и его семьи, но у него недостает дальновидности для того, чтобы распределить силы этих воинов максимально эффективно, — Рафик выглядел очень миролюбиво и жизнеутверждающе, и это заставило Аббаса слегка смутиться и даже растеряться. А тон, каким Рафик излагал свои мысли, очень быстро донес до Малика и его близкого круга советников их истинный смысл. У них уходило достаточно много усилий, чтобы не выдать своего веселья и тем самым не оскорбить наместника еще сильнее. — И поэтому я прошу вас, наместник Софиан, приберечь свои предложения для военных советов, поскольку во время обсуждения событий внутри страны они не слишком уместны. А ваше высочество я смиренно прошу простить столь сильное удивление наместника и его неумелую попытку поздравить главнокомандующего Ла-Ахада с назначением. Мы, все присутствующие здесь министры, присоединяемся к поздравлениям наместника и надеемся, что Мудрец Абхамул будет благословлять ваши дни мудростью и дальше, а Альгиль поможет главнокомандующему охранять ее. Рафик умело перевел ситуацию в мирное русло, разрядив своим выступлением обстановку. Министры переглядывались и улыбались, также разгадав истинное значение слов Рафика. Аббас поджимал губы, наблюдая эту картину и слыша тихие смешки откуда-то из задних рядов, кажется, ему даже удалось расслышать смех стражей, стоявших у дверей. А торжествующий взгляд Альтаира на его непроницаемом лице и вовсе приводил Аббаса в бешенство, которое он не имел права показать. Рассеянно кивнув Альтаиру, он опустился в кресло и умолк до конца совещания, бросая на Альтаира и изредка на Малика или Рафика полные ненависти и ярости взгляды. Старший советник, в миг приняв образ строгого и беспрекословного наставника, оглядел присутствующих, призывая к тишине. После старец безмолвно обратился в сторону будущего императора и, получив ленивый взмах рукой, поднялся со своего места, привлекая все внимание к своей персоне. В зале Мыслителей установилась глухая тишина, каждый обратился в слух. — На повестке дня у нас ряд важных вопросов, — вкрадчивый голос Аль-Муалима, казалось, заполнил все пространство вокруг, — которые мы не можем проигнорировать. Первоначально я хочу выделить вопрос о флоте. Головы мудрейших и влиятельнейших людей Империи тут же повернулись в сторону Наместника Западной Бухты. — Я слушаю вас, советник, — Аббас сложил руки в замок. — Мои корабли всегда готовы послужить Империи. — В последнее время голуби приносят множество опасений по поводу пиратов Королевства в Западном море. — Мои корабли денно и нощно несут дозор на пограничных водах Западного моря, — Аббас, нахмурив брови, чуть подался вперед. — Ни одна шлюпка врага не войдет в охраняемые территории. — За последний месяц числится уже три нападения пиратов на корабли местных рыбаков, — молодой наместник стушевался под тяжелым взглядом советника. Аль-Муалим же затих, выдерживая паузу, и медленно повернувшись к императору, безжалостно добавил. — И это уже не говоря о нападении на торговый конвой. Зал взорвался от возмущения. Рауф удрученно покачал седовласой головой, выражая неодобрение. Кто-то даже не скрывал ехидства и открыто сомневался в способностях юного Софиана вести за собой флот. — Прошу не упускать тот немаловажный факт, что корабли мы вернули, и никто из команды не пострадал, — ударил кулаком по столу Аббас. — Сегодня вернули, а завтра? — Это единственный торговый конвой в Западном море, неужели сложно проследить за парой-тройкой кораблей! — Я слышал, что конвой не кормит рыб в море только потому, что шквал повредил мачту на одном из пиратских кораблей. Беспрерывный гвалт отражался от высоких стен зала. Некоторые даже повскакивали со своих мест, кто обвиняя, а кто выступая в защиту имперского флота. — Скотный двор, а не первые мужи Империи, — криво усмехнувшись, Малик подпер кулаком голову. — Адмирал Западного Флота — видный титул, — бесстрастно проговорил Альтаир, не отрывая взгляда от спорящих советников. — Мудрейшие! — призвал к молчанию Рафик, постукивая бронзовой пластиной по столу. Советники, все еще ворча и переговариваясь между собой, стали затихать. — Как продвигается строительство новой верфи, наместник Софиан? — поинтересовался Малик, когда стихли даже редкие шепотки. — Еще месяц и можно будет начинать строительство кораблей, ваше высочество. — Первая дюжина кораблей уйдет в патруль на пограничные воды. — Дюжина? Не слишком ли много? — недоверчиво протянул наместник, однако покорно кивнул, когда принц недовольно приподнял бровь. — Как скажет ваше высочество. Рафик, записав указ наследника, передал документ принцу, где тот поставил свою подпись и печать. — Далее, вопрос торговых отношений в Восточном море, — продолжил Аль-Муалим, передав Рафику второй документ. — Наши союзники с востока не против не только принимать торговые корабли, но и отправлять свои в наши земли, укрепив тем самым наши партнерские отношения. — Отказать, — хрипло отозвался Наместник Двуречья. Зал Мыслителей редко становился свидетелем, когда подавляющее число министров были солидарны по какому-либо вопросу. Однако по помещению пронесся согласный ропот. — Нельзя допустить проникновения кого-либо на наши земли, кто знает, какие болезни привезут с собой подданные других держав. — В таком случае нужно добавить кораблей к Восточным мореходным путям, — подал голос Нумаир. — А для этого необходимо проверить, в каком состоянии находятся волоки, чтобы переправить корабли через всю Империю. — Я дам три корабля, — кивнул Аббас. — Волоки Двуречья всегда поддерживаются в отличном состоянии, — заметил наместник, ехидно поглядывая на своего соседа. — Волоки Равнины всего месяц назад отремонтировал зодчий, — возмущенно воскликнул уязвленный Наместник Белой Равнины. — Через неделю наместник Софиан отправит три корабля через волоки. На переправу даю вам десять дней, не больше. На чьих волоках будет простой — будет выплачивать все издержки, — Малик специально выделил последние слова. Не раз его наместники подводили его и всю Империю, стараясь сэкономить на центральной переправе. Не раз срывались выгодные сделки, не раз товар портился на складах из-за задержек. Рафик, записав указ наследника слово в слово, снова передал его принцу на закрепление печатью. — Последний вопрос на сегодня, — Аль-Муалим задумчиво погладил свою бороду, словно пытался верно подобрать слова. — Все мы озабоченны визитом делегации из Королевства. Возглавлять делегацию будет Верховный Рыцарь и младший брат короля, Робер де Сабле. Старший советник на долю секунды задержал взгляд на своем воспитаннике, заметив тень усмешки на его лице. Рыцарь и главнокомандующий не раз встречались на поле боя, делили вместе территории, бывало, что и сидели за Столом Переговоров. Эти двое уважали друг друга, вечные соперники и заклятые противники на поле брани. — Они прислали краткий список вопросов к обсуждению. Полагаю, они будут настаивать на торговых отношениях с Империей, и это не только морские грузоперевозки, но и караваны на суше. А это значит, что встанет проблема о размере пошлин. Я прошу министра финансов урегулировать этот вопрос, а всех наместников уравнять налог на проход во всех княжествах. — Это правда, что этот де Сабле везет с собой свою племянницу, некую Марию Торпе? — раздался голос с задних рядов. Малик с интересом посмотрел на Аль-Муалима, как тот, тяжело вздохнув, медленно опустился на свое место и, проведя иссохшей рукой по бороде, задумчиво произнес: — Думаю, будет неразумно с нашей стороны упускать из вида этот факт. Полагаю, вопрос о династическом браке будет поднят и не раз. И наша задача… — Нечего здесь решать! Отказать! — вспыхнул Наместник Шахарского Ущелья. — Женой императора не может стать неверная! Это против законов Абхамула! — Что станет с гордостью Империи, когда мы породнимся с Королевскими Шакалами Севера?! И снова гомон, возмущенные выкрики, негодование царило в словах министров. Малик устало улыбнулся. По крайней мере, одной проблемой меньше. Империя пока не готова к столь радикальным переменам, а он сам еще морально не был готов к женитьбе. — Мудрейшие! — и снова бронзовый звон усмирил министров. — Раз большинство вопросов мы обсудили, то советники, не входящие в Малый Круг, могут быть свободны, — помассировав виски в попытке сбросить напряжение, сказал Малик. С начала собрания уже прошло достаточно много времени, и Малик чувствовал себя все хуже и хуже с каждой минутой. Но он понимал, что пренебрегать государственными делами нельзя. К тому же, ему было попросту необходимо узнать новые детали расследования. Большая часть министров откланялась и покинула зал, продолжая шушукаться в соседних залах и коридорах, но вскоре они ушли и оттуда. В зале остались только сам Малик, Альтаир, Рафик, Нумаир, Рауф и Аль-Муалим. За год, прошедший со смерти отца, Малик переформировал Малый круг, отобрав туда тех, с кем за это время успел установить относительно доверительные отношения. Из тех, кто был советником еще при его отце, он отобрал старшего советника, Аль-Муалима, и трех советников — еще одного приближенного отца, Рауфа, а также Нумаира и Рафика, в кандидатурах которых у Малика практически никаких сомнений с самых малых лет. Альтаира в своем Малом Кругу Малик терпел только потому, что он являлся его сателлитом и одновременно с этим человеком, возглавлявшим расследование. Иначе главнокомандующего бы даже не допустили на совет. Когда все остальные министры разошлись, он кивнул Альтаиру на один из свободных стульев. Постоянное нахождение Альтаира позади него нервировало Малика. — Что вы выяснили? — перешел сразу к делу Малик, стоило только его сателлиту сесть в кресло перед ним. Рафик и Аль-Муалим переглянулись и синхронно кивнули Альтаиру, прося его высказаться первым. — Вчера на ваше высочество напали наемники. Они заканчивали разные отделения Имперской Академии и не присягали никому из наместников или знатных родов на верность, среди них также нет ничьих вассалов. Организаторы, кем бы они ни были, специально собирали отряд из таких людей, в прошлом которых вообще не будет замечено никакого общения со знатными родами. У них нет ни опознавательных знаков на поясах, ни символики на клинках, ничего, что могло бы указать на заказчиков, — Альтаир старался не показывать, как его раздражает такое положение дел. — Убийцы Второго принца тоже были из числа этих наемников. На их телах и в их вещах мы не нашли ничего подозрительного. Кошельки с мелочью, оружие без опознавательных знаков. Все сделано удивительно чисто. Поскольку никто из них не выжил во время битвы на Малахитовой площади вчера днем, допрашивать нам некого. От свидетелей также мы не узнали ничего, что пролило бы свет на эту ситуацию. Пока что, кроме погибших Второго принца, нескольких невиновных горожан и их убийц, наемников, у нас ничего нет. Малик недовольно поджимал губы. Несмотря на то, что он предвидел такое развитие событий, услышанный доклад привел его в ярость — шутка ли, организовать и провести удачное покушение и при этом не оставить никаких следов. Он по очереди выслушал также Нумаира и Рауфа, чьи доклады совпадали с докладом Альтаира. Нумаир допрашивал тех, кто жил поблизости, и присутствовавшую во время обоих нападений толпу, а Рауф тщательно изучал собранные улики — вещи, собранные с тел убитых наемников. Они подтвердили каждое слово Альтаира. — К слову о погибших горожанах, — взял слово Рафик, стоило Рауфу закончить зачитывать список убитых наемниками мирных граждан. — Среди них опознали настоятеля Храма Альгиля, Ибрагима. С ним связана очень интересная история. Мои агенты приносят мне сообщения обо всех разговорах, где можно услышать пересказ происшествия. Люди, на руках у которых умирал Ибрагим, говорили, что он утверждал, будто перед смертью на этой площади он видел истинного, законного наследника престола, слышал его голос. Он видел сына Умара Аль-Фадхи, пророчил его возвращение на престол. Однако, зная о его репутации, я бы не доверял этой информации, — покачал головой Рафик — Ибрагим Сумасшедший, — горько усмехнулся Нумаир, стараясь избегать предупреждающего взгляда Альтаира, — Пророк Ибрагим. Малик побледнел, услышав имя династии, зародившей Империю и правившей ею более пятисот лет. Альтаир же встрепенулся, когда услышал имя Ибрагима. — Глупые сплетни! — выплюнул Малик. — Наследник Аль-Фадхи погиб во младенчестве вместе со своими родителями. Если бы он выжил, то был бы моим ровесником. Это попросту невозможно. — Полностью согласен с вашим высочеством, однако, в этой истории много всего неясного, — Рафик был явно взбудоражен. — Но главное совсем не это. Услышав эти слова, половина жителей Столицы зароптала, почти как в первые годы правления вашего отца, да будет он счастлив в Золотых Чертогах Абхамула, разговоры, об отрывках которых я вам докладывал весь прошлый год, вышли за пределы домов и крохотных проулков. Как вы помните, наместники, остановившие восстание в Тихую ночь и правившие Империей до коронации вашего отца, объявили наследника погибшим. Но вот в чем дело, хоть он и объявлен мертвым, никто, кроме прежних наместников, не видел его тела. Как и полагается, тела его родителей прилюдно кремировали и высыпали прах в воды Шайтанова пролива. Он должен был быть вместе с ними, как и положено погибшим во время смещения династии наследникам, однако, если верить свидетельствам, его не было. Тем поколениям, что родились и выросли за последние четверть века, уже и дела нет до того, забрала ли к себе Госпожа Иная вместе с родителями этого младенца, а вот тех, кто застал династию Аль-Фадхи и еще помнит о случившемся столкновении, слова Ибрагима подтолкнули к чему-то большему, чем разговоры в стенах собственных домов. Люди снова начали открыто собираться на улицах и обсуждать случившееся. В большинстве своем это те, кто, несмотря на прошлые лишения и почти постоянные войны, все еще верны династии Аль-Фадхи. Кто-то распускает гнусные слухи о том, что наследник выжил, а наивные люди верят им и постепенно нагнетают атмосферу в городе. — Такие безумцы все еще существуют? — не скрывая своего ужаса и шока, спросил Малик. Все услышанное заставило его разволноваться не на шутку. — Не судите тех, в ком есть хотя бы зачатки верности, — тяжело вздохнув, сказал ему на это старший советник, молчавший до этого момента. — Вы ведь и сами во время смещения династии были еще младенцем, а потому знаете обо всем в лучшем случае от вашего отца или стариков вроде меня. Жизнь народа при Аль-Фадхи была не слишком приятной, но если б не было верных династии людей, смогли бы ее представители так расширить Империю? Смогла бы эта династия так долго занимать престол? Да, двадцать пять лет — это все-таки ничтожно короткий срок, если считать годы после смены династии. Многие до сих пор не могут забыть то чувство гордости, что они испытывали, узнавая о новых великих завоеваниях Имперской армии. Пусть Аль-Фадхи плохо знали, что нужно делать с внутренней политикой, одного у них было не отнять — умения создавать нестандартные стратегии прямо на поле битвы и удивительной физической силы. Я не имею правила разочаровываться в еще не родившихся поколениях, но иногда мне против моей воли начинает казаться, — Аль-Муалим снова вздохнул и покачал головой. Сейчас он казался тем старцем, которым он выглядел внешне, и Малик только в этот момент вспомнил, что ведь его старший советник застал и так ненавистных многим Аль-Фадхи, о которых он сейчас с такими противоречивыми чувствами в голосе говорил, — что с гибелью последнего из них погибли не только лучшие воины Империи, но и удивительная гордость, можно даже сказать, гордость воина. Как бы то ни было, не судите тех, кто все еще верен им, ваше высочество. Время лечит, только вот для кого-то — например для таких вот верных подданных — его требуется чуть больше. Вы только начинаете свой путь правителя, и вполне естественно, что люди встречают вас с некоторым недоверием — они всего лишь не знают, чего им от вас ожидать. — Вы предлагаете не пресекать подобные… разговоры? — нахмурился Альтаир. — Эта ересь может сыграть злую шутку. Разъяренная толпа клеветников несет угрозу благополучию его высочества. — Если помнишь, милый мальчик, твой воспитатель, Ибрагим, тоже был из таких, и что же? — добродушно усмехнулся Рафик. — Он часто говорил при тебе подобные вещи, но ты разве что грубо обрывал его или вовсе игнорировал. А он продолжал упорствовать до самой своей кончины. Нам всего лишь нужно подождать, пока Абхамул не заберет в свои Золотые покои или не направит в Пещеры Шайтана остальных. Исчезнет одна причина для волнений, так спустя время появится новая, нам лишь остается разбираться с теми, с которыми мы в состоянии разобраться. Если мы сейчас начнем подавлять то, что скоро само сойдет на нет, нам этого могут не простить так же, как и жестокие казни наемников до коронации. Это всего лишь слухи и сплетни. Наследник Аль-Фадхи погиб, а верные его династии люди, не увидевшие во время кремации его родителей маленького свертка, поверили в злую шутку, распущенную кем-то давным-давно. Альтаир не стал ничего отвечать Рафику, когда тот заговорил про его воспитателя. Он повернулся к Малику и, поднявшись с места, чуть грубее, чем следовало бы, сказал: — Ваше высочество, на данный момент я рассказал вам все, что смог узнать в первый день расследования. Будут ли у вас какие-то приказания, которые требуют немедленного выполнения прежде, чем вы закончите собрание Малого Совета и отправитесь в свои покои? — Нет, — ответил Малик. — Дождись в коридоре. Я лишь дам указания насчет организации похорон, после чего ты сопроводишь меня в покои. Альтаир, кивнув советникам, вышел в коридор и встал у окна. Там он мог слышать тихие голоса Малика и советников и в то же время не мешать им. Долго ждать ему не пришлось. Спустя минут двадцать или около того из Зала Мыслителей вышел Малик в сопровождении Аль-Муалима, видимо, пожелавшего проводить принца до его покоев. Они вместе шли по коридорам Цветка Империи, не говоря ни слова, пока вдруг Альтаир не решился спросить у принца кое-что, что волновало его с самого начала собрания. — Ваше Высочество, не могли бы вы разъяснить кое-что? — под утвердительное и не слишком вежливое хмыканье Малика, Альтаир продолжил. — Почему вы позволили наместнику Софиану в начале собрания разговаривать с собой в подобном тоне? Он нарушил все мыслимые и немыслимые правила приличия и должен был понести за это наказание. — Видишь ли, Альтаир, — ответил вместо Малика старший советник, — несмотря на свою грубость, наместник Софиан по-прежнему остается нашим адмиралом, еще ни разу его род не уступил многочисленным врагам наши прибрежные территории на западе. Он влиятельный и достаточно могущественный союзник, отношения с которым его высочество не имеет права портить до коронации, а в идеале — и после нее тоже. Став императором, его высочество получит возможность самостоятельно выбирать кого-то из семей наместников в качестве их представителей в столице, но, пока он только принц, терять их доверие он не имеет права. Вчера мы уже обсуждали это с принцем, и я рад, что его высочество следует моим советам в столь неоднозначных ситуациях. Ох, мы уже пришли! Так быстро! Да благословит Саильфа вашу ночь самым крепким из снов, ваше высочество! — Да пошлет вам Абхамул мудрые сны, старший советник! Доброй ночи, — попрощался Малик и зашел в свои покои. Мысленно он добавил в свой список на будущее сделать подарок Аль-Муалиму в благодарность за избавление от объяснений прописных истин Альтаиру. Вспомнив о сателлите, Малик замер посреди своего кабинета и, обернувшись, увидел, что тот еще не ушел. — Что-то еще? — недовольно спросил он, намекая на необходимость остаться в одиночестве. — Прошу не счесть мое предложение грубостью, — с таким же невозмутимым видом, с которым накануне Альтаир убивал напавших на его господина наемников, произнес Главнокомандующий. — Я хотел предложить вашему высочеству… развеяться и провести ночь в гареме. Пожалуй, впервые Малик испытал столь сильную ярость и ненависть к кому бы то ни было. Предложение Альтаира возмутило его гораздо сильнее, чем то, что накануне он не сберег жизнь Второго принца. У него, Малика, меньше суток назад убили брата, последнего члена семьи, которого Малик любил больше жизни, а виновник произошедшего мало того, что теперь охраняет его, так он еще и словно издевается, предлагая провести ночь в гареме. Все это прорвало стену контроля Малика, и он, не подумав ни секунды, не то прошипел, не то прорычал: — Если ты считаешь, что ночь, полная похоти и разврата — хороший способ отвлечься от потери близкого и родного человека, то это твои проблемы. Стоило последнему звуку слететь с его губ, как Малик замер, решив, что это уже слишком. Если так пойдет и дальше, то он, скорее всего, даст собственному же сателлиту повод считать себя врагом. Однако, удивив его, Альтаир лишь пожал плечами. — Прошу простить мне мою грубость, — и с этими словами он направился к выходу из кабинета. Но, остановившись и чуть повернув голову в сторону, Альтаир сказал напоследок. — Я не знаю, каково это — терять близких. У меня их никогда не было. Поэтому я вдвойне сожалею о сказанном. Мудрых снов, ваше высочество. Попрощавшись подобным образом, Альтаир ушел, а Малик все стоял на том же месте. До него не сразу дошло, что буквально только что он намеренно ударил по больному месту сателлита, когда как Альтаир сделал это неосознанно. Но, зная, что Альтаир вряд ли примет от своего господина извинения, сочтя их странными и лишними, Малик решил отправиться на боковую. Возможно, ночью Абхамул будет милостив к нему и действительно пошлет ему мудрый сон.