Акула и садист

Надо было убить Кисаме в ту ночь. Надо было просто наплевать на весь мой план и хладнокровно перерезать акуле глотку. Возможно тогда последовавшие далее события никогда не произошли бы. Для начала, я был в ярости от наглости акулы. Полусонный или нет, но он прину́дил меня и прижал к себе, словно я был лишь ребёнком, которого он пытался успокоить. Он отказался отпустить меня даже когда я чётко и ясно приказал ему это сделать. Вне зависимости от ощущения того, насколько тёплой и надёжной является его грудь, это недопустимо. Посему неудивительно, что когда пришло утро, и я проснулся от самого спокойного сна за долгое время, я немедленно приставил к горлу акулы нож и, прижав Кисаме к изголовью кровати, предупредил, что в случае, если он ещё хоть раз когда-либо провернёт подобный фокус, я медленно и болезненно буду лишать его частей тела, а потом и жизни. Он кивнул, очевидно, страх вернулся к нему, так что я его отпустил. Мы собрали свои вещи и ушли из гостиницы. Прежде чем мы продолжим, я хотел бы изложить конкретную причину, по которой я был столь зол на своего напарника. Дело не просто в том, что он нарушил моё личное пространство, или в том, что он посмел нарушить мой прямой приказ. Нет, мой гнев был вызвал тем, что Кисаме, проявляя заботу, действовал по своей собственной инициативе. Да как он посмел?! И самое возмутительное… он решил схватить и стиснуть меня в объятьях?! Я не подталкивал его к подобным действиям, я не давал ему намёков, что согласно моему плану пришло время ему приблизиться ко мне в такой манере, так о чём же он в этом случае думал? И тут я пришёл к ужасающему выводу. Кисаме привязался ко мне и потому ускоряет развитие событий, руководствуясь своим желанием. Как, Ками-сама, я позволил этому произойти? После чудовищного прозрения я понял, что единственным приемлемым решением является полная отмена всего плана, прежде чем произойдёт какая-либо другая непредвиденная катастрофа. Легко говорить и строить планы. Каким-то образом мой напарник умудрился сохранить в своём сердце треклятое чувство вины даже будучи убийцей, и делал всё возможное в его силах, чтобы возместить ущерб, нанесённый мне его поспешными действиями. Бессчётные отказы и кровожадные взгляды в его сторону не возымели должного эффекта, он всё ещё желал исправить ситуацию, и я начинал думать, что бесполезно пытаться изменить что-то теперь. Переломным моментом стала одна злополучная ночь в небольшом отеле. В дороге нас застала буря, которая распалила моё плохое настроение до размеров бушующего шторма. С ног до головы я был покрыт грязью, песок набился во все складки одежды, мои волосы были в плачевном состоянии, а Кисаме каждые пять минут спрашивал, не хочу ли я остановиться. Наконец я не мог больше это терпеть и повёл нас обоих к небольшому постоялому двору на окраине городка. Таким образом я хотя бы смог унять нескончаемый поток тревожных реплик напарника. Нас довольно быстро записали в книге постояльцев, и мы стали обладателями небольшой комнатки с огромной кроватью. Эта мелкая проблема лишь раздула пламя моей ярости; со времени последнего случая я особо настаивал на раздельных комнатах или номерах с двумя кроватями. В этот раз, однако, я не стал упрямиться. Кисаме мог лечь спать и на полу. Вскоре моя сумка с вещами лежала у кровати в ногах, а сам я стоял в ванной комнате и обозревал ущерб, нанесённый бурей. Если абстрагироваться от того, что я выглядел как уличный оборванец, всё было не так безнадёжно. Короткий душ избавил меня от бо́льшей части грязи, но с волосами оказалось не так просто. Ни частый гребень, ни мои собственные пальцы не могли распутать колтуны после душа, что, мягко говоря, раздражало меня. Если быть точным, я был готов поджечь наш гостевой дом и перерезать всех постояльцев в его стенах. Озлобленное бессилие наполняло меня. Кисаме отнюдь не облегчал моего положения. Проклятая акула скорее усугубляла мою проблему. Увидев, что я вышел из ванной взбешённым, первым делом он, поднявшись с края кровати, осведомился, нуждаюсь ли я в помощи. В тот момент я был так близок к тому, чтобы убить его. С трудом сдержав свой порыв, я отрицательно покачал головой. Затем, расположившись напротив большого зеркала в нашей комнате, я снова попытался распутать свои волосы. Всё было напрасно; пряди словно бы решили до последнего отчаянно сопротивляться моим усилиям и расчёске. Когда я уже настолько вышел из себя, что собирался спалить несговорчивые локоны при помощи Аматерасу, Кисаме легко выхватил из моих пальцев расчёску и не спеша принялся распутывать пряди, словно это всё было забавной детской игрой. Никогда прежде я не был ещё настолько сердит. «Не думай, что это означает, что ты прощён», – прорычал я в его сторону, тем не менее, позволяя Кисаме заняться моими волосами. «Да я и не надеялся», – ответил он. Я едва удержался, чтобы не закатить глаза. Ну да, конечно. Сидя на месте, я невидящими глазами уставился на своё отражение, пока пальцы Кисаме перебирали мои локоны. Вот до чего я докатился. Капризный ребёнок, что не умеет общаться с другими людьми, которому нужна помощь в расчёсывании своих волос. Я отвратительно жалок. Я продолжал гипнотизировать своё изображение, и чем дольше я смотрел на стекло, тем больше росло моё раздражение, пока, в один момент, моё терпение лопнуло. Не отрывая взгляда от своего отражения, я вскинул руку и схватил Кисаме за запястье. «Дальше я сам». «Ты уверен, что хочешь этого?» Если сказать, что вопрос Кисаме застал меня врасплох, это будет чудовищным преуменьшением. Я ожидал, что он добровольно уступит и возвратит мне расчёску, по крайней мере, после секундного замешательства и неохотного «Ну, ладно». Но вот так подвергать сомнению мои действия… Самым неожиданным было то, что я на самом деле задумался над его вопросом. К моему изумлению, ответ был отрицательным. Нет, я не хотел его прерывать. Нет, я не хотел лишиться ощущений от прикосновения кончиков его пальцев к коже моей головы, пока он распутывал мои волосы. Нет, я не хотел прерывать этой близости между нами. Я отпустил его руку, и спустя мгновение он вернулся к своему прежнему занятию. Моё отражение вновь оказалось в центре моего внимания, и теперь я был вынужден размышлять не над его недавними действиями, но над своими собственными. Почему же я не оттолкнул напарника, когда все последние недели я только и мечтал отдохнуть от него? Ответ всё ускользал от меня, а Кисаме отложил расчёску и объявил, что мои волосы окончательно распутаны. Надо прервать это созерцание самого себя в зеркале и перестать мучить себя бессмысленными размышлениями, это пойдёт мне на пользу. Удовлетворённый результатом его работы, я поднялся со своего места и пошёл к кровати. Он согласился дежурить первым, за что я был благодарен. Или был бы, если бы мог уснуть, пока напарник стоит на страже. Мой проклятый мозг не желал успокаиваться, а я не знал ни одного способа быстро заснуть. За исключением одного варианта, который казался не самым осуществимым в данный момент. Минуты шли, и мной окончательно овладела бессонница. Наконец, я не мог больше терпеть. Я решился просить его помощи. Помедлив, чтобы собраться с мыслями, я поднял голову, взглянул на Кисаме и обратился к нему по имени. Он посмотрел на меня сверху вниз, ожидая окончания фразы, но слова застряли у меня в горле. После всего, что произошло сегодня, я просто не мог просить его об этом. Я отвел взгляд от него и уставился на подушку. Пожалуй, никогда ранее я не оказывался в более постыдной ситуации. Но история на этом не закончилась. Возможно, годы молчания научили Кисаме считывать прежде всего язык моего тела, а потом слушать, что я говорю, если он хотел понять, чего я желал добиться от него. Я почувствовал, как мозолистая рука опустилась на мою макушку, а затем медленными круговыми движениями начала массировать кожу. Начало положено, но после такого отвратительного дня, как сегодня, мне этого будет мало. К моему облегчению, акула вскоре поняла это. Я с содроганием подумал о том, что мне пришлось бы пережить, возникни у меня необходимость сообщить Кисаме, чего я хочу. Он осторожно поднял мою голову с подушки и уложил на свои колени. Покрывала были поддёрнуты, сам он чуть сместился, и вскоре продолжил успокаивать мои нервы. И тогда я понял одну вещь, которая должна была прийти мне в голову много раньше. Меня привлекала эта акула. Годы одиночества и отсутствия внимания не ожесточили моё сердце; напротив, они сделали его идеальной мишенью для всяческих проявлений заботы и нежности. Не успев вовремя оценить, является ли это плюсом или минусом в рамках моего плана, я провалился в сон без сновидений.