В поисках своего мира...

      Он не брел, медленно летел меж мягких переливов тьмы, успокоенный и обласканный ею. Мягчайшим пухом тьма укрывала его плечи, даря желаемое забытье, своей непроглядностью успокаивая уставшие глаза. Местами, вспыхивали отблески звезд, мерцая в движении и затухая при завершении своего полета. Эти маленькие точки были похожи на его мечты и надежды. Такие же яркие, манящие и гаснущие по прошествии времени.       Каждый раз засыпая, Ичиго окунался в темную мягкость забытья, прекрасно понимая что это с каждым разом все больше пугает Хичиго и Старика. Ичиго знал что с каждым разом ему все труднее просыпаться, ведь желания и не было. Открывая глаза, он успевал заметить тень страха в родных глазах, мгновенно сменяющуюся на облегчение и знакомую насмешку. Только вот ничего не мешало ему чувствовать, и он знал, что стоит ему открыть глаза, в его внутреннем мире с облегчением опускался на землю Старик. Ему все труднее и труднее просыпаться, но и засыпать ему с каждым разом все труднее...       Привычная, столь любимая им тьма стала светлеть, против воли вовлекая его в пятно света. Именно этот свет не отпускал Ичиго...       Молодой Бог знал, что этого мира не существует. Знал, чувствовал, и боялся однажды не оказаться в этом месте. А еще он боялся этого места... Этого мира не могло существовать, и тем не менее он жил. В его душе, в его мыслях, в его воспоминаниях. Этот мир был небольшим, всего несколько десятков метров в диаметре, он был белоснежным, будто созданным из света. И этот мир был белым. Ичиго ненавидел белый цвет...       Несмотря на то, что в своем путешествии он не раз надевал белоснежные одежды, не раз жил в белых дворцах, этот цвет он так и не смог принять. Белый все еще ассоциировался у него со смертью. Этот белый мир был маленьким, молчаливо-тихим и угрожающе-затаившимся. Мир этот был окружён белыми высокими стенами, скрыт от тьмы белоснежным потолком, и только в пустых оконных проемах проглядывалась желанная свобода. А еще этот мир таил в себе опасность, всегда встречающую его лицом. В этом мире было сотни обитателей, все они сжимались и стояли очень плотно, мешаясь и закрывая друг друга спинами. В белом мире, так похожем на тронный зал Короля Душ, стояли все те, ради кого он уходил умирать. Синигами, арранкары, квинси и простые люди. Его семья, его друзья и его любимый.       Они стояли окровавленные, молчаливые и обездвиженные. Столь похожие на статуи, мертвые и живые одновременно.       Ичиго сотни раз обнажал меч, против врагов, соперников, Пустых. Иногда, его оружие наносило смертельные раны тем, кто имел лица его друзей. Все те раны, которые он нанес кому-то другому, все они проявлялись на телах здешних жителей.       Они все молчали, молчали и смотрели: внимательно, выжидающе. Они не говорили, но Ичиго и не надо было их слышать - он все понимал. Вон у стены стоит Рукия, грязная, окровавленная: в ее глазах укор и разочарование. Презрение в глазах Бьякуи, обида в глазах сестер. Дрожащие губы Орихиме, пугающе синего оттенка. Бледной, неподвижной скалой замер Чад, в глазах которого был немой вопрос: " За что?". Знакомые, едва знакомые и совсем незнакомые, они все застыли, вопрошая его. - Почему ты выжил? - Почему только ты? - А я? - Ты забыл нас? - Ты оставил нас всех? - Почему? - Почему? - Почему?       Ичиго никогда не отвечал, зная, что его все равно никто не услышит. Ни все понимающий старик Ямамото, ни его собственный отец. Будет непонимающе качать головой Еруичи, будет с разочарованием прикрывать веки его брат. Всегда поодаль от всех стояли двое. И именно их было видеть для него больнее всего. Урахара держал веер в опущенной руке, его панамка всегда лежала у ног. Бледный, грязный и будто сломленный, в его глазах никогда не было обиды или укора. Для Киске Ичиго был важнее всего мира, и то, что он выжил, только лишь радовало торговца. Для Ичиго болью было огромное пятно крови, алыми цветами распустившееся на белоснежном хаори. Второй молчаливой тенью был Старик Зангетцу. Он смотрел с укором и обидой, и обижен он был не на жизнь Ичиго, а на его предательство. Зангетцу остался один. Молодой Бог знал, что этот мир только его воспоминания, он знал, что Старик никогда не будет обвинять или судить, знал, и его зампакто это только подтверждал, не раз убеждая его в правоте сделанного шага. Но где знание и где реальность? Сейчас реальность - этот маленький мирок. Не раз Ичиго пытался объяснить, рассказать или извиниться. Его никто не слышал. Никогда. Поэтому он прислонялся спиной к стене и смотрел. Смотрел на знакомые лица, взгляды и движенья. Сколько бы он себя ни убеждал, вернуть их нереально, свой единственный шанс он уже упустил. В том, первом мире-отражении, история была одинаковой, те же характеры, те же воспоминания. Белый Бог разрушил все...       С каждым шагом он все больше и больше отдалялся, зная, что вернуться можно из Ада, его хозяин очень понимающий Бог, а вот вернуться из всепожирающего Ничего - нельзя. И сколько бы он ни искал, видел только отражения. А потому и просыпаться больше не хотел, здесь были все те, кого он на самом деле искал.       Пока в своем маленьком мирке Ичиго с болью смотрел на знакомо-незнакомых друзей, его тело во внешнем мире умирало. Всегда напряженное, готовое сорваться в бой в тот же миг, тело расслаблялось, замедлялось сердцебиение и затихало неглубокое дыхание. Медленно падала температура и на бледных губах расцветала улыбка. Ичиго спал и не слышал крика Хичиго, не видел ужаса на лице Старика, не видел спешно поднявшихся в его комнату синигами. Где-то там, далеко, схватившись рукой за стену, оседал бледный Куросаки Хичиго, поддерживал мать Каен. Они все были испуганы, все дрожали и суетились, кричали. Его зампакто с силой тряс спящего подростка, пытаясь уловить очередной вздох. Волна реацу раскидала всех по углам, мужчина, одетый в белые одежды прошел к Ичиго, и чуть подвинув его, лег рядом. - Все вон!       Волна мягкого тепла пронеслась под белыми сводами, лаская и согревая продрогшего подростка. Возникло смутное ощущение, что его обнимают, будто ребенка защищая от страшных снов. Сильные, невидимые руки, зафиксировали его тело, не давая вырваться и удерживая. Согревая своим теплом, поддерживая и даря осознание причастности. - Ты не один! Ичиго расслабленно прикрыл глаза, позволяя решать другим. Тепло проникало под его кожу, теплым воздухом вылетая из посиневших губ, согревая воздух и меняя все окружающее. Чуть шевельнувшись, он почувствовал, что его теснее прижали к груди, сильнее сжимая объятия. Где-то далеко, билось испуганное сердце, вмиг готовое вырваться из грудной клетки и унестись на помощь глупому ребенку. Билось быстро, испуганно и так успокаивающе, даря спящему Богу умиротворяющую мелодию жизни. Жизни в которой его ждут, в которой он еще нужен. Тихий шелест пролетел под этими потолками, запутавшись в волосах цвета красного золота, в точности повторяя движение пальцев белокожего Зампакто.       Плотным коконом его укрывала чужая забота и беззлобное беспокойство, грея будто яркий костер. Дрожащие, озябшие пальцы, поднесенные к губам уже не дрожали, наполняясь силой. Сведенные, ссутуленные плечи, удерживающие тяжесть пройденного пути, выпрямились, позволяя хозяину встать, прямо смотря на мир. Тепло стало ярким пламенем и мягким пледом одновременно, сжигая усталость и желание остановиться, даря силы для нового шага. Гордо вскинув голову, открыв уставшие глаза, в раз наполнившиеся светом, он посмотрел вперед и замер. Будто пелена спала с его глаз, открывая истину: они улыбались.       Стоя плечом к плечу, они улыбались, они махали ему и смеялись, полные облегчения и беспокойства. Их одежды были целы, а на коже не было и капли алой крови, глаза их сияли ярким светом. Они смотрели с облегчением, шутливо пихали друг друга и смотрели на него. - Спасибо, что ты был, Ичиго! - Не смей сдаваться, олух! - Раз заслужил мое уважение, то не упади в моих глазах! - Не сдавайся, брат! - Ты такой молодец, сын... - Ичиго... - Ичиго... - Не сдавайся! - Иди вперед! - Я всегда буду рядом, Ичиго. Ты разве не помнишь, как меня позвать? - Я буду ждать... - До новой встречи, друг! - Ичиго... - Я люблю тебя, лучик...       Выпрямившись, он неверяще взглянул на них, и понимание медленно опустилось на него: они никогда и не злились. Просто он сам так и не смог простить, он выжил - они нет. Шагнув вперед, навстречу к ним, он будто нырнул с головой в мягчайший пух, теплый и ласковый. Смотря на них, улыбка появилась на его лице, отчего казалось солнце зажглось в этом маленьком мире. Маленьком мире?       Насколько хватало его зрения, всюду были яркие, сочные краски. Луг, деревья, цветы, небо. Как он мог забыть? Все эти цвета, все эти запахи, ощущения? Вон, нежными цветами выделяется цветущая сакура, рядом с золотым, теплым солнышком, светит серебристая луна. Где-то в дали, под звон колокольчиков, пьет Кьераку, лукаво поглядывая на черную кошку. Рыжим всполохом заискрилась хмельная Матсумото, смеясь, убегающая от ледяного дракона. Как он мог забыть?       Алые, голубые, синие, черные и розовые, зеленые и желтые, как он мог их забыть? Все эти цвета всегда были рядом, напоминая, поддерживая и ведя вперед. Он просто на миг закрыл глаза, и шел дальше, забыв их открыть. Даже так ненавистный ему белый! Каким еще цветом в его жизни мог быть Исида Урью? А каким капитан Укитаке? Глубоко пораженный своей глупостью, он покачал головой. В ярком, большом мире цвели цветы и улыбались знакомые лица, звенел смех и плыл по небу знакомый аромат. Аромат?       Оглянувшись, Ичиго столкнулся взглядом со смешливыми, любимыми глазами. Подойдя, Урахара Киске взял его за руку, губами прикасаясь к прозрачному камню. Мягко усмехнувшись, он кивнул, указывая на небо. Снова втянув знакомый аромат, Ичиго прикрыл глаза, наполненные узнаванием. Когда-то, совсем давно, он лично покупал этот парфюм. Покупал, чтоб подарить человеку, которого называл... - Отец?