Акула и садист

Я проснулся от чувства, что кто-то смотрит на меня. Проморгавшись, я осознал две вещи: я нахожусь в больничном крыле базы Акацуки, и всё ещё лежу в койке Кисаме. Надо будет пожаловаться Какузу, что матрасы в лазарете более удобны, чем те, что определены нам в комнаты. Взгляд Кисаме заставил меня вернуться в настоящий момент. Теперь я был точно уверен, что это Кисаме; в комнате нет никого, кроме моего напарника, и только он мог осмелиться задержать своё внимание на мне настолько долго. «По какой причине ты на меня смотришь?» – спросил я, прежде чем сел и оглянулся на напарника. Я ожидал, что мои слова, как минимум, смутят его. Но нет, он сидел не шелохнувшись и не сводил с меня глаз, словно я просто спросил его, который сейчас час. «А тебя это напрягает?» – откликнулся он. «Не очень». Почему это должно было меня волновать? Мне всё равно, смотрит ли на меня кто-нибудь, а если Кисаме решил не упускать меня из виду, это только пойдёт на пользу – он будет ещё лучше охранять мой покой во время своего дежурства. Он с недоумением взирает на меня, заставляя мысленно повторить, что я только что сказал вслух. Чёртов мой язык! Так вот, как он понял мою фразу. Конечно, в итоге я и хочу, чтобы он именно так меня воспринимал, но пока эта мысль меня ещё тревожит. Простая оговорка, однако именно такие вещи могут зарубить все мои старания на корню. Пытаясь хоть как-то выйти из ситуации, я вновь ложусь на кровать и закрываю глаза. «Я собираюсь спать дальше». «Ты только что двенадцать часов продрых», – жалуется мой напарник, укладываясь рядом. «А ты до этого проспал восемнадцать», – возразил я. – «Следовательно, мне причитаются дополнительные шесть часов сна перед моей сменой», – этот аргумент должен поставить точку в нашем споре. Не тут-то было. Кисаме придвинулся ко мне ближе, едва не нарушив невидимую границу личного пространства, которое мне необходимо, где бы я ни находился. «Можешь хотя бы слезть с кровати?» – попросил он. «Хм», – ответил я, поворачиваясь к нему спиной. Он не будет на меня давить; несмотря на моё признание прошедшей ночью, что я не желаю вредить ему, он в курсе, что стоит меня спровоцировать, и я не задумываясь покалечу его. И точно, после этого меня оставили в покое. В конце концов я достаточно расслабился, чтобы снова провалиться в сон, по крайней мере, в состояние, близкое к бессознательному. Я перевернулся на живот, отвернулся к стене, или, скорее, прочь от Кисаме и ненавистного окна, которое наглым образом позволяло солнечному свету проникать в комнату. Уже почти заснув, я почувствовал мягкое прикосновение к коже головы. Мгновенно насторожившись, я продолжал лежать не шевелясь. Человеком, что дотронулся до меня, был Кисаме; никто больше в комнату не входил. Но что он…? Пальцы, касавшиеся моей головы, начали двигаться, гладить мои волосы и осторожно распутывать пряди, что сбились, пока я спал. Осознание пришло внезапно. Кисаме играл с моими волосами. А я и не думал его останавливать. Отложив на время в сторону первое, я решил поразмыслить над вторым. Почему я ещё не принял вертикальное положение и не вонзаю в него раз за разом клинок за то, что он посмел ко мне прикоснуться? Когда я нашёл ответ на этот вопрос, меня чуть не стошнило. Я не прервал его движения, потому что мне это нравилось. Я попытался вспомнить, когда в последний раз позволил кому-либо дотронуться до себя подобным образом. Кажется, это было ещё в мою бытность Коноховским ниндзя. Да, точно, я укладывал Саске в кровать, и он, как делают это маленькие дети, обнял меня и поцеловал в щёку. Я был поражён. Только подумать, что я столько лет обходился вообще без ласки, и не тосковал по этому. По крайней мере, я полагал, что мне не будет этого не хватать. Тем не менее, с каждой минутой, пока Кисаме нежно теребил мои волосы, сомнения всё сильнее овладевали мной. Словно его заботливые движения вновь давали волю моей человеческой сущности, которую я старательно подавлял на протяжении всех этих лет. Прежде, чем мои мысли свернули дальше в этом направлении, я решил сфокусироваться на том факте, что Кисаме набрался смелости прикоснуться ко мне. До прошедшего дня этот человек был уверен, что я рано или поздно непременно покалечу или убью его; и всё же, вот мы лежим вместе на кровати, он запустил руку в мои локоны, а я притворяюсь спящим. Надо было встать и прекратить это. Даже одного свирепого взгляда моих глаз было бы достаточно, чтобы остановить его и обрубить на корню мои терзания насчёт нужды в человеческой нежности и сомнения о мотивах его действий. Однако я предпочёл ничего не предпринимать. Вместо этого я уютнее устроился на подушке и позволил ему продолжить. По правде сказать, мне слишком сильно нравилось ощущение пальцев Кисаме на коже моей головы, и у меня не было никакого желания мешать ему без особой на то необходимости.

***

Несколько ночей спустя мы вернулись в нашу общую комнату. Больше ничего не происходило с того дня в больничном крыле. Я молчал, и он, конечно же, тоже. Сейчас он спит на кровати, а я сижу неподалёку. Скоро нужно будет его разбудить; мешки у меня под глазами являются подтверждением тому. Сидя здесь и ожидая появления несуществующих неприятелей, я взглянул на своего дремлющего напарника. Удивительно, его дыхание поверхностно, и если не знать, то может показаться, что он мёртв. Голова Кисаме наклонена чуть в сторону и несколько прядей насыщенно-синих волос упали ему на лицо. Не успев подумать, я откинул локоны с его лба. Их ощущение под подушечками моих пальцев поразило меня; я ожидал, что они будут жёсткими и грубыми, под стать… его Кисамости. И да, это новое слово. Рискнёте поспорить? Так и думал, что нет. Скорее от неожиданности, чем по какой-либо другой причине, я запустил руку в его гриву. По всей видимости, приближается конец света, но если забыть об этом, то я был очарован. Голубые локоны были почти столь же мягкими, как и мои, но я был уверен, что Кисаме не уделял уходу за волосами столько же времени и внимания, как я. «Что ты делаешь?» Кисаме. Проснулся. В тот момент я мог сказать много чего, что угодно. Тем не менее, ничто не прозвучало бы столь же глупо, как мой ответ: «Услуга за услугу». По его расширенным зрачкам я убедился, что он понял. Ками-сама, почто Вы столь суровы? «Ты… не спал?» Не видя причины отрицать обвинение сейчас, я кивнул. «И ты не остановил меня?» Ещё один кивок. Я приготовиться к ужасному вопросу, что непременно последует. Три, два, один… «Почему?» И что, скажите, пожалуйста, я должен ответить на это?! Сказать, что наслаждался его лаской? Признаться, что я настолько долго обходился без подобной нежности, что не мог найти сил остановить его? Нет, такой чепухи нельзя говорить, без сомнения. Единственное, что я смог придумать, было: «Я не видел причины прерывать тебя». «Так… тебе понравилось?» «Твой черёд дежурить», – пробормотал я, укладываясь на своей половине кровати. Разговор окончен, и, клянусь, если он когда-нибудь мне это припомнит, я перережу ему горло, и к чёрту все планы. Я был уверен, что он решил выкинуть этот эпизод из головы, и оставит меня в покое. Однако через несколько часов я почувствовал знакомое давление на кожу головы; Кисаме пропускал пряди моих волос сквозь пальцы. Приоткрыв глаза, я принялся сверлить его взглядом. Я не позволю себе вновь пасть жертвой его прикосновений. Он смотрел на меня сверху вниз, его янтарные глаза встретились с моими угольно-чёрными, и его рука замерла. Я не уверен, что произошло в тот момент. Но что-то… что-то безвозвратно изменилось между нами двоими. И как только это произошло, я понял, что пути назад нет, и бороться бесполезно, каким бы это изменение не было. Кисаме нарушил этот момент абсолютной неподвижности, его пальцы продолжили своё движение. Я отдавал себе полный отчёт, насколько ошибочным является это решение, но несмотря на это я закрыл глаза и поддался умиротворяющему ощущению, что дарил мне мой партнёр. Проклинать себя за ошибку я смогу и завтра утром; сейчас же я намеревался насладиться удовольствием.